Текст книги "Найди меня среди шторма"

5

На следующий день мама не появляется за завтраком. Подозреваю, что ей неудобно за вчерашнее поведение, и она, вероятно, избегает лишний раз пересекаться с Уиллоу и Шейном. Могла бы и не переживать на этот счет, поскольку они уносят свои вещи в машину еще до восьми утра.

Прощание выходит крайне неловким. Шейн едва смотрит на меня, лишь Уиллоу улыбается, но от моего предложения позавтракать в «Морских ветрах» все-таки отказывается. Наблюдая, как отъезжает их автомобиль, я ощущаю себя подавленной, растерянной и невероятно расстроенной.

Вскоре после этого делаю все от меня зависящее, чтобы миссис О’Брайен не сообразила, что настроение у меня ниже плинтуса. С Джошем часом позже разыгрываю тот же спектакль. И когда он наконец поднимается, чтобы покинуть столовую, издаю вздох облегчения. Слава богу, можно сбросить маску.

Стоило убрать с четырех столиков и начать отмывать сковородки, покашливание за спиной заставляет меня подпрыгнуть.

– Все в порядке?

Джош стоит, прислонившись к дверному косяку, руки в карманах брюк, и взгляд у него непривычно серьезный.

– Конечно. – Снова нацепляю на себя радостную маску, выключаю кран и стаскиваю с рук дурацкие резиновые перчатки для мытья посуды. – А почему ты спрашиваешь?

– Ты сейчас была такая… – он быстро подергивает плечами, – …другая, не как обычно.

Мне определенно стоит поработать над невозмутимым выражением лица.

– Просто я была… извини, кое-какие проблемы.

– Значит, со мной это никак не связано?

– С тобой? – ошарашенно отвечаю я. – С чего бы?

Уголки его губ робко подрагивают.

– Иногда я недостаточно долго думаю, прежде чем что-то сказать. Или предложить.

– Ах, ты об этом… нет. Нет, это совсем не имеет отношения к твоей дикой идее подобрать мне пару.

Энергично мотаю головой, а Джош вынимает руки из карманов.

– Хорошо. Я не хотел тебя обидеть.

– Ты не обидел, правда не обидел. Я вообще ни секунды больше об этом не вспоминала, – утверждаю, на всякий случай уставясь на сковородку в раковине. – Не беспокойся, я не особенно серьезно это восприняла.

Пробую ему улыбнуться, и он улыбается в ответ. Потом отталкивается от стены, пересекает кухню и направляется в мою сторону, пока не останавливается всего в полуметре от меня.

Мне бы хотелось знать, как выглядит темная синева его глаз на ярком солнечном свете. Еще хотелось бы знать, какими окажутся на ощупь его густые волосы, если пропускать их между пальцев. И кроме того, мне бы очень хотелось знать, почему большая часть моего мозга внезапно перестала функционировать, а оставшаяся заостряет внимание лишь на том, что мужчина, который в данный момент стоит практически вплотную ко мне, буквально притягивает меня к себе.

– Я тут подумал, взгляну-ка я на сад, – произносит Джош, и его слова совершенно не сочетаются с тем, что я вроде бы читаю у него на лице.

– Ладно. – Одно-единственное слово. Неплохое начало. А теперь просто продолжай говорить и не забывай дышать. – Можешь оставить дверь на террасу открытой.

Джош отступает назад и шагает к стеклянной двери, через которую на кухонный пол падают лучи солнца и заставляют дерево сиять, как янтарь.

– Кстати, я говорил тогда абсолютно серьезно. – Он поворачивает круглую металлическую ручку. – Я многое говорю серьезно, даже если так не кажется.

Последняя улыбка, прежде чем выйти в сад, и я вижу, как он закрывает глаза, обращая лицо к солнцу.

* * *

Уже почти наступил вечер, когда я признаюсь самой себе, что пора перестать откладывать столкновение с мамой. Я убралась в номере Уиллоу и Шейна, снова отметила его свободным для бронирования в интернете, сходила за покупками, прошлась с пылесосом по всему дому и вымыла холодильник изнутри, что, естественно, было необходимо, но еще долго не настолько, чтобы занять первое место в моем списке приоритетов.

