Текст книги "Голубой Марс"

Они были способны на все. И именно поэтому оказалось трудно довести конгресс до конца. При принятии выбора бесконечным возможностям было суждено превратиться в единую линию мировой истории. Будущее становилось прошлым, и оставалось некоторое разочарование от этого прохождения через станок, от этого внезапного сужения от бесконечности до одного, переходе от возможности к реальности, то есть самому движению времени. Возможность была так блаженна – они могли получить все лучшие элементы самых достойных правительств всех времен, чудесным образом совместив их в нечто грандиозное с помощью невиданного прежде синтеза, – или, отвергнув все это, проложить, наконец, новый путь к созданию справедливого правительства… Уйти от этого к мирским проблемам конституции, которая, как только будет написана, неизбежно разрушит эту атмосферу, и поэтому процесс непроизвольно затягивался.

С другой стороны, было бы прекрасно, если бы дипломатическая команда прибыла на Землю с уже готовым документом, который можно будет представить ООН и народам Земли. Это даже было неизбежно, и им в самом деле следовало завершить работу – не только чтобы представить Земле единый фронт уже созданного правительства, но и чтобы начать свою посткризисную жизнь, как бы та ни складывалась.

Надя явственно это ощущала и поэтому стала работать на износ.

– Пора водружать замковый камень над аркой, – сказала она Арту однажды утром.

С того дня она трудилась не покладая рук, встречаясь со всеми делегациями и комитетами, требуя, чтобы они поскорее завершили свою работу и вынесли ее результаты на итоговое голосование о включении в конституцию. Ее непоколебимая настойчивость показала то, что не было очевидно ранее, – что почти все вопросы уже оказались решены приемлемым для большинства делегаций образом. Многие считали, что им удалось состряпать нечто, что можно воплотить в жизнь, или, по крайней мере, испытать и внести поправки в отдельные элементы системы уже по ходу дела. Особенно счастливы были молодые уроженцы Марса – они гордились своей работой, довольные, что им удалось сохранить акцент на местных полуавтономиях, тем самым закрепив юридически тот уклад, при котором большинство из них жило под управлением Временного Правительства.

Таким образом, ограничения власти большинства их не заботили, несмотря на то что на данный момент они сами составляли большинство. Чтобы не выглядеть проигравшими, Джеки и ее окружению пришлось притвориться, словно они никогда и не выступали за сильного президента и центральное правительство; они даже стали утверждать, что исполнительный совет, избираемый законодательным органом по швейцарскому принципу, с самого начала был их идеей. Таких случаев – с нежелающими выглядеть проигравшими – оказалось много, и Арт с удовольствием соглашался со всеми подобными заявлениями:

– Да, я помню, мы еще размышляли по этому поводу в ту ночь, когда встречали рассвет, это вы тогда хорошо придумали.

Хорошие идеи возникали отовсюду и теперь начали закручиваться по спирали.

Мировое правительство по их плану представляло собой объединение, возглавляемое исполнительным советом из семи членов, избираемых двухпалатным парламентом. Одна палата, дума, состояла из большого числа представителей, выбранных из населения, а другая, сенат, – из меньшего числа и состояла из представителей каждого города или группы поселений, где проживает свыше пятисот человек. В целом парламент был довольно слаб: он избирал членов исполнительного совета и участвовал в избрании судей, но бо́льшую часть законодательных функций отдавал городам. Судебная власть получала более широкие полномочия: ее представляли не только уголовные суды, но и как бы двойной верховный суд: наполовину конституционный, наполовину – природоохранный, все члены которых назначаются или избираются случайным образом. Природоохранный суд должен будет заниматься вопросами терраформирования и прочих изменений среды, а конституционный – определять конституционность всех остальных вопросов, включая обжалование законов городов. Одним из подразделений природоохранного суда станет земельная комиссия, осуществляющая надзор за распоряжением землей, принадлежавшей всем марсианам, и соблюдением третьего пункта соглашения, принятого в Дорсе Бревиа; частной собственности так таковой не будет, но будут различные права землепользования, устанавливаемые договорами аренды, и ими как раз будет заниматься земельная комиссия. Соответствующая экономическая комиссия должна подчиняться конституционному суду и частично состоять из представителей профсоюзов, представляющих различные профессии и отрасли. Задача этой комиссии – контролировать установление подпольного варианта эко-экономики, в том числе вести надзор как за некоммерческими предприятиями, работающими в общественно значимых сферах, так и за коммерческими, обязанными соблюдать определенные ограничения и по закону находящимися во владении работников.

