Текст книги "Бункер разбитых сердец"

Ему хотелось показать Анне, что не просто так просиживает портки на службе. Он теперь ох какой наблюдательный!

– Так для Лидии Васильевны и для Николеньки. Если они захотят к нам присоединиться. Вы не возражаете против их компании, Аркадий Валерианович?

– А кто таков Николенька?

– Брат мой. Он сейчас читает Байрона. Но вскоре, возможно, появится тут. А вам нравится Байрон?

– Не знаю, как насчет вашего Баройна, – исковеркал он неизвестную ему фамилию, – но вот почему ж тогда ваш братец Николай вам по огороду не помогает?

– Но… сие невозможно. Разве вы не знаете?.. Он же не ходит. Болен он. Еще в детстве, когда ему всего пять лет было, упал с качелей и повредил позвоночник. Вы не помните его? – почти обиженно спросила Анна, подставляя чашку Аркадия под краник самовара, но тут же, поставив ее перед ним, окликнула тетку: – Лидия Васильевна, вы чаю не желаете?

Та отрицательно качнула головой, продолжая прополку. Самохваленко не помнил никакого инвалида Николеньку. Да и откуда? Если тот и выйти-то из дома не мог. И решил сменить тему:

– А отец ваш что, в школе сейчас?

– Да. Он там целыми днями пропадает. Столько надо успеть. И откуда только силы у человека берутся? Маменька за него очень переживает. У него ведь тоже здоровье слабое. Сердце шалит, – с явным удовольствием заговорила Анна про своего отца.

– И где ж она сейчас? – поинтересовался Самохваленко.

– Кто? – в свою очередь не поняла девушка.

– Ваша маменька.

– А, так она в город поехала. Чаю купить и сахара. Ой, а вы не хотите меда? Сахару ведь нет. Папу угостила одна женщина. Ее сын у него учится. А они пчеловодством занимаются. Как это я забыла подать? – И Анна встала, собираясь пойти за медом.

Самохваленко не стал ее удерживать. Он нуждался во времени побыть одному. Поскольку в присутствии этой очаровательной девушки он напрочь забывал о цели своего визита. Анна вышла с террасы, и он, машинально отглотнув остывшего чаю, стал лихорадочно соображать, что сейчас должен предпринять. Что вообще получилось? Он сидит тут, можно сказать, в гостях. То есть позволил сделать из себя гостя, а не уполномоченного вершить важные государственные дела. Как это могло случиться? Ведь даже «наган» достал! Вот как был решительно настроен. И что теперь? Как выпутываться из сложившейся ситуации? Каков же он идиот, что дал так себя охмурить. Нет, определенно надо с этим кончать. Вот сейчас она придет, и он расскажет… нет! Объявит о цели своего визита. И в самой строгой форме. Послышались шаги Анны. Или… Или подождать, когда спросит сама, зачем он тут? Пожалуй, что так…

– Вот, посмотрите, Аркадий, – выставила она вперед изящную тонкую ручку, в которой держала небольшую баночку с медом, повязанную сверху льняной тряпицей, – как он прозрачен! Как янтарь. Еще не успел засахариться.

Продолжая стоять напротив так близко, что Самохваленко уловил исходящий от нее аромат девичьей свежести, Анна сняла тряпицу и поднесла баночку прямо к его носу.

– Вдохните, Аркадий. Какой чудный запах! Кажется, тут собраны все цветы наших полей. Чувствуете?

Самохваленко, как завороженный, втянул воздух носом. Но по-прежнему его продолжал будоражить отнюдь не мед.

– Ну? Оценили? – словно издеваясь, не отставала Анна.

– Да. Вкусно пахнет, – шепнул Аркадий, отворачиваясь в сторону, поскольку уже еле сдерживал свои тайные желания. Хорош же он будет, если из представителя власти сейчас превратится в насильника.

– Так угощайтесь.

Анна поставила перед ним баночку, пододвинула розетку, наверное, подсказывая тем самым, что мед надо есть из нее, и снова села напротив, теперь уже молча глядя на него и слегка улыбаясь. Вот! Вот и настал момент отодвинуть от себя эту дурацкую банку и заявить о своем намерении заставить их сдать в пользу государства припрятанные ценности.

