Текст книги "Марсиане (сборник)"
![](/books_files/covers/thumbs_240/marsiane-sbornik-156352.jpg)
Автор книги: Ким Робинсон
Жанр: Научная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
VIII. Мишель в Провансе
Много лет спустя Мишель снова попал на Марс.
У подножия гор Харит, на равнине Аргир, находилась база Европейского союза, и Мишель отправился туда на быстрой ракете «Лоренц». Полет занял у него всего лишь шесть недель. Он намеревался пробыть там полтора года – срок, необходимый, чтобы планеты выстроились так, чтобы можно было максимально беззатратно вернуться обратно. И хотя горы Харит выглядели впечатляюще, будто запеченные хребты гор Атлас [22]22
Горная цепь на северо-западе Африки.
[Закрыть] или массив в пустыне Мохаве [23]23
Пустыня на юго-западе США.
[Закрыть], и света вполне хватало (по сравнению с антарктической ночью), он ни разу по-настоящему не выбрался наружу. Все время просидел взаперти, даже когда выезжал на марсоходе или выходил в усовершенствованном скафандре, больше напоминающем водолазный костюм и казавшимся очень легким в здешней волшебной гравитации.
Он все равно оставался взаперти. Содержался в закрытом сосуде. А с течением времени Мишель, как и большинство других, ощущал это все острее. У всех обитателей каждой из восьми научных станций проявлялись симптомы клаустрофобии – за исключением лишь некоторого меньшинства, страдающего от агорафобии [24]24
Боязнь открытого пространства.
[Закрыть]. Мишель собирал данные обо всех случаях и даже стал свидетелем нескольких срывов с последующими вызовами эвакуационных судов. Нет, тут никаких сомнений: он был прав. Марс был необитаем, и это нельзя было изменить еще очень долго. Терраформирование, пусть и возможное теоретически, затягивалось на тысячи лет. А до тех пор Марс был просто камнем, зависшем в космосе, – по сути, гигантским астероидом. Как и весь остальной экипаж, Мишель был вне себя от радости, когда настало время возвращаться на теплую голубую планету, где можно было дышать без скафандра.
Но не ошибся ли он тогда? Так ли уж сильно Марс отличался от Мак-Мердо или даже от Лас-Вегаса, города посреди безжизненной пустыни? Не могла ли колония на Марсе дать человечеству некую цель, обрести некое символическое существование, которое провело бы его сквозь блеск и нищету этого темного века, этой опасной эпохи? Земля видела чудеса не раз: мир каждый день меняется благодаря науке, особенно медицине, где средства от вирусов, лекарство от рака и процедура омоложения клеток препятствуют смерти и приводят к умопомрачительным последствиям. К жизням людей, к жизни самого Мишеля прибавились целые десятилетия – они давно вышли за пределы нормы и продолжали жить дальше. И те, кому повезло получить доступ к обслуживанию, – иными словами, те, кто мог себе его позволить, – могли прожить таким образом еще немало дополнительных десятилетий. Десятилетий! А учитывая головокружительное, экспоненциальное расширение научных познаний, эти десятилетия когда-нибудь смогут превратиться и в века. Кто знает?
И в то же время никто не мог понять, что делать с дополнительными годами. Будто это был подарок, которым неясно, как пользоваться. Это сбивало с толку и не решало остальных проблем в мире. Даже наоборот – порождало новые практические проблемы, которые мгновенно принимали серьезный характер: становилось больше людей, рос голод, усиливалась тревога, активизировались войны, случалось больше необязательных и преждевременных смертей. Казалось, изобретательность смерти отвечала научному прогрессу ударом на удар, будто в какой-то титанической рукопашной схватке. От этого Мишелю иногда казалось – когда он отводил глаза от заголовков новостей, – что они добавили себе лет лишь затем, чтобы иметь больше людей, которых можно убить или сделать несчастными. Голод выкашивал миллионы в отсталых странах, в то время как бессмертные богачи на этой же планете купались в собственной роскоши.
Пожалуй, международное поселение на Марсе могло наглядно показать, что все люди принадлежали к единой культуре единого мира. А страдания поселенцев не шли бы ни в какое сравнение с пользой от этого урока. И это оправдало бы весь проект. Они, будто строители храма, делали бы тяжелую и изнурительную работу, чтобы сотворить нечто красивое, что будет своим видом говорить: «Мы все едины». И некоторые в самом деле полюбили бы эту работу и ту жизнь, что станет благодаря ей возможна, – именно из-за этой фразы. Эта стало бы истинным принесением себя в жертву ради других, ради блага последующих поколений. Чтобы люди на Земле могли посмотреть на ночное небо и сказать: «”Это тоже мы” – не просто ужасный заголовок, но и целый живой мир среди звезд». Проект на шкале времени.
