Электронная библиотека » Кирилл Евстигнеев » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 28 мая 2014, 02:25


Автор книги: Кирилл Евстигнеев


Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Молодость, казалось, не знала усталости и перегрузок. Авторитет наш укрепился. К нам стали относиться без пренебрежения, не как к зеленым юнцам, а как к равным по умению летчикам, товарищам по оружию. Офицеры называли нас по имени или фамилии, а техники и механики не иначе как командир. Это уважительное обращение настолько вошло в нашу фронтовую жизнь, что сохранилось и по сей день, даже у людей, ушедших с армейской службы.

Взаимопонимание летчиков и техников росло. Слаженность коллектива в работе крепла. Зарождалась настоящая боевая дружба, сила которой не раз проявилась впоследствии в жарких боях, подтверждая завет боевого братства: сам погибай, а товарища выручай.


Приближалась 25-я годовщина Красной Армии. Полк уже заканчивал свою подготовку. Летчики переучились на Ла-5, выполнили по нескольку полетов на боевое применение. Мой налет, начиная с 28 декабря, составил 19 часов 29 минут. Это немного, но и немало по тем временам для летчика, имеющего достаточный опыт на других типах машин.

Среди нас была еще одна группа сержантов, прибывшая осенью из Чугуевской авиационной школы пилотов. Я сразу обратил внимание на одного крепыша невысокого роста. С густыми, нависшими на светлые глаза бровями, парень этот больше молчал, прислушивался, а когда говорил, будто тяжелым колуном рубил поленья: речь его была отрывистой, твердой и весомой. Под кажущейся нерасторопностью угадывалась порывистость. Весь его невозмутимо-спокойный облик как бы говорил: я знаю, зачем сюда пришел, и своего добьюсь. Это был Иван Кожедуб, будущий прославленный ас, трижды Герой Советского Союза.

Программу переучивания на новый самолет Иван освоил успешно. Но вдруг, нежданно-негаданно, вынужденная посадка! Обстановка создалась драматическая: растеряйся пилот, допусти малейшую ошибку, и все – катастрофа…

А дело было так. После взлета, в момент перехода самолета в набор высоты, как только летчик поставил кран уборки и выпуска шасси в положение «шасси убрано», винт внезапно перешел на малые обороты. Скорость тут же упала, машина начала зависать. Чтобы не сорваться в штопор, Кожедуб перевел ее в пологое планирование. Это единственно грамотное решение – другое здесь невозможно – идти на вынужденную посадку и производить ее не на колеса, а на фюзеляж (как говорят пилоты, на брюхо). Но куда?.. Впереди – препятствия, сугробы снега. Высота и скорость минимальны – не поманеврируешь. А земля приближается.

Во избежание лобового удара о препятствия Иван делает небольшой кренчик, затем убирает его и производит посадку прямо перед собой – по линии взлета. Ла-5, скрежеща днищем фюзеляжа, прополз по снежной целине и через несколько десятков метров остановился. Когда машину поставили на колеса, она была почти без повреждений, если не принимать во внимание неизбежность вынужденных посадок – погнутые лопасти винта.

Причину аварийной ситуации установили легко: отказал прибор, регулирующий обороты винта (в нем сломалась пружина), и тогда лопасти автоматически развернулись, винт перешел на большой шаг, обороты его упали. Такое начало полетов может вывести из душевного равновесия любого, но Кожедуб сохранил бодрый, оптимистический настрой и мужественно перенес еще одну неудачу: в первом боевом вылете – на отражение налета противника на наш аэродром и железнодорожный узел Валуйки.

Тогда гитлеровские бомбардировщики подошли к нашему аэродрому неожиданно. Вслед за сигналом, предупреждающим об их появлении, послышались отвратительный свист, завывание, затем разрывы бомб. Но это не остановило нас: летчики взлетели по одному – кто как мог – и с ходу вступили в бой. Поднялся на своем истребителе и Кожедуб. На подходе к Валуйкам он встретил девятку «юнкерсов» и, долго не размышляя, навязал им бой, но увлекся атакой и попал под вражескую очередь. Снаряды прошли за бронеспинкой сиденья – пробили верх фюзеляжа, разнесли в клочья гидробачок, повредили систему выпуска и уборки шасси.