* * *

Казалось, Даша сейчас расплачется. Но что ее так огорчило? То, что Родин должен уже сегодня уехать? Или то, что он не желает видеться с Галиной? Возможно, дочь лелеяла надежды, что они смогут помириться.

Другой вариант – переживает именно о своем положении. Нет, вот как тут разобраться в этих сумбурных девичьих мыслях? А напрямую она говорить не желает. Постоянно увиливает.

– Послушай, Дарья, – решил сменить тактику Михаил, заговорив строгим тоном, – я прекрасно вижу, что ты пытаешься со мной хитрить. Вот только не пойму зачем? Я, честно сказать, ваших женских примочек никогда не понимал. Да и вникать в них даже не хочу. Ты давай просто выложи мне конкретные вещи, которые тебя волнуют, и мы попробуем в них разобраться. Если я в состоянии решить хоть какие-то из твоих проблем, то можешь на меня рассчитывать. Я все сказал. Теперь внимательно тебя слушаю.

Дарья явно была удивлена такой резкой переменой в его настроении. Она поняла, что и впрямь переборщила, пытаясь манипулировать отцом. Не из тех он людей, что пойдут у кого-то на поводу, если сами не захотят. И это очень похоже на нее саму. И неудивительно. Все-таки родная кровь. Но все же у нее была своя цель. И как-никак к ней надо добраться. Возможно, следует и ей сменить тактику?

– Ну, хорошо, – шмыгнула она носом, давая понять отцу, что с намечавшимся плачем покончено. – Мы оба знаем, что ты тут для разборок по поводу моей беременности. А если бы не это, ты бы приехал? Вот скажи честно.

– Ты опять? Даша, давай не будем ходить вокруг да около. Я просил о конкретике. И конкретно тебя спрашиваю: кто он и что ты намерена делать? – продолжая напирать, спросил Михаил и взялся за очередную сигарету.

– Это человек мужского пола. Насчет родов я еще не решила, – следуя поставленной отцом задаче, четко сформулировала она, явно гордясь своей смекалкой. – Что еще тебя интересует? Имя виновника? Так я его не назову.

– Почему?

– А зачем? Что это исправит? Ты посадишь его в тюрьму? Заставишь на мне жениться? Может быть, у тебя это и получится. А ты заставишь его меня любить? – вполне спокойно, словно заученный текст, произнесла Даша, рассматривая свои ногти. – Что ты вообще тут можешь сделать?

Михаил на некоторое время оказался в тупике, не зная, чем парировать. Дочь рассуждала абсолютно правильно. Он сделал несколько глубоких затяжек, обдумывая ответ. Чертовски напрягало то, что никогда его не касалось. Но, может быть, настал момент вникать и в такие дела? Не зря говорят: век живи, век учись. И Родин, полагаясь лишь на свое мировоззрение, а не на учения философов и психологов, совсем просто ответил дочери:

– Я могу принять любое твое решение. И исходя из этого помочь.

Услышав эти слова, Даша снова всхлипнула и, уже не сдерживая слез, бросилась к нему в объятия. Он едва успел бросить сигарету прямо в чашку с остатками кофе. И, как много лет назад, будучи совсем ребенком, она устроилась у отца на коленях, поливая его небритую щеку слезами:

– Я так люблю тебя, папочка! С-спасибо, что ты у меня есть, – всхлипывая, шептала она. – Прос-сти меня, пож-жалста.

– Ну что ты? Что ты? – гладил он ее шелковистые волосы – Успокойся. Никто ведь не умер. Наоборот, возможно, родится. Так ты решила меня сделать дедушкой? Обещаю, буду примерным дедушкой. Если, конечно, не утону в фонтане твоих слез. Ну, моя девочка не хочет утопить будущего деда?

Даша засмеялась сквозь слезы, вскочила с его колен:

– Тебе бы все шутить! – попыталась обидеться она, но улыбка предательски расплывалась на ее еще мокром от слез личике.

– Ну а чего же тут горевать? Все в твоих руках. А знаешь, откуда пошла такая поговорка? – продолжал он, как мог, утешать дочь, чувствуя, что вот если бы дали ему сейчас возможность, разорвал бы зубами того подонка.

– И откуда? – вполне заинтересованно спросила она, присаживаясь на свое место.