Мишелю становилось не по себе, когда в небе появлялась красная звезда, и в первые десятилетия после возвращения с Марса его жизнь была наполнена тревогой, а то и чем-то похуже. Он бесконечно разъезжал по Провансу и другим регионам Франции и франкофонного мира. Он пытался зацепиться где-нибудь, но каждый раз выскальзывал и снова и снова возвращался в Прованс. Там был его дом. Но он по-прежнему не находил покоя – ни там, ни где-либо еще.
Работая психиатром, Мишель чувствовал себя лжецом: он врач, который сам нездоров. Но больше он ничего делать не умел. Поэтому общался с несчастными людьми, составлял им компанию и тем самым зарабатывал себе на жизнь. И все это время старался избегать заголовков. И никогда не смотрел ночью на звезды.
Однажды осенью в Ницце проходила международная конференция, посвященная освоению космоса. Она спонсировалась французской космической программой, и Мишеля пригласили там выступить как человека, побывавшего в космосе и изучавшего эту тему. И поскольку мероприятие проводилось всего в нескольких километрах от места, где он жил, а также поскольку оно каким-то образом привлекало его, как бы он тому ни сопротивлялся из чувства вины, или гордости, или ответственности, или неудержимого порыва – кто знал? кто вообще мог это знать? – он согласился приехать. К тому же все это происходило в столетнюю годовщину их зимовки в Антарктиде.
Следующие недели он старался не вспоминать о мероприятии, упрекая себя за то, что вообще согласился, и даже отчего-то боясь ехать. Не читал он и почту, что приходила от организаторов. А однажды утром сел в машину и поехал на конференцию, зная только, что должен выступать в тот день после обеда. Как выяснилось, в мероприятии участвовала и Майя Тойтовна – она стояла в зале, окруженная толпой почитателей.
Увидев его, она слегка нахмурилась, а потом приподняла брови и, растопырив пальцы, будто перья на крыльях, коснулась плеча стоявшего рядом мужчины и с извинениями вышла из своего окружения. Встав рядом с Мишелем, она пожала ему руку.
– Я Тойтовна, помнишь меня?
– Майя, я прошу тебя, – горько проговорил он.
Она коротко улыбнулась и обняла его. Затем отодвинулась на расстояние вытянутой руки.
– Хорошо выглядишь, – заявила она.
– Ты тоже.
Она отмахнулась, хотя это было правдой. У нее поседели волосы, лицо покрылось морщинами, но большие серые глаза остались такими же ясными и серьезными. Она была по-прежнему красива. Даже когда ее затмевала Татьяна, она всегда была самой красивой, самой великолепной женщиной в его жизни.
Они смотрели друг другу в глаза и общались. Сейчас они были стариками, давно разменявшими вторую сотню лет. Мишель с трудом вспоминал, как говорить по-английски, она справлялась с меньшим трудом – ведь ему к тому же приходилось вновь привыкать к ее резкому акценту. Как выяснилось, она тоже побывала на Марсе – провела там шесть лет, во время сильнейших волнений 2060-х. Пожав плечами, она вспомнила то время:
– Трудно было этому радоваться, когда вокруг происходило столько дурного.
С колотящимся сердцем Мишель предложил вместе поужинать.
– Да, хорошо, – ответила Майя.
Ход конференции теперь изменился. Мишель разглядывал присутствующих: большинство были гораздо моложе их с Майей, эти люди жаждали отправиться в космос, на Марс, на спутники Юпитера – куда угодно, лишь бы не оставаться на Земле. Мишель четко видел в них этот эскапизм, но старался не обращать на него внимания, смотреть по-своему, как-нибудь сглаживать свои высказывания, чтобы отвечать их желаниям. Ведь разве можно было жить без желаний? Марс для них был не местом и даже не пунктом назначения – но линзой, через которую они смотрели на свои жизни. Учитывая все это, он не стал выражать свое обычное пренебрежительное отношение, которому теперь в любом случае было уже за сотню лет и которое едва ли выглядело уместным теперь. Мир разваливался на части, и Марс помогал людям видеть это. Да, наверное, он был убежищем – и вместе с тем линзой. Мишель мог помочь, если бы постарался, может быть, заострить ее фокус. Или указать на определенные вещи.
