Текст книги "Белый павлин"

Вечером смотрит Малахова и "Давай поженимся". Я скоро эти передачи буду наизусть знать. Зато "Модный приговор" с утра у нас на ура идет. Правда, Сашуня все это комментирует своеобразно, то есть как обычно. А это что за жирная корова? А, Бабкина? Ну тогда ладно. Она ничего. Или Эвелину обозвала худыми мощами. И смех, и грех.

Целую.

Люба.

***

А потом, после той прогулки с Колей, мы с Иннокентием собирались ехать в отпуск. Мама пирогов напекла. Я рубашки гладила Иннокентию. А он, когда пришел, чуть не ударил меня утюгом. То ли я складочку не разгладила, то ли что. А я ему и говорю: я с тобой в отпуск не поеду! Не поеду!

А потом пришел Николай. Конечно, они выпили. Сидели на кухне и разговаривали на тему обо мне.

Иннокентий спрашивает: "А ты мою жену любишь?" Коля отвечает: "Люблю!" А Иннокентий: "Тогда забирай!"

Руки друг другу пожали.

Тут Коля говорит: "Ну что, Сашуня, давай собирайся!" Я быстро собралась, и мы убежали – с пятого этажа по лестнице унеслись. А Иннокентий бежал сзади, но, конечно, не догнал.

А мы с Колей сели в электричку и поехали через Ораниенбаум в военную часть. От Ораниенбаума взяли такси.

Доехали до военного городка. Там на входе сидели военные, что-то пели, играли, мы с ними тоже посидели. А потом вроде надо к нему идти, но там в доме еще соседи, другая семья жила. Он говорит: я сейчас пойду туда. Видишь мое окно? Пойдёшь, когда я зажгу свет. И дырку в заборе показал. Я подождала немного, он зажег свет, и я побежала к нему. И у него мы пили вино "Черные глаза", понемногу, разговаривали, а потом и в койку.

И я уехала жить в Петергоф к тете Клавде. А тетя Клавдя уехала к маме, в Ленинград. Вечером после работы приходил Коля, оставался ночевать. В выходные мы ездили на залив, купались, гуляли в Петергофе в парке. Еще через две недели Коля ушел в отпуск, и мы стали все время проводить вместе. Потом вернулась тетя Клавдя. Домой я ехать не могла, и мы с Николаем спали на балконе. Четвертый этаж, старый дом. Матрас на балкон бросили и спали там. Воздух, звезды. И ни на одну женщину, кроме меня, он не смотрел! Просто обожал. Ревновал, конечно, ну и что? После всех баб Иннокентия, после унижений – ты, Сашка, такая дура безмозглая! – было просто счастье. Петергоф, лето.

***

Ах, Никита! И ведь кажется – я взрослая тетка. И о чем бы мне думать? надо бы о хозяйстве, о муже, вот ремонт надо сделать, и мебель поменять, чтобы было все, как у людей. А как у людей не получается никогда. Ну вот что меня понесло встречаться с этим Никитой? Ведь вроде и не надо мне этого, и есть у меня все: и муж, и девочка любимая, нормальная семья.

Вчера мучили меня эти сомнения, мучили, но пришла домой с работы – Вовка опять пьяный сидит. Глаза красные, опухшие, опять у него на работе какие-то неприятности, непонятно какие, злится, Ленку гоняет – то она чайник не так поставила, то свет в туалете не выключила, то ведро мусорное не вынесла. Я ужин приготовила, старалась вроде – а он туда майонеза с кетчупом намешал, ну что ты будешь делать. Ведь ни вкуса, ничего не осталось, один вред. – Ты меня любишь? – спрашивает. Конечно, люблю. А как же мне тебя не любить? И такая ненависть к горлу подкатывает, прям ни видеть, ни слышать его не могу. Но ведь нормальный же мужик на самом деле. И деньги зарабатывает, и меня любит, и Ленку. Но не могу. А запах этот пивной! Такое ощущение, что пиво через все поры его тела просачивается, и пахнет, пахнет! А с утра перегаром. Невыносимо. И тут я и подумала – а почему бы не встретиться с Никитой? Должно же у меня быть в жизни хоть что-то хорошее. Потому что так жить невыносимо, невозможно. Ленка ноет, хочет пупок проколоть. Ну куда ей этот пупок прокалывать? Что за глупость нечеловеческая? щелк! открылась еще одна банка пива. Я не могу слышать этот звук. Ну просто не могу. Если даже на улице кто-то пиво открывает -я вздрагиваю и волосы на спине дыбом встают. Просить, запрещать, что-то еще делать – бесполезно. Только хуже будет.