Следующие часы я бы в тысячу раз охотнее расслаблялась в саду, ухаживая за цветами, вместо того чтобы подниматься на второй этаж, но время сейчас самое подходящее. Миссис О’Брайен приблизительно полчаса назад ушла гулять, после чего собиралась сразу отправляться в Кэрсивин, чтобы поесть там в том же ресторане, что и вчера. Джоша тоже нет. А предстоящий разговор мне точно хочется провести без посторонних ушей.

Хотя на протяжении всего дня ни о чем другом больше думать не могла, я до сих пор не решила, с чего начать. Стучусь в дверь маминой комнаты. Злость во мне улеглась, осталась только глухая тяжесть, своеобразная форма отчаяния, которая подпитывается безнадежностью. Достаточно лишь воскресить в памяти выражение ее лица вчера вечером, чтобы осознать, что пробиться к ней будет нелегко. Если мне вообще это удастся.

Через пару секунд стучусь второй раз, и теперь доносится грубое: «Да», причем с такой громкостью, что становится ясно: мой первый стук мама вряд ли не услышала.

Как обычно, она восседает, как на троне, в своем кресле и сегодня даже не поднимает взгляд, когда я переступаю порог.

– Нам надо поговорить, – с ходу начинаю я, садясь в изножье ее кровати. Выжидательно смотрю на ее опущенную голову, однако, когда раздается шелест страниц журнала, который она листает, делаю глубокий вдох и выдох.

– Тебе не идет на пользу целыми днями торчать в комнате. Ты себя хоронишь и меняешься из-за этого. Вчера вечером с постояльцами ты говорила совершенно неподобающим тоном и сама прекрасно это понимаешь. Между прочим, сегодня утром они съехали, если вдруг ты не заметила. На обе ночи, которые они здесь провели, я не выставила им счет.

Жду реакции, однако она заключается лишь в том, что мама принимает целиком сосредоточенный на журнале вид и перелистывает следующую страницу.

– Ты управляла «Морскими ветрами» десятки лет, у тебя были куда более проблемные постояльцы, чем эти двое. Всего-навсего милая, по уши влюбленная парочка, которая наслаждалась друг другом. Чем они тебе помешали?

Тишина в помещении становится давящей, во мне снова медленно разгорается гнев.

– Хватит меня игнорировать! Мы потеряли прибыль за целую неделю, за такой короткий срок номер определенно никто не снимет. Я тут изворачиваюсь ради каждого цента, а ты своим поведением чинишь мне препятствия!

Так как она до сих пор не сводит взгляда с журнала, я продолжаю, стараясь контролировать себя.

– Дальше так продолжаться не может, понимаешь? Я понимаю, что тебе плохо, но ты все равно должна прекратить изводить гостей, иначе…

– Иначе? – Мама высоко задирает голову. – Иначе что, Айрин? Иначе ты вышвырнешь меня из собственного дома? Вот уж нет! – Я шокированно таращусь на нее. У меня на языке крутится другое, но я даже не пытаюсь ей ничего доказать, ведь впечатление такое, что прорвало плотину. – Я продам «Морские ветры», прежде чем меня выгонят отсюда, – визжит мать. – Этот дом принадлежит мне, я могу делать тут все, что захочу. И если я жалуюсь, что из другой комнаты доносятся такие звуки, будто кто-то запер кошку в холодильнике, то имею на это полное право!

– Послушай…

– Нет, это ты меня послушай, Айрин! – Она обеими руками обхватывает подлокотники кресла, журнал падает на пол, у нее изо рта вылетает капля слюны, настолько яростно мама выплевывает слова. – Ни за что я не позволю собственным дочерям меня тиранить!

– Никто не собирается тебя тиранить, но…

– Установи внутренние правила! Когда я в свое время отвечала за «Морские ветры», подобного ни разу не происходило! Тогда было само собой разумеющимся соблюдать тишину в обыкновенное время отдыха и…

– Но ты больше не отвечаешь за «Морские ветры»! Теперь это моя забота! И хватит разыгрывать из себя дряхлую старуху со второго этажа!

Мама хватает ртом воздух, у нее на щеках неожиданно вспыхивают багровые пятна.