Иван вернулся на аэродром и сумел все-таки произвести посадку.

Мы, Амелин, Тернюк и я, доложив о полете командиру, подошли к Кожедубу. Он стоял около своего самолета и с досадой смотрел на него. Куртка на летчике не по росту, с длинными рукавами. Руки согнуты в локтях, словно в каком-то движении. Казалось, он колотил кого-то, невидимого нашим глазам, поверженного.

Алеша Амелин спросил:

– Как дела, Иван?

Тот не спеша повернулся, тяжело вздохнул, подняв насупленные брови:

– Неприятности замучили – одна за другой. Смотрите, как гад врезал. – И он показал на пробоины, зияющие в фюзеляже самолета. – Но ничего, я еще жив. Я еще встречусь с ними и рассчитаюсь за все сполна: и за вынужденную, и за Шостку – за все, с чем они пришли к нам. И за это…

Короткие, энергичные движения его рук со сжатыми кулаками – напряженность человека, готового к схватке, – повторились. Немного успокоившись, Иван продолжал:

– Братцы, запомните: в бою смотри в оба! Я уже сделал этот вывод.

Кожедуб сдержал свое слово. Летчик мужал и рос в войне. Он уже был командиром эскадрильи, когда в боях за Днепр его самолет загорелся от вражеского снаряда. Пламя на плоскости росло, скольжение в сторону, обратную направлению огня, не помогло. Товарищи деловито советовали по радио своему командиру:

– Уходи за Днепр, к своим – там прыгай!

Кожедуб понимал серьезность положения: покинешь самолет – попадешь в плен, продолжишь полет – смерть от взрыва. И тогда Иван бросает машину в пике, все-таки пытаясь сбить пламя с плоскости. Секунды борьбы с огнем напряженны и томительны. Кажется, проходит целая вечность. Чего только не передумает человек, находящийся под тройным огнем: зениток с земли, самолетов противника в небе да еще пожара собственной машины…

Пламя Кожедуб все-таки сбил. Однако опасность возобновления огня не миновала. Иван вышел за Днепр и, не теряя высоты, безопасной для прыжка с парашютом, под прикрытием ведомого Василия Мухина дотянул до аэродрома.

Боевой путь Ивана Никитовича поразителен: 330 боевых вылетов, 120 воздушных боев – да еще каких! Всякое случалось – и битым бывал, но врагу не уступал. Преимущество гитлеровцев – качественное ли, количественное – никогда не останавливало его. Под градом пуль и снарядов врезался он в боевые порядки фашистов, нарушал огневое взаимодействие и бил врага. Нелегко это давалось, не раз приходилось смотреть смерти в глаза, но мужество, мастерство, умение приносили желанную победу.

62 самолета противника – два авиационных полка – уничтожил наш однополчанин Иван Кожедуб!

Немецкие летчики имели большой опыт воздушных боев. В люфтваффе Геринга были матерые асы, на боевом счету которых числились многие десятки сбитых самолетов разных стран. В их состав входили отборные группы – такие, как эскадрилья «Удет», укомплектованная головорезами высочайшего класса. Схватка с ними не у каждого заканчивалась удачно. Ведь в бою противник так же, как и ты, стремится к победе. Но вопрос кто кого решают не только сила и мастерство, но и моральный дух бойца.

Как-то Иван Кожедуб возвратился с задания разгоряченный боем, возбужденный и, может быть, потому непривычно словоохотливый:

– Вот, гады, дают! Не иначе как «волки» из эскадрильи «Удет». Но мы им холку намяли – будь здоров! – Показав в сторону КП, он спросил адъютанта эскадрильи: – Как там? Ничего больше не предвидится?

Периоды кратковременного затишья сменялись каждодневными тяжелыми боями – по 6–8 боевых вылетов в день. У некоторых летчиков психологическое напряжение доходило до критического: притуплялась реакция, физическая усталость сковывала маневр, терялась точность действий. После вылета такие пилоты буквально валились с ног. Но достаточно было двух-трех дней перерыва – и силы восстанавливались, интерес к небу возрастал – молодой организм требовал активного действия.