– Жил на свете один мудрец, – начал он рассказывать, словно сказку, – и были у него ученики. И как-то раз один из них захотел подшутить над своим учителем, решив, что умнее его. Он поймал бабочку, зажал в своих ладонях и, подойдя к учителю, спросил: «Как вы думаете, учитель, я держу мертвое или живое?» А сам, стервец, знал, если тот скажет «живое», он раздавит бабочку. Если скажет «мертвое», выпустит ее на волю. Вот тут мудрец и ответил ему: «Все в твоих руках».

– Здорово! – по-детски восхитилась Даша, округлив глаза. – И откуда ты все это знаешь?

– Бабушку в детстве слушал. И читал иногда. А ты читаешь хоть что-нибудь, кроме учебников и переписок в Интернете?

В этот момент они оба услышали, как звякнул замок входной двери.

– Ну, вот и мать пожаловала. Не выдержала. Просто картина Репина «Не ждали», – сразу преобразилась Даша, сменив только что мягкое выражение лица на ехидную маску.

* * *

И только Самохваленко хотел раскрыть рот, как Анна, будто почувствовав неладное, поднялась со скрипучего плетеного кресла и, подойдя почти вплотную, стала накладывать в розетку мед, черпая его маленькой ложечкой. Невольно или специально девушка коснулась своим плечом его головы. Аркадий отпрянул, как от ожога, дернувшись всем телом.

– Ой, простите, – шепнула Анна, почувствовав его движение. Слегка отодвинулась, но все-таки продолжила свое занятие.

Наполнив до краев розетку, как ни в чем не бывало вернулась на место и снова защебетала о какой-то ерунде. О погоде, о варенье, о каких-то фламинго. И Самохваленко никак не мог ее прервать. Было опять как-то неудобно. Незаметно для себя самого он даже начал есть мед, постоянно обмакивая и облизывая маленькую ложечку, которую с трудом удерживал в своих толстых пальцах.

Через некоторое время возникла пауза, и Аркадий наконец решился взять инициативу в свои руки. Но приступил к делу издалека. Как ему казалось – по-хитрому. Ведь он – сотрудник ЧК, а потому должен быть в курсе, кто тут еще проживает. Кто чем занимается. В общем, состав семьи и род их деятельности. Так учил товарищ Тупин.

– Скажите, Анна… – и тут же осекся, не зная отчества.

– Владимировна, – подсказала она, подливая из самовара в свою чашку уже совсем остывшей воды. – Давайте и вам подолью.

– Нет, не надо. Лучше скажите, Анна Владимировна, а кто еще тута с вами живет, кроме отца, тетушки и вашего брата Николая? – спросил он, моментально пожалев, что произнес это совсем неуместное «лучше». Так ведь разговор сразу превратился в официальный. Да, все-таки ему еще учиться и учиться премудрой государственной службе.

– Здесь? – переспросила Анна, делая вид, что ничего особенного не усмотрела в его вопросе. – Ну, еще один мой брат Сергей и Лизонька – это дочка Лидии Васильевны.

– И где ж они сейчас? Ну, Сергей и Елизавета?

– Так они в лес пошли. Грибы собирать. Им это занятие безумно нравится. Целыми днями там. А что? И дело очень полезное. Правда, мы с тетушкой уже замучились эти грибы обрабатывать. Но зато на всю зиму запас. Там вам и соленые, и жареные, и сушеные. А вы любите собирать грибы?

– Мне как-то некогда этим заниматься. Теперь-то уж. Но в детстве с мамашей похаживал. Я в них тоже толк знаю, – вовлекаясь опять в другую сторону, стал вспоминать Аркадий. – Мне особенно боровики нравились. Идешь вот, а он такой здоровяк и крепыш на тебя смотрит. Аж дух захватит! И много их в нашем-то лесу. Бывало, взапреешь весь, пока до хаты эти тяжелые корзинки допрешь. М-да… Бывало. А… А у вас, кажись, еще родственники имеются?

– У нас много родственников. Вы о ком именно изволите спрашивать? – сделала вопросительный взгляд Анна.

– Ну, там… бабушки, дедушки. Помнится, вас тут раньше в достатке было. Они-то где? И еще у вас один братец был, помню. Немного вас младше. Имя, правда, подзабыл, – суетно стал вспоминать Самохваленко картинки из своего детства, когда посещал церковь. Все это семейство туда толпой ходило. Даже с маленькими детишками. Тогда и Николай еще здоров был.

