Текст книги "Последняя капля терпения"

Глава 3

Хозяйственный въезд в усадьбу восемнадцатого века ничего не говорил о российской старине, а вот о вкусах и опасениях ее нового хозяина – члена Совета безопасности Александра Филипповича Глотова – мог рассказать многое. Хватало двухметрового монолитного железобетонного забора, поблескивающей спирали колючей проволоки поверху и установленных на высоких столбах камер видеонаблюдения.

Все это Андрей Ларин особо не разглядывал. Просто отметил коротким взглядом и вновь сделал вид, что углубился в чтение газеты. Он сидел на заднем ряду кресел большого автобуса, рядом с ним громоздились кофры с киношной аппаратурой и съемочным реквизитом. Ближе к водителю расположились другие члены съемочной группы «Мосфильма». Люди работали вместе уже не первый месяц и потому практически не обращали внимания на новичка, приглашенного на сегодняшний день знаменитым режиссером. Группе Ларин был представлен как кинолог.

Сама кинематографическая знаменитость, режиссер Аркадий Глобинов, восседал рядом с водителем на мягком, вращающемся на триста шестьдесят градусов кресле, в каких обычно ездят экскурсоводы. Копна седых волос, умный и циничный внимательный взгляд, картинно-богемный пиджак из черной лакированной кожи и вспененный бант белого кашне. Неподалеку от него на местах, оборудованных столиками, расположились сериальные звезды рангом поменьше – актеры.

Ларин вообще редко смотрел телевизор, а уж отечественные сериалы для домохозяек не интересовали его и подавно. Потому он лишь смутно припоминал, что где-то мельком видел лица этих звезд. Остальные члены группы негромко переговаривались и попивали из припасенного термоса кофе.

– Друзья мои, – пафосно и неискренне восклицал режиссер, – вы только посмотрите, какая натура! Это же не декорации, а натуральное поместье восемнадцатого века. Еще не было Пушкина, Лермонтова, а здесь уже кипели шекспировские страсти. Вы должны это почувствовать. Я верю в вас...

Ларин поверх газеты поглядывал в запыленное окно автобуса. От самых ворот кинематографический транспорт уже сопровождал джип с охраной Глотова. В перспективе старой липовой аллеи белело двухэтажное здание дворца князей Волконских с аллегорическими скульптурами по углам, широкой парадной лестницей и похожим на китайский фонарик бельведером на крыше. Сразу чувствовалось, что хозяин сказочно богат. Все досмотрено, подштукатурено, подкрашено. Газоны, цветники, кустарник – все содержалось в идеальном порядке.

Автобус обогнул здание и оказался на территории, не доступной для любопытных взглядов туристов, проезжающих по шоссе. Встретить съемочную группу вышел сам хозяин – Глотов. Вживую Ларин видел его впервые. Но уже сложившееся по фотографиям и ориентировкам, предоставленным Дугиным, впечатление мало расходилось с оригиналом. Холеный мужчина шестидесяти лет благообразной внешности с удивительно бесцветными невыразительными глазами. Кинорежиссер картинно раскинул руки и бросился хозяину навстречу с объятьями.

– Дорогой ты мой, Александр Филиппович, ну, выручил, ну, помог. Смотри, кого я с собой привез... – знаменитый режиссер принялся представлять актеров.

Съемочная группа тем временем деловито выгружала аппаратуру. Вышел и Ларин – в руках он нес небольшой блестящий чемоданчик.

– Да ладно тебе, Аркаша, – фамильярно проговорил политик, – как не помочь отечественному кинематографу. Вы же, деятели искусства, – лицо нашей страны.

Охрана тем временем уже направляла киношников к объекту съемок – питомнику бойцовых собак, к которым испытывал особую слабость хозяин исторического имения.

– Помнишь, – вещал режиссер Глобинов, – мы с тобой на съезде вашей партии говорили о бойцовых собаках?

– Как же, помню. Ты меня еще самодуром назвал.

– Ну, это так, к слову пришлось. А потом... ну, знаешь, как это бывает у нас, людей искусства, заклинило меня. Надо главную героиню для зрителя сделать понятной, показать, что она за человек. А в сценарии на этот счет – прокол.

