Текст книги "Покажи мне звёзды"

За следующие два часа я набросала первый эскиз статьи о веганах и открыла не меньше одиннадцати интернет-сайтов по этой теме, прежде чем отложить компьютер в сторону и встать за телефоном. При этом я замечаю картину, которая вчера упала, – карандашный рисунок ракушки. Повезло, что она не сломалась. Я вешаю ее на место и снова устраиваюсь с телефоном среди подушек в нише.

Сначала позвоню дедушке, после него сразу маме. Дане в последнюю очередь. Но как только я пробегаю пальцами по экрану, задерживаю дыхание. Кьер звонил, видимо, когда я топила ванную. Я поспешно вызываю голосовую почту. В ухе раздается его приятный глубокий голос, и я вновь вижу его перед собой на сцене «Паба Брейди», вспоминаю его краткий взгляд в мою сторону и мечтаю, чтобы это был не просто обыкновенный, случайный взгляд. Неожиданно у меня начинает быстрее биться сердце.

Сообщение приходится прослушивать по второму разу, так как поняла я лишь половину, и на второй попытке я стараюсь заблокировать в своей голове это кино из воспоминаний в любой его форме.

Кьер хочет знать, что мне еще понадобится. Он сможет приехать ко мне около шести, самое позднее, в три ему нужен от меня список покупок. И еще он спрашивал, как у меня дела.

Хорошо. В настоящий момент у меня все хорошо, я бы даже сказала, что очень хорошо. Практически невозможно не чувствовать себя хорошо, когда ты удобно пристроилась в уютной нише перед окном на маяке и смотришь оттуда на море. Тут водятся дельфины? Или киты? Восхищенная этой мыслью, я опять позволяю взгляду скользнуть к гребням волн, после чего все-таки вспоминаю про вопрос Кьера и поднимаюсь, чтобы перепроверить, чего не хватает.

В хвосте готового списка покупок после перечня продуктов стоит «кофемашина» со знаком вопроса. Мне кажется, что немного нагло в первый же день напрягать Кьера такими крупными «особыми пожеланиями», но по утрам мне необходим кофе. Когда я думаю о кофе с молоком, который всегда делала себе на завтрак в Гамбурге, то просто с ума схожу от грусти.

Отправив в итоге этот список Кьеру, я забираюсь обратно на свое новое любимое место и все-таки звоню дедушке.

– Лив! – Его радость слышно даже по телефону. – Ну, наконец-то! Как ты там? Хорошо добралась до Ирландии? Если бы ты сегодня не позвонила, я потихоньку уже начал бы переживать.

Меня вдруг мучает совесть за то, что не позвонила ему вчера.

– Со мной все в порядке, не волнуйся. Со вчерашнего дня я живу на маяке, и здесь невыразимая красота… Я тебе уже рассказывала, что его зовут Мэттью?

Громкий смех, который следует за моими словами, заразителен. Так и знала, что ему это понравится. Проходит немного времени, пока я пересказываю ему события последних дней, упускаю только паническую атаку прошлой ночью. Не хочу, чтобы он переживал.

– Звучит здорово, девочка моя, – говорит он в конце. – Знаешь, я ведь часто тебе говорил, что пора бы тебе отдохнуть…

– Я не отдыхаю, – перебиваю его я. – Я буду создавать новые идеи, переориентируюсь в своей профессии и…

– Переориентируешься?

Я вздыхаю. Вот это дедушка отлично умеет. Всего одним подозрительным переспросом превратить мою речь в пустую фразу, какой она, собственно, и является.

– В смысле, я буду…

– Лив. – Теплый тон в его голосе приводит к тому, я как-то внутренне поникаю. – Сейчас у тебя есть все время в мире, чтобы подумать, чего ты в действительности хочешь. Последние несколько лет ты только тем и занималась, что работала ради должности в крупной газете. Ты ничего себе не позволяла, даже хоть раз повернуть голову в другую сторону. А теперь что-то выбило тебя из колеи. Считай это шансом, ведь это он и есть.

Мы молчим. Мы всегда умели замечательно молчать вместе.

– Я постараюсь, – в конце концов осторожно и не особенно уверенно отвечаю я.

– Постарайся. А теперь расскажи-ка мне про того молодого человека, который привез тебя на остров и будет всем обеспечивать.

– Про Кьера? Я знаю…

– Кьер. Ага, – вставляет дедушка. – До этого ты не упоминала его имени. Необычно, учитывая то, что он встречался в твоем рассказе минимум раз пять.