А потом он спит всю ночь на кухне, мордой в стол. А Ленка с утра – а папа опять всю ночь на кухне проспал! Спасибо, я знаю. Раньше я его пыталась в кровать уложить. А потом думаю – а зачем мне это? чтобы он всю ночь над ухом храпел? Ноги свои раскидывал? Пусть лучше на кухне.

А Никита… Непередаваемые ощущения. Пока все это на грани легкого флирта, вот эти чудесные заигрывания, взгляды, разговоры ни о чем, но сколько в этом жизни, дыхания, счастья! Я понимаю, он женат, да и я замужем. Дочке младшей у него два года. Говорит, с женой давно не общается – все так говорят. Жена не работает у него, по дому хлопочет. Может, оно и правильно. Только как можно не работать? Это ж свихнешься от скуки. И я представляю себе, как я не работаю. Неееееет. Это невозможно. Не работать, не выходить из дома, вечером ждать мужа, с ним разговаривать, потому что поговорить больше не с кем… Ах, нет, они же не разговаривают. А с кем она общается? С ребенком? Но чувства вины нет во мне. Взрослый мужик, знает, что делает. И что-то мне подсказывает, что я не первая и не последняя. А может, и вообще параллельная. Но это совершенно неважно. Потому что… да, возможно, это будет месть. Моему прекрасному и нежно любимому мужу. Но почему нет? Измена, измена!

***

(расшифровка аудиозаписи)

Привет, Любка!

Как ты? Как Сашуня? Как Ленок? Все ли у вас в порядке?

А мы продолжаем гулять. Из Крумлова вернулись обратно в Прагу. Я же тебе не писала, как мы катались на лановой драге? Это что-то фантастическое. Этот фуникулер совсем не такой, как мы привыкли видеть в фильмах – канатная дорога раскачивается в небесах и кабинка едет. Тут целый вагон, который передвигается по зубчатым рельсам. Я, конечно, ни черта не увидела, но Иваныч мне рассказал технологию. Зубчатое колесо цепляется за зубчатые рельсы, и вагон ползет вверх со страшным грохотом. Ползет всего минут пять, может, десять, но кажется, что целую вечность. А наверху, на горе Петржине, тоже парк. Только уже без павлинов. Цветут розы – дивный аромат! Дорожки все аккуратные, мелкий песочек (или гравий?), но ходить очень удобно. А на склоне горы растет целый лес. Наверху – парк, внизу – лес, но спускаться мы там не стали, потому что я закричала, что такой спуск я никак не осилю. Поэтому мы погуляли по парку, понюхали розы и на лановой же драге спустились вниз. Пошли, как всегда, в ресторан, и там ели. Не могу не рассказывать о чешской еде, потому что кажется, что никогда в жизни так вкусно не ела. А пиво – пиво выше всяких похвал.

Потом мы поехали обратно в гостиницу. У нас же там апартаменты даже с кухней. Две комнаты – в одной мы с Иванычем, в другой – Машенька с Виталием. Удовольствие и наслаждение. Только нога болит зверски.

Целую.

Мама.

***

С каждым написанным словом голоса в голове звучат все тише и тише. Мама, бабушка, прабабушка, тетя, дочери, девочки… Каждая хочет сказать свое слово, за каждой стоит своя правда. И ведь я люблю их всех. Я могу злиться, могу орать, могу быть невыносимой, но они мои родственники, моя семья, и, по сути, больше никого у меня нет. Мужчины… Мужчины приходят и уходят, а семья остается. Это странное ощущение семьи по женской линии, как будто мужчин нет вовсе, или они неважны, но это ведь неправда. В отличие от той, своей, правды.

Я люблю своего отца. Он тоже любит меня, но все это было всегда так невыразимо, так несказанно. Как сказала одна женщина – я двадцать девять лет замужем, но он ни разу не сказал, что любит меня. Возможно, слова не нужны. Слова – лишнее, но мне ли так говорить, написавшей уже не одну тысячу слов? Все важно. И слова тоже.

