Текст книги "Нью-Йорк 2140"

Б) Матт и Джефф

Поэт Чарлз Резникофф проходил по манхэттененским улицам около двадцати миль в день.

Некий Томас Дж. Кин, 65 лет, прошел по каждой улице, авеню, аллее, площади и дворовой территории острова Манхэттен. Это заняло у него четыре года, за которые он преодолел 502 мили, охватив 3022 квартала. Сначала он прошел по улицам, потом по авеню, потом по Бродвею.

«Почему вы еще не на улице, не боретесь за защиту окружающей среды?»

«Потому что мы боремся за недвижимость», – ответила я.

Тара Барампур

– Ты читал «В ожидании Годо»?

– Нет.

– А «Розенкранц и Гильденштерн мертвы»?

– Нет.

– А «Поцелуй женщины-паука»?

– Нет.

– А…

– Джефф, хватит. Я ничего не читал.

– Ну, некоторые кодеры читают.

– Да, читают. Я читал «Поваренную книгу R-программиста». И «Все, что вы хотели знать об R». И «R для чайников».

– А мне не нравится R[57]57
  Язык программирования.


[Закрыть].

– Поэтому мне и пришлось столько о нем прочитать.

– Только зачем? Мы не так много им пользуемся.

– Я использую его, чтобы понять, что мы делаем.

– Мы и так знаем, что делаем.

– Это ты знаешь. Или знал. За себя я не так уверен. И вот к чему это нас привело. Так много ли ты на самом деле об этом знал?

– Не знаю.

– Вот видишь.

– Слушай, R никогда бы не объяснил мне, почему мы оказались здесь. Вот что я знаю.

– Да не знаешь ты.

Джефф осуждающе покачал головой:

– Поверить не могу, что ты не читал «В ожидании Годо».

– Годо был кодером, я полагаю?

– Да, пожалуй, что так. Это не раскрывается. Но чаще всего предполагается, что Годо – это бог. Типа кто-то говорит: «Это бог», то есть «God», а кто-то другой: «О!», а если сложить их вместе, будет «Годо». А потом просто добавляешь французского акцента, и все.

– Что-то я не жалею, что не читал эту книгу.

– Ну да, то есть я хочу сказать, сейчас, когда мы здесь, книга не кажется такой уж необходимой. Она кажется лишней. Но ее хотя бы быстро можно прочитать. А здесь мы долго. Сколько мы уже здесь?

– Двадцать девять, кажется, дней.

– Да, это долго.

– А кажется – еще дольше.

– Что правда, то правда. Но это же всего месяц. Бывают еще более долгие сроки.

– Разумеется.

– Но нас ведь должны искать, да?

– Надеюсь.

Джефф вздыхает.

– Я вставил несколько аварийных команд в ту часть, что отправил, кое-какие отложенные крипты, и некоторые из них скоро сработают.

– Но люди и так узнают, что мы пропали. Какой будет тогда толк от твоих призывов о помощи? Они просто подтвердят то, что все уже будут знать.

– Так они будут знать, что мы пропали не без причины.

– И что это за причина?

– Ну, если я не ошибся, это будет информация, которую мы разослали людям, на которых указали.

– Которую ты разослал людям, на которых указал?

– Ну да. Они получат информацию, станут изучать проблему, и, может быть, это приведет их сюда, к нам.

– Сюда, на дно реки.

– Ну, кто бы нас сюда ни посадил, у него наверняка сохранились об этом какие-то записи.

Матт с сомнением качает головой.

– Вряд ли это то, что люди склонны записывать или о чем говорят.

– А что, они просто подмигивают друг другу? Или общаются на языке жестов?

– Вроде того. Понимают друг друга так. Без записей.

– Ну, тогда нам стоит надеяться, что это не так. Плюс у меня вживлен чип, и оттуда исходит сигнал по навигатору.

– И далеко он доходит?

– Не знаю.

– А сам чип большой?

– С полдюйма, может. Его можно нащупать сзади на шее.

– Тогда, может, футов на сто? Если бы ты не был на дне реки?

– А вода ослабляет радиоволны?

– Не знаю.

– Ну, я сделал все, что мог.

– Ты позвонил в Комиссию и не сказал мне – вот что ты сделал. В Комиссию и в какие-то скрытые пулы, если я правильно тебя понял.

