Текст книги "Надеждины"

Надеждин

– Мы все умрем. Мы точно, все умрем! – Думал Иван, помогая Густой осматривать Сергея. Надеждин уже был совсем плох и только хрипел, когда докторша неосторожными пальцами – сосисками, надавливала сильнее, чем нужно.

– Чего встал? – Грубо окликнула его врачиха. Она повернула Сергея на бок и слушала его дыхание. – Теперь давай его обратно. – Иван помог ей развернуть Сергея. – Сейчас уколю его седативным, лекарства Танюше дам, ты ей объясни потом, что к чему. Температуры у него нет, а рвота могла начаться и от банального перенапряжения. Я думаю, что вы там, на своей делянке, совсем загоняли парня. В общем, дать ему нужно время, пусть отдохнет, а там посмотрим.

– Кать, а если он это, того? – Несуразно, путаясь в словах, спросил он Густую.

– Чего того? Ты, что Вань, совсем языком одеревенел? Ты что хочешь сказать?

– Если он из «условно» выздоровевших?

– Ты это точно знаешь? Кто тебе об этом сказал?

– Он сам. Еще на делянке, перед работой, когда плохо себя почувствовал. Я тогда этому значения не придал.

– Ага. – Протянула Густая, и присела в прихожей на выставленный колченогий табурет. – А кто еще об этом знает?

– Больше никто. Мне кажется, что он только мне успел сказать об этом.

– Хорошо, что тебе так кажется, будем исходить из этого. Давай так, я сейчас вызову бригаду скорой и усиление, и пока они будут ехать, вы возле дверей дома подежурьте, и никого к нему не впускайте.

– Даже Татьяну?

– Никого. А я уж постараюсь быстрее управится. – Она с трудом встала с неудобного табурета и вышла в солнечный осенний вечер. – Татьяна. – Позвала она. Та вскочила и тут же, ослабевшие ноги вернули ее на место, но она смогла себя перебороть и со второй попытки смогла все же подняться.

– Да. – С робкой надеждой спросила она докторшу.

– Твоему Сергею я вколола успокоительного. Он поспит, а ты ему не мешай. Я буду тут рядом и если что, помогу. А пока за ним пусть присмотрят ребята.

– А я? – Не поняла Татьяна.

– А ты отдохни. Я когда вернусь, мне будет нужна твоя помощь. Так что до скорого. – И она не торопливо и как сумела грациозно, втиснулась в пространство «Рено», тот жалобно скрипнул, фыркнул двигателем и, постанывая, поднимая облачка пыли, поехал прочь.

***

Густая вышла из своего «Рено» и, торопясь, насколько позволяли её габариты, зашагала в свой медпункт. Первым делом она себе наметила выпить сто граммов спирта и выдохнуть тот страх, который её преследовал всю дорогу от дома Надеждиных. Она уже тогда поняла, когда увидела Сергея, что это не обычное заболевание и очень было схожим с тем, что прислали в медицинском описании из областного центра. Еще в этой памятке говорилось о том, что ни при каких обстоятельствах не стоит контактировать с заболевшим, а сразу изолировать его и контактную группу, и чем быстрее это сделать, тем меньше потом будет жертв. Но у них этого не получилось и теперь она, единственный врач в поселке, подвергла такой опасности всех жителей и себя в том числе. Так же в памятке говорилось о рекомендациях к действию, если появилось подозрение, что вы вошли в контактную группу, звонить на горячую линию эпидемиологического штаба. Она собиралась это сделать, но сначала в планах было спирт и закусить.

Она открыла холодильник, взяла прозрачную бутылку из-под лимонада, в которой хранила не разбавленный медицинский спирт, налила трясущейся рукой в стакан, потом нашла колбасы кусок и не стала его резать, решив, что сейчас и так сойдет. Махнула спирт разом, выдохнула остаток воздуха из легких, чтобы не обожгло, и откусила солидный кусок колбасы. Облегчение пришло сразу, в голове метрономом стучавшая кровь отлила, оставив после себя пустоту и легкость, и сердце до этого нещадно колотившее в грудь, успокоилось, перешедши на неторопливый шаг. Густая снова выдохнула, теперь получилось с облегчением и, не откладывая в долгий ящик, решила заняться главным – предупредить о массовом заражении поселка и потребовать обеспечить карантинную изоляцию федеральными властями. Она захлопнула дверь холодильника и ахнула.