– Бабушки и дедушки наши поехали к нашим же родственникам в Крым. Они сами так решили. Им там потеплее и посытнее будет. Но мне кажется, не захотели папу сильно обременять. А он уж так их отговаривал. Только без проку. Я по ним ужасно скучаю, – грустно вздохнула Анна, затеребив длинную бахрому скатерти. – А вот Егорушка наш остался в городе. Пошел работать подмастерьем на фабрику. Папенька сам так определил, поскольку считает его уже взрослым человеком, который обязан заботиться если уж не о семье, то хоть о себе самом. Ему ведь уже шестнадцать. А вы, Аркадий Валерианович, полагаете, что в шестнадцать можно быть взрослым?

– Да я, между прочим, тоже в почти таком возрасте вкалывал, а после и на фабрику поступил! – горячо заговорил Самохваленко. – Это уж мужик, извините, а не сопляк какой. А где ж он там живет? Дом-то ваш, я знаю, советская власть экспроприировала.

– А он у друга своего обосновался. С детства с ним водился. Они напротив нас жили. В многоквартирном доме. Его отец сапожником был. Да почему был? Он и сейчас. Очень хороший мастер.

– Это что ж, ваш брат с сыном сапожника дружбу водил? – искренне удивился Аркадий.

– А что в том такого? Да. Василий часто у нас бывал. Мы его всегда хорошо принимали. И угощали разными вкусными штучками, и одежду хорошую дарили, и во все праздники поздравляли. И родителей его. Вот и ответили они добром на добро. В общежитии ведь, сами, наверное, знаете – не сахар. У них, конечно, тесно. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде.

– Да чего уж там, – махнул рукой Самохваленко. – Я это общежитие знаю. Это вот теперь мне комнату выделили. Как чекисту. А он, стало быть, на текстильную пошел?

– Ну да. Другой ведь фабрики в нашем городе нет, – повела плечиком Анна, категорически не желая замечать то, что Аркадию очень хочется перейти к теме о его службе.

Между тем Аркадий был крайне обескуражен такой новостью. Он никак не ожидал, что господа могут водиться с сапожниками. Какие-то уж хорошие господа получаются. Может, сочиняет чего барышня? Надо будет проверить по возвращении. И Анна до сих пор так и не спросила, зачем он пожаловал. Странно все как-то. То ли хитрит с ним, то ли и взаправду такая наивная. Но хороша. Ох, хороша! Вот сейчас бы облапать ее, да и поцеловать крепко-крепко. Тем более что они тут почти одни. Чего считать эту тшедушную тетку и инвалида? Это не помеха. С каким бы удовольствием он бы сейчас отжарил эту девицу!

И с новой силой его охватили радужные мечты. Молодое тело едва сопротивлялось разыгравшимся в нем гормонам, и он нервно заерзал в шатком кресле. Между тем, словно уловив на расстоянии его мысли, на веранду поднялась Лидия Васильевна, тяжело дыша от утомившей ее работы.

– Налей мне водицы, Аннушка, – попросила она, даже не глядя в сторону Аркадия. – Все это так утомительно.

– Давно было пора, тетушка, к нам присоединиться. Садитесь вот в тенек. Я уговариваю Аркадия Валериановича самовар разжечь, а он вот ссылается на жару и свою занятость. Говорит, некогда ему. Но, может быть, все же подогреем? Или спешите? – улыбнулась ему Анна.

– Нет уж. Мне пора, – встал он со своего места. – Спасибо за чай. Пойду я.

И только повернувшись лицом к ступеням, сообразил, как ловко повернула сейчас Анна! Он даже опомниться не успел. «Мне пора. Спасибо». Как это вышло?! А ведь он ничего не сделал из порученного товарищем Тупиным. Нешто вернуться? Да только как это будет смешно этой Анне.

– А вам спасибо за компанию, – пропела она ему вслед. – Вы заходите еще. Как время выберете. Мы будем вам весьма рады.

– Хорошо. Зайду, – кинул он через плечо, спускаясь вниз. И добавил: – Я еще завтра зайду.