– Это была просто проверка. Я же ничего не украл и не сделал такого. Это было все равно что отправить донос.

– Рад слышать. Потому что сейчас мы с тобой сами сидим в скрытом пуле.

– Я хотел проверить, получится ли у нас сделать врезку. И получилось, так что все хорошо. Я даже не уверен, из-за этого ли мы теперь здесь. Мы же писали для них систему безопасности, и я оставил там скрытый канал, которым только мы и могли воспользоваться, и никто другой никак не мог его обнаружить.

– Да, но похоже, ты все равно считаешь, что мы здесь из-за этого.

– Просто я не могу придумать ничего другого, что объяснило бы наше положение. В смысле, я уже давно не доставал сам знаешь кого. И никто не услышал того свистка. Я хотел, чтобы это прозвучало как туманный горн, а получилось как собачий свисток.

– А как насчет тех шестнадцати штрихов к мировой системе, о которых ты говорил? Что, если системе это не понравилось?

– А откуда она могла узнать?

– Ты же вроде говорил, что у системы есть самосознание.

Джефф какое-то время пристально смотрит на Матта.

– Это была метафора. Гипербола. Символизм.

– А я-то думал – программирование. Все программы объединены в какую-то руководящую всеми программу. Вот как ты сказал.

– Как Гея, Матт. Как Гея – это все живое на Земле под воздействием всего прочего, камней, воздуха и остального. Как облако, может быть. Но и то и другое – метафоры. И там, и там на самом деле никого нет дома.

– Ну, если ты говоришь… Но смотри, ты врезаешься, пусть по своему тайному каналу, но уже в следующий момент мы сидим запертые в контейнере, будто в каком-то лимбе. Может, облако убило нас и мы сейчас мертвы.

– Нет. Это было «В поисках Годо». Мы просто в контейнере. Где-то окруженные водой, которая шумит снаружи, и все такое. С плохим питанием.

– В лимбе тоже может быть плохое питание.

– Матт, я тебя умоляю. Ты что, после четырнадцати лет совершенно не буквалистского мышления сейчас решил добить меня метафизикой? Я не уверен, что это вынесу.

Матт пожимает плечами:

– Ну, это так таинственно, только и всего. Очень таинственно.

Джеффу остается на это лишь кивнуть.

– Расскажи мне еще раз, к чему должна была привести твоя врезка.

Джефф выставляет перед собой руку для большей убедительности.

– Я собирался сделать метаврезку, чтобы с каждой сделки, проведенной на ЧТБ, по пункту отчислялось в оборотный фонд Комиссии.

Матт смотрит на друга:

– По пункту со сделки?

– Я сказал «по пункту»? Ну, наверное, по сотой части пункта.

– Если и так. Значит, у Комиссии в оборотном фонде вдруг должен появиться триллион долларов, который взялся неизвестно откуда?

– Это не настолько много. Всего несколько миллиардов.

– В день?

– Ну, в час.

Матт непроизвольно встает с места, глядя на Джеффа, – тот уставился в пол.

– И ты еще думаешь, почему они нас схватили?

Джефф пожимает плечами:

– Это может быть и из-за других моих дел, они, знаешь ли, может, впечатляют даже больше этого.

– Больше, чем воровство по несколько миллиардов долларов в час?

– Это не воровство, а перенаправление. В Комиссию все-таки. Такое вообще, может быть, происходит постоянно. И если так, кто это знает? Знает ли Комиссия? Это надуманные триллионы – деривативы, ценные бумаги, доли во всяких смешанных бондах. Если бы кто-то врезался, если бы врезались постоянно – никто бы не узнал. Просто какие-то счета в налоговой гавани немного бы выросли, и никто бы даже ухом не повел.

– Тогда зачем ты это сделал?

– Чтобы предупредить Комиссию, что такое может произойти. И может, заодно ее профинансировать, чтобы там они смогли разобраться с этой фигней. Нанять кого-нибудь из хедж-фондов, придать закону силу. Создать какого-нибудь шерифа, если на то пошло!

– Так, значит, ты хотел, чтобы они там, в Комиссии, заметили.

– Наверное. Да, хотел. Комиссия – да. Я ведь чего только не делал. А заметили, может, вовсе и не это.

– Не это? А что еще ты делал?

– Устранил все те налоговые гавани.

Матт пристально смотрит на него:

– Устранил?