Чудовище сидело за дверью и ждало её, и перед тем, как свет для неё погас, она узнала в этом существе Лешку заику, который всегда пытался рассмешить её анекдотами, а она всегда старательно смеялась над ними, хотя смешно никогда не было.

***

– Мы все умрем. Но не это важно. Важно то, как мы умрем. – Иван вышел на крыльцо и как-то странно и отстранено посмотрел в небо.

– Это не важно, потому что после нас никто этого не вспомнит. После нас уже ничего не будет, мы видимо последние. – Ответил ему Сэм. – И, наверное, это правильно, что вот так все умрут – разом. Правильно, что не разбирали на хороших и плохих, богатых и бедных. Теперь у всех будет шанс на равных ответить за свою жизнь.

– А как же дети?

– Держи их при себе. – Сэм не продолжил, а Иван и без этого понял.

– До завтра? – Нехотя спросил Иван.

– Да. До завтра. – Нехотя ответил Сэм. И они разошлись по своим сторонам, прочь от проклятого дома Надеждиных.

***

Сэм сел в пикап, и долго не мог сосредоточиться и провернуть ключ зажигания. Он все думал и думал о Надеждине и его жене, о том, что им суждено и как теперь изменится жизнь в их поселке. Он думал о приближающемся конце света созданного человеком и, хотя это произойдет еще не скоро, он точно знал, что в условиях всеобщей паники и хаоса, человек максимально приблизит апокалипсис. От этого ему становилось не по себе, и еще от того, что уже не будет, как было раньше, и видимо скоро вообще ничего не будет.

– К черту все эти домыслы, к черту эту сингулярность, китайцев, японцев, индусов! Всех к черту! И страну эту проклятую – к черту! Напьюсь сегодня, просто вдрызг надерусь! Мутной самогонки, что Анатолич приторговывает из-под полы. А потом будь что будет, все равно уже деваться отсюда некуда!

Густая уже сообщила о карантине их поселка и скорее всего завтра появится оцепление, а это значит, что он тут застрял на вечно и не видать ему своей родины уже никогда. – Он прокрутил ключ, пикап взревел двигателем, проворачивая колеса по гравию, и он умчал, поднимая облака пыли, в трактир, дожить этот ненавистный день.

***

– О боже! Сережа, Сережа! Что с тобой? – В отчаянии она заламывала руки на груди. Её Сережа, с которым они счастливо прожили два с половиной года, сейчас в диких муках корчился на дубовом полу, костенея на время самыми невообразимыми формами. Его кожа плавилась синими волдырями, просвечивая темными жилами капилляров. Его белки глаз, как и кожа, окрасились ярко синим, а изо рта, выталкиваемая судорожными движениями кадыка, пульсирующими толчками выплескивалась, отвратительно воняющая, зеленая жижа.

– Сергей! Сергей! – Она подбежала к нему, взахлеб пытаясь что-то еще сказать, но не могла произнести какие-то очень важные слова – слезы душили её. Тогда она взяла его голову в руки и, словно укачивая, начала раскачиваться, гладя Сергея по волосам. И он, как бы отвечая на её ласку, притих, обмяк углами локтей и коленей, выдохнул из себя последний глоток жижи, задышал ровнее. А она вспомнила песню, которая нравилась им обоим и стала потихоньку напевать:

А во время звездопада

Я видала, как по небу

Две звезды летели рядом —

Ты мне веришь или нет?

Веришь мне или нет?

Я тебе конечно верю —

Разве могут быть сомненья.

Я и сам все это видел.

Это наш с тобой секрет,

Наш с тобой секрет

И тут она почувствовала, что Сергей как-то странно притих, обмякши бесформенно у неё на руках. Она попыталась прощупать пульс и поняла, что самое страшное случилось.