Покинув территорию имения, Самохваленко буквально перевел дух. Как же?! Ну, как так получилось? Что с ним произошло? В присутствии этой крали он сделался совершенной размазней. Тряпкой. Что он скажет товарищу Тупину? Хозяев не было дома? Идиотство. Ведь это просто позор! Нет, завтра он действительно придет еще раз. Только теперь уже не поддастся своим низменным желаниям. Нужно идти подготовленным. Морально. Да и физически… А что? Переспать сегодняшнюю ночь с какой-нибудь сельской девкой на сеновале. Почитай, уж пару месяцев у него ничего такого не было. Глядишь, поубавится дурных мыслей. Да с ним любая тут пойдет. То не проблема. Проблема в другом. Как бы опять соплей не распустить перед Анной? Как не начать жалеть ее? А ведь и впрямь жаль. Вон рассказывает, брат на фабрику подался, дружбу с простым людом водит. Отец в школе тут учительствует. Видать, не плох, коли медом угощают. Сами вон на огороде пашут, да и инвалид малолетний с ними. Это все ж не те господа, что в Париже. Чего у них брать-то? Поди, уж ничего и не осталось. Иначе бы сбежали давно. Но как быть? Товарищ Тупин приказал искать. А ему виднее. Зря брехать не станет.

Рассуждая таким образом, Аркадий дошел до своего дома. Там же продолжалось веселое похмелье. Снова играла гармонь, звучали песни горластых баб-соседок. В общем, праздник полным ходом.

Эх, напиться, что ль, впрямь?! Вот уж нелегко. Нелегко быть представителем власти. И, залихватски сдвинув на затылок фуражку, Аркадий ввалился во двор. Присвистнул и пошел к столу плясом, поднимая сапогами пыль под всеобщее одобрение. А вон и Катька – дочь пастуха Иваныча. Сиськастая, дородная. А главное, податливая. Вот с ней-то и можно закрутить на сегодня. И, ловко перемахнув ногу через лавку, Аркадий уселся рядом с ней:

– Что, Катюха, выпьем?

– А чаво же не выпить?! – засмеялась она и подвинула к нему четверть мутного самогона. – Наливай. И про меня не забудь!

Самохваленко взял чей-то засаленный стакан. Налил до краев себе, плеснул и Катерине:

– Не забуду. И не обижу, родная.

* * *

Заслышав шаги Галины, Михаил напрягся. Хоть и знал, что их встреча неизбежна, но как будто так и не был к ней готов. Вот о чем сейчас говорить? О Даше? Но, судя по настрою дочери, ситуация только ухудшится. Казалось, вот уже сейчас он все узнает, они нашли общий язык, отогрелись друг возле друга, а тут – нате вам. Но нельзя показывать девочке свое недовольство. Наоборот, придется встать на сторону Галины. Ребенок должен одинаково уважать своих родителей. Иначе так и станет метаться от одного к другому, каждый раз ища для себя личную выгоду.

– Ну, здравствуй, Миша, – первой поприветствовала она его, едва появившись в проеме кухонной двери.

И Родин отметил про себя: если бы встретил ее на улице, не узнал бы. Нет, не то чтобы она постарела. Какой там! Наоборот. Похудела, постройнела, переделалась в блондинку. Все бы ничего, но вот эта жуткая боевая раскраска на лице! Так, пожалуй, и для сцены не гримируются, изображая женщин далеко не тяжелого поведения. Какие-то ярко-синие тени до бровей, на ресницах куски туши, щеки размалеваны чем-то неестественно розовым, а венец всему – алая жирная помада на скривившихся в иронической улыбке губах. Похоже, баба в серьезном поиске. Или именно для него так приукрасилась?

– Здравствуй, – коротко кивнул Михаил, слегка привстав с места.

– Ничего себе макияжик! Надеюсь, это ты так для папы? – вслух подтвердила догадку Михаила Даша.

– Ну, чем она тут тебя кормит? – задала она вопрос, игнорируя некорректность дочери, даже не взглянув в ее сторону. И водрузила на стол целлофановый пакет. – А я вот тут пирожные купила. Заварные. Как ты любишь, или чего посерьезнее? Может, котлет пожарить?

Галина говорила так, словно они и не были в разводе, а продолжали жить семейной жизнью. Во всяком случае, пыталась вести себя естественно. Лишь некоторая нервозность в движениях выдавала ее волнение.

– Нет, спасибо. Даша вполне достойно меня угостила.

Дочь с благодарностью взглянула на него, а затем обратилась к матери, состроив недовольную рожицу:

– Да нам и пирожных твоих не надо. Мы сыты. Правда, папа?