Я помню, как маленькой девочкой гуляла с отцом. Это было всегда счастье, всегда удовольствие, потому что он рассказывал истории, половину которых я не понимала. Все так чудесно, и твой дедушка был волшебником. А ведь ты знаешь, что волшебство передается через поколение? Дедушка всегда знал, кто идет к нему в гости или кто звонит по телефону. Я тоже иногда это знаю. Но мне кажется, это же у всех так? До сих пор я гадаю, чей же это дедушка – мой или его. И кому передалось волшебство – мне, которая ничего с ним не сделала, потому что всегда считала его не своим, или ему, который пропил все то волшебство, которое было ему положено.

***

Сегодня мне снова снился папа. Он иногда мне снится. Иногда снится в нашей старой квартире на Красноармейской, иногда в той комнате, в которой он жил последние годы. Мне всегда кажется, что он укоряет меня, обвиняет меня. Ведь я виновата. Я не видела его последние десять лет его жизни. Как я могла? Ведь он любил меня. И я любила его. И я так и не сказала ему об этом.

Они разводились с мамой – безобразно, некрасиво, с криками и истериками мамы, несмотря на то, что она собиралась замуж. Это было неважно. Он кричал на нее и грозился убить. Но он никогда не поднял руку на женщину, никогда в жизни. Он прошел всю войну, он дошел до Вены, не до Берлина, но это ведь не так и важно. Сколько он видел? Сколько он пережил? И тут мама, нежный цветочек, блокадница, как она сейчас себя называет. Она никогда ничего не решала. Когда-то врач ей сказал, что у нее слабые нервы и ей вредно думать. И с тех пор она не думает ни о чем, нежная и невинная. Когда она жила с папой, все за нее решала бабушка. И ведь никогда ни слова мама не говорит о том, что она любила отца. Да, она рассказывает о своих влюбленностях, но детских, где-то там, в Мучкапе, в эвакуации. Кого она любила, когда они вернулись в Ленинград? Любил ли отец мать, или женился на ней, плененный красотой юного и нежного создания? Зачем это было? Но ведь они жили вместе, и спали, и трахались, и растили детей – но в ее голове не осталось ни одного хорошего слова о моем отце. Только эти бабы, княгиня Марья Алексевна да его бесконечные командировки.

Он приезжал в Куйбышев, когда мне делали операцию на глаза. Он пришел меня навестить и познакомился с моим лечащим врачом. – Федор Иннокентьевич, – представился врач, когда папа пожимал ему руку. – Иннокентий Федорович, – представился мой папа, и они уставились друг на друга, потрясенные таким странным совпадением имен и отчеств. Вот тогда мой папа смотрел на меня тем взглядом, который мучает мою совесть по сю пору. Он смотрел с тревогой, и я знала, что он меня любит. Я была его любимая дочка. Понятно, что это была командировка, и он пришел ко мне в больницу, и мялся, и не знал, что сказать и что делать, он ведь видел все это миллион раз на войне, но здесь, в тихой и чистой больнице провинциального города, его дочь, которая может ослепнуть после операции или ослепнуть без операции, дочь-профессор, потому что я всегда и везде читала, может вдруг стать инвалидом, и что ему делать тогда? Наверное, он так не думал. Это я придумываю себе сейчас, после этого сна, в котором я бегу, бегу и хочу сказать ему о своей любви, и попросить прощения, и не успеваю. Никогда не успеваю.

***

Ольга Степанова online

Ольга: Ну что? Как сходила на свидание?

Люба: Ты знаешь, прекрасно. Просто прекрасно. Встретились, пообедали. Ему потом надо было на работу бежать. Подарил мне розы.

Ольга: О, шикарный мущщщина, я смотрю!

Люба: Ну да, шикарный. Я выяснила – он работает менеджером в магазине сантехники )))) ванны, унитазы и прочие душевые кабины. Представляешь? Правда, кажется, он не просто менеджер, а из главных менеджеров, но все равно смешно.

А розы я отдала продавщице в каком-то магазине. Выкинуть не могу и прийти домой с цветами не могу. Я как-то один раз так пришла – разборок было на неделю. Вова меня все спрашивал, не завела ли я себе любовника. А я просто с одноклассником встретилась кофе выпить. Ну что в самом деле? Можно подумать, кофе попить нельзя.

Впрочем, продавщица, в отличие от меня, была вполне счастлива.