– Это ее? – Глотов покосился на дородную актрису.

– Ее. Она по моему замыслу – хищная стерва. Но не станешь же зрителю это объяснять на словах. Надо через действие показать так, чтоб никто не сомневался. И вот, понимаешь, придумалась сцена. Гениальная, я тебе скажу. Она приводит мужчину, которого собирается охмурить, на собачьи бои. И все – ни одного слова в кадре. Только взгляды, визг собак, укусы. А она от этого тащится. Я так смонтирую, что по-другому не увидишь. В собачьем бою будет и страсть, и секс, и все то, о чем подумают герои. Но не скажут они ни слова. Только взгляды, только жесты.

– По-моему, хорошо ты придумал.

– Если б не ты, я бы пропал, Александр Филиппович. Готов в ноги упасть за то, что ты позволил мне в своем питомнике снимать. Сколько бы я такие декорации строил? За какие деньги? Где бы я такую натуру нашел? А у тебя все готовое стоит.

Ларин прислушивался к разговору и даже сам не верил, что всю эту «гениальную» сцену для фильма, по большому счету, сотворил Дугин, что кинорежиссер до недавнего времени о ней и не помышлял.

«Ему бы не режиссером быть, а актером», – подумал Андрей.

Члены съемочной группы, побывавшие здесь накануне, уже привычно занимали свои рабочие места. Осветители выставляли софиты, оператор «пристреливал» камеру.

– Александр Филиппович, – стлался скатертью-самобранкой режиссер, – давайте я и вас на заднем плане посажу. А потом сделаю один крупный «наезд» камерой. Запечатлею для истории, так сказать.

– Вот «наездов» не надо, это мы еще в девяностые проходили, – скупо усмехнулся член Совета безопасности. – Ты же знаешь, Аркаша, в кадре светиться – не моя профессия.

– Как скажете. Да, кто у вас тут за собак отвечает? А то я и своего человека, кинолога, привез.

Ларин, как и было договорено, тут же возник возле кинорежиссера. Глотов лениво поманил пальцем тучного мужчину со среднеазиатским разрезом глаз:

– Вот, он у меня за собаками присматривает. Чудесный специалист, – и добавил, обращаясь уже к обоим: – Вы уж как-нибудь там между собой разберитесь. Хотя это лишнее. Мой смотритель и один бы справился. Твой человек нрав моих собак не знает.

– Так положено. Я, как режиссер, на площадке за технику безопасности отвечаю. Поэтому и должен иметь человека, специально обученного. Представляешь, что мне идиот-сценарист в этой сцене написал? Бойцовая собака вырывается с ринга, перемахивая ограду, и бросается на людей. А главный герой хватает ее голыми руками и забрасывает назад. Собака же актера укусить может, покалечить. А продюсеру потом за его нетрудоспособность неустойку платить придется, как за полноценные съемочные смены.

– Да, кино – штука дорогая и, как всякое искусство, требует кровавых жертв, – засмеялся Глотов.

Гримеры приводили актеров в порядок, подправляли грим, разглаживали складки на одежде. Смотритель собак вытащил пачку сигарет, молча предложил Ларину.

– Не курю. Некоторые собаки запаха табака не любят, – отказался Андрей.

Азиат слегка улыбнулся тонкими губами и не слишком дружелюбно произнес:

– Может, ты и хороший специалист, хотя о тебе я раньше ничего не слышал. Но только к моим собакам не лезь.

– Постараюсь не мешать. Отработаю смену, получу свое, а большего мне и не надо. На твое место не мечу.

Предположение рассмешило смотрителя псарни.

– Меня Александр Филиппович ценит. Ни на кого не променяет.

Ларин приподнял манжет куртки и глянул на циферблат:

– Что-то тянет наш мэтр. По расписанию съемки уже должны идти...