Это расширение судебной ветви позволяло иметь сильное мировое правительство, не давая при этом широких полномочий исполнительной власти, а также служило поклоном героической роли Мирового Суда, которую он играл на Земле в прошлом веке, когда почти все остальные земные институты были куплены либо не выдержали давления наднационалов. Тогда он последний держался, издавая решение за решением в пользу обездоленных, пытаясь сдерживать своими, по сути, символическими действиями бесчинства наднационалов. Мировой Суд представлял собой моральную силу, которая, будь у нее побольше зубов, могла бы сделать еще больше хорошего. И за этой борьбой следили из марсианского подполья – и сейчас о ней вспомнили.

Стало быть, Марсианское мировое правительство. В конституцию также вошли: длинный список прав человека, включая социальные; основополагающие принципы работы земельной и экономической комиссий; принципы избирательной системы, предусматривающей тайное голосование по выборным должностям; описание процедуры внесения поправок и прочее. Наконец, к основному тексту конституции прилагалось огромное собрание материалов, скопившихся в процессе написания и озаглавленных как «Рабочие замечания» и «Комментарии». Они были добавлены для помощи суду по интерпретации основного документа и включали все, что говорилось делегатами за «столом столов», выводилось на экраны склада и поступило по почте.

Таким образом, большинство наиболее неприятных вопросов было решено или хотя бы сметено под коврик. Крупнейшие разногласия вылились в протест Красных. Но здесь Арт вступил в бой, организовав для них ряд поблажек, включая многие назначения на должности в природоохранном суде; позднее эти поблажки прозвали Широким жестом. В ответ Иришка, выступая от имени всех Красных, все еще участвовавших в политическом процессе, согласилась на сохранение провода, на присутствие ВП ООН в Шеффилде, на оставление возможности иммиграции для землян (в ограниченном количестве) и, наконец, на продолжение терраформирования в медленной, неразрушающей форме до тех пор, пока атмосферное давление на высоте шести километров над нулевой отметкой не достигнет 350 миллибар – это число договорились пересматривать раз в пять лет. Так Красный тупик был пробит или как минимум обойден.

Койот при таком развитии событий лишь покачал головой.

– После любой революции наступает междувластие, при котором общество контролирует себя само, и все идет хорошо, но потом вступает в силу новый режим, который все портит. Я думаю, что сейчас вам стоит съездить в города и каньоны и спросить там, как они жили последние два месяца, а потом бросить им эту прекрасную конституцию и сказать: «Продолжайте».

– Но именно это в конституции и написано, – пошутил Арт.

Койоту же было не до шуток.

– Нужно быть очень осторожным и не собирать власть в центре только потому, что есть такая возможность. Власть портит людей, это главный закон политики. А то и единственный.

Что касается ВП ООН, то его мнение было не столь очевидным, поскольку на Земле оно разделилось, и некоторые громкие голоса призывали отвоевать Марс силой и пересажать либо перевешать всех собравшихся на Павлине. Большинство же землян оказались более покладисты, но всех их отвлекал продолжающийся кризис на собственной планете. К тому же они не имели такого значения, как Красные: в конце концов, это марсиане завладели своей территорией путем революции, и теперь им нужно было правильно ей распорядиться.

Каждый вечер последней недели Арт ложился спать с гудящей головой от возражений и кавы и, несмотря на то что был измотан, нередко просыпался по ночам и переворачивался с боку на бок, словно от какой-то светлой мысли, которая, однако, утром пропадала либо оказывалась бредовой.

Надя спала на соседнем диване либо на кресле – но так же беспокойно. Иногда они засыпали рядом, обсуждая ту или иную тему, и просыпались – одетые, но растерянные, смотря друг на друга, как дети при виде грозы. Тепло чужого тела успокаивало, как ничто другое. А просыпаясь при тусклом предрассветном ультрафиолетовом свете, они говорили часами, создав в холодной тишине офиса маленький кокон теплоты и дружбы. Как хорошо, что рядом находился другой разум, с которым можно обменяться мнением! Они, коллеги, могли бы стать друзьями, затем, может быть, любовниками – впрочем, Надя не была расположена к каким бы то ни было романтическим отношениям. Но Арт, несомненно, был влюблен, и теперь ему казалось, что в пестрых глазах Нади зажглось новое чувство к нему. А в последние дни конгресса они лежали на своих диванах и говорили, и иногда она массировала ему плечи, или он ей, а затем они, изнуренные, проваливались в сон. На них отовсюду давили, требуя завершить работу над документом, давили сильнее, чем любой из них желал признавать, – свою слабость они признавали разве что в те минуты, когда прижимались друг к другу, одни против огромного холодного мира. Новая любовь – несмотря на нечувствительность Нади, Арт не знал, как еще это можно было назвать. Он был счастлив.