Ольга: Вова ревнует, что ли?

Люба: Да ты себе не представляешь. Этот на тебя посмотрел, тот на тебя посмотрел. Как дикий.

Ольга: Ну, это не так и плохо, наверное. Ревнует – значит, любит.

Люба: Да пусть любит, сколько ему влезет. Только сцены зачем устраивать, я не понимаю.

Иногда я даже втайне думаю, что завел бы он себе любовницу. Может, меня бы меньше доставать стал. Но любовница ему не нужна. Помнишь, как в старом анекдоте? "Девочки, я не ёбарь, я бухарик". Так и живем.

Ольга: Ну хоть в койке до тебя не докапывается, и то хорошо.

Люба: Ну почему же не докапывается. Бывает и такое. Но, к счастью, все реже и реже. Потому что докапываться ведь начинает, как выпьет. А когда выпьет, я его видеть не могу. Такой порочный круг.

Извини, я все тебя гружу и все тебе жалуюсь. Но надо ж как-то…

Ольга: Да ничего-ничего )))) я привыкла ))))

Люба: Ну вот ))) ни слова больше не скажу!

Ольга: Да ладно, я пошутила. Чего еще хорошего?

Люба: Да слушай, ничего. Никита прекрасен, конечно. Я на свидание принарядилась, почувствовала себя, знаешь, красавицей. Вот оденешься нормально – и кажется, другой человек. Все эти юбочки, платьица и прочее волшебство. Приходишь домой – и из принцессы превращаешься в жабу. Я по дороге еще в магазин зашла – булки, хлеба, Сашуне творожок, молоко, чтобы кашу утром сварить, не может она без каши, дед приучил. Чтоб как в армии – утром должна быть каша! Булочек ей каких-то накупила – мне же завтра на работу, у нас очередное мероприятие в библиотеке, концерт, читатели сумасшедшие, вернусь поздно… Но это я отвлеклась – иду из магазина такая красавица с двумя сумками огромными. Как две разных жизни. Тут красавица, а тут – ломовая лошадь. Посуду помой, ужин приготовь, и где то свидание? и было ли оно вообще?

Ольга: Было, было ))) Если ты не придумываешь, конечно.

Люба: Да такое не выдумаешь )))) закрутить роман с сантехником – это надо додуматься. Но хорош, мерзавец. И так на меня смотрит! Просто прелесть. Скоро, чувствую, гладить под столом коленку начнет ))))

Ольга: Хахахаха! Ну ты даешь. Пусть гладит коленку. От тебя не убудет ))))

Люба: О нет. Не убудет. Договорились о встрече послезавтра ))))

Ольга: Чувствую, роман развивается полным ходом ))))

Люба: Я надеюсь. А то от тоски можно было повеситься. А тут хоть какое развлечение.

***

Оказалось, что Иннокентий без меня в отпуск не поехал.

Я была в Петергофе, одна. И должен был приехать Николай, а приехал Иннокентий. Пришел и говорит: "Собирайся, поедем!". Я отвечаю: "Никуда я не поеду!" – "Не поедешь – зарежу!" – "Я жду Николая и никуда не поеду!" Но он меня запугал. И, конечно, я поехала домой, в Ленинград. И мы тут же уехали в отпуск. Я хотела оставить записку Николаю, но Иннокентий мне не дал этого сделать.

И мы поехали на его родину, к Моте, тете его. Там я на него даже смотреть не могла. Мотя нам сделала спальню в пристроечке, поставила туда кровать, старалась. Но я ему сказала: "Я тебя не люблю и не хочу!". Он пытался меня изнасиловать, но ничего не получилось.

Потом Мотя нас отвезла в место, где река Великая начинается. Иннокентий взял с собой удочки: он приехал ловить рыбу. Маленький такой домик, в котором еще жило четверо мужиков с собакой. Они в одной половине дома, мы в другой. И вот надо спать. Я ему говорю: "Не подходи ко мне!" Вначале оставил меня в покое, а потом с мужиками подпили они, он снова пришел. И я ему снова говорю: "Не подходи ко мне!" Он не слушает, но пока он шебуршился, я убежала из дома. Ночь, вокруг лес, и я спряталась в лесу. Там очень страшно. Сунулась к мужикам, которые в другой половине дома, и собака меня встречала, и там я села на стул и всю ночь сидела на этом стуле.