Таня Надеждина

Из дома вышла заплаканная Таня, посмотрела на них, не глядя никому в глаза, молча кивнула в ответ на немой вопрос. Они не сговариваясь, втроем – Иван, Сэм и Столяров, зашли в дом и увидели Сергея. Надеждин не лежал, и строго говоря, вообще не был похож на труп – он стоял, опираясь на ноги и руки, которые вывернуло неестественным образом, отчего тот стал похож на некое животное. Но самое страшное, что вызвало у взрослых мужчин невольный трепет и панику – голова Надеждина, которая не была больше человеческой, словно прикрытой маской какого-то древнего божества, а изо рта, или, вернее, уже из пасти, извивались щупальца наподобие таких, какие бывают у спрута. Существо, которое когда-то было Сергеем, отступило в глубину комнаты, стараясь забиться подальше от взглядов людей, и вроде как-то втянулось в себя, стараясь не шевелить отростками в пасти.

– Что это? – Шепотом спросил Сэм.

– Черт его знает. – Тоже шепотом ответил ему Иван.

– Это Сергей, я узнал его по спецовке. – Ответил Столяров. Действительно, под омерзительными подтеками зеленой жижи, которая теперь загустела и стала похожа на студень, проглядывала знакомая униформа.

– Не может быть. – Удивился Иван. – И что теперь делать? – Задал он тот единственный вопрос, который волновал их всех.

– Давай у него спросим. – Предложил Сэм.

– Сэми, ты того? – Покрутил пальцем у виска Иван. – Ты у кого собираешься спрашивать, у этой твари? – Шепотом зашипел Иван. – Да в ней уже ничего не осталось от Сергея, и боюсь, он уже ничего не сможет ответить – посмотри, что у него во рту выросло. Как он с этим, – Иван специально сделал ударение на «с этим», – сможет, что то сказать?

– Я хочу попробовать. – Настаивал Сэм. Его друзья посмотрели на него, как на сумасшедшего, но все же позволили, отойдя чуть в сторону. Сэм увидел боковым зрением, как Столяров перехватил свой топор двумя руками, настраиваясь на любую неожиданность и подлость со стороны этой твари и боком, продвигаясь ближе к выходу, отрезая пути бегства.

– Сергей, это Сэм, ты меня слышишь? – Обратился Сэм к существу. Он опустил руки, показывая пустые ладони, и сделал пару шагов навстречу. – Ты меня видишь?

Существо забилось плотнее в угол, а потом зашипело, словно ядовитая змея на Сэма, выбросив щупальца в его сторону. Только теперь стало ясно, какой они длиной, почти достав его с расстояния трех метров. От неожиданности Сэм остановился и прикидывал, что может значить этот жест, но и существо тоже не проявляло враждебности.

– Сэми. – Шепотом обеспокоенно заговорил Иван. – Ты как?

– Нормально. – Ответил он. – Оставайтесь на месте, я сейчас. – И он сделал еще один шаг вперед, тварь напряглась, выгибая спину, и яростно зашипела.

– Сэм, давай я! – Крикнул Гена.

– Стой на месте, я сам! – Сэм буквально спиной почувствовал ярость Столярова и его готовность убивать. – Нет! – Крикнул он. Но дальше произошло то, что Сэм не мог уже контролировать, существо бросилось вперед, мимо него, мимо Ивана и Гены, по стене, огибая их, к выходу. Но на самом пороге его все же настиг топор Столярова, отсекший чудовищную голову возле самых плеч. Эта голова, теперь так не похожая на человеческую, изуродованная и обезображенная, подскакивая, выкатилась на солнце, туда, где стояла Татьяна. Она обернулась, ахнула от неожиданности и отвращения, а потом, признав родного человека или вернее сказать то, что от него осталось, потеряла чувства, упав на землю. Сэм, словно замороженный, смотрел на неё, стоя внутри этого ужасного дома, а потом, словно включилось в нем что-то, бросился к ней, сгрудил в охапку и посмотрел ей в лицо и она, словно почувствовав себя в безопасности, открыла глаза.

– Сергей? – Тонким и слабым голосом спросила Таня.

– Нет. – Сэм покивал головой.

– Что с ним?

– Он умер. – Просто ответил он, не найдя лучших фраз и слов. Она выдохнула, закрыла глаза, лишь одинокая слеза выдала то, что она снова не потеряла сознание. Подошел Иван.