Кожедуб в период вынужденных перерывов, казалось, изнемогал от безделья больше других. Но, не полагаясь на один только опыт, силу, везение, он готовился к боям сам и тщательно готовил к ним своих летчиков. Как бы ненароком Иван заглядывал в свой «талмуд» – пухлый блокнот, испещренный одному ему понятными пометками. В нем он находил много нужного для своих деловых бесед с подчиненными.

– Правильно построенный маневр, стремительность атаки, чтобы ошеломить противника, не дать ему ни секунды на размышление, – и удар с предельно короткой дистанции! – так определял Кожедуб основу боя.

Порой кто-либо из молодых норовил подвести к советам комэска теоретические выкладки:

– Иван Никитович, а нас в школе учили…

– Правильно учили, – перебивал Иван Никитович, зная, к чему клонит новичок, – но каждый бой – это тоже школа, и цена этой науки не поддается никакому сравнению. Безопасность полета в зоне и воздушный бой с противником – полярные понятия; в зоне тебе показывают, как надо делать правильно, а схватка учит, как поступать конкретно в данную секунду: атака чуть раньше – плохо, чуть позже – совсем гиблое дело. Воевать надо осмысленно, творчески. И в бою никогда не думать, что тебя могут сбить…

Не раз дружески спорили мы на тему: помогает ли в бою злость. Одни доказывали, что злость туманит голову, другие горячо утверждали обратное, а сами украдкой посматривали на комэска: что скажет он… Иван Никитович никогда не пытался давить своим авторитетом и не хитрил с однополчанами.

– Ребята, мне лично злость помогает, – откровенно делился он с нами. – А вот запальчивость, недооценка противника часто становится врагом. Надо хорошо изучить свои сильные и слабые стороны. Ведь каждый вкладывает в бой что-то свое, одному ему присущее.

Молчун Иван Кожедуб преображался до неузнаваемости, когда вопрос касался боя, полетов…

Но я возвращаюсь к февралю 43-го. Двадцать пятую годовщину Красной Армии полк провел в подготовке к перелету. В конце этого праздничного дня состоялись комсомольское и партийное собрания о задачах при перебазировании на новый аэродром. Погода стояла хорошая, и утром мы вылетели к линии фронта.

Летели эскадрильями. По пути дозаправились, а к концу дня были уже в Борисоглебске. В этом городе чувствовалось, что война близко: сюда пилоты прибывали с фронта на переформирование, получали самолеты и возвращались. Аэродром был трассовый. Здесь мы впервые встретились с таким огромным количеством боевых машин и экипажей. Свободных мест в казармах не было, и мы расквартировались в избах местных жителей. Семь человек из первой эскадрильи во главе с ее командиром Василием Игнатовым поселились у Анны Петровны Боковой.

Хозяйка наша, пожилая приветливая женщина, жила с двумя дочками Зоей и Галей и сыном Юрой. Петровна приняла нас радушно, а Виктора Гришина – как родного сына. Оказалось, что она знала его раньше: после окончания Борисоглебской летной школы он работал здесь инструктором. В быту семьи чувствовалась скудость военных лет, но гостеприимство было привычным, русским. Пока мы осваивались в чисто прибранных комнатах, Анна Петровна расставила на столе картошку в мундире, соленую капусту, огурцы.

– Милости прошу, – приветливо пригласила она, – чем богаты, тем и рады: хлеба нет, не обессудьте. Будь он проклят, этот Гитлер… Как, было, хорошо зажили, так нет же, надо эту проклятую войну начать! Скорее бы уж прогнали его с нашей земли…

От ужина мы не отказались, не стали обижать хозяйку. А потом решили постоянно питаться здесь, получая в столовой положенное довольствие.

Однажды Петровна пришла с работы, а старшая дочь в слезах. Мать спрашивает:

– Что случилось?

Дочка еще громче плачет. Оказалось, хлебные карточки потеряла.

– Как же так… – растерялась наша хозяйка. – Боже мой, горе-то какое… Зоя, как же будем жить?..

Заметив нас, она застеснялась.