Я потом мужикам все рассказала, они меня жалели и помогали. А потом я как-то догадалась и сказала Иннокентию: "Мне надо на станцию, хлеб купить и послать письмо маме". Он меня на станцию отпустил, и я написала маме и Николаю. Николаю написала, когда я приеду и чтобы он меня ждал у мамы. А Иннокентию сказала, что должна уехать, что на работе нужна и отпуск у меня закончился.

И я уехала. Мужики мне поймали большую рыбину, которую я держала в поезде за окном, чтобы она не воняла.

***

Привет, мама!

Живем мы хорошо, здоровье наше хорошее. Сашуня чувствует себя прекрасно, передает тебе пламенные приветы. Спрашивает, когда же ты вернешься. Каждый день спрашивает, и, если честно, я уже устала отвечать. Мучает меня дурацкими вопросами о том, кто живет в ее квартире. Это верный способ меня достать. Любочка, а вот в квартире была фотография Коли, висела на стене над дверью, я не могу ее найти. Ты ее увозила? Да, я ее увозила. А может, ты ее там оставила? Нет, я ничего там не оставила. Я из квартиры вывезла все, все барахло, которое у тебя там было. В моей квартире не было никакого барахла!!! Ну да, ну да. Я даже не пытаюсь ей напоминать о тех горах мусора, которые я вынесла на помойку. А вот то чудесное зимнее пальто с меховым воротником ты тоже вынесла? Да, я его вынесла. Но это же было хорошее пальто! Отличное пальто было, отвечаю. Его моль поела и в нем только на помойке и жить. Нет! Это было хорошее пальто! Мне его Коля купил. Когда, спрашиваю, когда он тебе его купил? Когда вы только поженились? Тридцать лет назад? А вот там еще таз хороший был… Таз я вынесла на балкон. Нет, не на помойку. А фотография Коли, ты ее забрала?

И так по кругу. Целыми днями. Только если наорать, она перестает спрашивать. Я вчера не выдержала, наорала, причем матом, и ушла. Пошла в магазин, купила себе там азалию в горшке. Зачем, спрашивается? они все равно у меня не живут, а дохнут только. Но сил не было никаких. Поэтому купила цветок. Гуляла часа два. Вернулась – Сашуня тише воды ниже травы. Не спорит, про фотографии не спрашивает. Ну и слава богу.

Оживляется, когда я начинаю на работу собираться и думаю, что бы надеть. Тут с ней можно даже посоветоваться. Вот эта блузка сюда подходит, а вот эта нет. И бусики сюда надо. Нет, не эти. А других у тебя нет? Хочешь, я тебе подарю? У меня есть хорошие! Готова отдать бусики. Готова что угодно отдать. Удивительное свойство. Может, пойдем завтра в рынок и купим тебе бусики? Хочешь? Нет, бусики я не хочу, у меня есть. Но в рынок можем прогуляться.

Так и живем.

Целую.

Люба.

***

Ольга Степанова online

Люба: А вчера, забыла совсем сказать – я же со свидания пришла, с этими сумками, а дома еще и свекровь сидит. Сидит на кухне с Сашуней, и они воркуют вместе. Меня обсуждают. Сашуня мне вечером свистящим шепотом жаловалась: пришла твоя Марьиванна (почему она ее все время называет Марьиванной?), все про тебя гадости говорила. И что не убрано в квартире, и обеда нет, и как вы вообще живете. А я ей – говорит Сашуня – ответила! Вы что, не понимаете, что Любочке некогда? Что она вообще-то еще и работает? И дома работает по вечерам. Я же вижу!

Ольга: Молодец Сашуня!

Люба: Да не то слово. Бросилась на мою защиту, как тигрица. Надо с ней завтра погулять сходить, в рынок, как она говорит. А то я вчера с этим свиданием поздно вернулась, не успела погулять с ней. Только ужин да посуду помыть.

Ольга: Да я тоже ничего не успеваю. Откуда люди время берут? У меня на работе завал, а я тут еще халтуру взяла. И зачем-то влезла на сайт знакомств. Как мне начали писать всякие сумасшедшие! Я теперь, вместо того чтобы работать, сижу и ржу. Один назвал майской розой. Он даже не понимает, что он говорит! Но удовольствия – масса. И сразу, знаешь, самооценка повышается.