Он сосредоточился и старался говорить продуманно. Майя, как оказалось, выступала в тот же день на той же сцене. Они представляли ветеранов Марса, рассказывали о пережитом и о том, что, по их мнению, предстояло предпринять в дальнейшем. Майя, вспоминая былое, говорила, что они ходили по острию ножа. Рассказывала, как обстановка на Марсе пришла в нынешнее состояние, заявила, что самое важное для общества сейчас – создание стабильной, постоянной культуры.
Кто-то из слушателей спросил, считают ли они в данный момент, спустя время, что нужно было все-таки воплотить российско-американский план, отправив сотню постоянных колонистов?
Майя отодвинулась от микрофона и посмотрела на Мишеля. Отвечать явно надлежало ему.
Он наклонился к микрофону.
– В любой ситуации может произойти что угодно, – ответил он, глубоко задумавшись. – Колония на Марсе в 2020-х могла стать… тем, на что мы все надеялись. Но…
Он покачал головой, не зная, что сказать дальше. «Но я пал духом. Забылся от любви. Потерял всю надежду».
– Но шансы на это были малы. Условия были слишком тяжелыми, чтобы выдерживать их длительное время. Сотня была обречена на…
– Обречена на свободу, – произнесла Майя в свой микрофон.
Мишель посмотрел на нее пораженно, чувствуя, как в нем растет отчаяние.
– Да, свободу, но в коробке. Свободу взаперти. На голом камне без атмосферы. Физически это было слишком тяжело. Жизнь в коробке – все равно что жизнь в тюрьме, даже если мы создали ее сами. Нет, мы бы сошли с ума. Многие, кто туда отправляется, возвращаются травмированными на всю жизнь. С симптомами посттравматического стресса.
– Но вы сказали, что может произойти что угодно, – возразил кто-то из зала.
– Да, это так. Колония могла и развиться. Но кто теперь знает? На этот вопрос нам никогда не ответит. В то далекое время я посмотрел на происходящее и сказал, что у этого проекта много проблем. Сейчас нам следует взглянуть на ситуацию нынешнюю. Мы постепенно, шаг за шагом переселились на Марс, взяв с собой то, что нам нужно. Сейчас там есть вся инфраструктура, которая может сделать его лучшим местом для жизни. Может быть, сейчас как раз настало время, чтобы заселяться туда насовсем.
К счастью, эту тему подхватили другие, и Мишелю не пришлось отвечать на дальнейшие расспросы.
Кроме того вечера, когда Майя пристально посмотрела на него за ужином. В этот момент он вспомнил, как они сидели на сцене.
– Я не знал, что сказать, – признался Мишель.
– Это в прошлом, – снисходительно проговорила Майя. Она отмахнулась от всего прошлого лишь одним движением руки. У Мишеля камень свалился с души: она не держала на него зла.
И они чудесно провели вечер.
А на следующий день они гуляли по пляжам Ниццы, тем, которые Мишель помнил из своего детства, и на одном из них Майя разделась до нижнего белья и вбежала в Средиземное море – пожилая женщина с превосходной осанкой, стройными плечами и длинными ногами. Все это дала им наука – дополнительные здоровые годы, когда они по всем статьям давно должны были быть мертвы. Они должны были умереть десятилетия назад, но они были здесь, на солнце, ловили волны, бодрые и энергичные, даже не ощущающие тяжести лет. По крайней мере, физически. И выходя из прибоя, влажная и скользкая, как дельфин, Майя запрокинула голову и громко рассмеялась. Загорелые девушки, лежавшие на песке, казались по сравнению с ней пятилетними детьми.
Вечером того же дня они покинули конференцию, и Мишель повез их в знакомый ему ресторан в Марселе, откуда открывался вид на промышленную гавань. Там они прекрасно посидели. А вернувшись поздно в гостиницу, где проходила конференция, Майя взяла его за руку и повела в свой номер, где они стали целоваться, как двадцатилетние, их кровь запылала огнем, и они упали на кровать.
Мишель проснулся перед рассветом и заглянул в лицо своей любимой. Во сне даже старая карга показалась бы нежной девочкой. Майя была красива. И красоту эту ей придавал ее характер – и ум, решимость, способность глубоко чувствовать, любить. Красоту ей придавала храбрость, вот в чем была суть. Поэтому годы лишь сделали ее еще красивее.
Он почувствовал себя счастливым – он понял суть, осознал ее в этот серый рассветный час. Но еще бо́льшую радость ему доставляло чувство облегчения, причину которого он не мог точно определить. Наблюдая, как она дышит, он задумался. Раз она очутилась с ним в одной постели – и занималась с ним любовью, страстно и с большим рвением, – значит, не держала на него зла за то, что он рекомендовал ей тогда, много лет назад, отказаться от марсианского проекта. Ведь так? Тогда она хотела лететь, и он знал об этом. Значит… значит, она его простила. «Это в прошлом», – бросила она, отмахнувшись. Ей было важно только настоящее – то, что происходит сейчас.