– Ладно, не реви. Картошка у нас есть – перебьемся как-нибудь, да и по карточкам получать-то оставалось всего недельку. Вытри слезы. В избе столько женихов, а ты плачешь.

Зоины всхлипывания утихли. Все успокоились, и Юрий Любенюк просто и буднично сказал:

– О карточках, Петровна, не кручиньтесь, обойдемся. Стол у нас, как и был, общий.

Пройдут годы, десятилетия. Война будет уже историей, но навсегда останутся в наших сердцах слезы женщины, которые не выветрит время…

Как-то вечером пошли мы с Шабановым за ужином. По дороге встретили Пантелеева и Мубаракшина. Они, посмотрев на наши эмалированные ведра и вещмешок, неожиданно предложили:

– Вот что, продовольственники, есть предложение зайти в казарму к фронтовикам. Возражений нет?

В казарме было накурено – хоть топор вешай. За одним столом, окутанным плотной пеленой табачного дыма, рубились в «козла», за другим – тоже в сизоватом облаке – просматривались полетные карты. Кто-то играл на гитаре и тихо пел: «Мне в холодной землянке тепло…»

Вдруг слышим откуда-то сверху почти забытый голос:

– Братцы… бирмчане!

Как по команде, повернув головы, мы увидели полноватого летчика в синем комбинезоне и узнали… Николая Федоровича Пушкарева.

– Пантелеев! Шабанов! Мубаракшин! И ты, Евстигнеев?! Сколько же вас здесь?..

Оказывается, начальник школы сразу заметил нас. Обнимает каждого, радуется до слез.

– Молодцы, орлы! Как же вам удалось выпорхнуть из бирмского гнезда?.. Однако пора в столовую, там и поговорим…

По дороге на ужин Николай Федорович в шутливом тоне рассказывал о себе:

– Для истребителя, братцы, я уже староват. Кабина тесна стала, но кроме летного дела ничего не признаю. Воевал под Сталинградом. Завтра с полком легких ночных бомбардировщиков снова ухожу на фронт. Самолеты у нас в полку, конечно, не «лавочкины». Повоюю на них, а в перспективе – Пе-2.

Ужин прошел за теплой, дружеской беседой, за воспоминаниями о нашей школе и закончился взаимным обещанием драться за Родину, не жалея жизни. Утром бывший начальник школы вылетел на фронт. Забегая вперед, скажу: войну он закончил в звании полковника – заместителем командира бомбардировочной дивизии.

Вскоре взяли курс на фронтовой аэродром и мы. Летели поэскадрильно, впереди каждой шел лидер – бомбардировщик Пе-2. Нашу группу должен был возглавлять командир полка Солдатенко, но из-за незначительной неисправности в самолете отстал от своих, а к нам пристроился Иван Кожедуб.

Прошло минут пятнадцать. Я заметил, что от маршрута мы уклоняемся влево, и, предчувствуя неприятность, передал комэску Игнатову:

– Командир, не туда идем… Он знал об ошибке и ответил:

– Вижу. «Пешка», мы уклонились влево!

С Пе-2 не ответили. Тогда Игнатов доложил командиру полка:

– Лидер заблудился, на запросы не отвечает. Разрешите идти самостоятельно.

Кожедуб, поняв, что его принимают за Солдатенко, уточнил:

– Командир прилетит позже. На его самолете я, Кожедуб.

Летчики поняли тревожную обстановку. Интервалы и дистанции в строю резко увеличились: каждый достал полетную карту и искал местонахождение.

– Приготовиться к развороту вправо. Любенюку выйти вперед к лидеру: заставить его следовать за группой! – приказал Игнатов.

Юрий вышел вперед, покачал машину с крыла на крыло, что означало: «следовать за нами»… Но лидер шел прежним курсом.

Я начал раздражаться:

– Командир, для начала трассу перед носом. Не послушается – ударим!

– Так и сделаем. Куда он нас ведет?.. – возмутился и мой ведущий.