Люба: Сайты знакомств – хорошее дело )))) я бы тоже влезла, но неровен час, Вовка в мой компьютер залезет и историю посмотрит. Запаролить, что ли, комп? И пуститься во все тяжкие.

Ольга: Давай. Будем вместе на свидания ходить. "Две привлекательные дамы среднего возраста без в/п хотят познакомиться с двумя приличными обеспеченными мужчинами. Групповой секс не предлагать".

Люба: Ну это почему же? Может, надо попробовать хоть раз в жизни?

Ольга: Тьфу на тебя )))) какой групповой секс? У тебя он и так скоро будет групповой – с Вованом и с Никитой. Только разнесенный немного во времени.

Люба: Лучше не говори. Я ведь вчера пришла, вся такая на воздусях, хоть и с сумками, и Вовка ведь до меня докопался. И не пил ничего. Как будто чувствует, зараза, что я налево пошла. Как они это понимают, а?

Ольга: Из воздуха ловят. Или это феромоны. Я не знаю. Мой бывший, как только я налево начинала смотреть, сразу чувствовал. Говорят, что женская интуиция – это вещь, так ничего подобного! Я до сих пор помню, как в глубокой юности я собралась изменить своему Сергею. Решила – надо что-то менять. А то знаешь, как бывает – кажется, вся жизнь уже определена на двадцать лет вперед, все расписано и ничего не изменить. А такое знание совершенно ужасно. Кажется, что скована по рукам и ногам, и такая безнадега. Пригласила приятеля – он давно ко мне подкатывал. Симпатичный, неглупый. Чаю попили, он приставать ко мне начал. Уже блузку почти расстегнул – и тут звонок в дверь. Сергей пришел. Хотя мы с ним и не договаривались. Почувствовал. Понятно, что блузку я застегнуть успела, а этот мой красавец рубашку в штаны заправил, слава богу. Успели. Типа сидим на кухне, чай пьем. Но вот как Сергей узнал – не представляю.

Люба: Ну вот и мой так же. Чувствует. Ведет себя прилично, к Ленке не пристает, что все не так. Тишь, гладь, божья благодать. Я прям виноватой себя чувствую. Хотя вроде пока и не с чего – не из-за чашки же кофе чувствовать себя виноватой?

Ольга: Нет )))) чтобы виноватиться, надо значительно больше. Но я думаю, у тебя скоро появится повод.

Люба: Тьфу-тьфу-тьфу ))))

***

Вчера было очередное свидание. Мы встретились, выпили кофе и пошли гулять. Дома я сказала, что у меня аврал на работе, проверка из Центральной – ох уж эти проверки! – и раньше восьми я никак прийти не могу. Оставила Сашуне еды, Ленке дала инструкции, что делать, и помчалась.

Мы были в каком-то странном кафе – абажуры, индийский стиль, кофе с кардамоном, никого, мы сидели и целовались. Так странно целоваться в таком возрасте. Ха. Какой там возраст. Но мне в юности все женщины старше двадцати казались глубокими старухами. Ну хорошо, старше двадцати пяти. Я помню нашу учительницу русского языка. Ей было тридцать пять, о чем мы внезапно узнали и долго перешептывались по углам. У нее было старое морщинистое лицо и такие же руки. А потом она однажды пришла в красивом платье. И вдруг оказалось, что у нее нежная и красивая кожа, а руки – выше кистей – белые, красивые и молодые. И вдруг стало понятно, что она может заниматься сексом, и вовсе не старая старуха с идиотскими домашними заданиями, как мы думали, а молодая женщина. Когда я смотрю в зеркало, я вспоминаю про нее. Я вижу свои морщины, гусиные лапки, натянувшуюся кожу под подбородком – две тонкие напряженные струны, и думаю – как же в таком возрасте можно целоваться? А оказывается, отлично можно. Как будто не прошло двадцать… Ну хорошо, десять лет с тех пор, как я целовалась с кем-то в последний раз. Муж не считается. Мужья, как пишет одна известная блоггерша, вовсе не для этого. А чтоб было кому очередь держать, пока ты в туалет отлучился.