– Так вот кто я, по-твоему, да? – произносит она дрожащим голосом.

Тут же проснувшиеся во мне угрызения совести вынуждают перейти в контратаку.

– Перестань цепляться к словам! Я этого не говорила! Но ты ведешь себя невыносимо, я каждый раз боюсь, когда ты встречаешься с гостями! Вчерашним вечером…

– Пожалуйста, уйди, Айрин, – перебивает мама. Она сидит очень прямо и смотрит мимо меня. – Ты права. Так не может продолжаться. Я чувствую себя старой. Мне не хватает покоя. Но это мой дом.

Ее дом, ее дом. Мне как никогда раньше хочется побросать шмотки в чемодан и свалить отсюда.

Но я не в силах уехать, просто не могу. Иначе кто позаботится о маяке? О постояльцах в «Морских ветрах» и подтвержденных бронированиях? А если мама осуществит угрозу, мне придется организовывать оформление закрытия, мне надо будет… если она действительно продаст «Морские ветры»…

Чувствуя, словно сдавливает грудную клетку, я встаю.

Мама опускает глаза и тяжело дышит. Потом нагибается за журналом, который выронила, и когда через миг шорох перевернутой страницы нарушает тишину в комнате, я решаю высказаться в последний раз. Собственный голос кажется мне чужим.

– Я тебя не понимаю… до меня просто-напросто не доходит, почему ты себя так ведешь. Вот уже два года я каждую свободную секунду трачу на «Морские ветры». Я взвалила на себя то, что ты однажды бросила, и… я не виновата в том, что случилось между тобой и папой! И я не Сюзанна. Ты, черт возьми, не на том человеке срываешь свою злость!

После этого я остаюсь на месте достаточно времени, чтобы уяснить, что все, сказанное мной, просто отскакивает от слоя льда, которым мама себя покрыла. Поэтому разворачиваюсь и, уходя, громко хлопаю за собой дверью.

Не успеваю отойти и на пару шагов, как в заднем кармане джинсов вибрирует телефон. Сюзанна.

Как меня все достало.

Нервным движением сбрасываю входящий вызов и выключаю мобильник. Вообще-то сейчас мне нужно сервировать столы к завтраку на утро. Нужно проверить, не поступали ли запросы на свободный номер, нужно утешить Сюзанну и проявить понимание к матери, мне нужно…

Мне нужен воздух.

* * *

Моя цель – «Брейди», однако, когда я дохожу до прибрежной улицы, вспоминаю, что сегодня понедельник и паб закрыт.

Недолго думая, перелезаю через широкую каменную стену, отделяющую Каслданнс от моря, и шагаю вниз по камням и торчащей из песка траве до самой воды, где сворачиваю направо, в противоположном направлении от гавани. Бухта в Каслданнсе окружена высокими крутыми скалами, но можно довольно долго идти по пляжу, пока он в итоге не закончится.

Небо уже какое-то время назад приобрело нежный сиреневый оттенок, а теперь и солнце превратилось в ярко горящий диск посередине красной полосы облаков, которая растягивается вдоль линии горизонта. Небольшие облачка озарены оранжевым сиянием на фоне окрашивающегося в ночную синеву неба. Я останавливаюсь, обняв себя руками, чтобы посмотреть, как бесконечное море сантиметр за сантиметром поглощает солнце. Его свет придает песку под моими ногами красноватый оттенок, пока наступающие серые сумерки не начинают скрадывать цвета. После того как солнечные лучи мерцают в последний раз, я наконец иду обратно.

Я больше не злюсь, но на душе остается какая-то тяжесть, чувствую себя подавленной. Однако, несмотря ни на что, я широкими шагами спешу по пляжу домой. Там, невзирая на все неприятности, все еще много дел.

Мысли продолжают крутиться вокруг маминых слов. Больше нельзя исключать, что она на самом деле способна продать «Морские ветры». Но куда она тогда денется? И что буду делать я?

Взгляд теряется среди бледно-розовых облаков над морем, затем я сую руки в карманы и разглядываю только матово переливающиеся осколки ракушек в песке.