– Тань, как ты? – Задал он глупый вопрос. Она не ответила, продолжая все так же лежать в объятиях Сэма, словно ища защиты, которой, для неё, уже ни в ком не было.

– Это надо сжечь. – Произнес подошедший Столяров. Грубой пятерней схватил мертвую голову за волосы и сунул в мешок. И тут Таню прорвало:

– Вы все гады, сволочи! – Она вырвалась из объятий Сэма и теперь в ней чувствовалась невероятная сила для такой хрупкой женщины. – Это все вы! Вы виноваты во всем! Сначала не уберегли его, там, в тайге, – она задыхалась, выкрикивая слова, – а потом тут убили его! Вы все убийцы! – Она схватила камень с дороги и кинула в них. – Убийцы! – Второй камень попал в Ивана.

– Угомонись, женщина! – Громким, но ровным голосом сказал Гена.– Не мужа твоего убили. Посмотри на это, – он ткнул топором в сторону обезглавленного тела, под которым натекла синяя жижа, – это не может быть твоим мужем. Сергей умер давно, а его тело захватила эта бестия.

– Ты лжешь! Вы все лжете! – Она сотрясалась в рыданиях, спрятала лицо в ладони и отвернулась от них.

– Тань.– К ней подошел Иван и положил руку на плечо. Но она не потерпела её – сбросила. – Тань, так надо было, он мог всех нас заразить, а может и того хуже. Мы не знаем, на что они способны. – Он обернулся к Сэму и жестами показал, чтобы тот вызывал Густую. – Тань, пойдем, я тебе водички налью. – И он увел от страшной картины её рыдающую, через дорогу, под тень сибирского леса.

Так прошла ночь. Сэм звонил фельдшеру, но так и не дозвонился. Поставил себе в план заехать на следующий день за Густой. В этот день они решили не оставлять Татьяну одну, а дежурить возле нее по одному. Первому выпала очередь Ивану, и он, почему то острее всех чувствовал вину за то, что не сделал, согласился и настоял, чтобы ему доверили дежурить сутки.

Татьяна сразу, как только легла на их, с Сергеем, кровать, забылась тяжелым сном, иногда прерываемым всхлипами и тихим плачем. А Иван так и не сумел забыться, отстраниться от её беды. Он всю ночь просидел на крыльце, в теплом осеннем воздухе, под звездами и думал о будущем, которое осталось у них и теперь стало общим. А потом пришло утро, а вместе с ним страшное осознание происшедшего. Проснулась Таня, но она уже не была той, знакомой ему женщиной. Теперь это было ужасное воплощение горя, тень прошлой жизни.

– Татьяна, ты куда? – Спросил Иван, когда она появилась на крыльце. После того, что случилось с ее мужем, они, Иван, Сэм и Гена, по очереди дежурили в доме Надеждиных, опасаясь того, что Татьяна, пребывавшая в глубокой депрессии, может что-то нехорошее сделать с собой.

– Не волнуйся, Вань, я дойду до бани, хочу помыться. – Ровным голосом ответила она.

– Давая, я помогу. – Предложил ей Иван. – Я растоплю, воды нагрею, да и так, все приготовлю. А ты со мной, рядом побудь, воздухом свежим подыши. Ты, Татьяна, не беспокойся – я все сделаю. Сделаю все, в самом лучшем виде. – Затараторил Иван, все еще чувствуя вину за её судьбу и за её Сергея.

– Хорошо. – Так же бесцветным голосом разрешила она, вышла на улицу и присела на завалинке у бани.

– Вот и хорошо, вот и ладненько. – Иван схватил топор и бросился рубить дрова. – Тань, я сейчас, я быстро. Ты только никуда не уходи. – В ответ она моргнула глазами, все так же смотря вперед, словно увидев что-то, только ей одной видимое.

Иван наколотил щеп без разбору, схватил их охапкой, пробежал мимо застывшей Тани, в прохладную сейчас баню, бросил все это у голландки, накидал в неё всего подряд, спичкой чиркнул, подышал на слабое пламя и пихнул щепы. Потом снова бросился бегом во двор, черпанул колодезной воды два оцинкованных ведра, добежал до бани, вылил в стальной бак над огнем, а потом снова и снова, пока не напоил жестянку наполовину. Выбежал до поленницы, набрал дров березовых, с каплями дегтя, некоторые рубанул топором пополам и в огонь затолкал, разжигая, сейчас такой неторопливый аппетит.