Сколько угодно я могу гнать на Вовку, говорить, что он мерзавец, негодяй и алкаш, но он пока еще ни разу меня не подвел. Или подвел, а я забыла? Или скажем так. Если, конечно, я прошу его не пить перед приходом родственников, или когда мы идем в гости к моей маме, то он, конечно, пьет. Я не знаю, какой механизм тут работает. Видимо, лучше ни о чем не просить. Просьба вызывает чувство противоречия и желание нажраться. Такое же, как когда он видит свою мамочку. Впрочем, когда я ее вижу, желание нажраться возникает даже у меня, при всей моей любви к человечеству и свекрови в частности.

Но я отвлеклась от поцелуев. Говорю же – два мира, два детства. Дом и быт и любовник с поцелуями. Ой. Не любовник. Пока еще не любовник.

***

(расшифровка аудиозаписи)

Привет, Любка!

Кажется, мы уже скоро вернемся. Я не помню, на какое число Иваныч купил билеты. Избавлю тебя от Сашуни. Представляю себе, как она тебя достала за это время. Но пока у нас в планах съездить в Берлин и в Дрезден. От Машеньки Дрезден совсем рядом, сорок минут на электричке. Или час. А от Дрездена и до Берлина рукой подать. Очень хочется съездить.

А пока мы в Теплицах. Ходили в лазни, принимали минеральные ванны. Там есть шикарные Императорские лазни, настоящий дворец. Оказывается, чтобы принять термальную ванну, надо вначале записаться. И нас записали на четыре часа. И мы с Иванычем пошли. Причем когда мы пришли, я сказала сестричке, что я плохо вижу и мне нужно сопровождение. И сестричка, ты представляешь? – не моргнув глазом, сопроводила меня в эту самую лазню, то есть термалку, то есть ванну. А ванна была утоплена в пол, а еще сестричка надела на меня резиновый ошейник, чтобы я не утонула.

Ванна широкая и длинная, но неглубокая. Там две ступеньки под водой. Я там плескалась 20 минут, пыталась ощутить лечебный эффект. Воду я попробовала на вкус. Вкуса не было. Лечебного эффекта тоже. Но вот ощущение значимости происходящего!

Когда время закончилось, милая сестричка явилась снова. Она накинула на меня огроменную простыню и поволокла к кушетке. Но там не было моей одежды! Я в панике решила, что ошиблась в параметрах ванной комнаты, рванула дальше… И чуть не вылетела в коридор с голой жопой. Как мы ржали с этой чешкой! Оказывается, она должна была уложить меня на кушетку, предварительно закутав меня в одеяло.

Что тебе сказать? Думаю, что если принимать такие ванны в течение десяти лет, то есть шанс, что ухудшения не будет. Все остальное можно купить и у нас и, может быть, дешевле. Жемчужные ванны, иглоукалывание, массаж горячими камнями и травяными мешочками, тайский массаж и прочие соляные пещеры. О, как я все это хочу! Приеду – мы с тобой обязательно сходим куда-нибудь. На массаж. Да, это очередной мой план, не удивляйся и не возражай. Еще я хочу сделать ногти. Маникюр типа «зашибись». И тебе домашнее задание – подумай, где мы его можем сделать. Очень хочу! У меня никогда не было маникюра.

Целую.

Пиши.

***

Я приехала домой. Дома были мама и тетя Клавдя. Мы встретились с Николаем, а потом приехал Иннокентий. И мы с Николаем уже не встречались, только по телефону общались.

И я сказала Иннокентию: "Будем разводиться". А Иннокентий бутылку вина поставил, все для ужина приготовил. Но я с ним сидеть не стала, убежала на улицу. Он за мной гонится, я вприскочь. Вошла в милицию. В милиции объяснила все, рассказала, что такие дела. Он туда не зашел. И я убежала к Коле в часть. Про дырку в заборе я помнила.

Потом подала заявление на развод.

Через какое-то время нас развели.

Суд был. На суд пришли его сестры. Они говорили, что он хороший, а я все вру. Они со мной даже разговаривать перестали, а ведь дружили раньше, общались. Марту спросили, хотя она уже взрослая была: "Как ваш папа?" – "А папа пьет водку," – она ответила. А я говорю: "Он изменяет мне, ведет себя плохо, пьет. Денег приносит мало, гуляет с другими женщинами". И нас развели.

Я вышла замуж за Николая, фамилию поменяла. Такие дела.

Квартиру разменяли. Иннокентию комнату, а мы с мамой, Колей и Мартой все вместе поехали в трехкомнатную.