Михаил не ответил, замечая, что назревает предпосылка для дамских шпилек. Так и есть. Галина не осталась в долгу:

– А ты бы вообще помолчала. Лучше бы со стола убрала, – и стала сама складывать грязную посуду в раковину.

– Может, пойдем прогуляемся? – обратился он к дочери, вставая из-за стола и не оставляя ей тем самым шанса на отказ. – Погода вроде ничего. Только оденься потеплее, – и двинулся в коридор.

– Хорошая мысль, – изображая радость, пропела Даша и пошла вслед за отцом.

Галина вышла за ними и, скрестив на груди руки крендельком, молча наблюдала за тем, как они одеваются. Дарья ускорила темп. Оттого замок на ее светло-розовой куртке никак не хотел застегиваться. Мать подошла к ней с целью помочь. Но она оттолкнула ее руку:

– Отстань. Я – сама.

– Ну, вот посмотри на нее, – обратилась Галина к Михаилу. – И так постоянно. Совсем совесть потеряла.

– Кто бы говорил, – едва слышно буркнула девочка, справившись наконец с неподатливой молнией. – Пошли, папа.

– Вы когда вернетесь? – обратилась она к Родину, рассматривающему потолок. – Миша, я тебя спрашиваю.

Он не знал, что ответить, поскольку вообще сюда не собирался возвращаться. Вид размалеванной Галины его раздражал. Да и не в этом даже дело. Просто не хотелось никакого с ней общения. Даже насчет дочери. Сам как-нибудь разберется. На выручку пришла Даша:

– Нагуляемся и придем.

– Зачем тогда просила меня прийти пораньше? – прозвучали нескрываемые ноты возмущения в голосе Галины.

– Но ведь ты сначала отказалась. Не так ли? Поэтому наши планы изменились, – парировала дочь, подталкивая отца к двери.

На улице заминусило. Оттого прежде сырой асфальт покрылся наледью. Дарья поскользнулась сразу возле подъезда, но Михаил ловко подхватил ее под локоть, не дав упасть. Она ойкнула и засмеялась:

– Спасибо. Ты еще раз подарил мне жизнь.

– Пожалуйста. Только пользуйся ею теперь с умом.

– А чего же такого неумного я делала раньше? – спросила она, беря его под руку, как жениха. Так они еще ни разу не прогуливались. Михаилу было это забавно. Совсем девчонка выросла.

– Ну, судя по последним событиям твоего бытия, я делаю выводы, что в твоей головенке поселилось если не безумие, то уж точно дурь. Ты уж извини, если обижаю.

– Вот. Ты хотя бы извиняешься. А мать…

– Давай не будем ее критиковать. Но если тебе интересно мое мнение, скажу: ты разговариваешь с ней совершенно непозволительно. Так нельзя, – нахмурил брови Родин, напоминая себе самому нравоучительного старика-брюзгу. – Это первое.

– А второе? – довольно весело поинтересовалась Даша.

– Второе то, что ты куришь. Это тоже дурь с твоей стороны.

– Я же сказала, что пошутила, – пряча взгляд, сказала она и отпустила его руку, машинально засовывая свою в глубокий карман куртки.

– Ты это кому-нибудь другому вчехляй. Наверняка и сигареты у тебя с собой. Вот в этом кармане.

– А как ты догадался?! – изумленно посмотрела она на отца, встав напротив. – Ты что, экстрасенс?

– Угу, телепат. Вот и объясни мне теперь, как ты собираешься рожать, если куришь? Тебе что, совсем ребенка не жалко? – осторожно перешел к самой волнующей теме Михаил.

– Да нет никакого ребенка, папа. Успокойся уже.

– То есть? – Его брови поползли вверх.

– То есть я все это придумала, – пожала она плечиками и улыбнулась так, будто только что вспомнила смешной анекдот. – Ну, пойдем. Чего стоим? Холодно.

– Ты серьезно сейчас? – не двинулся с места Родин.

– Это несерьезно. Это был розыгрыш, – ничуть не смущаясь, пояснила Дарья.

– Ни хре… Ничего себе, розыгрыш?! А ты вообще-то в своем уме, доча? Я… Да ты… – чуть не потерял дар речи Михаил. Но одновременно ощутил неописуемое облегчение. Розыгрыш дочери несомненно удался. – Но зачем?! Зачем ты… – так и не договорил он и достал сигареты, нервно закуривая. Что же там творится? В голове-то подростков.