Трасса длинной очередью из пушек прошла впереди Пе-2. Бомбардировщик шарахнулся в сторону: вошел то ли в мелкий вираж, то ли в разворот. Связь с ним сразу же восстановилась, но была очень слабой, поэтому мы не без труда поняли: лидер предлагал произвести посадку в районе Бутурлиновки. Там есть линейный ориентир – узкоколейка, речушка Осередь и знаменитая дубрава – Шипов лес. Но Бутурлиновка расположена почти в самом начале маршрута, точнее – на траверсе его – с оставшимся запасом горючего не добраться, а запасных аэродромов поблизости нет. Куда же садиться? В поле? Там можно погубить тринадцать машин – первокласснейших истребителей…

Комэск Игнатов вышел вперед и, покачав с крыла на крыло, дал команду:

– Всем следовать за мной. Идем на Россошь. До этого полевого аэродрома было километров сорок, и через несколько минут мы уже находились над ним. Около ангаров стояли немецкие самолеты с отвратительными черными крестами. Любенюк приказал:

– Евстигнеев, пройди на малой высоте, проверь годность полосы к посадке.

Я снизился, пролетел над полосой, ровной, слегка запорошенной снегом. Выпустив шасси, передал командиру:

– Сажусь. Ждите доклада.

После приземления я быстро подрулил к ангару, у которого стоял военный.

На вопрос, что за самолеты, он ответил:

– Трофейные, немецкие.

Не успел я доложить по радио, что полоса хорошая, как под углом к взлетно-посадочной полосе с выпущенным шасси начал снижаться самолет, за ним другой, третий… Это приземлялись ведомые, у которых горючее уже кончалось.

Пе-2 сел последним, и мы тотчас собрались около него, но экипаж не спешил покидать кабину. Подошел командир эскадрильи, посмотрел на нас и понял, что нашему лидеру несдобровать.

– Вот что, друзья, мы все виноваты. Нечего валить вину на него! – комэск кивнул в сторону «петлякова».

Из бомбардировщика вышел командир экипажа и сбивчиво попытался доложить о случившемся.

– Заплутался я, – сорвав с головы шлемофон, он бросил его на землю, – а тут еще радио отказало. И вот…

Бог ты мой, каков же был наш лидер! Мы сами молодые, но перед командиром стоял совсем еще мальчишка. Мягкие русые волосы его взмокли от пережитого, на глаза навернулись слезы. Игнатов посмотрел на юного летчика и нарочито грубо сказал:

– Подними шлемофон да утри нос. Тоже мне, лидер!.. – И добавил уже мягче: – Знаешь, где мы сели?

– Теперь знаю…

– Горючего хватит на полет?

– Этого добра у меня хватит туда и обратно, – повеселел пилот.

– Тогда готовься. У нас горючего нет. На твоем самолете и полетим. Вы, Юрий Михайлович, – повернулся комэск к Любенюку, – рассредоточьте самолеты. Замаскируйте их и организуйте охрану. Завтра вернусь на По-2 с продуктами. Бортпайки расходуйте по своему усмотрению.

По-2 прилетел на четвертый день. Во второй его кабине находился механик Юрий Кулик с лампой для подогрева моторов, по бокам фюзеляжа – баллон со сжатым воздухом и замороженная туша освежеванного барана. Последнее, как выяснилось, подарок командира Пе-2, напоминание о том, как мы заблудились.

Кулик тут же сообщил:

– Бензозаправщик с горючим вышел. Командир прилетит завтра. Летчики двух эскадрилий полка уже участвуют в боях.

Последнее известие – как наказание: товарищи дерутся, а мы здесь разделываем баранью тушу. На вопрос, почему так долго не прилетал По-2, Кулик рассказал все подробности…

– Мы вылетели на следующее утро после приземления Игнатова с лидером. Но нас атаковала пара Me-109. Дело было над лесом, высота метров пятьдесят. Фашисты торопились нас расстрелять, раза три-четыре открывали огонь, но всякий раз удавалось уйти из-под его трасс. Немцы не отставали, и тогда нам пришлось сесть на опушке леса, рядом с полем. Так «мессеры» потеряли нас из виду.

Сами-то мы невредимы, но одна стойка шасси не выдержала. Повреждение незначительное, однако ремонт подручным инструментом и подготовка площадки для взлета заняли около полутора суток. После такого доморощенного ремонта на самолете с шасси, привязанным веревками и скрепленным палками, летчик все-таки взлетел.