Когда она проснулась, они спустились завтракать, и Мишеля преследовало странное ощущение, будто он двигается в условиях марсианского g. Тело казалось легким и практически отрывалось от пола. Он словно парил в небе! Он не сдержал смеха, когда это почувствовал. И вдруг понял, что запомнит этот момент на всю оставшуюся жизнь, что бы ни случилось – даже если он проживет еще тысячу лет. «Пусть это станет последней твоей мыслью, когда будешь умирать, – сказал он себе, – и даже тогда ты будешь счастлив, что пережил однажды такой момент. И даже более чем!»
После завтрака они снова уехали с конференции. Мишель увез ее, чтобы показать свой Прованс. Он показал ей Ним, Оранж, Монпелье и Вильфранш-сюр-Мер, свой старый пляж, где они еще раз искупались. Он показал ей Пон-дю-Гар [25]25
Знаменитый древнеримский акведук через реку Гардон во Франции.
[Закрыть], где римляне оставили свое лучшее творение.
– Надя бы это оценила, – сказала Майя.
Затем он привез ее в Ле-Бо, горную деревню с открывающимся видом на Камарг и Средиземноморье, где по вершинам были разбросаны древние жилища монахов, решивших уйти от всего остального мира вместе с его сарацинами. После обеда они посидели в уличном кафе в Авиньоне под платанами, вниз от Папского дворца, и Мишель пил ликер из черной смородины и смотрел, как она сидит, расслабившись, как кошка.
– Какая красота! – сказала она. – Мне нравится.
Тогда он вновь ощутил марсианское g, и она рассмеялась, увидев дурацкую ухмылку на его лице.
Но на следующий день конференция должна была завершиться. А ночью, когда они закончили заниматься любовью и лежали, прижавшись к друг другу, потные и разгоряченные, он вдруг спросил:
– Побудешь еще?
– Ой, нет, – ответила она. – Нужно возвращаться.
Она резко поднялась и вышла в ванную. А вернувшись, увидела выражение его лица и тут же заверила:
– Но я вернусь! Вернусь и приеду к тебе.
– Правда?
– Конечно. А ты думаешь – нет? За кого ты меня принимаешь? Думаешь, мне самой не хочется сюда вернуться?
– Нет, не думаю.
– Думал, я всегда так делаю?
– Нет.
– Надеюсь, что нет.
Она вернулась в кровать и снова посмотрела на него.
– Я не из тех, кто отступает, когда ставки слишком высоки.
– Я тоже.
– Кроме того раза в Антарктиде, да? Мы могли отправиться туда вместе сто лет назад, у нас был бы собственный мир, где мы стали бы жить. – Она ткнула его пальцем. – Да?
– Ах…
– Но ты сказал «нет». – Она ринулась в атаку. На самом деле она ничего не забыла. – Ты мог сказать «да», и мы полетели бы вместе сто лет назад, в 2026-м. Так или иначе бы мы с тобой сошлись. Мы могли быть вместе лет шестьдесят-семьдесят, кто знает?
– Ой, да ладно тебе, – отозвался он.
– Могли! Ты мне нравился, я нравилась тебе. Мы чувствовали это даже в Антарктиде. Но ты сказал «нет». Тебе не хватило духу.
Он покачал головой.
– Ничего такого бы не было.
– Ты этого не знаешь! Могло произойти что угодно, ты сам это сказал на сцене. Ты признал это на глазах у всех.
Он почувствовал, будто его тело потяжелело и врезалось в кровать.
– Да, – согласился он. – Могло произойти что угодно.
Он вынужден был сейчас это признать – нагой, лежа рядом с ней.
– Это правда. И я сказал «нет». Я испугался. Прости.
Она со строгим видом кивнула.
Он перекатился на спину и уставился в потолок, не в силах встретить ее взгляд. Потолок гостиничного номера. Его тело становилось все тяжелее и тяжелее. Ему приходилось прилагать усилия, чтобы выплыть обратно на поверхность.
– Но… – начал он и, вздохнув, посмотрел на нее. – Сейчас – это сейчас. И… и вот мы здесь, верно?
– Прошу тебя, – проговорила она. – Ты говоришь прямо как Джон, когда он в первый раз прилетел на Марс.