– Я хотела, чтобы ты приехал, – начала пояснять Дарья, снова беря его под руку и увлекая за собой вдоль парковой аллеи. – Я подумала: вот ты приедешь и я заставлю мать перед тобой извиниться. Ну, за все, что она сделала тебе. И чтобы она больше ничего не могла сказать о тебе плохого. Ты ведь когда прислал нам с Лешкой такую сумму, я поняла, что ты совсем не алкоголик. У алкашей ведь нет таких денег. Вот и решила…

– Значит, таким образом ты решила сделать папе приятное? То есть буквально осчастливить меня? – прервал он дочь, не скрывая возмущения. – Что ж, очень тронут твоим вниманием. И еще вопрос: а если бы никаких денег не было? Так бы никто из вас обо мне и не вспомнил? Хотя чего это я завелся? – произнес он последнюю фразу вслух, которую не собирался афишировать.

– Между прочим, папочка, я все время о тебе вспоминала. И никогда не хотела верить, что ты уж такой никчемный, – стала оправдываться Даша, ускоряя шаг. Опять отпустила его руку и встала с ним лицом к лицу. – А вот ты почему даже не позвонил ни разу? Почему?! Хотя… чего это я так завелась?

И они хором рассмеялись, глядя друг на друга такими одинаковыми глазами, ясно понимая, что оба хороши.

– Пошли в магазин, – предложил Михаил, беря дочь за ладошку, как в детстве.

– Зачем?

– Сапоги тебе купим теплые и модные. Ничего тут не поделаешь, все вы – женщины на подарки падки.

– Что есть, то есть, – энергично закивала девочка. – Что ж, я не против, пойдем.

В отделе обуви Михаил умиленно смотрел, как Даша топала ножкой в пол, изящно вертелась перед зеркалом и ходила по залу взад-вперед, примеривая то одну пару сапог, то другую. В итоге остановила свой выбор на той, что имела самый высокий каблук.

– Как тебе эти? – с серьезно-озабоченным лицом спросила она, подойдя ближе к пуфику, на котором он терпеливо сидел уже минут сорок. – Только вот стоят они…

– Ерунда. Нравится? Бери.

– Ой, папулечка! – завизжала она от радости и бросилась обниматься. – Какой ты у меня классный! А сапоги!

– Еще класснее. Ну, на кассу уже?

Когда они вышли из магазина, счастливая Даша вдруг резко посерьезнела:

– Ой, погоди. Я сейчас, – сунула она ему коробку с сапогами и снова кинулась к сенсорной стеклянной двери. Михаил даже опомниться не успел, как дочь исчезла за ней.

Посмотрев на наручные часы, подсчитал, что до отъезда осталось всего полтора часа. Позвонил Алексею. Тот не сразу ответил. Михаил уж было отчаялся дозвониться, но услышал, наконец, его шепот:

– Пап, ты чего? Я на лекции.

– Извини, сынок, – почему-то тоже понизив голос, как будто и сам сидел в аудитории, отозвался Родин, – просто мне скоро уезжать. Мы еще увидимся?

– Во сколько?

– В семнадцать часов.

– Я на вокзал успею. Там жди. – И сын разъединил связь.

Даша вышла минут через десять и с сияющим лицом подошла к отцу:

– Ну что, идем?

– А ты чего там забыла? – кивнул Михаил в сторону универсама.

– Да это… перчатки. Еле нашла.

– Разве они у тебя были? – засомневался он, хитро прищуриваясь.

– Ага. В кармане.

– Опять темнишь?

– Ой, папа, тебе бы следователем работать. Цены бы там тебе не было, – отмахнулась Даша, уходя вперед.

– Мне, между прочим, предлагали в угрозыске поработать, – усмехнулся он, припомнив майора Филатова, которому помог раскрыть дело об убийстве своего предшественника на базе «Заря», и двинулся вслед за дочерью.

– А ты чего? – обернулась она. – По-моему, это – прикольно быть следаком.

– Это кому как. Тем более что следователем меня бы вряд ли взяли. Для того нужно высшее образование. Кстати, а ты уже решила для себя, кем быть?

– Да. Я хочу стать дизайнером по интерьеру.