– Он не…

– Или даже шесть раз.

Я не выдерживаю и смеюсь.

– Я еще не так много о нем знаю, – в результате признаюсь я. – Но пока что он был очень мил.

– Буду на это надеяться. Тебе на этом острове нужно с кем-то общаться, не то станешь такой же чудачкой, как твой дед, а под конец переедешь в Англию к своему другу по переписке.

– Это было бы проблематично, потому что у меня нет друзей по переписке из Англии.

– Лишняя причина попытать удачи с этим Кьером.

– Дедушка! – У скольких двадцатидвухлетних девушек собственные дедушки пытаются свести их с незнакомыми мужчинами просто потому, что переживают из-за отсутствия у их внучек личной жизни?

– Сделай с этим что-нибудь, Лив. Я уверен, ты можешь.

Его последнее предложение относилось не к Кьеру – по крайней мере, я так думаю – и, после того как мы попрощались, я еще какое-то время смотрю на телефон у меня в руках. Мы с дедушкой редко созваниваемся. У нас обоих есть пристрастие к письмам, и мы часто друг другу пишем. Но когда поговорим по телефону, я так ужасно начинаю по нему скучать.

Следующий звонок завершается быстро – у мамы работает только голосовая почта. Я оставляю ей сообщение с просьбой связаться со мной. Исходя из моего опыта, она сделает это примерно дня через два – если не забудет.

Дана тоже не берет трубку. Она даже утром в субботу сидит в редакции? Ее я тоже прошу мне перезвонить, затем встаю и иду перекладывать вещи в сушилку. Когда все сделано, вновь бегу вверх по лестнице в гостиную и решаю все тут поподробнее изучить.

Книги на полках и в шкафу-витрине – это преимущественно рассказы о путешествиях и предметная литература о других странах. Некоторые из них зачитаны, другие выглядят такими новыми, как будто их ни разу не открывали. Есть и маленькая полочка, на которой стоят в основном романы: Вирджиния Вулф, Шарлотта Бронте, Джейн Остин и Симона де Бовуар. Я листаю некоторые из них; заметки на полях доказывают, что кто-то всерьез размышлял над их содержанием.

Картины на стенах – по большей части карандашные рисунки, филигранные зарисовки камней, морских звезд и ракушек. Помимо этих рисунков, есть цветные акварели, на которых изображены пляж, море и скалы, на одной из них явно можно узнать Кэйрах с маяком.

Заинтересовавшись, я поднимаюсь в спальню, чтобы внимательнее рассмотреть картины, висящие там. Здесь развешены фотографии – снимки Макса Ведекинда и женщины, которую я, кажется, видела на фото на его каминной полке в Бланкенезе. На каждой фотографии они выглядят счастливыми, смеются, смотрят друг на друга влюбленными глазами, бегут, держась за руки. На некоторых фото только жена Ведекинда, но лишь на одном – он один. Он улыбается, улыбка расслабленная, добрая, и я не сомневаюсь, что это она сделала этот моментальный снимок.

Его жена умерла? Возможно, этой улыбчивой женщины с фотографий во время моего визита в Гамбурге просто не было дома, но почему-то мне в это не верится. Нигде нет ни одной фотографии, на которой они смотрелись бы старше, чем чуть за сорок.

Или она от него ушла?

Я мотаю головой, чтобы прогнать эти мысли. По-настоящему у меня это так и не получается.

Раз уж я и так в спальне, снимаю пижаму и переодеваюсь в джинсы и свитер. Настало время исследовать остров.

Перед тем как выйти из дома, убеждаюсь, что у меня все при себе. Ключ от входной двери маяка лежит в левом кармане куртки, мой смартфон – в правом. Все есть.

Выйдя за дверь, удивляюсь, как сильно дует ветер. Из-под защиты толстых стен Мэттью море виделось мне куда более спокойным, чем вчера, но ветер треплет рукава моей куртки и, несмотря на то что я сильно надвинула капюшон на лоб, он все равно то и дело вытягивает отдельные пряди волос мне на лицо.