Бесполезно изматывать себя подобными вопросами. Об этом я задумаюсь, если все правда зайдет настолько далеко. До тех пор это всего лишь брошенные в пылу ссоры угрозы. Завтра утром будет видно, сколько из них переживет ночь.

В любом случае она нуждается в помощи. Понятия не имею, в чем та должна заключаться, по крайней мере у меня не получается вытащить мать из раковины, куда она спряталась, как рак-отшельник. Тот, который острыми как лезвия клешнями схватит за пальцы, стоит слишком к нему приблизиться.

Когда-то мама была счастливой энергичной женщиной, которая много пела и еще больше смеялась, одной из тех, кто становился сильнее, преодолевая испытания. Я еще помню, как она однажды решила вязать свитера, шарфы и шапки, потому что одна вечно повторяющаяся финансовая помеха грозила перерасти в настоящий кризис. Мы с Сюзанной часто сидели рядом с ней у камина, и пусть вязание было не хобби, а работой, эти вечера стали моими самыми любимыми детскими воспоминаниями. Мы пересказывали друг другу события дня, в какой-то момент Сюзанна начала вязать собственный шарф, а у меня была специальная машинка, и я плела километровые шнурки. Гораздо позже я как-то спросила у мамы, что она потом делала с этими шнурками, и она ответила, что расплетала их обратно, потому что шерсть тоже стоила денег.

Отец отвозил наши товары в небольшой магазинчик в Кэрсивине. Несмотря на то что все в деревне были в курсе этого дополнительного заработка, мама не хотела продавать свои поделки в сувенирной лавке Фергаса в Каслданнсе.

Мама продолжила вязать, даже когда финансовый крах был предотвращен, а точнее, она так больше и не прекратила вязать. Тем страннее, что с тех пор, как она вернулась, я еще ни разу не видела у нее в руках спицы. Началом конца стали женщины, которые мечтали о моем отце, и сам отец, которому это нравилось. После расставания три года назад мама тоже будто впала в летаргический сон, но переезд оказал положительное действие. Она вновь казалась нормальной. Более тихой и замкнутой, чем раньше, но все еще нашей мамой. Однако случай с Сюзанной… такое ощущение, что в ней что-то сломалось и осталась лишь горечь. И что мне только…

– Привет!

– О боже! – Я резко вздрагиваю, от чего спину от шеи до позвоночника пронзает острая боль.

Джош стоит на песке всего в нескольких метрах от меня, еще бы пара шагов в вечернем полумраке, и я просто врезалась бы в него.

– Извини. Я думал, ты меня видела. Ты шла прямо ко мне.

– Нет… прости, я слишком задумалась.

Быстро представляю себе, как на пустынном пляже сталкиваюсь с единственным человеком на всю окру-гу – в голове оживает ситуация, которая произошла много лет назад, и у меня вырывается негромкий смешок.

– Что такое? – спрашивает Джош.

– Я только что вспомнила, как когда-то хотела проехать на велосипеде по сухому листику, единственному, который мне попался на пути. Вот только это оказался камень, а не лист, и я очень эпично перелетела через руль. Отойдя от первого шока, мои мама с сестрой сказали, что выглядело это довольно по-идиотски. Тогда они почти во всем сходились во мнении, – тяжело выдыхаю я.

– Мне кажется, что со стороны камня было очень невежливо не закричать: «Осторожно!», – замечает Джош, и я отвечаю на его улыбку.

– Да, мне тоже так кажется. – Присутствие Джоша, его слова, взгляд, все еще направленный на меня, снимают часть тяжести с моего сердца.

– Прекрасный был закат, правда? – говорю я.

– Прекрасный, это точно. Как и многое здесь.

Мы оба смотрим на черную воду, на искрящиеся серо-синие волны под все сильнее темнеющим небом. Лунный свет становится ярче с каждой минутой.

– Наверное, это нечто особенное – жить здесь, в деревне, где все знакомы друг с другом целую вечность. А еще море, пляж… твой сад. Между прочим, сегодня утром я съел килограмма три вишни.

– Там хоть что-то осталось?

– Только то, до чего я не достал.

Так и вижу, как он тянется к ветвям, как ест вишню с дерева, по которому прежде мы с Сюзанной лазили босиком, и чувствую связь с ним. Только потому, что мы ели вишню с одного дерева. Безумие какое-то.