…Дугин любил и культивировал у людей, с которыми работал, четкость и пунктуальность. На циферблат часов смотрел в этот момент и позевывавший после почти бессонной ночи кинолог. Когда стрелки стали на условленные цифры, он бодро выбрался из-за руля и без всякой боязни распахнул дверцы легкового фургончика. Черный пес – помесь немецкой овчарки с ротвейлером, которому даже не успели дать клички, – выскользнул на дорогу. Замер, выпрямив все четыре лапы, навострил уши, прислушался, принюхался, жадно втянув воздух. Кинолог молча смотрел в собачьи глаза. Пса не отвлекали проезжавшие мимо машины, щебетание птиц. Он дышал все глубже и глубже, втягивая в себя запахи окружавшего его мира. А их было много – тысячи. Собачий нос куда чувствительнее, чем у человека. Один запах отпадал за другим, пока, наконец, не остался единственный – запах дорогого мужского дезодоранта. Слабый, едва различимый, но он заставил пса грозно оскалить пасть. Судорога волной прошлась по его мощному телу. Вспомнились обиды и пытки последних ночей.

Пригнув морду к земле, пес взял след – разбрызганного кем-то на траве накануне дезодоранта. След вел прямо к высокому, непреодолимому для собаки забору, опоясавшему усадьбу. Казалось бы, животному его не преодолеть. Но тот, кто разбрызгивал дезодорант, все предусмотрел и отлично знал собачью психологию. Невидимый след вел к узкой, человеку не проползти, трубе, через которую во время сильных ливней протекал ручей. Пес опустился и ползком двинулся вперед. Когда собака исчезла в трубе, ведущей на территорию усадьбы, кинолог облегченно вздохнул и сел за руль фургончика. Все, его миссия, порученная Дугиным, была выполнена. Теперь в действие должны были вступить другие силы...

Возле питомника дворцовой усадьбы царило бестолковое оживление, как всегда бывает на съемках. Дел хватало всем. А потому никто особо и не пялился по сторонам. Дрессировщики уже ввели в загон бойцовых псов – питбулей, и разогревали их, держа на коротких поводках. Воздух полнился лаем, повизгиванием. Исполнители главных ролей уже сидели на скамейке, рядом с ними расположилась массовка из работников усадьбы, одетых в дорогие вечерние костюмы и платья. Режиссер давал последние наставления оператору.

– Постарайся снять одним планом. Одним движением. Объедини драку собак и взгляды героев.

Смотритель псарни не сводил своих раскосых глаз с находящихся в загоне беснующихся собак. А вот Ларин то и дело косился через плечо на близлежащую рощу. Когда он увидел мчащегося огромными скачками черного пса, то неторопливо отступил в сторону от смотрителя псарни.

Пса вели ненависть и запах. Он уже «видел» своим чутким носом того, кто излучал еле уловимый терпкий аромат проклятого можжевельника. «Видел» так, словно все вокруг тонуло во мраке, и только его носителя освещал яркий фонарь. Пес мчался практически беззвучно. На этот раз он собирался не обороняться, а первым нанести удар.

– Внимание! Мотор! – крикнул режиссер, опускаясь в походное брезентовое кресло.

Хлопнула, мигнув электронными огнями, кинематографическая хлопушка. И в этот момент в последнем огромном прыжке черный пес прыгнул на смотрителя. Толкнув мужчину в спину, он повалил его и тут же сомкнул мощные челюсти на запястье правой руки. Той самой руки, в которой его «воспитатели» неизменно сжимали тяжелую палку для битья.

Все на съемочной площадке, и даже охрана Глотова, растерялись. Никто сразу и не понял, что происходит. Мужчина и пес, сцепившись, катались по траве. Брызгала кровь из разорванного запястья. Смотритель попытался вытащить из кармана складной нож, но выронил его. Актриса, исполнявшая главную роль, отчаянно завизжала.

– Да сделайте же хоть что-нибудь! – воскликнула гримерша.

Один из охранников выхватил из подмышечной кобуры пистолет, но стрелять не решился. Мужчина и пес перекатывались. Оператор, так и не получив сигнала от режиссера остановить съемку, направил камеру на несчастного смотрителя. Сам Аркадий Глобинов боялся пошевелиться в своем походном режиссерском кресле. Он, конечно же, подозревал, что за просьбой Дугина – вернее, людей, имевших на него выход, – кроется какой-то подвох. Но чтобы такой?!