Она и Джон Бун несколько десятилетий назад были звездной парой – она вскользь упоминала его накануне. «Поверхностный человек, – сказала она. – Ему бы только веселиться».
– Но то, что он сказал, правда, – возразил Мишель. – И вот мы здесь.
– Ну да, ну да. В общем, я вернусь. Я тебе уже сказала. Но сначала мне нужно уладить дела.
– И вернешься? – спросил он, хватая ее за руку. – Даже несмотря… несмотря на то, что я…
– Да, да, – подтвердила она и замолчала, будто бы о чем-то задумалась. А потом: – Ты сам в этом признался. Ты сказал то, что я хотела услышать. Так что вот мы здесь. И я еще вернусь.
Она поцеловала его, а потом легла на него сверху.
– Как только смогу.
На следующее утро она уехала. Мишель отвез ее в аэропорт, поцеловал на прощание. А сев после этого в машину и оглядев потрепанный салон, скорбно застонал: он сомневался, что она в самом деле вернется.
Но она обещала. Они были здесь, на Земле, в 2126 году. Все, что могло быть когда-то, являлось не более чем сном, забытым в момент пробуждения. Они могли лишь двигаться вперед с того момента, который был здесь и сейчас. Так что Мишель перестал переживать о прошлом и подумал о том, что было в его силах сделать сейчас. Если Майя и собиралась вернуться, то точно не за тем, чтобы утешать несчастного старика, страдающего от чувства вины. Она смотрела только вперед. Она стремилась жить дальше, независимо от прошлого. Это было одним из тех ее качеств, за которые он ее любил, – она жила настоящим и в настоящем. И требовала того же от своего партнера. А значит, ему следовало соответствовать, строить свою жизнь здесь и сейчас, в Провансе. Это было достойно ее любви, это могло заставить ее вернуться и возвращаться снова и снова – а может, даже остаться на какое-то время. Или пригласить его к себе в Россию. Или жить вместе.
Вот какой он задумал проект.
Тогда перед Мишелем встал другой вопрос: где жить – где обустраивать себе дом? Он был провансальцем, значит, логично было поселиться в Провансе. Но он уже столько лет разъезжал по разным местам, что ни в одном из них больше не чувствовал себя как дома. А сейчас ему этого захотелось. Теперь, когда Майя вернется (если это случится, а судя по телефонным разговорам, пока у нее было слишком много дел в России), он хотел суметь показать ей Мишеля, сосредоточенного на настоящем и счастливого. Живущего дома и этим оправдывающего, пусть и с опозданием, свое решение сказать «нет» Марсу, выбрав вместо него Средиземноморье, – эту еще качавшуюся колыбель цивилизации, где залитые солнцем скалистые мысы по-прежнему сверкали на солнце. Хотел соблазнить русскую красавицу провансальским теплом.
Все решил случай. В его семье произошло печальное событие: умер двоюродный дед Мишеля, оставив ему и его племяннику Франциску дом на побережье к востоку от Марселя. Мишель вспомнил, как сильно Майя любит море, и поехал к племяннику. Франциск не мог бросить свои дела в Арле и согласился продать Мишелю свою долю дома, уверившись лишь в том, что останется в нем желанным гостем, – и действительно: сын покойного брата был одним из самых любимых людей в жизни Мишеля, он считал его столпом добродушия и здравого смысла. А в данном случае еще и идеальной сговорчивости. Он словно знал, что было у Мишеля на уме.
Так Мишелю достался дом. Старый, без прикрас, дом отдыха на пляже в небольшой бухте между Пон-дю-Дефан и Бандолем. Очень скромное местечко, вполне в духе его двоюродного деда и отвечающее планам Мишеля. Оно наверняка понравится Майе – уютно расположенное под платанами, всего в трех-четырех метрах над уровнем моря, за пересеченным ручьем пляжиком, поместившимся между двумя маленькими скалистыми мысами. Вверх к горам оттуда тянулся ряд кипарисов.
Вечером, после дня, потраченного на перевозку сюда вещей, Мишель вошел по щиколотку в море, посмотрел в открытую дверь старого дома, а потом на занятый морем горизонт. Его вновь стало наполнять ощущение марсианской легкости. О Прованс, о Земля, самая прекрасная из планет, где каждый пляж – словно дар времени и пространства, приникший к морю и сверкающий на солнце… Он пнул своей бронзовой в горизонтальном свете ногой набежавшую волну, разбрызгав воду. Небо сияло, будто олово, морская гладь пылала под ним. Глядя на все это, он проговорил:
– Здесь мой дом, Майя. Возвращайся, будем жить с тобой вместе.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?