– Я изменил список стран, куда запрещено отправлять средства. Знаешь же, есть десять стран – спонсоров терроризма, куда нельзя переводить деньги? Так вот, я добавил к этому списку все налоговые гавани.

– Типа Англии?

– Все.

– И как теперь должна работать мировая экономика? Деньги же будут перемещаться, если не будет этих убежищ.

– Так не должно быть. Убежищ не должно быть.

Матт вскидывает руки:

– А еще что ты сделал? Если не секрет, конечно.

– Добавил Пикетти[58]58
  Тома Пикетти (р. 1971) – французский экономист, автор бестселлера «Капитал в XXI веке».


[Закрыть] в Налоговый кодекс США.

– В смысле?

– Ввел резкий прогрессивный налог на основные средства. Чтобы все основные средства в США облагались налогом по прогрессивной ставке и она доходила до девяноста процентов для всех хозяйств, имеющих свыше ста миллионов.

Матт делает несколько шагов и садится на свою кровать.

– То есть это как… – Он делает рукой режущее движение.

– Это то, что Кейнс[59]59
  Джон Мейнард Кейнс (1883–1946) – английский экономист, основоположник современной макроэкономики.


[Закрыть] называл «эвтаназией рантье». Да. Он ожидал, что так будет, еще два века назад.

– А разве он не говорил еще, что большинство якобы самых умных экономистов – идиоты, работающие по идеям, придуманным сотни лет назад?

– Что-то такое было, да. И он был прав.

– Да, но сейчас ты занимаешься тем же самым?

– Это казалось хорошей идеей в свое время. А Кейнс времени не подвластен.

Матт качает головой.

– Обезглавливание олигархии – еще это так называют вроде? В смысле, гильотина, да?

– Только в отношении денег, – говорит Джефф. – Им отнимут не голову, отсекут только деньги. Избыточные деньги. У каждого останутся последние пять миллионов. Пять миллионов долларов – это же достаточно, да?

– Денег никогда не бывает достаточно.

– Так только говорят, но это неправда! Через некоторое время ты уже покупаешь мраморные стульчаки и летишь на частном самолете на Луну, пытаясь потратить лишние деньги, но на самом деле все, что ты за них получаешь, – это телохранители, бухгалтеры, чокнутые дети, бессонные ночи и кислотная отрыжка! Если их чересчур много, это становится проклятием! Как прикосновение Мидаса[60]60
  В древнегреческой мифологии царь, получивший дар превращать все, к чему прикасался, в золото.


[Закрыть].

– Этого я не знаю. Надо попробовать на себе, чтобы узнать. Я бы вызвался на пробу, потом бы тебе сообщил результат.

– Все так думают. Но пользу от избыточных денег никто не получает.

– Польза есть. Они раздают деньги, делают добрые дела, хорошо питаются, развиваются.

– Ничуть. Они нервничают и сходят с ума. А их дети и того хуже. Нет, это для них одолжение!

– Обезглавливание – вот уж одолжение так одолжение! Люди в очередь выстраиваются под гильотиной. Пожалуйста, пропустите меня вперед! Рубаните мне здесь!

Джефф вздыхает:

– Я думаю, со временем мир это поймет. Люди увидят, что в этом есть смысл.

– Когда все эти головы покатятся, они повернутся друг к другу лицом: «Эй, вот здорово! Какая классная идея!»

– Еда, вода, кров, одежда. Все, что нужно.

– У нас это и здесь есть, – указывает Матт.

Джефф снова вздыхает, еще тяжелее.

– Это не все, что нам необходимо, – не унимается Матт.

– Это казалось хорошей идеей!

– Но ты сам рассказал. Да это и невозможно скрыть. Это как нарисовать где-нибудь граффити.

Джефф кивает:

– Да-а… причем довольно страшное граффити – для того, кто нас сюда посадил.

– Вот спасибо тебе, услужил. Я даже удивлен, что нас еще не убили.

– Никто же не убил Пикетти. Он даже провел довольно успешный тур со своей книгой, если я правильно помню.

– Потому что это было сто лет назад и то была просто книга. Никому дела нет до книг, вот почему в них можно писать что угодно. Что важно – это законы. А ты стал править законы. Нарисовал граффити прямо в них.

– Я пытался, – говорит Джефф. – Ей-богу, пытался. Вот и интересно теперь, кто это первым заметил. И как это дошло до того, что нас схватили.