Прошли еще сутки, и появился наш бензозаправщик, а чуть позже прибыл и командир эскадрильи.

17 марта мы благополучно приземлились на фронтовой аэродром Уразово. Долгий путь к передовой завершен. Предстояло главное – сражаться с фашистами. Это будет очень трудно. Я знал. И потому, еще не встретившись с врагом, настраивал себя на нужную волну: легких побед не бывает, война идет почти два года, конца ей не видно, готовься ко всем превратностям фронтового лихолетья.

Этот боевой настрой, без излишней переоценки сил и возможностей, но пронизанный несокрушимой верой дождаться Дня Победы, я пронес до последнего своего воздушного боя.

Полк в боях

Командный пункт нашей части находился на окраине аэродрома в обычной фронтовой землянке. Встретил нас здесь заместитель командира полка по политической части майор НА. Мельников:

– Поздравляю вас, мои боевые друзья, с прибытием на фронт! Вы рвались к настоящему делу, и вот наконец ваше желание осуществилось. Садитесь, располагайтесь. Побеседуем с вами.

Разговор пошел о работе полка. Замполит только что прилетел из района боевых действий.

– Нагрузка на летчиков двух эскадрилий была огромной – с рассвета до темноты они находились в воздухе, дрались с противником. А превосходство его довольно ощутимо, удары бомбардировочной авиации наши наземные войска испытывают постоянно.

Шабанов, не удержавшись, спросил:

– А когда в бой, комиссар?..

– Закисать на аэродроме не придется. Ознакомитесь с районом боевых действий – и пойдете на боевое задание. – Николай Андреевич мягко улыбнулся, его озабоченные глаза посветлели. – Открыл счет сбитых фашистских стервятников лейтенант Гладких, а младший лейтенант Михаил Пахомов за эти дни уничтожил три вражеские машины! Одна – на счету Мубаракшина.

– Да, пока мы торчали в Россоши, ребята сбивали фашистов, – огорченно подытожил Пантелеев.

– Работы хватит и вам, – пообещал замполит и продолжал: – Полку с основными силами приказано оставаться в Уразово и вести боевые действия отсюда, а передовая команда будет находиться в Великом Бурлуке. 16 марта наши войска оставили Харьков. Горько сознавать, но должен вам сообщить, что в бою под Харьковом пал смертью храбрых командир эскадрильи лейтенант Михаил Гладких… Деритесь, ребята, так, чтобы жизнь каждого из вас дорого обходилась противнику.

Замполит дал указание ознакомиться с обстановкой, изучить расположение линии фронта и завтра быть готовыми идти в бой.

Нас взволновало сообщение Мельникова: Харьков опять оставлен.

«Да что же это такое, что за сила у врага? – думал я. – Гибель Гладких – это серьезная потеря. Он второй человек – после командира полка – с боевым опытом. Фрица на ура, видимо, не возьмешь. Нужны еще и мастерство, умение… А что делать, если его не имеешь? Ответ один: учиться в боях, другого выхода нет».


19 марта я должен был выполнить свой первый боевой вылет. К этому времени летчики полка возвратились в Уразово, но в живых уже не было Мочалова, Пахомова, Мубаракшина…

И вот наша эскадрилья идет на первое боевое задание. Я в паре с Любенюком. И сразу же такая неприятность: не убирается шасси!

Игнатов запрашивает по радио:

– Кто не убрал шасси?

Докладываю, что это на моей машине. Командир эскадрильи приказывает:

– Идите на точку.

Но возвращаться мне очень не хочется…

– Разрешите идти с выпущенным?

В моих наушниках металлический треск и гневный приказ командира:

– Евстигнеев, немедленно домой! Упавшим голосом докладываю:

– Вас понял… Выполняю…

Я знаю, что Игнатов прав, что лететь с выпущенной стойкой шасси нельзя: чуть побольше скорость – и ее щиток сорвет встречным потоком воздуха… А скорость будет высокой, если даже и не произойдет встречи с истребителями или бомбардировщиками противника.