Прежде всего бегу по тропинке по направлению к пристани и там, мыслями возвращаясь к китам и дельфинам, долго всматриваюсь в море. Если здесь кто-то из них и обитает, то, по крайней мере, сегодня мне никто на глаза не показывается. В какую-то минуту я сдаюсь и продолжаю свой обход острова. Я шагаю мимо отвесных скал, пересекаю низины лугов, дохожу до солнечных батарей, о которых говорил Кьер, и забираюсь на заросший травой холм. Повсюду море, повсюду мой взгляд натыкается на крутые скалы. За исключением бухты, где построен пирс, с Кэйраха, похоже, никак не попасть на каменистый пляж, окружающий остров с нескольких сторон.

Иногда я вспугиваю чаек. Они с криком взмывают в воздух, возмущенно размахивая крыльями и широко разинув сильные тонкие клювы. И хотя холод постепенно прокрадывается в каждую мою косточку, я буквально не могу оторваться от вида волн, которые разбиваются о высокие каменные стены, от игры цвета на воде и от этого всеохватывающего простора. Я живу в Гамбурге, я знаю море – но не так. Не таким неповторимым.

Лишь когда к стуку зубов присоединяется голод, я отправляюсь в обратный путь к маяку… а придя туда, не могу отпереть дверь.

И что теперь? Что за чертова хрень!

Пальцы у меня замерзли так, что я их почти не чувствую, и мне едва удается вставить ключ в замочную скважину, но не повернуть его так, чтобы дверь открылась.

Что-то в этом тупом замке упрямо сопротивляется и после бесчисленных, но безрезультатных попыток я обессиленно смотрю на часы. Сейчас только четыре с минутами, а Кьер собирался приехать в районе шести. До этого времени я замерзну до смерти. Однако, даже если я позвоню ему прямо сейчас, он вряд ли появится тут раньше. Как ни крути, а он живет не за углом.

Я оббегаю маяк по кругу, не найдя другого выхода. Не то чтобы я этого ожидала. У этой штуки стены двухметровой толщины, они защищены от всевозможных штормов, тут нигде не будет какой-нибудь маленькой задней двери. Прищурившись, я задираю голову и смотрю на первое окно, но даже при условии, что я смогла бы до него добраться, оно, по всей вероятности, слишком узкое, чтобы я в него пролезла. Потрясающе, серьезно.

Пока я прикидываю, что делать дальше, не прекращаю тереть ладони друг об друга и пытаюсь еще раз открыть замок. Изо всех сил давлю и поворачиваю его вправо, но идиотская штуковина просто-напросто не двигается.

Моя злость уступает тревоге. К шести часам уже стемнеет, не так ли? До сих пор я думала только о том, что буду делать, если свет вдруг погаснет внутри маяка. О том, что я могу стоять перед маяком, когда ко мне подберутся сумерки, я не думала.

И даже понимая, что это мало на что повлияет, я набираю Кьеру сообщение, где в двух словах описываю свое злоключение и прошу его привезти масло или что-то, чем можно смазать ключ, чтобы он легче поворачивался в замке. Потом мой взгляд дергается в направлении тропинки, как будто бы отправленное сообщение могло моментально наколдовать там Кьера. Как ни странно, этого не происходит.

Ладно. Что дальше? Как минимум, сегодня не будет такого элемента неожиданности, как вчерашним вечером. Сумерки наступают медленно, а значит, у меня достаточно времени, чтобы спокойно разработать план.

Фонарик остался на маяке возле кровати, но у меня, по крайней мере, есть смартфон. Хоть его скоро и нужно будет снова зарядить. Надеюсь, Кьер помнит про запасной фонарик. Лучше всего, если он будет маленьким, чтобы помещался в карман куртки.

Я в последний раз без особой надежды на успех дергаю ключ, после чего просто оставлю эту ерундовину торчать в замке, сую руки в карманы и с высоко поднятыми плечами неспешно бреду к причалу. Если подожду Кьера там, то быстрее окажусь не одна. Кроме того, может, у него все-таки получится приехать быстрее, и когда он будет здесь, еще не полностью стемнеет.

Время от времени я останавливаюсь, чтобы попрыгать на месте, один раз даже пробую приседать, и это немного помогает: я хотя бы убеждаю себя, что теперь не так отчаянно мерзну.

Когда я дохожу до ступеней в камнях, небо из бледно-синего становится бледно-серым. Облака сгущаются все больше и сильнее заслоняют собой заходящее солнце. Лодки нигде не видно, но это и понятно, сейчас только без двадцати пять.

Я со вздохом ползу вниз по ступенькам. По крайней мере, дождя нет, внушаю я сама себе, чтобы приободриться. А в бухте я даже буду в какой-то степени прикрыта от ветра.