– Прикольно. Да, у тебя с детства к этому талант. Помню, какие ты квартиры для своих Барби устраивала. Молодец, дерзай. Вполне одобряю. Это как раз твое. В кафе заглянем? По пироженке не против?

– А пошли, – в очередной раз взяла его дочь под руку, и они ускорили темп.

Когда закончилось их чаепитие, Михаил внимательно посмотрел на Дашу и неожиданно для себя все-таки спросил о том, что его мучило последние три дня:

– Скажи мне, доча, а почему для придумки своего розыгрыша ты нарисовала портрет соблазнителя, как человека старше себя вдвое, да еще и женатого?

– А это чтобы страшнее было, – не моргнув глазом ответила она.

– Ага. Прекрасно. Тебе удалось нас напугать до бессонниц. Но это не значит, что тебе и впрямь нравится такой человек? – И Родин еще пристальнее посмотрел ей в глаза.

– Нет. Конечно, нет! Но…

– Что «но»?

– Ну… Ну, в общем, мне нравится один парень. Из параллельного класса, – нерешительно замямлила она, ковыряя ложечкой недоеденный кусочек шоколадного торта. – Только вот я ему… По-моему, он на меня никогда не западет.

– Да? А почему ты так решила? Он влюблен в другую? – окончательно успокоившись, задал вопрос Михаил, думая, что хоть советом сможет помочь дочери в ее «горе».

– Ну, не то чтобы влюблен. Кажется, он сейчас выбирает между мной и Светкой.

– А она симпатичная?

– Если быть объективным, то ничего, – по-взрослому рассудила Дарья, хмурясь. – А так я ее просто терпеть не могу.

– Ну, это понятно, – поднял он кверху глаза, разведя руками.

– Нет. Не из-за Вовы. Просто она очень вредная и хитрая. А вот ты мне скажи, – вдруг оживилась девочка, – как мужчина. Какие вам женщины нравятся? Неужели такие, как Светка?

– Не переживай, доча, такие нам не нравятся. Рано или поздно их хитрости мы начинаем понимать. Лучше, конечно, если рано. А вообще мужчинам нравятся неприставучие женщины. Именно в таких мы и влюбляемся. В нас ведь сидит инстинкт охотника. А кого ловить, если добыча сама в руки идет? Так, поиграть на время, как кошка с полудохлой мышью.

– М-да? – после осмысления сказанного промычала Даша, отодвигая от себя блюдце с окончательно размазанным по нему коричневым кремом. – А ты знаешь… Ты мне очень помог. Я теперь вообще на него внимания обращать не буду! Вот совсем! – почти выкрикнула она последние фразы, обратив на себя внимание немногочисленных посетителей кафе.

– Вот и правильно. Только не забывай хоть иногда поглядывать в сторону Вовы, кидая томные взгляды. Особенно в новых сапогах.

– Ага! Именно в них и не буду на него обращать внимания и иногда кидать томные взгляды, – как урок повторила она и звонко рассмеялась.

На перроне они были уже втроем. Алексей успел приехать на вокзал, как и обещал.

– Ну что, разобрались? – первым делом спросил он, подойдя к ним почти вплотную и понизив голос.

– Да, сынок. Все в поряде. Просто Дашенька… А что Дашенька? – с напускной строгостью посмотрел Михаил на дочь в ожидании ее собственного комментария.

– Дашенька вас всех разыграла, – наигранно вздохнула она и опустила глазки, шмыгнув носом для убедительности в том, что искренне об этом сожалеет.

– Нормально. Правда, для ненормальных. Ты че, с дубу рухнула, сестрица? – не скрывая возмущения, постучал себе ладонью по лбу Алексей. – Это что за приколы?

– Не кипятись, Лешка. Это она тебе потом объяснит. Если захочет. Главное, с головой у нее лучше, чем мы ожидали. Да, доча? Ты мой смышленыш! – И он, притянув Дашу к себе, откинул капюшон ее розовой курточки и чмокнул в макушку. Затем снова надел и легонько шлепнул подзатыльник.

– Пап, а у меня к тебе вопрос, – нисколько не обидевшись, заявила Даша.

– Как? Еще?

– Ну, ты мне только ответь, получается, что все это я затеяла зря? Неужели тебе не было бы приятно, если бы мать перед тобой извинилась?