И он обрадовался, но без малейшего удивления, когда она в одно утро, проснувшись одновременно с ним, сказала:

– Давай проведем голосование.

Арт посовещался со швейцарцами и специалистами из Дорсы Бревиа, и первые предложили конгрессу проголосовать за принятие текущей редакции конституции попунктно, как обещалось в самом начале. Решение о голосовании тут же вызвало такую бурную реакцию, что на этом фоне даже земные фондовые биржи показались бы нерасторопными. Тем временем швейцарцы разработали порядок голосования, и в следующие три дня его провели. Каждая группа имела один голос и голосовала по каждой номерной статье проекта конституции. Все восемьдесят девять статей были приняты, а массивное собрание «пояснительного материала» было приложено к основному тексту.

Затем настал черед ее утверждения народом Марса. И в L_s=158°, первого октября 52-го М-года (на Земле – 27 февраля 2128 года) общее население Марса, включая всех лиц старше пяти М-лет, проголосовало по итоговому документу на своих наручных консолях. Явка составила свыше девяноста пяти процентов, и за принятие конституции высказалось семьдесят восемь процентов проголосовавших – или чуть более девяти миллионов человек. И у них появилось правительство.

Часть четвертая
Зеленая Земля

На Земле тем временем все события меркли в тени большого наводнения.

Его причиной послужила серия крупных извержений вулканов под Антарктическим ледяным щитом. Земля под ним – она несколько напоминала провинцию долин и хребтов в Северной Америке – настолько продавилась под тяжестью льда, что опустилась ниже уровня моря. А когда начались извержения, лава и газы расплавили лед над вулканами, вызвав огромные смещения; при этом в нескольких местах быстро размывающейся линии налегания под лед стала проникать вода из океана. Огромные разрушающиеся острова льда откалывались вдоль берегов моря Росса и залива Ронне. Когда же эти острова уносило прочь океанским течением, разломы продвигались в глубь материка, а вихревые потоки вызвали ускорение процесса. В следующие за первыми большими разломами месяцы антарктические моря заполнились огромными плоскими айсбергами, вытеснившими столько воды, что уровень моря стал расти по всему миру. Вода продолжала наполнять впадину в западной Антарктиде, где раньше был лед, размывая его остатки по кусочку, пока ледяной щит не исчез совсем и на его месте не образовалось неглубокое новое море, бурлящее от продолжающихся подводных извержений, которые по силе были сравнимы с теми, что образовали Деканские траппы в поздний меловой период.

И спустя год после начала извержений площадь Антарктиды уменьшилась почти вдвое: восточная Антарктида, похожая на полумесяц, и Антарктический полуостров, похожий на занесенную льдом Новую Зеландию, а между ними – неглубокое море, булькающее и полнящееся обломками ледяных гор. В целом же в мире уровень воды поднялся на семь метров выше прежнего.

Со времен последнего ледникового периода, то есть уже десять тысяч лет, человечество не сталкивалось с природными бедствиями такого масштаба. И в этот раз оно коснулось не нескольких миллионов охотников и собирателей из кочевых племен, но пятнадцати миллиардов цивилизованных граждан, живших в высоких и хрупких социотехнологических зданиях, которые находились в серьезной опасности обрушения. Все крупные прибрежные города уже были затоплены, целые страны, такие как Бангладеш, Голландия и Белиз, – смыты водой. Большинство несчастных, кто жил в этих низко расположенных районах, успели переместиться повыше – все-таки вода пришла скорее как прилив, нежели как приливная волна, – и теперь примерно десятую-пятнадцатую часть населения планеты составляли беженцы.