Чтобы убить время ожидания, ищу на каменистом пляже у основания скал раковины и необычные камушки. К тому моменту, как солнце почти полностью скрывается за горизонтом, у меня в карманах уже много ракушек, которые я сполоснула в набегающих волнах. Они не очень-то впечатляющие, но это мои первые ракушки на Кэйрахе, и я подыщу им подходящее местечко на маяке.

В это время по всему скоплению облаков разливается насыщенный оранжевый свет. До этого я продолжала подскакивать, чтобы не совсем окоченеть, теперь же просто не могу пошевелиться и, затаив дыхание, наблюдаю, как море загорается последними лучами солнца. Покой. Тоска. Грусть. Страх. Я уже даже не хочу пытаться разобраться в своих чувствах, позволяю им просто проплывать надо мной, и на глаза наворачиваются слезы, когда солнце, сверкнув в последний раз, прощается с сегодняшним днем.

Так немыслимо красиво.

Вот бы мне еще удалось не видеть врага в приближающейся тьме.

Подойдя к пирсу и облокотившись на один из швартовочных столбов, присаживаюсь на корточки и начинаю контролировать свое дыхание. Сделать глубокий вдох, медленно выпустить воздух из легких. Я обхватываю руками колени и концентрирую все внимание на море. На шуме прибоя. На шорохе, с которым вода вновь откатывается на песок, выпутавшись из мокрых водорослей. Одиночный всплеск – возможно, рыба, а возможно, – слишком рано вырвавшаяся и разбившаяся волна.

Я ощущаю панику, которая дожидается во мне мгновения, чтобы напасть, но мне пока удается ее сдерживать. Не думать о прошлом вечере, не о том, как тесно стало у меня в груди… вдыхаю слишком глубоко и закашливаюсь.

Надо мной загораются первые неяркие звезды, а я кладу голову на колени, стараюсь не впускать наступающую ночь. Прежде дедушка всегда рассказывал мне о небе, когда я приезжала на каникулы. Пока даже ему не перестало удаваться заманить меня в темноту. Даже чтобы посмотреть на звезды.

Уже тогда я часто мечтала просто остаться жить с бабушкой и дедушкой, а не каждые пару лет переезжать вместе с мамой в новую страну. Но бунт я устроила только в четырнадцать лет. Я отказывалась снова переезжать – на этот раз из Копенгагена в Люксембург – отказывалась в который раз с трудом заводить новых друзей только ради того, чтобы потом опять прошлось их покидать. Мне хотелось остаться, где-нибудь осесть и пустить корни.

За этим последовали длительные дискуссии и ссоры, я неоднократно сидела у себя в комнате вся в слезах. Впрочем, оглядываясь назад, можно сказать, что мама довольно быстро разрешила мне в будущем поселиться у бабушки и дедушки. А как только она это сделала, я еще раз разрыдалась, так как вдруг уже не была уверена, что это именно то, чего я хотела. А хотела я в любом случае не того, чтобы мама уезжала без меня, но она все равно это сделала. Она меня бросила, и мой разум мне это разъяснил, хотя какая-то часть моего сердца в тот момент погибла.

Над морем разносится шум, негромкое ворчание мотора, и в эту минуту я осознаю, как уже стемнело. Целую секунду мне кажется, что железная петля вот-вот раздавит стиснутые ребра, прежде чем напряжение спадает, потому что я замечаю огни, которые движутся по воде мне навстречу.

Пока плеск воды становится громче, а затем раздается скрипучий звук. Я остаюсь сидеть, согнувшись. Лишь услышав шаги Кьера на пристани, заторможенно распрямляюсь. Боже, я продрогла до костей.

– Черт возьми! Лив! – испуганно вскрикивает Кьер, из одного пакета, которых он несет сразу несколько, что-то выпадает и скатывается по причалу в воду. Я не собиралась так его пугать, но, прежде чем успеваю извиниться, он ставит пакеты и в ту же секунду спасает меня от падения, так как я споткнулась о собственные ноги, которых почти не чувствую.

– Аккуратно! – Его руки хватают меня за плечи. – Все нормально? Сколько ты уже тут просидела? – В его голосе отчетливо различимо беспокойство.

– Еще не очень долго, – бормочу я, стараясь говорить, не стуча зубами. – Мне просто немножко холодно.