Матт недовольно качает головой.

– Нас могли перемолоть. Я и чувствую себя будто порубленным на части, раз уж ты об этом заговорил. Мы могли оказаться в Уругвае. На дне Платы или еще где-нибудь.

Джефф хмурит брови.

– На правительство не похоже, – говорит он. – Помещение слишком приличное.

– Ты так считаешь? Приличное?

– Практичное. Роскошно-герметичное. Непроницаемое. Вода не просочится, а такое непросто сделать. Слот для еды тоже защищен. Кормят два раза в день, это странно.

– На флоте всегда так. Мы можем вообще быть на ядерной подлодке и так просидеть пять лет.

– Они так долго там сидят?

– Пять лет с хвостиком.

– Не-а, – говорит Джефф после небольшой паузы. – Не думаю, что мы движемся.

– Это уж точно.

В) Шарлотт

Торо: Нам не нужно утруждать себя размышлениями о том, каким образом человеческая раса будет уничтожена на этой планете – сожжена ли огнем или как-то иначе. Это можно в любой момент решить маленьким внезапным взрывом где-нибудь на севере.

Сотню раз я думал, что Нью-Йорк – это катастрофа, и пятьдесят раз, что эта катастрофа прекрасна.

Ле Корбюзье

– А остальные пятьдесят – что не прекрасна.

Шарлотт осторожно посмотрела на Джоджо, когда они сели за обеденный стол друг против друга. Высокая, стильная, спортивная, толковая. Встречалась с Франклином Гэрром и, как он, работала в сфере финансов, в которой Шарлотт совсем ничего не понимала. Только в общих чертах. Зарабатывала на манипулировании деньгами. Тридцать с небольшим. Шарлотт она не понравилась.

Но она подавила свою неприязнь, даже внутри, потому что люди всегда такое чувствовали. Нужно быть непредвзятой. Это было частью ее работы, но она хотела этого и сама – как бы для саморазвития. Стремиться еще есть к чему – она была склонна ненавидеть людей по умолчанию. Особенно тех, кто работал в финансах. Но Франклин Гэрр ей нравился, так что эта расположенность могла распространиться и на Джоджо.

– Знаете, – начала она, – кто-то, возможно какая-то компания, предложил купить все это здание. Вам об этом что-нибудь известно?

– Нет, откуда? А вы сами не знаете, кто это?

– Нет, предложение поступило через брокера. Но кому бы это могло понадобиться?

– Не знаю. Я сама не занимаюсь недвижимостью напрямую.

– А разве инвестирование в Сохо – это не недвижимость? Или вы имеете в виду, что не работаете с ипотечными облигациями?

– Да, пожалуй. Только облигации – это производные. Они схожи больше с трейдингом по самому риску, чем с какими-то конкретными товарами.

– А здания – это товар?

– Все, чем можно торговать, – это товар.

– Включая риск.

– Конечно. Рынки фьючерсов на риске и основаны.

– Так, но здесь предложение по нашему зданию. Есть какой-нибудь способ выяснить, от кого оно?

– Полагаю, их брокер обращается через город, да?

– Нет. Они могут предлагать напрямую. А как от этого отказаться? Что, если мы не хотим продавать?

– Не продавайте. Но у вас же кооператив, да? Вы уверены, что люди не захотят продавать?

– У них в договоре купли-продажи указано, что они не могут продавать свои квартиры.

– Понятно, но здесь же здание целиком? Разве им запрещается этого хотеть?

Шарлотт пристально посмотрела на женщину. Правильно она сделала, что ее невзлюбила.

– А вы бы хотели продать, если бы здесь жили? – спросила она наконец.

– Не знаю. Смотря по какой цене, наверное. И позволили бы мне остаться или нет. Как-то так.

– Такое предложение вы бы, наверное, назвали аэрирующим?

– Я думала, так называют, когда вы продуваете подлодку, а потом герметизируете, чтобы туда не проникла вода.

– Да, но я слышала, что так еще называют, когда межприливье снова становится частью мирового капитала. Вы аэрируете его – и вот оно снова в системе. И как бы не затоплено, в их понимании.

– Я такого не слышала.

Слово «аэрация» постоянно всплывало в левой части облака, где Шарлотт обычно читала комментарии, но эта женщина, похоже, была не в курсе.