– Давай! Ну же! Давай! Гори, гори, вот тебе еще! – Приговаривал Иван огонь, торопил его в еде. – Таня, Танечка, уже скоро! – Кричал он ей наигранно весело, как-то лживо участливо. – Скоро! Ты слышишь? – Он выскочил во двор и увидел её на том же месте, где и оставил. – Я это. Я еще воды принесу. Тебе попить, и холодной, чтобы разбавить! – Он не мог быть сейчас с ней рядом, такой не похожей на себя. Особо плохо было то, что она молчала. Он не мог так переносить женское несчастье, когда женщина вот так молчала. Когда слезы, истерика, с кулаками, это хорошо, так понятно, так быстрее горе проходит. Лучше, чтобы с матюгами, с обвинениями, но не так, как она. Он боялся за неё, боялся её такой, молчаливой, смотрящей куда-то никуда. О чем она сейчас думала, что вспоминала? Почему не зовет Сергея, почему руки не ломает в горе, почему не плачет, как все деревенские бабы!

– Вот почему? – Иван, в отчаянии ударил ведром об землю и замял ему бок. Он посмотрел на него с досадой – хорошее было ведро. – Да, что же это за время за такое! – Воскликнул он в сердцах. – Почему все так, почему все с нами случилось, а ни с кем-то еще? В чем все мы виноваты? – Он вспомнил последний взгляд Сергея, такой вдруг осмысленный, понимающий, что это конец. Такой человеческий, наполненный болью. Он хотел что-то сказать, но не успел, Столяров отсек голову топором и та, словно мяч, подскакивая и ударяясь, выкатилась на улицу, к Тане под ноги. Он не мог оторвать от этой головы взгляда, даже когда понял, что Сергей не успел закрыть глаза перед смертью, все так же, с таким же выражением смотрел на него, на Ивана, словно говоря: – «Не надо, за что?». Иван посмотрел туда, где сидела Татьяна, и ему стало так больно, до спазма в груди, словно почувствовал, на секунду, то место, в котором умерла её душа. – Прости нас, Таня. – Он почувствовал, как навернулась скупая слеза, торопливо смахнул её, схватил полные ведра и побежал к бане.

– А вот и я! – Наигранно весело и кряхтя от надуманного напряжения, сказал он ей. Она не обернулась к нему и не кивнула. Она была словно статуя, с запертой где-то в глубине душой. Он хотел достучаться до неё, но не знал как. Он вообще плохо знал женщин и сейчас корил себя за это. Иван схватил пол-литровую эмалированную кружку, черпанул ледяной воды, присел возле неё на корточки, заглядывая в глаза и надеясь разглядеть Таню, но там уже ничего не пряталось, не отражалось внутренними порывами и человеческими блестками. Иван вспомнил слова своей жены, которая как-то говорила, после очередной их ссоры, что женщину нужно иногда оставлять наедине со своими порывами, а то, что может вырваться из неё окажется слишком много. И Иван решил отступить.

– Татьяна, иди, я все приготовил. – Уже спокойно предложил, пряча уже свои чувства от неё.

– Спасибо, Вань. – Она прошла рядом, не повернулась, не посмотрела. Опустила голову и проплыла тенью мимо. Закрыла за собой дверь и все. Больше ни звука он не услышал. Иван не мог понять – вздохнуть ему свободнее или бить тревогу, что сейчас происходило внутри этой хрупкой женщины, он понятия не имел. От этого стало так невыносимо больно и тоскливо, он не мог уже один переносить этого.

– Надо срочно позвонить Сэму! – Иван судорожно выхватил телефон и набрал нужного абонента, расчесал потной пятерней непослушную челку и обернулся. Получилось так, что он встал напротив окна, не тонированного, не завешанного тюлем и шторками в цветочек, а словно за стеклом распахнутого в другой мир, туда, где Татьяна взялась обеими руками за жестяные края бака над огнем, склеиваясь расплавленной кожей с железом, перевалилась через край и упала в кипяток. Иван выронил телефон и вдруг, в ногах не осталось сил. Он упал на колени и пополз к двери:

– Таня! Таня, нет! Нет! – Он задыхался, но нашел в себе силы, поднялся на ватных ногах и как мог быстро, кинулся открывать дверь. Но Таня её заперла изнутри, Таня уже все приготовила для себя.