Мировое сообщество, разумеется, оказалось не готово к такого рода ситуациям. Даже в лучшие времена людям пришлось бы нелегко, а начало двадцать второго века было не лучшим моментом для этого. Численность населения продолжала расти, ресурсы все заметнее истощались, между богатыми и бедными, правительствами и наднационалами повсюду обострялись конфликты – катастрофа грянула в самый разгар кризиса.

И в некоторой степени свернула его. Перед лицом безысходности мира всякая борьба за власть потеряла значение, многое превратилось в фантасмагорию. Теперь, когда целые народы терпели бедствие, законность прав собственности и извлечения выгод блекла в сравнении с новыми проблемами. ООН возникла посреди хаоса словно водоплавающий феникс и принялась исполнять роль информационного центра по ликвидации чрезвычайной ситуации, занимаясь вопросами миграций в глубь материков через государственные границы, строительства временного жилья, распространения продовольствия и припасов. Учитывая характер этой работы и делая акцент на спасении людей, Швейцария и «Праксис» вышли на передовую помощи ООН. Также из мертвых восстали ЮНЕСКО и Всемирная организация здравоохранения. Индия и Китай, крупнейшие из серьезно пострадавших государств, получили в текущей ситуации значительное влияние, и от того, как они решали действовать, зависело многое в мире. Заключив союзы друг с другом, с ООН и новыми партнерами, они отказались от помощи «Группы одиннадцати» и наднационалов, впутавшихся в дела большинства правительств стран «Одиннадцати».

Однако, с другой стороны, катастрофа лишь обострила кризис. Наднационалы сами из-за потопа оказались в весьма любопытном положении. Перед его началом они были поглощены тем, что обозреватели прозвали надраспрями, борясь друг с другом за контроль над мировой экономикой. Несколько крупных наднациональных супергрупп пытались завладеть полным контролем над странами с сильнейшей промышленностью и подбить под себя тех, кто все еще был вне их влияния, – Швейцарию, Индию, Китай, «Праксис», так называемые страны Мирового Суда и прочие. Сейчас, когда значительная часть населения Земли была занята борьбой с наводнением, наднационалы в основном пытались восстановить свою былую власть. Общественное мнение часто связывало их с бедствием либо как причину, либо как грешников, понесших наказание, – такую версию, созданную примитивным мышлением, было выгодно использовать как Марсу, так и другим антинаднациональным силам, которые активно старались повергнуть наднационалов, пока те слабы. «Группа одиннадцати» и другие промышленно развитые страны, ранее сотрудничавшие с наднационалами, теперь пытались сохранить свое население в живых и не могли существенно помочь крупным конгломератам. А люди по всей планете бросали прежнюю работу и присоединялись к борьбе с наводнением. Предприятия, находящиеся во владении работников по принципу «Праксиса», возникали все чаще и, занимаясь спасательными работами, в то же время предлагали всем своим сотрудникам пройти процедуру омоложения. Некоторые из наднационалов удерживали свою рабочую силу, перестраиваясь таким же образом. И так борьба за власть продолжалась на нескольких уровнях, но на каждом из них из-за катастрофы протекала в новом ключе.

В этих обстоятельствах Марс стал землянам совершенно безразличен. Нет, конечно, с ним было связано много интересного, но часть землян проклинали марсиан как неблагодарных детей, бросивших своих родителей в час нужды, – это был один из многих примеров плохой выручки в беде, который приводили для сравнения со столь же многочисленными хорошими откликами. В этот час все были либо героями, либо злодеями, и марсиан обычно принимали за злодеев, крыс, бегущих с тонущего корабля. Также их часто рассматривали как потенциальных спасателей, несколько неопределенным образом, – что, в общем, также служило примером примитивного мышления, хотя во мнении, что на соседней планете формируется новое общество, было нечто обнадеживающее.

Таким образом, народ Земли пытался справиться со стихией. К общему ущербу теперь прибавились резкие изменения климата: увеличился слой облаков, которые теперь отражали больше солнечного света, приведя к снижению температуры, проливным дождям, часто губившим такие необходимые урожаи и иногда проходившим там, где редко шли раньше, – в Сахаре, Мохаве, северном Чили, – приводя большое наводнение далеко в глубь материка, по сути, распространяя его влияние повсюду. При том что эти новые мощные бури обрушивались на сельскохозяйственные культуры, человечество задумалось о голоде: теперь всякое международное сотрудничество попало под угрозу, казалось, всех уже не накормить, слышались трусливые голоса о введении приоритетности пострадавших. Так вся Земля целиком оказалась в смятении, как муравейник, разворошенный палкой.