«Это же надо, – думаю я удрученно, – первый боевой вылет, и такое невезение…»

После посадки сразу же бегу на КП полка:

– Товарищ командир, машина неисправна. Дайте какую-нибудь. Я догоню группу!

– Успокойтесь, Евстигнеев. Эскадрилью вы уже не догоните. Понимаю ваше состояние и приветствую желание быть с товарищами там. – Солдатенко неопределенно махнул рукой на запад и вверх. – А сейчас идите и займитесь вместе с механиком устранением неисправности на самолете.

– Товарищ командир, там же эскадрилья…

– Она справится с задачей, – не дослушал меня командир. – Выполняйте приказание. О результатах работы доложите мне.

Техники уже поставили машину на козелки – она приподнята так, что колеса шасси не касаются земли. Я сажусь в кабину, запускаю мотор, ставлю кран на уборку – стойка не убирается. Техники находят неисправность, и Ла-5 после дозаправки горючим готов к полету. Я снова бегу на КП и прошу разрешения на вылет, чтобы проверить работу механизма шасси в воздухе.

Командир полка внимательно посмотрел на меня:

– Как только эскадрилья вернется с задания, выполните полет по кругу. И следите за воздухом: в районе аэродрома часто появляются «сто девятые», гляди, чтоб не склевали: на новичков у них глаз особенно наметанный…

Группа вернулась без потерь. Встречи с противником не произошло. Но ребята возбуждены, в приподнятом настроении, с блестящими от восторга глазами – впечатлениям и рассказам нет конца.

Мне было тоскливо. Пусть мои товарищи и не вели воздушный бой, но это же первое боевое задание, где все могло быть, все могло случиться…

Бирмчане – Пантелеев и Шабанов, – стараясь успокоить меня, говорят, что ничего особенного они не видели – простой, обыденный полет. Но я ожесточен на неудачу и безутешен.

Странная это штука – самолюбие. Оно чаще всего ослепляет наш разум, но иногда и помогает совершить невозможное. Помню, я в детстве поспорил, что переплыву озеро, расположенное недалеко от нашей деревни. Озеро – не река: что ширина, что длина – почти одинаковы. И что же? Поплыл и чуть было не утонул: выбился из сил, а позвать на помощь стыдно – вот это самое самолюбие мешало. Спасло меня просто чудо – в бессознательном состоянии выбрался на мелководье.

Наверное, тогда, в детстве, я интуитивно понял: для достижения цели можно рисковать жизнью, но рисковать данным словом – невозможно, его надо уметь сдержать…

Часа через два наше звено снова в воздухе. Летим на разведку войск противника в район Харькова. Любенюк и я наблюдаем за землей, Гривков с Бабановым – за воздухом. Высота небольшая – 800– 1000 метров, большая и не нужна.

Под нами железная дорога, что идет от Купянска на Белгород. Переход линии фронта обозначается разрывами зенитных снарядов – они как огромные шапки из синевато-черного дыма: спереди, сзади, в просвете между нашей и гривковской парой.

Ого, думаю, вот так «мертвая полоса». Одно дело – на карте, а другое – в воздухе… Интересно и жутковато от такой встречи.

Любенюк выполняет противозенитный маневр – то снижается, то набирает высоту, не меняя общего направления полета: делает отвороты, то увеличивая, то уменьшая скорость. Я держусь метрах в пятидесяти от ведущего, чтобы удобнее было маневрировать и следить за землей.

Он изредка смотрит на меня, одобрительно кивая головой, и передает по радио:

– Правильно. Так держать. Следи за землей.

В направлении Белгорода я вижу большое скопление фашистских войск на дороге. С высоты кажется, что вся эта бесконечная лента людей остановилась в раздумье: двигаться дальше или стоять на месте.

Но нет, она движется, эта зеленоватая лента, ползет… Пытаюсь сосчитать количество квадратных коробочек – танков, чуть подлиннее и поуже – коробочки-автомашины, а коробочки с хоботками – артиллерия. Между этими, словно игрушечными, машинками – люди, маленькие, серые-серые. И только трава да деревья ярко-зеленые, праздничные. Это веселый наряд весны. Ей нет дела до войны: пришла пора – она наряжается, сначала во все зеленое, блестящее от дождя, потом надевает поверх белую накидку – фату.