А вот владелец поместья Александр Филиппович Глотов не терял самообладания. Он просто смотрел на то, как его наемный работник не может справиться с разъяренным псом. И наверняка делал для себя выводы о его профессиональной пригодности.

Ларин увидел, как под зубами собаки оголилась кость. Медлить было нельзя. У охранников вот-вот должен был пройти первый шок от увиденного. Андрей же был обязан опередить всех. Резким движением он выхватил из кармана мощный электрошокер и ткнул им пса в бок. Мощные челюсти сами собой разомкнулись.

Смотритель катался по траве, прижимая к животу истерзанную, кровоточащую кисть и буквально верещал:

– Кость... он кость мне перекусил…

Съемки, конечно же, пришлось прервать. Даже если бы и возникла мысль их продолжить, то бойцовые псы Глотова буквально взбесились при виде человеческой крови.

Уже затихала сирена выезжавшей на шоссе машины «Скорой помощи», когда Александр Филиппович негромко произнес, обращаясь к режиссеру:

– Вот и остался я из-за твоей прихоти без смотрителя псарни. А ведь собаки капризные, уход любят. Доктор сказал, что шевелить пальцами он начнет не раньше, чем через три месяца. Да и то гарантии не дал. Эх, и какого я только черта сказал, что искусство требует кровавых жертв! Вот и сглазил… – Произнеся это, Глотов оценивающе посмотрел на Ларина.

Тонкий знаток человеческих душ, кинорежиссер Глобинов тут же прочувствовал ситуацию и вкрадчиво произнес:

– Я к этому парню постоянно за помощью, если касается моих собак, обращаюсь. Отличный специалист.

– Своими глазами убедился, – сказал Александр Филиппович. – Отдашь его мне? – Прозвучало так, будто один барин-крепостник обращался к другому.

– Надо бы у него самого спросить, – тактично напомнил кинорежиссер.

– Ну, как? – осведомился у Ларина Глотов.

– Все зависит от того, сколько я буду получать, – сразу же взял правильный тон Ларин, ни секунды уже не сомневаясь, что место смотрителя псарни в имении ему надежно обеспечено.

– А ты, – Александр Филиппович строго глянул на начальника охраны, – разберись оперативно и доложи, как эта тварь забрела на территорию усадьбы.

– Разберусь. Но всего не предусмотришь.

– Всегда и во всем должен быть виноватый. А если бы она на меня прыгнула, ты бы тоже тут с пистолетиком в руке скакал и не знал, что делать надо?

* * *

Желтая «Газель» резво мчалась по дороге в Подмосковье. За стеклами мелькали березки, желтели поля. Автомобиль погромыхивал, скрежетал трансмиссией, но водителя – небритого кавказца в огромных солнцезащитных очках – это не беспокоило. Он вел машину уверенно, чувствовал ее до последнего болтика. Понадобилось бы, заставил бы ее ехать даже со сломанным сцеплением и не испытывал бы при этом особых неудобств, втыкая рычаг передач «явочным порядком». Его молодой племянник сидел рядом и теребил в пальцах деревянные мусульманские четки. Свежий ветер врывался в открытое окно кабины. Автомобиль был тем самым, который выкатился на Ставропольщине из ворот СТО «У Иваныча», вот только пивных кегов в кузове за время путешествия заметно поубавилось, да и госномера каким-то чудесным образом сменились с кавказских на номера Московской области.

Путешественники чувствовали себя вполне спокойно вдали от родины. Тут, в Центральной России, на дорогах никому не приходило в голову расставлять блокпосты, обложенные мешками с песком, оборудовать их пулеметными гнездами. Сотрудники ГИБДД если изредка и останавливали, то отдавали водителю честь, назывались сами. Да и взяток не требовали, лишь проверяли документы. Убедившись же, что те в полном порядке, прощались и даже иногда желали счастливого пути.

– Дядя, а почему у нас никто денег не требует? – удивлялся молодой кавказец.