– Можно забыть практически обо всем, когда стоишь здесь, – бормочет Джош. – Обо всех переживаниях, обязательствах, проблемах.

Загораются новые и новые звезды, и я слышу, как Джош делает глубокий вдох.

– Однако в конце концов я, возможно, заскучал бы по своей нынешней жизни. – Он поворачивается ко мне. – Ты бы скучала по своей жизни, если бы пришлось от нее отказаться?

– Да. – Другой ответ даже сейчас не возникает у меня в голове. – Хотя в данный момент была бы не против ненадолго поставить жизнь на паузу.

– Почему?

– Ну, – расплывчато откликаюсь я, – у меня тоже имеются переживания и проблемы.

Он тихо смеется.

– Звучит странно, но в таком месте, как это, я не могу даже вспомнить о своих проблемах.

– Да нет, нормально. Разве не в этом смысл и цель отпуска?

Тени у него на лице при свете луны приобретают контуры, взгляд устремляется в никуда, и, не реагируя на мой вопрос, он продолжает:

– Наверное, у меня их и нет. Проблем, я имею в виду. Они мелкие, незначительные, относятся к прошлому. Нытье богачей. – Он презрительно хмыкает.

Волны мягко накатывают на песок, пока я жду, что он снова заговорит. Такой равномерный ритм, успокаивающий, словно сердцебиение. Помимо него, вокруг нас нет ничего, кроме тишины. Тишины, в которой в моем мозгу всплывают все текущие проблемы. Мать, которая угрожает продать «Морские ветры», и тот факт, что я не знаю, что делать в этом случае. При мысли вместе с домом потерять почву под ногами я внезапно чувствую бесконечное одиночество.

На ум вновь приходит фраза Лив.

«Вид у тебя не такой, будто ты переработала, а будто тебе одиноко».

– Не думаю, что твои проблемы незначительны, – наконец произношу я. – Возможно, просто порой то, что мы считаем проблемой, на самом деле ею не является.

– Ммм, – тихо отзывается Джош, и какое-то время спустя: – Очень мудро.

Вопреки немного саркастичному тону его ответ не кажется грубым.

– Естественно. Это особый сервис «Морских ветров» – по ночам говорить постояльцам подобные вещи.

В смехе Джоша мне слышится нечто вроде благодарности. Благодарности за то, что этой репликой я немного разрядила обстановку.

– И все-таки эта услуга не продумана до мелочей. Ты должна быть гораздо старше и с какими-нибудь странными привычками, – подхватывает он. – Пара-тройка кошек при таких обстоятельствах тоже не повредили бы.

– А с чего ты вообще взял, что у меня нет таких привычек? И над кошками я работаю.

– Прости, все равно ты слишком молода для такой роли.

– Попросить мою маму еще раз повторить то, что я сейчас сказала?

– Нет. Нет, лучше я постою тут и поподробнее разузнаю о твоих странных привычках.

– Иногда я спонтанно и безо всякой видимой причины меняю свое мнение.

– Что?

– Спроси меня еще раз, согласна ли я на твое пари.

Проходит несколько мгновений, прежде чем Джош отвечает:

– Спорим, за следующие три недели я подберу тебе идеального мужчину?

– Ладно, пари принято. – Я игнорирую ту часть себя, которая в этот момент шокированно округляет глаза. – Если проиграешь, тебе, кстати, придется на протяжении целой передачи хорошо обращаться с кандидатами. По-честному хорошо, а не для вида.

– Ты же понимаешь, что люди абсолютно не хотят видеть меня хорошим?

– С каждым. Просто хорошо. Таким будет мое условие.

– Ладно, – медленно выговаривает он, – идет. Почему ты передумала?

Пока смотришь на беспрерывно поднимающееся и опускающееся море, рано или поздно спутанные мысли укладываются в голове, сжимаясь в выводы, которыми не особенно хочется с кем-то делиться.

И потому не рассказываю Джошу, что, с одной стороны, мечтаю о событии, которое растворило бы удушающий туман депрессии, в который я все больше погружаюсь, а с другой – в подсознании все еще эхом отдаются слова Лив.