– Хотя и занимаетесь инвестициями в межприливье?

– Да. То, чем я занимаюсь, обычно называют вычерпкой или восстановлением.

– Понятно. Но что, если мы проголосуем за то, чтобы отказаться от предложения? У вас есть какие-нибудь идеи?

– Думаю, вам нужно просто сказать «нет», только и всего.

Шарлотт уставилась на нее:

– Вы действительно думаете, что это все?

Джоджо вежливо пожала плечами, и Шарлотт, заметив это, возненавидела ее всерьез. Женщина либо притворялась, либо была дурой, но дурой она не казалась – значит, прикидывалась. Шарлотт не любила, когда люди делали вид, будто верят в то, во что верить, как она знала, не могли; это была как отмашка, высокомерие, скрывающее презрение. Этим жестом она давала понять, что Шарлотт недостойна общения с ней.

Шарлотт пожала плечами в ответ – грубо отзеркалила ее поведение.

– Вы никогда не слышали о предложении, которое было слишком хорошим, чтобы отказаться? Не слышали о враждебном поглощении?

У Джоджо слегка округлились глаза.

– Слышала, конечно. Хотя не думаю, что подобные предложения достигают такого уровня. Если вы откажетесь, а они не успокоятся, то это уже будет повод для беспокойства.

Шарлотт покачала головой:

– Они проявили интерес, понимаете? Как по мне, это уже повод для беспокойства.

– А я берегу свое беспокойство на случаи, которые больше того стоят. Это единственный способ не сойти с ума.

– Я же сказала, они сделали предложение. Мы должны дать ответ.

– А не можете просто проигнорировать?

– Нет. Нужно ответить, деваться никуда. Такая у нас проблема.

– Что ж, удачи с этим, – пожелала Джоджо.

Шарлотт уже собиралась ответить чем-нибудь колким, но ее браслет проиграл первые ноты Четвертой симфонии Чайковского. Шарлотт нажала на кнопку.

– Простите, мисс Армстронг, это Амелия Блэк, я живу в Мете, когда бываю в Нью-Йорке, помните? Я пыталась дозвониться до Владе, но не получается. Он случайно не рядом с вами?

– Нет, но я скоро к нему подойду, мы селим гостя в капсулу в садах. А в чем дело?

– Ну, у меня тут проблема. Я совершила ошибку, думаю, это так нужно назвать, а потом все произошло очень быстро.

– Что? – Шарлотт уже направилась к лифту, и Джоджо зачем-то пошла с ней.

– Ну, – сказала Амелия, – если вкратце, мои медведи завладели дирижаблем.

– Что?

– Не думаю, что именно завладели, но нами управляет Франс, а медведи уже с ним на мостике.

– Как это может быть? Они что, напали на него или как?

– Франс – это автопилот, простите. Пока они его не трогают, но если его случайно выключат или заденут, то, боюсь, будет плохо.

– Разве медведи могут тронуть автопилот?

– Ну, он отвечает на устные команды, поэтому, если они будут рычать или вроде того, что-то может случиться.

– А они рычат?

– Ну да. Вроде того. Мне кажется, они проголодались. Как и я, – горько добавила она.

– А вы где?

– Я в шкафу с инструментами.

– Вы можете добраться до кладовой?

– Нет, только через… э-э… территорию медведей.

– Хм-м. Так, подождите секунду, я уже почти в садах, Владе здесь. Может, он что-то подскажет.

– Да, спасибо.

Джоджо приподняла бровь, когда Шарлотт посмотрела на нее, и тихо сказала:

– Простите, мне просто интересно узнать, что будет дальше, если вы не против. И заодно увижусь еще раз с Франклином.

– Я не против, – ответила Шарлотт.

Лифт открылся на садовом этаже, и две женщины поспешили к юго-восточному углу. Владе, Франклин, мальчишки и их старый друг сидели снаружи капсулы на стульях и садовых табуретах.

Шарлотт перебила их:

– Владе, можешь нам здесь помочь? У меня на связи Амелия, у нее на дирижабле проблема – медведи вышли из-под контроля.

Это мгновенно привлекло всеобщее внимание, и Владе громко сказал:

– Амелия, так и есть? Ты там?

– Да, – ответила Амелия безрадостно.

– Расскажи, что случилось.

Амелия описала последовательность сомнительных действий, которые привели ее к тому, что она оказалась запертой в шкафу на дирижабле с разгуливающими белыми медведями. Владе слушал, качая головой.