– Алло! Иван! – Немного с акцентом, голосом Сэма, заговорил телефон.

– Таня! Таня! – Иван, вспомнив об окне, бросился к нему, по пути схватив случайное полено, кинул в окно. Стекло зазвенело тонко, возмущенно, неожиданно неестественно. Он влез вслед, вовнутрь провалившемуся отражению мира, влез, не обращая внимания на многочисленные порезы и кляксы своей крови на полу:

– Иван! У вас что…? – Не договорил Сэм, он, наверное, уже все понял и бежал сюда, спасать….

Иван схватил края бака, не обращая внимания на свою плавящуюся кожу, толкнул на себя и в бок, выливая раскаленный кипяток, выливая Таню, на дощатый пол. Она, как была, в одежде, в сандалиях, так похожих на детские, чем вызывала, какое-то особое у него чувство, вся тонкая и беззащитная. Не шевелилась.

– Тань? – Он осторожно подошел к ней. – Тань, ты это. – Он не знал, что сказать или спросить. – Тань, ты скажи, где болит? – Он подошел к ней, опустился на колени и легонько потрогал за голову, погладил по волосам, потом поглядел на свои руки и бесконтрольно отстранился. На его руках осталась её кожа и её волосы. – Тань. Ты прости меня. Прости нас всех. – Он посмотрел ей в лицо и увидел, что она улыбалась. Улыбалась, или ему это просто показалось, или он, потянув её растворенную в кипятке кожу, вызвал эту улыбку. Иван осторожно взял её голову, пододвинулся ближе, не замечая, как кипяток обжигает, положил себе на колени. – Тань, прости нас за Сергея, за себя прости. Прости меня, что не могу ничего исправить.

– Что! Что тут случилось? – В баню влетели сразу двое – Сэм и гигант Столяров, оказывается они снесли эту дверь, которую не смог отрыть Иван, и в помещении, без того маленьком и темном, сразу стало тесно, отчего Иван подумал, что Тане сейчас не станет хватать воздуха и прогнал их.

– Тань. – Через какое-то время он снова обратился к ней. – Скажи, что мне сделать? Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Иван почувствовал тяжелую ладонь на своем плече, это был Столяров:

– Вань. Там это…. Там условные…. Толпятся на площади. Наши их опасаются, но держат на расстоянии, дальше в поселок не пускают. – Он остановился, словно бы обдумывая. – Вань, пора идти. Мы потом сюда вернемся. За Таней.

***

– Да на все похер! Слышишь, Машка! Детей собирай, к родственникам поедите! – Тон Ивана не предполагал промедлений.

– Вань, как к родственникам? А как же дом, работа? – Занимаясь своими делами, не сразу поняла его жена.

– Маша! – Начал терять терпение лесоруб. – Ты какого черта мне перечишь! Я тебе сейчас покажу – дом, работа! Живо детей собрала, села в машину, и чтобы духу твоего через час тут не было! Поняла!

Маша, дородная женщина, мать троих детей, заглянула в сени, откуда на неё орал сейчас муж и, утирая руки махровым полотенцем, собиралась уже спросить, какая муха попала ему под хвост. Но увидев состояние Ивана, и с какой яростью, обычно спокойно-шутливый благоверный, расшвыривал вещи, стараясь добраться до «того самого ящика», где лежала охотничья винтовка, она охнула и крикнула в дом:

– Дети! Вы слышали, что отец сказал! Варя! Варюша! Собирай Никиту и Олежку, а я за вещами.

– Куда мы едем? – Раздался звонкий и веселый голосок дочки.

– К тете Шуре. Остальные вопросы задашь потом, в машине. – И она, ни сколько не стесняясь своих габаритов и с невероятной грацией, проскользнула собирать вещи. А в доме уже началась веселая возня с малышами, которые никак не хотели расставаться со своими игрушками.

– Иван, ты где? – Сэм, желая помочь товарищу, зашел в дом.