«Одиноко».

Согласиться на спор означает, что в ближайшие дни мне придется концентрироваться на чем-то другом, а не на своих тупых проблемах… а еще все это придется обсуждать с Джошем. С тех пор, как он тут появился, я только о нем и думаю. Мне нравится его смех, нравится его чувство юмора, нравится его голос… мне даже нравится его запах – ненавязчивый аромат лосьона после бритья, который замечаешь, только когда стоишь к нему так близко, как я в этот миг. Если Джош и его пари не идеально подходят для того, чтобы перенаправить поток моих мыслей в другое русло, то я уже не знаю, возможно ли это вообще.

– Айрин?

И не важно, что Джош не увидит мою улыбку, так он хотя бы не поймет, насколько вымученной она выглядит.

– Мне сейчас не помешает на что-нибудь отвлечься.

– Отлично, – он тоже улыбается, это отчетливо слышно по его голосу, – с радостью тебя отвлеку.

А вот то, что теперь я не могу разглядеть в бледном лунном свете выражение лица Джошуа, уже имеет значение.

6

Если и дальше так продолжать, то у меня выкипит вода для чая. До этого я сожгла два тоста, вскрыла третью банку фасоли, хотя она мне уже не требовалась, принесла миссис О’Брайен кофе вместо черного чая и порезала вместо грейпфрута собственный палец.

Сунув его в рот, я просто стою и стараюсь не думать о том, что лишило меня сна прошлой ночью.

Этот спор!

Да я, похоже, свихнулась.

Можно предположить, что, прожив двадцать четыре года у моря, я приобрела иммунитет к ночам, когда светит полная луна и шумит прибой, но очевидно, его не хватает, чтобы пережить подобный вечер в компании Джошуа и не ввязаться в какие-нибудь абсурдные мероприятия.

Ищу пластырь и все-таки иду в столовую, чтобы подать грейпфрут, который чуть не стоил мне пальца.

У мамы бледный вид, на мое приветствие она не отвечает. В любой другой день это моментально пробудило бы во мне угрызения совести, сегодня же им не удается пробиться сквозь все возрастающую нервозность.

Что на уме у Джоша? Как он все устроит?

Миссис О’Брайен уже восторженно рассказала мне о своей вчерашней дневной прогулке, а сейчас, когда я ставлю перед ней половинку грейпфрута, она буквально сияет.

– Сегодня я схожу в океанариум в Дигле, – сообщает она. – А если будет стоять ясная погода, то после него поеду на пляж Кауминул.

– О да, – неубедительно откликаюсь я, – здорово.

Хочу добавить к ограничениям, которые уже установила, еще ряд условий для Джоша, и на самом верху этого списка значится «Не забывай, что я не смогу через три недели просто развернуться и уехать из Каслданнса, после этого мне еще предстоит показываться в деревне».

– Я видела фотографии – прелестно! – заявляет миссис О’Брайен. – Но не буду задерживать вас еще дольше, у вас ведь наверняка много дел?

– Что-что? – Проходит несколько мгновений, прежде чем я реагирую на создавшуюся в разговоре паузу, и чувствую облегчение от того, что не вижу на лице у пожилой леди следов осуждения. – Простите… Кауминул действительно очень красивый. А вид на острова Бласкет и мыс Данмор Хед просто фантастический. Еще чашечку чая?

– С удовольствием, – соглашается миссис О’Брайен и откидывается на спинку стула.

Когда, выпив два чайничка чая, она наконец встает, то, к моему удивлению, по пути останавливается у маминого стола. Что именно она говорит, разобрать невозможно, однако о чем бы ни шла речь, мама лишь коротко мотает головой. Вот бы сейчас пойти за миссис О’Брайен, которая, судя по всему, теперь прощается и покидает столовую, не теряя радостного настроения. К сожалению, с ходу мне не удается придумать ничего, что не звучало бы как «Извините, но моя мать сейчас настоящая фурия», поэтому я ограничиваюсь тем, что убираю со столика, за которым только что сидела миссис О’Брайен, и надеюсь, что мама не была с ней совсем уж невежлива.