– Потому, Рамзан, что мы ничего не нарушаем. Не мчимся, а просто «крадемся». Знак «сорок», и я «сорок». Даже самому тошно. Никого не подрезаем, и документы у нас в порядке, а номера местные.

– У них же оружие есть, а мы наши автоматы в болоте утопили.

– Тут пока спокойно, нам без оружия лучше ездить, – втолковывал полевой командир молодому родственнику.

Рамзан смотрел на все широко открытыми глазами. К нему Руслан Тангаев уже присматривался пристальней, все же ввязал племянника в нешуточное дело.

* * *

Фирменный поезд Владикавказ – Москва второй день мерно стучал колесами, наматывая километры, отделявшие Северный Кавказ от столицы России. За окнами уже проплывали типично русские равнинные пейзажи: мирно пасущееся стадо коров, изгиб реки, за ним желтое пшеничное поле, упирающееся на самом горизонте в синеватую полоску лесопосадок.

В купе СВ ехали двое: краснощекий моложавый военный пенсионер, судя по всему, пробавляющийся сейчас средним бизнесом, и старик. Во внешности бывшего русского военного не было ничего примечательного, да и вел он себя соответствующим его положению и обстоятельствам образом. Переодевшись в спортивный костюм, он лежал на железнодорожном диване, обтянутом синим в искорку велюром. Рядом с ним валялась сложенная надвое стопка зачитанных газет. Мужчина лениво пошевеливал пальцами ног и изредка прикладывался к пластиковому стаканчику, закусывал чипсами. На столике, разделявшем попутчиков, крепостной башней высилась ополовиненная бутылка водки.

Худощавый старик явно не был славянином – человек из тех, кто не стремится слиться с толпой, подделаться под окружение. Он, наоборот, всем своим видом подчеркивал принадлежность к национальным меньшинствам России. На взгляд даже трудно было определить его возраст. Можно было дать и шестьдесят пять, и восемьдесят. Кавказец сидел, выпрямив спину, положив перед собой на столик обтянутые желтоватой пергаментной кожей наработанные узловатые руки с длинными загорелыми пальцами. Одет он был в темный официальный, почти не ношенный старомодный костюм. Пиджак застегнут на все пуговицы, белая рубашка, галстук. А на голове – высокая каракулевая папаха. Редкая, как у большинства «восточных» людей, борода была аккуратно подстрижена. Глубокие морщины избороздили красивое в молодости лицо, во взгляде читались многовековая скорбь и мудрость его древнего народа. Сразу чувствовалось: этот пожилой человек привык, что его уважают соплеменники, прислушиваются к его советам. Он был мудр, как мудр всякий, проживший на земле долгие годы, сумевший пережить многих правителей, по своему опыту знающий, что ничто не вечно на Земле. Такие люди «старых» племен обычно немного снисходительно смотрят на окружающих, особенно на представителей «молодых», суетящихся народов – так смотрят студенты на школьников, без осуждения, но с превосходством. Смотрят и жалеют, что их нельзя научить словами. Тем еще предстоит совершить собственные ошибки, разувериться в собственных убеждениях, научиться мудрости, всепрощению и благоразумию.

– Может, вам все-таки налить? – Русский потянулся за бутылкой водки.

– Спасибо, я не пью, – негромко ответил старик-кавказец и пригладил седую бороду.

– Помню-помню, вы уже это мне говорили, – с уважением к возрасту попутчика проговорил отставник, – но повторение – мать учения. Ведь так в народе говорят? Вдруг передумали? Служил я тоже с одним мусульманином, так он даже в Рамадан водку с другими офицерами пил. Ведь в армии без этого – никак. Только по ночам, правда, как солнце зайдет, и под крышей, не на улице. Говорил, что в темное время суток Аллах спит. А крыша – это так, для надежности.

– Значит, плохой мусульманин был, – покачал головой старик-кавказец, – Аллах никогда не спит. Он все слышит, все видит и все помнит.

– Не знаю, как мусульманин, а офицер он толковый был. И мужик классный… – Краснощекий плеснул в стаканчик на донце, глотнул и блаженно прижмурился.