Такой была Земля летом 2128-го – переживала невиданную прежде катастрофу, непрекращающийся всеобщий кризис. Допотопный мир уже казался не более чем дурным сном, из которого их всех грубо вырвали, ввергнув в еще более опасную реальность. Из огня да в полымя, да; некоторые пытались вернуться в огонь, тогда как другие старались втащить их в полымя. И никто не знал, что случится дальше.

Скаждым днем Ниргала все сильнее сжимали невидимые тиски. Майя много стонала и ворчала, Мишелю и Саксу, казалось, все было нипочем: первый был счастлив оказаться в этом путешествии, второй – слишком поглощен наблюдением за конгрессом на горе Павлина. Они жили в небольшом вращающемся помещении корабля под названием «Атлантис», которое за пять месяцев полета должно было ускориться настолько, чтобы центробежная сила изменилась с марсианской на эквивалентную земной и оставалась таковой на протяжении почти половины пути. Этот метод применялся уже несколько лет, с тем чтобы приспособить эмигрантов, решивших вернуться домой, делегатов, летающих туда и обратно, и уроженцев Марса, решивших посетить Землю. Но всем им приходилось трудно. Многим уроженцам Марса на Земле становилось плохо, некоторые даже умерли. Поэтому важно было оставаться в гравитационном отсеке, выполнять упражнения, делать прививки.

Сакс и Мишель по утрам делали зарядку, Ниргал и Майя расслаблялись в ванной, сострадая друг другу. Майя, конечно, наслаждалась тоской, как и всеми своими эмоциями, включая ярость и хандру, в то время как Ниргал тосковал по-настоящему, пока пространство-время искривляло его, повергая в еще более сильные муки, такие, что каждая клетка его тела отзывалась болью. Это его пугало – усилия, без которых он не мог даже дышать, мысли о масштабе планеты. В огромность Земли трудно было поверить!

Он пытался поговорить об этом с Мишелем, но тот был отвлечен, предвкушая встречу с Землей и готовясь к ней. Сакса же занимали события на Марсе. Ниргала встреча на Павлине не заботила – он считал, что она не будет иметь долгосрочного эффекта. Местные, поселившиеся на необжитых территориях, жили так, как сами хотели, и под властью ВП ООН, и при новом правительстве будут жить так же. Джеки могла преуспеть, став президентом, и это было бы совсем скверно, – но что бы ни случилось, их отношения превратились в некую странную телепатию, которая временами напоминала страстный роман, но столь же часто – яростное соперничество между братом и сестрой или даже внутреннее противоречие шизофреника. Наверное, они были близнецами – кто знал, какие алхимические эксперименты проводила Хироко над эктогенами? – хотя нет: Джеки была дочерью Эстер. Он знал об этом. Если это имело какое-то значение. К его огорчению, она казалась ему его вторым «я»; но это было против его воли, и также против его воли у него каждый раз резко учащался стук сердца, стоило ему ее увидеть. Это же послужило одной из причин, по которой он решил присоединиться к экспедиции на Землю. И сейчас он отдалялся от Джеки со скоростью пятьдесят тысяч километров в час, но она все еще была видна на экране. Она радовалась работе конгресса и своему участию в нем. И теперь ей предстояло стать одним из семи членов исполнительного совета – он и ожидал чего-то вроде этого.

– Она рассчитывает, что история пойдет своим обычным курсом, – заметила однажды Майя, когда они сидели в ванной и смотрели новости. – Власть – как материя, у нее есть сила притяжения, она сгущается и начинает притягивать частицы. Местная власть, рассеянная по куполам… – Она выразительно пожала плечами, демонстрируя уверенность в провале надежд Джеки.

– Может, это новая звезда, – предположил Ниргал.

Она рассмеялась.