– Ну что ж, Амелия, – проговорил он, когда она закончила. – Я же говорил тебе не летать в одиночку, это просто небезопасно.

– Я всегда летаю одна.

– И от этого полет не становится безопаснее.

– Это рискованно, – высказался Франклин. – Но именно в этом суть ее шоу.

– Я все слышу, – напомнила им Амелия. – Кто это?

– Франклин Гэрр. Я живу на тридцать шестом этаже.

– А, очень приятно. Знаете, я не намерена с вами спорить, но то, что вы сказали, неправда.

– Прошу прощения! – сказал Франклин. И, бросив беспокойный взгляд на Джоджо, которая теперь стояла рядом с ним (что доставляло ему явное удовольствие, заметила Шарлотт), добавил: – А у вас есть связь с автопилотом? Вы можете управлять?

– Да.

– А что, если наклонить судно вертикально, как можно сильнее, чтобы медведи свалились обратно в свое помещение? Использовать гравитацию?

Владе кивнул и удивленно посмотрел на Франклина.

– Стоит попробовать, – одобрил он. – Если не сработает, ты ничего не потеряешь.

– Но я не знаю, насколько у нас получится лететь, если мы наклонимся вертикально.

– Точно так же, – заявил Франклин уверенно. – Более-менее. Ведь гелия столько же нужно? Вы даже можете ускориться вверх. Наберете высоту и воздействуете силой тяжести на медведей.

Владе снова согласился, что это была хорошая мысль.

– Ладно, – сказала Амелия. – Пожалуй, попробую. Вы можете побыть на линии?

– Я бы это ни за что не пропустила, дорогая, – ответила Шарлотт. – Вы у нас как радиоспектакль.

– Не смейтесь надо мной! Я хочу есть. И мне нужно в туалет.

– В шкафах с инструментами обычно бывают ведра, – подсказал Владе.

– О боже, я наклоняюсь, дирижабль наклоняется!

– Держитесь! – крикнули ей сразу несколько человек.

– Боже, они там. – Далее последовало несколько громких ударов. И радиомолчание.

– Амелия? – позвала Шарлотт. – Вы в порядке?

Долгая напряженная пауза.

Потом ответ:

– Я в порядке. Давайте я вам перезвоню. Нужно кое с чем разобраться.

И звонок завершился.

* * *

– Юху, – проговорил Франклин, прервав изумленное молчание. Шарлотт увидела, как Джоджо ткнула его локтем в ребра, а он вздрогнул и только слегка на нее покосился.

Остальные просто стояли и не знали, что делать. Шарлотт указала на дверь капсулы:

– Внутрь уже заглядывали?

– Нет, как раз собирались, – ответил Владе.

– Тогда почему бы не заглянуть? Наша облачная звезда с нами свяжется, когда сможет.

Капсула представляла собой лишь маленькую палатку, поэтому Шарлотт, Франклин и Джоджо остались снаружи, когда Владе завел в нее старика с ребятами. Для Шарлотт этот просмотр был чистой формальностью: выбирать беднягам не приходилось. Она отошла к южной стене садов, села на один из стульев у поручня и посмотрела на восток, где располагался Питер-Купер-Виллидж, ставший теперь некой бухтой, усыпанной останками множества шестнадцатиэтажек, которые когда-то там возвышались. Все, что было построено не на коренной породе, а на мусорной свалке, рушилось. На юге в некоторых высотках горел свет, который падал на окружающие их старые здания Уолл-стрит – те были похожи на готовые взлететь космические корабли. Финансы возвращаются в игру, – от этой мысли у нее по коже забегали мурашки.

Снаружи дул южный ветер, мягкий для осени, и она покрепче закуталась в свитер. Два высоких стеклянных шпиля на юге портили вид, и она, как всегда, надеялась, что их легкий наклон к востоку означал, что вскоре им предстояло попа́дать, как домино. Она ненавидела их как модели от архитектуры – тощие, пустые, безликие, находящиеся во власти денег, не имеющие ничего общего с реальной жизнью. Хотя кто бы говорил. Она слышала, что большинство владельцев этих квартир проводили в них всего одну-две недели в год. Олигархи, плутократы, порхающие по миру, как сам капитал-вампир. А в Нижнем Манхэттене, в новых графеновых сверхнебоскребах, конечно, было и того хуже.