– Так я тебе и поверил. – Кьер недолго сомневается, стоит ли ему меня отпускать, после чего наклоняется за сумками. Когда он понимает, что мне трудно даже переставлять ноги, то перекладывает все пакеты в одну руку, а другой сжимает мои окоченевшие пальцы. Я неуклюже плетусь за ним к утесу, где он бросает на меня подозрительный взгляд.

– Сама справишься?

– Да, конечно. – Ответ не честный, но об этом он и не просил. Упрямо цепляюсь за выступающие камни сырой скалы и кое-как забираюсь наверх на четвереньках. Так я, по меньшей мере, не сорвусь вниз, Кьеру не надо будет жертвовать содержимым сумок, чтобы меня поймать. Надеюсь, то, что уже улетело в воду, было не фонариком.

– У меня из-за тебя чуть сердечный приступ не случился, – слышу я слова Кьера, отчего, несмотря на боль в каждой клеточке тела, не могу не улыбнуться. – Я думал, ты стоишь перед маяком, – добавляет он.

– Там мне пришлось бы ждать тебя еще дольше.

– Ааа.

В этом «Ааа» я, кажется, расслышала веселые нотки в его голосе, потому мысленно отматываю назад свое последнее предложение. Ох. Эмм…

– Я имею в виду… – смущенно начинаю я, добираясь до края утеса и неловко поднимаясь на ноги. – Я имею в виду из-за… потому что уже темно…

– Ну естественно. – Его лицо я в темноте разглядеть не могу, но знаю, что он все еще ухмыляется. – Идти сможешь?

– Я в порядке, – отвечаю я и оставляю попытки переиграть свою фразу. То, что я мямлю, делает ситуацию еще более щекотливой.

Придя к маяку, Кьер сгружает пакеты в сторону и в свете фонарика на мобильном берется за ключ. А что, если у него тоже сейчас не выйдет открыть дурацкий замок? Где я тогда буду ночевать? Или Кьер посреди ночи сможет меня куда-то устроить? Или предложит мне пойти к нему… щелчок, и дверь распахивается.

Вскоре после этого я уже сижу, закутанная в одеяло, за кухонным столом, а Кьер раскладывает покупки, которые принес. Слава богу, фонарик не утонул сразу же по приезде на Кэйрах, а что вместо этого пошло ко дну, пока точно не знает даже сам Кьер.

– Наверно, яблоко, – предположил он, и для него эта тема исчерпана. – Честно говоря, я планировал вернуться сюда не раньше следующей пятницы, но нам нужно что-то сделать с этим замком. Чтобы ты больше не стояла ночью в темноте, если не получится открыть дверь.

У меня по спине пробежали мурашки. Нет. Думаю, при таком раскладе я бы лучше стала отшельницей и вообще больше не выходила из маяка.

– Завтра не получится, но в понедельник я бы мог им заняться. До тех пор либо оставайся внутри, либо подкладывай что-нибудь в дверной проем, если нужно выйти.

Это была моя реплика.

– Если закроешь дверь в гостиную, промерзнут только нижние помещения, – продолжает Кьер.

– Все нормально.

В данный момент он начинает распаковывать третий, и последний, пакет и как раз вынимает из него серебристый чайничек.

– А это что такое?

– Гейзерная кофеварка, – с довольным видом объявляет Кьер. – Кофемашину так быстро раздобыть не получилось, но я подумал, что для начала подойдет и это.

– Но у меня тут не из чего готовить эспрессо.

– Тоже лежит в пакете.

– И как работает эта штука?

Широко улыбнувшись, Кьер стреляет в меня взглядом:

– Могу я предложить тебе чашечку эспрессо? – В течение следующих нескольких минут он разобрал чайник, засыпал молотый кофе в воронку-фильтр, в нижнюю часть чайника налил воды и снова все собрал.

– Теперь тебе нужно ждать, пока она не начнет потрескивать, – объясняет он, ставя чайник на плиту и включая конфорку.

– Пока не начнет потрескивать?

– Да, ну или зашипит, или зафыркает, не знаю. Просто подожди чуть-чуть, я тебе скажу, когда это произойдет.

Я благоговейно вслушиваюсь, как вода в кофеварке начинает закипать, и в этот момент действительно слышу что-то вроде потрескивания.

– Вот теперь, – произносит Кьер, – готово.