– Да, возможно. Но тогда она начнет сгущаться снова. Такова гравитация истории – власть стягивается к центру, пока не образуется случайная новая. Это новое втягивание. Мы увидим такое и на Марсе, попомни мои слова. И Джеки будет в самом центре… – Она умолкла, прежде чем добавить: «Сука», чтобы не задеть чувств Ниргала. И с любопытством взглянула на него, словно задумавшись, как он мог бы помочь ей в ее нескончаемой войне с Джеки. Маленькие новые звезды сердец…

В последние дни одного g самочувствие Ниргала никак не улучшалось. Ему было страшно ощущать силу зажима в своем дыхании и мыслях. У него болели суставы. На экранах он видел изображения бело-голубого шара, оказавшегося Землей, и костяной пуговицы Луны, выглядящей удивительно плоской и мертвой. Но это были лишь изображения на экране, не значившие для него ничего в сравнении с болящими ступнями и колотящимся сердцем. Затем голубая планета внезапно распустилась и заполнила экран целиком, ее искривленный лимб стал белой линией, голубая вода была вся покрыта узорами из белых завитков облаков, между которыми проглядывали материки, будто иллюстрации к полузабытой сказке – Азия, Африка, Европа, Америка.

К финальному спуску и аэродинамическому торможению вращение гравитационного отсека остановилось. Ниргал, оказавшись в невесомости и чувствуя себя бесплотным воздушным шаром, подтянулся к окну, чтобы увидеть все своими глазами. Несмотря на стекло и тысячи километров расстояния детали были видны с удивительной четкостью.

– Вот это вид! – сказал он Саксу.

– Хм, – отозвался Сакс и переместился к окну.

Они смотрели на Землю, голубеющую впереди.

– Ты когда-нибудь боялся? – спросил Ниргал.

– Боялся?

– Ну да.

Сакс на протяжении путешествия находился не в лучшей форме: ему приходилось многое объяснять.

– Страх, опасение, все в этом роде.

– Да, думаю, да. Боялся. Недавно. Когда понял, что… заблудился.

– А я боюсь сейчас.

Сакс удивленно на него взглянул. Затем подплыл и коснулся руки Ниргала, ласково, непохоже на себя.

– Мы здесь, – сказал он.

Падение… Из Земли теперь торчало десять космических лифтов. Некоторые из них представляли собой так называемые провода с расщепленными жилами. Они делились на два пучка, касавшиеся планеты севернее и южнее экватора, где было удручающе мало места для расположения «гнезда». Один такой провод буквой Y тянулся к филиппинской провинции Вирак и Убагуме на западе Австралии, другой – к Каиру и Дурбану. Тот, по которому спускались они, раздваивался в нескольких десятках тысяч километров над Землей, и северный конец уходил в Порт-оф-Спейн, Тринидад, а южный – в Бразилию, в район Арипуаны, города, появившегося в результате экономического бума на притоке Амазонки, названном рекой Теодора Рузвельта.

Они выбрали северное, тринидадское ответвление. Из их кабины была видна бо́льшая часть западного полушария с центром в бассейне Амазонки, где по зеленым легким Земли тянулись прожилки бурой воды. Вниз и вниз. За пять дней спуска планета стала ближе настолько, что заполнила все пространство под ними, и давящая гравитация предыдущих полутора месяцев вновь заключила их в свою хватку и принялась сжимать, сжимать, сжимать… Во время короткого периода микрогравитации Ниргал перестал чувствовать свой вес и теперь хватал ртом воздух. Каждый вдох давался с трудом. Стоя перед окном, ухватившись руками за поручень, он смотрел сквозь облака на ярко-голубое Карибское море и насыщенную зеленью Венесуэлу. Сток Ориноко в море выглядел как пятно в форме древесного листа. Край неба складывался из изогнутых белых и бирюзовых полос, над которыми чернело космическое пространство. И все вокруг блестело. Облака были такие же, как на Марсе, только плотнее, гуще и белее. Вероятно, на его сетчатку или зрительный нерв оказывалось дополнительное давление, возникшее из-за возросшей гравитации, и цвета казались ему более насыщенными. Звуки же стали громче.

Вместе с ними лифтом спускались дипломаты ООН, помощники из «Праксиса», представители медиа – и все они надеялись, что марсиане уделят им некоторое время для общения. Ниргалу было трудно на них сосредоточиться, трудно было их слушать. Казалось, будто они все странным образом не знают, где находятся, – а они были в пятистах километрах над Землей и быстро летели вниз.

Долгий последний день. Они вошли в атмосферу, и провод направил их кабину к зеленому квадрату Тринидада, в огромный комплекс «гнезда» рядом с заброшенным аэропортом, чьи полосы смотрелись как серые руны. Лифтовая кабина спустилась к бетонной громадине, затормозила и остановилась.