Бутылку водки он умудрился растягивать от самого Владикавказа. Вероятно, собирался прикончить ее перед самой Москвой. Изредка прикладывался к ней даже ночью, когда просыпался на очередной станции.

– Я же пью, как видите, уважаемый, не для того, чтобы напиться, просто дорога так быстрей проходит. Вроде как километр за два идет. Традиция у меня... у нас такая.

Старик не ответил, лишь согласно кивнул, вроде как давал понять, что с уважением относится к чужим привычками и предрассудкам, даже если их и не разделяет.

– Вот, потому киевский князь Владимир не мусульманство принял, а христианство. Так и сказал: «веселие на Руси питие есть». А мусульман я уважаю, вы не думайте.

– У каждого народа свои обычаи, – согласился старик. – И их нужно держаться.

– Извините, конечно, но вот у вас на Кавказе от местных мне приходилось слышать: мол, русские и ленивые, и пьют, а вот ваши будто бы все работящие и трезвые. А я вам так скажу: которые из ваших не пьют водку – и таких много, это правда, – так зато всякую дрянь курят. А насчет того, что работящие, так посмотрите, кто лучше живет. Мы или вы? Что заработаешь, то и имеешь. Вот я по строительству сейчас работаю. Заместитель директора фирмы – у меня должность такая: мотаться по стране, заказы искать. Так в вашу же республику столько денег федеральный центр уже вбухал, что можно было десять раз все заново отстроить и жить припеваючи. А приедешь, заказов – раз-два и обчелся. Разворовывают все, честно вам скажу. Если бы эти деньги в дело пустить, да с толком, рабочие места создать, то и бандиты бы все исчезли. Если деньги людям станет легче заработать, чем украсть или разбоем добыть, тогда и порядок в стране будет. Верно я говорю?

– Верно, потому в Москву и еду, – согласился несловоохотливый старик и прижал ладонями к столику плотно застегнутую пухлую кожаную папку, которая по возрасту была немногим моложе своего хозяина.

– А в остальном ваш президент – молодец. Все-таки порядок в республике есть, и мир со стабильностью обеспечил...

Кавказец пропустил это замечание мимо ушей, словно и не слышал, тряхнул головой, как бы вновь возвращался от своих раздумий в реальный мир:

– Можно, я еще раз вашим мобильником воспользуюсь?

Попутчик с готовностью придвинул дорогую трубку.

– Конечно.

Старик нацепил очки и, сверяясь с визитной карточкой, которую вытащил из потрепанной записной книжки, набрал федеральный номер. В трубке прозвучало:

«В данный момент абонент не может вам ответить. После сигнала оставьте голосовое сообщение».

Старик поцокал языком, вернул трубку владельцу.

– А ведь сам мне номер дал и говорил – звоните, если что важное, в любое время, – старик постучал ногтем по визитной карточке.

Собеседник с сомнением смотрел на старика. У людей с возрастом иногда появляются затейливые причуды. Слабо верилось отставному военному, что подобный тип хоть раз в жизни общался с первыми лицами государства, да еще имел к одному из них телефон прямого доступа. Однако высказывать свои сомнения вслух не стал, а полусерьезно-полушутливо предположил:

– Может, все из-за того, что вы с моего номера звоните. Я-то человек неприметный. Мой потолок – краевое начальство второго эшелона. В этой мобильной связи можно настроить кучу заморочек. На незнакомый номер – вот такой ответ, как у вас сейчас, придет. Может, там для реального ответа, чтобы сам трубку взял, только ваш номер и забит. Вы же ему свой номер давали?

– Ну, не ему самому, конечно. Он человек важный. Это его помощник визитку у меня попросил, я и дал, – с достоинством ответил старик.

– Если у вас батарея села или зарядку забыли, то, может, моя подойдет? – оживился попутчик, ситуация его уже забавляла. – У вас какая модель?

– Не забыл я зарядку, и батарея работает, – старик смотрел в окно. – Может, вы и правы, все дело в настройках. И на мой номер он ответит.