– Сэми! Иди сюда, и свет возьми, лампа на сундуке, в коридоре. – Закричал тот, продолжая отчаянно возиться в сенях. – Да как к тебе пролезть, черт тебя дери! – Пыхтел Иван.

– А ты что ищешь? Может я смогу помочь? – Сэм протянул Ивану керосиновую лампу.

– На вот это. – Иван вместо ответа, протянул Сэму топор-колун, потом бензопилу и штыковую лопату, гвоздодер и оцинкованное ведро.

– Иван, а ведро зачем? – Не понял Сэм.

– Оно мне мешает. Ты вот чего, – остановил попытки добраться до винтовки Иван, – ты сходи к Маше, поторопи её. Да и отдай… гвоздодер, что ли. Он может ей пригодиться.

Сэм еще раз оценивающе посмотрел на Иван, прикидывая понадобится ли тому его помощь и, поняв, что его лучше сейчас оставить одного, прошел в дом.

– Мария! – Крикнул он в коридоре. – Мария, это я, Сэм!

– Сэм, мы тут, иди сюда! – Отозвалась Маша с улицы. Он вышел из прохлады и сумрака вдруг разом опустевшего и уже чужого дома на свет и зажмурился от солнечных зайчиков.

– Дядя Сэм! – Обрадовались ему дети. – А ты с нами поедешь? А то папа не едет с нами, а маме одной страшно. – Они сразу все подбежали к нему, обняли за ноги, заглядывая в глаза. И улыбались.

– А вы для чего! Посмотрите, какие вы уже большие и сильные. Вы же защитите маму? – Он почувствовал, как невообразимое чувство, ранее не знакомое, навалилось на него, лишая воли и сил, выдавливая предательские слезы.

– Да, конечно! Но еще лучше, если бы ты, дядя Сэм, поехал с нами – ты вон какой большой! – Самый маленький из них – Олежка, протянул к нему ручки, просясь наверх, к небу. Он его подхватил и подбросил высоко-высоко, как они любили играть. – Ииии! – Весело и нараспев крикнул Сэм, в ответ мальчишка звонко засмеялся.

– Хочу на небо! – Весело закричал малыш. – Еще, еще! Хочу еще! – Радостно просил Олежка.

– Ну, что, вы готовы? – На крыльце дома, вдруг резко посуровев, появился Иван. За спиной болталась двустволка, на поясе патронташ, рюкзак в руках и куча хозяйственного инструмента в ногах. Увидев главу семейства, игра сразу сошла на нет.

– Да готовы. Шуре я уже позвонила, она ждет нас. Детей я собрала, конечно, все самое необходимое, что успела. – Маша заглянула ему в глаза, пытаясь найти ответ, пытаясь вытребовать с него, что все будет хорошо. Он улыбнулся ей глазами и глазами же сказал: – «Маша, все будет хорошо».

– Дети идите сюда. – Они отлепились от Сэма и прильнули к отцу. – Слушайте меня внимательно. – Иван был серьезен. – Слушайте свою маму, не отходите от неё ни на шаг, следите друг за другом и всегда держитесь за руки. Как приедете к тете Шуре, сразу мне позвоните и расскажите, что видели и где будите жить. – Он внимательно посмотрел на их лица. – Все поняли? – Строго спросил он детей и, получив утвердительный ответ, сильно прижал их к груди. – Ну, все – в машину. – Сэм видел, как тяжело доставалось расставание Ивану, и понимал, что торопился он не только из-за произошедшего в трактире. Его семья расселась в «Уазике», Маша хлопнула непослушными, не закрывающимися дверьми и нажала на газ. Машина фыркнула выхлопными газами и пару раз, строптиво дернувшись, тронулась, постепенно удаляясь в неизвестность, прочь из мира, который они любили.

– Ну, вот и все. – Прокомментировал Иван, упорно смотря в след пылевому демону, рождаемому колесами автомобиля, увозивший его душу. Он надеялся, что Маша, выглянув в окно, помашет ему белой, словно лебединая шея, рукой. Но нет, она не прощалась, и он знал почему.

– Мы готовы? – Осторожно спросил Сэм Ивана.

– Да! – Уже твердо ответил Иван. – Пойдем крошить эту нечисть.