Все, кто был в капсуле, вышли и вместе с остальными уселись на стулья. Кроме старика, который стоял, облокотившись на поручень и глядя вниз. Мальчишки сели поближе к нему, Владе – рядом с Шарлотт, Франклин и Джоджо – позади них. Редкая возможность передохнуть.

– Ненавижу эти жердины, – заметила Шарлотт старику, указывая жестом на две стеклянные щепки. Эти здания отказались вступать в ОВНМ и даже в Ассоциацию Мэдисон-сквер. Шарлотт воспринимала это как личное оскорбление, так как сама помогала объединить здания вокруг бачино в действенный союз с ОВНМ, наподобие кольца городов-государств вокруг небольшого прямоугольного озера.

Старик мельком взглянул на нее.

– Деньги, – сказал он.

– Верно.

– Я удивляюсь, почему они до сих пор не упали.

– Я тоже. Но уже наклонились. Могут рухнуть.

– А нас заденут?

– Не думаю. Наклонены они на восток, видите? Как падающие башни из денег.

– Выглядит опасным. – Он присмотрелся в сторону востока. – Сейчас там темно, но, кажется, там внизу есть здания, на которые они могут упасть.

– Конечно, есть, – подтвердила Шарлотт. – Просто ночью не видно, что где. Мне это нравится. Красиво, правда?

– Красиво, – он кивнул.

– Как всегда.

В ответ на это он нахмурился, а потом покачал головой:

– Не всегда.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду в день, когда все ушло под воду. – Нет. Это не было красиво.

– Вы это видели? – изумленно спросил Роберто, поднимая голову.

Старик посмотрел на него, потер скулу.

– Да, видел, – ответил он. – Начало Второго толчка. Прорыв Стены Бьярке. Мне было столько лет, сколько тебе сейчас. Ты, наверное, и представить не можешь, что я был такой молодой.

– Не-а, – согласился Роберто.

– Ага, был. Как ни трудно в это поверить. Мне и самому-то не верится. Но я знаю, что это правда, потому что помню, как это было.

Он потер правую щеку, невидящим взглядом посмотрел вниз. Остальные переглянулись.

– Все думали, это произойдет постепенно, – проговорил он, – и в боро так и получилось. Но лет за сто до этого была построена штормовая стена – Стена Бьярке, защищавшая Нижний Манхэттен от наводнений. И она сработала. Она была как дамба. На разных участках была разной, потому что ее приходилось помещать везде, где это возможно. И удивительно, но все это удалось сделать. Стена огибала весь юг острова от Риверсайд-Уэста, вдоль Бэттери-парк, до восточной стороны здания ООН, где оно делило пополам подъем к Центральному парку. Двенадцать миль. В ней имелись промежутки, в которые выходили улицы, и на случай наводнения там могли опускаться ворота. Их опускали несколько раз, и все вроде бы работало. Но максимальный прилив становился все выше, и ворота приходилось опускать все чаще и чаще. Такая же проблема была в Лондоне с барьером Темзы. Когда стену закрывали, мой папа выводил меня на дорожку по ее верху в районе 33-й улицы. Бывало, еще Гудзон бушевал, и всюду были видны барашки. А вода поднималась так высоко, что мы видели, как она становилась даже выше, чем город. И можно было потерять равновесие, если посмотреть в одну сторону, потом сразу в другую. От этого практически поднималась тошнота. Потому что вода была выше земли. Просто не верилось, что такое возможно. Людей буквально качало: они либо смеялись, либо плакали. Это было нечто.

– Хотел бы я такое увидеть, – сказал Роберто.

– Мы все ходили туда, чтобы это увидеть. Но было видно и что могло случиться. А потом оно случилось.

– И вы там были? – спросил Роберто.

– Был. Поднялась штормовая волна. Я был такой же, как ты, – хотел сходить на дамбу и все увидеть, но папа не разрешил: сказал, что уже, наверное, поздно. Он у меня хорошо соображал. В общем, он не пустил, но я после школы все равно пошел. Там по всей дамбе уже была куча людей. Река бушевала вовсю. Ее хлестал южный ветер. Еще и дождь шел. Нельзя было даже стоять к ней лицом. Достаточно сделать шаг – и можно было упасть. В основном мы сидели и мокли, но почему-то не уходили, сам не знаю почему. Зрелище было еще то. Но потом улицы с внутренней стороны дамбы стало затапливать. Все двинулись на север, мы шли по дорожке к вершине 42-й улицы, потому что поняли, что дамбу, по-видимому, прорвало где-то южнее. Некоторые стояли на дорожке и кричали нам, чтобы мы шли шагом и не бегали. Да так громко еще кричали. Были… настойчивы. Но мы видели, что скоро вода окажется с обеих сторон, поэтому шли довольно-таки быстро. Но не не бежали.