Свободная размеренная речь, то, что кавказец не коверкал русских слов, не подыскивал их, свидетельствовали – он не просто «с гор в бурке спустился», а достаточно долгое время вращался в высших сферах.

– Тогда в чем же дело?

– Есть причины…

Старик поколебался и запустил руку в карман, извлек старомодный мобильник, протер носовым платком клавиатуру, длинный отросток антенны, включил и еще раз старательно набрал номер, уже по памяти. И вновь ему ответил автоответчик, да так громко, что слышал и попутчик.

– Мало ли что. Человек он очень важный, занятой; может, снова в каком автопробеге участвует, – мягко улыбнулся бывший военный.

– Дело у меня к нему важное, – старик вздохнул, отключил трубку и, не снимая папахи, прилег отдохнуть.

Лежал он ровно и чинно, словно покойник в гробу, только очки поблескивали. А русский отставник хотел было налить себе водки, но передумал. Как-то неудобно стало ему пить в одиночестве. Он взял в руки газету, но читать так и не начал. Стал гадать – кто же такой этот старик, и в самом ли деле он удостоился личной встречи и разговора с такой важной персоной. Ему даже хотелось привстать и запомнить телефонный номер, отпечатанный типографским способом на визитной карточке прямо под двуглавым орлом и российским триколором. Но воспитание и здравый смысл удержали бизнесмена по строительству от этого. Ну, даже запомнишь, даже дозвонишься, и тебе ответят. А дальше-то что? Ведь, кроме заветного телефонного номера, нужно еще иметь что сказать. Обитающих на таком верху интересуют вещи глобальные, к ним с вопросами мелких строительных заказов не сунешься, не тот уровень...

Сегодняшний мир устроен так, что многое связано в нем десятками невидимых нитей. В одном конце земного шара прозвучит, а в другом аукнется. Бездействовавший с самого Владикавказа старомодный мобильный телефон ожил в руках старика всего на какую-то минуту. Через него прошел бесполезный звонок по заветному номеру, которым во всей стране располагали чуть больше сотни человек. Телефон ожил и через минуту был вновь отключен. Но этого оказалось достаточно, чтобы сидевший в полутемном помещении оператор, уже второй день не спавший, застывший в ожидании, тоже оживился.

– Есть, – засек он на экране возникшую и продержавшуюся всего минуту мерцающую точку, – отозвался. Эй, слышишь, я нашел его.

Из соседней комнаты тут же выбежал заспанный здоровяк с глубоким шрамом на левой щеке и тоже склонился над монитором.

– Ты уверен, что это наш Ахмед Ходжа Масудов?

– Не знаю, как насчет его самого. Разговора-то не было – и слова не прозвучало. А вот, что включалась его трубка – это точно. И еще я тебе скажу: во время разговора трубка двигалась на север, со скоростью где-то километров шестьдесят в час.

– По какой дороге? Куда он едет?

– По направлению к Москве, как мы и предполагали. Там только железная дорога проходит. Автомобиль я исключаю.

– Значит, поездом. Быстро пробей мне расписание, какой именно поезд проходит сейчас в этой точке. Узнаешь, позвони.

Здоровяк со шрамом на щеке сунул в подмышечную кобуру пистолет и резко застегнул молнию на скрипучей кожаной куртке.

– Эй! Отдых кончился. Быстро в машину!..

Поезд Владикавказ – Москва замедлил ход. За окнами поплыли старые кирпичные здания пакгаузов и лабазов. Мелькнула водонапорная башня, эстакада надземного перехода. Колеса еще несколько раз стукнули, глухо звякнули буфера, и поезд замер возле перрона. Когда русский отставник открыл глаза, старик уже стоял у отодвинутой двери купе, собираясь выйти. Кожаную папку держал под мышкой. Он с ней не расставался всю дорогу. Вот и теперь прихватил.

– Может, вам купить что-нибудь надо? – поинтересовался пожилой кавказец. – Сигареты там или минералку?

– Нет, спасибо. Я человек запасливый. Все необходимое вожу с собой. А если вы на водку намекаете, то мне ее до конечной станции хватит.