Иннокентия я потом больше и не видела. Только от Марты узнала, что он умер. Ей сестра его, наверное, сказала.

***

Новое сообщение от Никита

Мне хочется тебя увидеть и прекоснуться к твоему лицу и прошиптать на ушко как сильно я тебя люблю! Я скучаю по тебе и хочу увидеть снова!

Я тоже скучаю. Ничего, скоро увидимся.

Мы же после завтра встречаемся?

Да. Не могу дождаться, если честно.

И я.

Удалить всю цепочку сообщений?

Сообщение будет удалено.

Удалить.

***

Нежность в глазах отца я видела очень редко. Все же больше не нежность, а тревогу и беспокойство. Помню, мне было года четыре, мы отдыхали в Литве, и я попыталась съесть поганки. Кто-то из соседей чистил грибы, а поганки выбросил. Но я же была умная девочка, и я поняла, что это грибы, а раз грибы – значит, их едят, и начала есть. Отец увидел – лицо его вдруг стало бледным, это я помню до сих пор. Он схватил меня на руки, затряс и стал выяснять, сколько грибов я съела или не съела. Испугалась я ужасно – не понимала, что с ним вдруг случилось. Зарыдала, заревела, сказала, что не ела ни одного гриба. Не успела. Он постепенно опомнился, перестал меня трясти, и пошел выпил водки. Вокруг бегали мама и бабушка, кричали – как же закуска, подожди до ужина, но он налил себе стопку и выпил. Про грибы им ничего не сказал.

А когда он спился, то я испытывала невыносимую боль. Невыразимую боль. И предала его. Я на суде, когда мама и папа делили площадь, ради понятности и удобства назвала своего отца «Иннокентий Федорович», и глупый гадкий адвокат, выступавший на маминой стороне, тут же отметил при всех, что вот, мол, насколько плох отец, если родная дочь называет его по имени-отчеству. И еще была гадкая сцена, когда мой пьяный отец угрожал маме тем, что ее убьет. Мы вызвали милицию, и мой папа загремел на пятнадцать суток. А потом был товарищеский суд. Мы пришли в какой-то «Красный уголок», где собралась толпа любопытствующих старух, мой отец, обритый наголо после пятнадцати суток, мой папа, которому было под пятьдесят, и который работал ГИПом, главным инженером проекта. Это был позор. Защищали его моя тетка, его родная сестра, его племянница, теткина дочь и ее муж. Теперь я понимаю, что они были правы. Я не знаю почему, но я чувствовала унижение, которое испытывал мой отец, когда какие-то глупые старухи срамили его и укоряли. И я, его дочь, была на стороне этих гадких старух.

Никогда мой папа не простил мне этого. И потом, когда я приезжала его навестить, и потом, когда я приезжала показать ему Любу, он принимал меня холодно. Он не простил.

***

Привет, мама!

Напиши мне, как там в Берлине и в Дрездене. Очень хочется и туда, и туда. Про Берлин мне говорили, что это чуть ли не самый прекрасный город на свете. Впрочем, мнения расходятся – кто-то от него в совершеннейшем ужасе. Мне очень интересно и очень туда хочется. Так что ты разведай – что там и как.

Сашуня передает тебе приветы. Она молодец. Мы с ней гуляем, и она рассказывает о своей жизни. Все эти истории я слышала миллион раз. Но ведь удивительно – истории слушаешь, но не слышишь. Я стараюсь запомнить хоть что-то, но забываю. Помню, что вот эту историю она мне рассказывала, но подробности ускользают из памяти. А Сашуня все помнит. То есть помнит она прошлое. А в настоящем забывает все. Пять раз с перерывом в пять минут спросила меня, какой сегодня день. Информация не удерживается. Но спроси ее – в каком платье она была в гостях у тети в 1957 году? и она ответит – в белом в горошек. Юбка расклешенная, чуть прикрывает колено. Рукава фонарик, небольшое декольте. Я, правда, не спрашивала. Но предполагаю. Детали, мелкие детали остаются у нее в голове. А потом: "Люба, дай мне это! Ну это! Ну ты знаешь, что!" Они так с дедом во Пскове разговаривали. А главное – понимали друг друга. То ли это любовь, то ли нежелание выражать и формулировать свои мысли, называть предметы. А зачем? Если тебя и так понимают?