Какое-то время старик молчал и просто смотрел на запад.

– Так вы спустились с дамбы? – спросил Роберто.

– Да. Я пошел за людьми. Мы видели, как вода поднимается, то бурая, то белая. В ней плавал всякий хлам. Она заливалась в метро и выстреливала обратно в воздух. Так громко! Через какое-то время мы уже не слышали друг друга. Такси уже просто плавали. Было черт знает что. Непохожее ни на что из того, что вы видите сейчас. Сумасшедшее было время.

– А люди с ума не посходили? – спросил Роберто.

– Ну, некоторые. Большинство людей бежали в Верхний Манхэттен и спасались, но некоторых вода, конечно, доставала. Они плавали, будто бревна, в одежде. Все были в своей одежде.

– А в чем еще им быть? – спросил Франклин, и Джоджо ткнула его локтем так сильно, что у него скрипнул стул, а сам он вскрикнул. Шарлотт подумала, что теперь Джоджо нравилась ей чуть больше.

– Просто это быстро случилось, вот и все. Люди были на улицах и занимались своими обычными делами. А потом бах – и вот тебе. Потом сказали, что все заняло не больше двух часов. Первыми, как сказали, прорвало ворота возле 40-го пирса. После этого река проделала выбоину пару сотен ярдов длиной. Все здания поблизости сразу посносило. Вода рванула очень сильно.

– А что вы сделали, когда дамбу прорвало? – спросил Стефан.

– Все пошли на север. Мы знали, что нам нужно туда. Весь город будто уходил под воду, хотя верхняя часть города была выше нижней. Сейчас это очевидно, но тогда стало так ясно в первый раз. Потоп поднялся где-то до 13-й улицы. Это происходило быстро, но все-таки заняло два часа. Поэтому люди просто бежали вперед, на север. Бросали все свои дела и бежали по улицам. Как и мы сами. В Центральном парке находилось множество людей. Они пытались помочь тем, кто был ранен. Обсуждали произошедшее. И никто не мог в это поверить. Но это была правда. Наступило новое время. Мы знали, что это так, потому что сами все видели. Мы знали, что по-прежнему уже не будет. Нижнего Манхэттена больше не было. Это выглядело так странно. Некоторые находились в шоке, это было видно. Они просто стояли и смотрели друг на друга! Никто не мог поверить в случившееся, но все сами всё видели. Ну, раз мы видим – значит, это реально. Но все происходило будто во сне. Я видел, что взрослые поражены не меньше моего. Они были такие же потрясенные, как я сам. Мне это показалось очень странным. Что же дальше? Что нам делать? Многие люди потеряли все, что у них было. Но мы остались в живых, понимаете? Это было… странно.

– Значит, и ваш дом затопило? – спросил Роберто.

Старик кивнул:

– О да. Зато родители работали в верхней части. Поэтому я пришел в папин офис, но его там не оказалось, ему тут же позвонили, и он вернулся меня забрать. Когда он меня увидел, то испытал такое облегчение, что забыл разозлиться. Но некоторые люди пропали. Поэтому он был еще грустный. Это вообще выдался грустный день.

Он задумчиво посмотрел на город внизу, умиротворенный и почти безмолвный в лунном свете.

– Даже не верится, – еще раз проговорил Стефан.

Старик снова кивнул.

Они оглядели город. Нью-Йорк под водой. Нью-Йорк по самую шею.

Старик сделал глубокий вдох.

– Из-за того дня никто не станет осушать гавань. Не знаю, почему кто-то вообще об этом заговаривает. Построить дамбу в Нарроус и во Вратах ада, перекачать Гудзон в море – что за бред! Чуть что сломается и прорвется – все снова уйдет под воду. Вместе с Бруклином, Куинсом и Бронксом. Не могу даже представить, сколько людей тогда погибнет.