Старик, не торопясь, спустился из вагона на выложенный бетонной плиткой перрон. У осветительной мачты виднелся киоск. Отсчитывая на ходу деньги, кавказец двинулся к нему. Но дойти не успел. Перед ним, прямо как из-под земли, вырос здоровяк-соплеменник со шрамом, пролегшим через всю левую щеку. Кожаная куртка была расстегнута.

– Ну, что, Ахмед, твой «Ходж» в Москву не удался? Нашли мы тебя. Возвращайся назад. Хозяин поговорить с тобой прислал. Сказал, что зла не держит.

– Отойди. Я все равно сделаю, что задумал. – Старик властно протянул руку, словно был уверен, что сумеет отодвинуть со своей дороги молодого мужчину, бывшего на голову выше его.

Здоровяка он видел до сегодняшнего дня не раз, но говорить с ним не говорил. Охрана президента автономии, как и всякая другая охрана первых лиц, в присутствии хозяина всегда немногословна.

Взгляд здоровяка на мгновение задержался на кожаной папке. Улыбка чуть заметно исказила его губы.

– Значит, с собой носишь, – и он потянулся, чтобы завладеть папкой.

Старик хотел было отступить на шаг, но тут же уперся спиной еще в одного типа в кожаной куртке. Тот уже что-то сжимал в руке, держал наготове. Тонкая игла почти без боли вошла через пиджак в предплечье старого человека. Препарат подействовал практически мгновенно. Закружилась голова. Седой старейшина качнулся. Папаха, а следом за ней и очки упали на бетонную плитку.

– Человеку плохо! – опомнилась продавщица киоска, вышедшая на платформу покурить. – «Скорую» быстрей вызовите.

– Да вызвали уже. Все в порядке, гражданка, – обернулся к ней обладатель шрама.

Смотрел он недобро, словно говорил не те слова, которые срывались с его губ. Что-то вроде: «заткнись, дура, если жить хочешь». Киоскерша бросила в урну недокуренную сигарету и на всякий случай закрылась в киоске на замок.

Как-то уж очень подозрительно быстро появилась «Скорая помощь». С включенными мигалками она выехала прямо на платформу. Здоровяк резко расстегнул папку, пролистал бумаги и остановил метнувшегося было к вагону напарника:

– Все здесь, тебе туда уже не надо. Быстрей.

Старый Ходжа Масудов ощущал странное в своем теле. Мысли оставались чистыми, незамутненными, а вот тело не хотело слушаться. Колени подгибались, он попытался крикнуть, но язык еле повернулся в пересохшем рту. Двое соплеменников в кожаных куртках подхватили его под руки и поволокли в машину.

Попутчик кавказца воспользовался отсутствием соседа – плеснул в стаканчик граммов пятьдесят водки и, растягивая удовольствие, выпил спиртное. На перроне послышалась какая-то возня, прозвучал женский крик. Отставной военный приподнял голову, глянул в окно.

– Блин, и кто б мог подумать? Такой крепкий с виду был… Эх, возраст, возраст! – воскликнул он и растерянно осмотрелся.

Первым желанием было помочь старику. Но как? Ведь не доктор же он, в конце концов. Со старыми людьми такое случается. Переволнуется в дороге, вот сердце и прихватывает. Попутчик схватил небольшой чемодан старика и побежал к выходу.

– Эй, чемодан возьмите!

Но было уже поздно. Дверцы захлопнулись, и «Скорая помощь», взвыв сиреной, помчалась прочь от железнодорожной станции.

Старик на какое-то время потерял сознание, а потом почувствовал, что лежит на носилках, а его руки и ноги туго притянуты к ним медицинскими ремнями.

– Что ж ты так, Ходжа, заставляешь меня свою старость не уважать? – оскалился здоровяк и постучал ладонью по чужой папке. – Надо было по-хорошему соглашаться.

Попутчик старика вернулся в вагон, поставил чемодан на опустевшую полку. Поезд тронулся. Отставной военный принялся вертеть в пальцах картонку визитки с поблескивающим золотом и серебром государственным гербом Российской Федерации.