Джош, как обычно, появляется последним. Его непринужденное приветствие моя мать, которая в эту минуту направляется в свою комнату, удостаивает лишь едва заметным кивком. Ничуть не обидевшись, он берет чай, который я приношу, даже не спрашивая, улыбается в ответ и в следующие полчаса ни единым жестом не дает понять, что все еще думает о нашем разговоре вчера вечером.

Не то чтобы я ожидала, что он будет хотя бы наполовину так же взволнован, как и я. Однако меня раздражает, что Джош не говорит и не делает совершенно ничего, из чего я могла бы заключить, что его волнует, как все это устроить. В конце концов у него всего двенадцать дней – на Кэйрахе будет непросто отыскать идеального мужчину.

Я держусь, пока он не кладет салфетку рядом с тарелкой. Еще до того, как успевает подняться, я бросаю тряпку, которой только что протирала столы, и сажусь напротив Джоша.

– Слушай… это пари… что именно ты задумал?

Усмехнувшись, он снова опускается на стул.

– А ты не хочешь, чтобы это был сюрприз?

– Ни в коем случае.

Джош смеется:

– Ладно, полагаю, для начала я присмотрю подходящих кандидатов.

– Ты будешь называть мое имя?

– Нет, конечно.

– Но как тогда ты собираешься…

– Мне кажется, тебе стоит положиться на меня, все-таки у меня есть опыт.

– Опыт?

– Опыт. Даже во «Все ради любви» я всегда точно знаю, какие пары расстанутся сразу после шоу, какие и так никогда не встречались и просто охотились за призовыми деньгами, а какие по-настоящему подходят друг другу.

– О таком нельзя судить только после нескольких часов съемок…

– Например, бармен в вашем пабе и официантка друг другу подходят.

Ладно, теперь я по-настоящему впечатлена. Для меня стало неожиданностью, что Джош вообще заметил, что Нилл и Сиенна вместе.

Правильно истолковав выражение моего лица, он немного самодовольно усмехается.

– Будет весело.

Самоуверенная ухмылка сменяется доброй улыбкой. Наверное, она оказала бы больший эффект, если бы я уже не видела ее несколько раз. Такую он выдает на шоу, когда объявляет взвинченным парочкам, что следующее задание будет проще простого. В большинстве случаев после этого начинается самое неприятное.

* * *

После завтрака Джош прощается со словами, что отправляется осматривать окрестности, а я все утро пытаюсь избавиться от видения, в котором он развешивает на фонарных столбах плакаты с моей фотографией и подписью «Кто хочет сходить на свидание с этой девушкой?».

Плохо то, что в этом отношении я бы доверилась Джошу абсолютно во всем. Для трейлера одного из эпизодов «Все ради любви» он вышел на сцену во время исполнения оперы. Пение арий, безусловно, не входит в число его главных талантов, но несмотря ни на что, он с такой самоотдачей выводил каждую ноту, что очарованная публика в итоге разразилась аплодисментами, будто только что слушала Лучано Паваротти. И все это лишь ради вступления к игре, в которой, естественно, надо было петь.

Кто-то вроде Джошуа Хейса определенно не увидит никакой проблемы в том, чтобы расклеить мое лицо на каждом столбе.

Где-то после полудня я перезваниваю Сюзанне, меня уже грызет совесть, потому что вчера я ее проигнорировала. О Джоше и нашем споре я ей ничего не рассказываю, в принципе, мне и не кажется, что в данный момент сестру это особенно заинтересует.

То, что мать с недавнего времени и со мной не общается, как ни странно, ее не очень удивляет.

– Она скоро успокоится, – лаконично отвечает сестра.

– Ты на самом деле так считаешь? Как раз ты-то должна понимать, какой упрямой она бывает.

– Ну да, но в целом это ведь навряд ли что-то меняет, правда? – возражает Сюзанна. – Она же и так почти весь день сидела у себя в комнате, ты сама говорила.

– Да, но раньше с ней как минимум можно было вести нормальный диалог.

– Не мне.

– Нет, не тебе, но это разные вещи.

– Почему? Она больше не разговаривает со мной, а теперь не разговаривает еще и с тобой… в чем тут разница?