Ниргал оторвал руки от поручня и осторожно подошел к остальным, тяжелыми-тяжелыми шагами, чувствуя весь свой вес. Так они спустились по телетрапу, и Ниргал ступил на пол здания на Земле. Внутренняя обстановка в «гнезде» напоминала ту, что была на горе Павлина, что казалось совершенно неуместным, – ведь воздух был соленым, плотным, горячим, тяжелым и обладал металлическим привкусом. Ниргал шел быстро, как мог, чтобы поскорее выбраться наружу и наконец увидеть земной пейзаж. Его преследовали и окружали люди, но помощники из «Праксиса» проложили ему путь сквозь растущую толпу. Здание было огромным, судя по всему, он мог выбраться отсюда на метро, но пропустил его. Впереди виднелась открытая дверь, он подошел к ней и шагнул в проем. Чувствуя легкое головокружение от усилий, он вышел в слепящий свет. Чистая белизна. Она пахла солью, рыбой, листьями, смолой, дерьмом и пряностями – как в какой-то безумной теплице.

Его зрение пыталось приспособиться. Голубое небо – с бирюзовым оттенком, как середина лимба, что он видел из космоса, только светлее; над холмами оно было белее, вокруг солнца – серебристым. Туда-сюда двигались черные точки. Провод тянулся далеко в небо. Но смотреть на провод оказалось невозможным из-за слишком яркого неба. Вдали виднелись зеленые холмы.

Он споткнулся, когда его провели к машине – старинной, маленькой и круглой, с откидным верхом и резиновыми шинами. Он опустился на заднее сиденье между Саксом и Майей, затем встал – чтобы лучше видеть. В лучах света виднелись сотни, тысячи людей, одетых в удивительные наряды, неоновые шелка, розовые, сиреневые, сизые, золотые, цвета морской волны одежды, украшения, перья, головные уборы.

– Карнавал, – объяснил им кто-то с переднего сиденья. – Мы одеваемся в костюмы на карнавал и на День открытия Америки, когда Колумб впервые прибыл сюда. Он был четыре дня назад, но мы продлили фестиваль до вашего прибытия.

– А какое сегодня число? – спросил Сакс.

– День Ниргала! Одиннадцатое августа.

Они медленно ехали по улицам между рядами ликующих людей. Одна группа была одета так, как были одеты местные перед прибытием европейцев, и дико улюлюкала. Розовые губы, белые зубы, коричневые лица. Голоса лились, словно музыка, все пели. Люди, сидевшие в машине, говорили с таким же акцентом, как Койот. В толпе некоторые носили маски с его лицом – истрепанное лицо Десмонда Хокинса, растянувшееся в каких-то невозможных эмоциях. И слова – Ниргал считал, что слышал все возможные искажения английского, но понимать тринидадцев ему удавалось лишь с трудом; из-за акцента, дикции, интонаций – он сам не знал, почему. Он обильно потел, но ему все равно было жарко.

Машина, тряская и медленная, пробравшись по живому коридору, доехала до обрыва. Дальше начиналась гавань, теперь погруженная в мелководье. Здания утопали в воде, стоя в грязной пене, покачивающейся на невидимых волнах. Весь район превратился в приливную заводь, дома казались огромными раскрытыми ракушками, причем некоторые проломились, из их окон заливалась и выливалась вода, а между ними ходили весельные лодки. Лодки побольше были привязаны к уличным фонарям и столбам линий электропередачи. Дальше, за зданиями, на подсвеченной солнцем голубой воде покачивались парусные лодки, каждая с тремя-четырьмя косыми парусами. Зеленые холмы высились с правой стороны, образуя открытую бухту.

– Рыбацкие лодки еще проходят по улицам, но крупные судна используют бокситовые доки в точке «Т», вон там, видите?

На холмах переливалось полсотни зеленоватых оттенков. Пальмы в низинах завяли, и их желтые листья висели поникшие. По ним можно было определить зону приливов: выше все оставалось зеленым. Улицы и здания словно высечены посреди растительного мира. Зеленое и белое, как в детских видениях Ниргала, только здесь эти два основных цвета были отделены и заключены в голубом яйце моря и неба. Путешественники находились чуть выше самих волн, но горизонт тянулся так далеко! Это было внезапное свидетельство величины этой планеты. Неудивительно, что раньше думали, что она плоская. Белая вода плескалась по улицам, издавая шум такой же громкий, как восхищенная толпа.