Я отрываю глаза от кофеварки и забываю, как дышать, когда обнаруживаю, что взгляд Кьера направлен не на чайничек, а на меня. И внезапно я спрашиваю себя, что он видит в эту секунду. Просто молодую девушку, закутавшуюся в клетчатое одеяло? Глупую туристку, которая нуждается в его помощи? Или, быть может, что-то большее? Я непроизвольно думаю об Айрин и ее словах: что с Кьером очень легко развлечься… А то, о чем я думаю дальше, было бы прикрыто черными прямоугольниками цензуры.

Кьер небрежным жестом снимает чайник с горячей конфорки.

– Кофе? – бормочет он, причем его голос, по-моему, стал на оттенок темнее, чем обычно. – Или тебе хочется чего-то другого?

– Я…

Что-то начинает жужжать. Проходит секунда, прежде чем до меня до ходит, что это мой телефон.

Кьер отводит взгляд, и мне кажется, словно вместе с ним пропадает какая-то часть тепла, которое меня только что окружало. Я понятия не имею, должна ли за это быть благодарна телефону или наоборот.

Не глянув на дисплей, я хватаю лежащий на столе смартфон.

– Лив. – Это мама. – Ты просила перезвонить?

Кьер разливает эспрессо в две изящные чайные чашечки, затем с немым вопросом приподнимает пачку сахара, а я показываю ему два пальца.

– Я просто звонила, – начинаю я, – чтобы сказать тебе, что я сейчас в Ирландии.

Недоумение моей мамы можно почувствовать, несмотря на все разделяющие нас километры. Кьер добавляет в одну из чашек две ложки сахара и размешивает.

– А подождать это не могло? Рассказать мне о том, что ты отправилась отдыхать?

– Я не отдыхать поехала, я… следующие шесть месяцев буду жить на маяке. На острове. – Хотя бы прозвучало непринужденно. Затянувшееся молчание на противоположном конце линии четко дает понять, что я в этом мнении одинока.

– Что именно ты под этим подразумеваешь? – в конце концов спрашивает мама.

В паре предложений пытаюсь объяснить ей, какие обстоятельства повлияли на то, что прямо сейчас я сижу на кухне на маяке, а мужчина, к которому меня так чертовски тянет, что это приходит мне в голову даже во время разговора с собственной матерью, протягивает мне эспрессо. У меня плохо получается.

– Тебя уволили?

– Это было… интервью… да, – сдаюсь я.

– Интервью, про которое ты мне рассказывала, что оно мгновенно вытащит тебя из твоей колонки со слухами? Как это случилось?

Сама бы хотела знать.

– Я не знаю.

Такой ответ мама явно воспринимает как неудовлетворительный.

– Итак, в настоящий момент твои планы выглядят следующим образом: ты хочешь полгода думать на острове о том, что тебе теперь делать?

– Отсюда я могу…

– Послушай-ка, Лив. – Голос мамы звучит так, как когда она нервно массирует виски. – Я могу понять, что после такого события тебе необходимо немного отстраниться, хорошо? Но ты не можешь окопаться на целых шесть месяцев. Это вообще ни к чему не приведет. Проведи в этом маяке неплохой отпуск, например, одну неделю или максимум две. Но после этого бери себя в руки, улетай назад в Гамбург и разбирайся со своими проблемами. Возможно, пришло время задуматься над новым карьерным стартом.

На подобную реакцию следовало рассчитывать. Тем не менее пару секунд я просто сижу и смотрю на Кьера, который вопросительно поднимает брови.

– Лив? Ты меня слышала?

– Да, – отвечаю я.

– Такое может случиться с каждым, – дальше растолковывает мне она. И эта фраза вполне могла бы стать утешительной, если бы она не произносила ее так холодно. – Тебе не стоит стыдиться из-за этого. Главное, какие выводы ты сможешь из этого вынести. Будешь рассматривать это как шанс или сдашься после такого унижения. Ты слушаешь?

– Да.

– Сейчас мне нужно заканчивать разговор, но свяжись со мной, когда вернешься в Гамбург. Договорились, Лив? – переспрашивает она, потому что мой ответ не прозвучал так быстро, как надо.

– Да.

– Тогда хорошего тебе отпуска. Ах да, Лив? Я никогда не видела тебя журналисткой.

Она кладет трубку, а я просто уставилась на телефон в своей ладони.

До этого момента мне не было стыдно. Я была в ярости, чувствовала беспомощность, отчаяние, это да. Но я ничего не сделала неправильно, и мне не было стыдно. Но теперь… теперь мне стыдно.