– Разница в том, Сюзанна, – раздраженно выпаливаю я, – что она у меня живет! И поэтому я несу за нее ответственность.

– Ай, да ладно. – Такой расслабленной сестру я уже давно не слышала. – Она уже взрослая.

– И ты не считаешь ужасным, что она угрожает продать «Морские ветры»? После того как вынудила сбежать двоих постояльцев? И сегодня утром не сказала мне ни единого слова?

– То, что эта пара уехала, конечно, кошмар, – признает Сюзанна. – Но кто знает, может, ей полезно будет обо всем поразмыслить.

Да ну, сестра же не серьезно… и тут у меня включается мозг, и я внезапно соображаю, что происходит.

– Ты рада, что она теперь и со мной не разговаривает! – вырывается у меня.

– Нет! – молниеносно отрицает Сюзанна и через несколько мгновений добавляет: – Нет, честно, нет, но… не сможет же она вечно не общаться с нами обеими. А когда однажды снова возьмет себя в руки, то, возможно, и со мной заговорит.

– Ах, Сюзанна, – моя резко вспыхнувшая злость тут же угасает, – надеюсь, ты права.

– Я тоже, – печально отзывается сестра. – Потому что я не буду ползать перед ней на коленях вечно. Если решила, что может от меня отказаться – пожалуйста. – И продолжает чуть мягче: – Однако я не верю, что она в самом деле продаст «Морские ветры». Ее сердце всегда будет связано с ними.

– Не настолько, чтобы она не переехала к вам с Калланом в Корк, – вставляю я, на данный момент уже ничего не исключая.

Сразу после того, как мы с Сюзанной заканчиваем разговор, звонит мужчина, который хочет забронировать для себя и своей жены номер в «Морских ветрах» в конце ноября. И приблизительно через полчаса, ответив на все его вопросы по этому поводу, я набираю номер Лив. Настроение у нее улучшилось, но ненамного.

– Это будет Сэди-Эбби. Она счастлива до безумия.

– О, Лив. Значит, Кьер действительно не воспользовался правом вето?

– Он хотел, но я попросила его не делать этого. В смысле… такие ситуации ведь не предотвратишь. Я только надеюсь, что эта Сэди не станет просить его подать ей мыло в душ.

– Как насчет скрытых камер?

– Ты реально считаешь, что я хочу еще и наблюдать, как она день за днем тянет свои лапы к моему парню?

– Тогда остается лишь одно.

– Что?

– Ты опять вспомнишь, что Кьер безнадежно в тебя влюблен.

Лив смеется:

– Попробую. Если у тебя появятся идеи получше, дай мне знать. А теперь рассказывай, наконец.

– О чем?

– Ты разрешила Джошуа Хейсу поискать себе мужчину?

– О господи. Когда ты выставляешь это так, я думаю, что лучше бы не соглашалась.

– Значит, да? – в восторге восклицает Лив. – Правильное решение!

– Откровенно говоря, я с самого утра жалею о нем. Понятия не имею, что Джош затеял.

– Подожди, все будет хорошо. Я посмотрела пару отрывков его шоу, он очень чуткий.

– Лив, ты сумасшедшая. В этой программе есть что угодно, кроме чуткости.

– Но ведь он и вправду точно знает, как далеко можно зайти.

– М-да, а если нет, то через две недели окажется за бортом где-нибудь между Каслданнсом и Кэйрахом.

Лив смеется:

– Как, кстати, отреагировала Мэдисон, когда его увидела?

– Лучше позвони Сиенне, ей наверняка известно об этом больше, чем мне. Думаю, Мэдисон уже сталкивалась с ним в «Брейди»… спрошу ее на днях.

– Сиенну или Мэдисон?

– Сиенну. Я и так собиралась скоро заглянуть в паб.

– Давай, – говорит Лив, и по ее голосу угадывается широченная ухмылка. – Вполне может быть, что Сиенне больше известно и о том, что придумал Джошуа Хейс.

– Да, вполне.

– Звони мне, ладно? Я вернусь только в начале недели, но если случится что-нибудь новенькое, то хочу быть в курсе. А когда он начнет представлять претендентов, хочу присутствовать!

– А вот этого не обещаю.