Не получается у меня что-то с подсчетом вражеской техники… Странно, но нас никто не атакует, не обстреливает. И мне уже не верится, что это мой первый боевой вылет. Я знаю, наша задача – не уничтожение живой силы и техники, не воздушный бой, наша цель – разведка. Однако ведь разведали… И я запрашиваю Любенюка:

– Командир, может, напомним немцу, кто мы и зачем здесь появились?

– Кто мы, они знают. А зачем – знать не должны.

– Понятно. Но что за вылет без огня?.. – настаиваю я.

– Нет дыма без огня, – слышится в наушниках убежденный голос, – а он нам сейчас во вред…

Эх, как хотелось схватиться с врагом! Но мы разворачиваемся на сто восемьдесят градусов – и домой. И пока на компасе моего самолета стрелка плавно ходит по шкале с курсом на восток – вплоть до самого аэродрома, – меня не покидает чувство неудовлетворенности и стыда: воздушный боец возвращается с полным боевым комплектом…

На земле начальник штаба полка, внимательно выслушав доклад Любенюка, отмечает на карте данные разведки, заслушивает каждого летчика отдельно, затем собирает всех вместе и начинает сопоставлять данные. Чувствуется, результатами разведки он недоволен. Отрывисто и резко звучит подведение ИТОГОВ:

– Нет района сосредоточения войск; по движению колонн нет времени; нет точного места нахождения головы и хвоста колонны в момент обнаружения… Произвести доразведку. Думаю – парой…

Мы с удивлением смотрели на начальника штаба, и, когда он отъехал, я не удержался от «комментария»:

– Ничего себе! На всю карту наковыряли данных, а он – «произвести доразведку»: время – хвост – голова…

Любенюк пояснил:

– По длине колонны он определяет, что за подразделение движется: рота, батальон или полк, а по времени рассчитывает, где их надо ожидать. Так по району сосредоточения можно судить о силе врага.

Вот так, оказывается. Маху мы дали! Наматывай на ус, Евстигнеев, и не возмущайся!..

– Что скажешь о зенитках противника? – прервал мои размышления Любенюк.

– Скажу одно: бьют артельно. По высоте – точно, а попасть не могут. Страшновато, конечно, лететь среди разрывов и видеть, как они по тебе лупят. Но мне кажется, что видеть лучше: по разрывам можно предугадать дальнейшие намерения противника в стрельбе и соответственно применить какой-либо маневр.

– Откровенно и разумно толкуешь. А сейчас, – сказал командир, обращаясь к летчикам звена, – проверьте готовность машин и немного отдохните. Вылет, полагаю, не минует нас, и в нем, может быть, придется драться, а вы устали.

Через несколько минут Любенюк пришел с КП:

– Летим парой, Кирилл. Я слежу за землей, а ты – за воздухом. При встрече с противником в бой не ввязываться! Наша задача – вернуться с разведданными. Полет по тому же маршруту. Скорость повышенная. Парой легче увильнуть от зенитного огня, уйти из-под атаки противника.

И вот под нами уже знакомые места. Противник на дорогах стелется сплошной лентой. Уточняем места расположения вражеских войск. В воздухе по-прежнему никого нет, но я беспрестанно кручу головой: а вдруг фашисты вот-вот появятся – внезапность атаки губительна.

Где-то вдали блеснули на солнце точки самолетов – наших ли, немецких, не знаю, я их больше не обнаружил, сколько ни всматривался.

И мне впервые пришла в голову немудреная мысль: а ведь привыкнешь к войне, как привыкаешь ко всему жестокому, но необходимому – вот и тяжелое нервное напряжение первого вылета исчезло…

Мы подходим к своему аэродрому, слышу голос ведущего:

– Порядок. Упрека не будет.

Яков Евсеевич, начштаба, выслушав наш доклад, повеселел:

– Молодцы! Добыли то, что требовалось. И даже больше. Но имейте в виду… Это самое… Чтоб полет с доразведкой был у нас последним. Отдыхайте!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации