Текст книги "Волчара выходит на след"

ЛИ ВЭЙГУ

Опасно накренившись, сильно припадая на давно изношенные рессоры, автобус медленно развернулся и с тонким мерзким визгом тормозов остановился напротив дверей Гродековского автовокзала. Умаявшиеся за долгую и муторную «ходку» челноки, выдыхая стойкий алкогольный «выхлоп», с веселым гомоном потянулись на выход. Ли Вэйгу терпеливо подождал, пока последний из них покинет душный, провонявший потом, перегаром и дешевой парфюмерией салон, и только после этого с явным облегчением поднялся с неудобного продавленного сиденья в последнем ряду.

Своего бывшего наставника, под началом которого когда-то, будучи еще совсем молодым несмышленышем, постигал азы хозяйского контрабандного бизнеса, Ли Вэйгу увидел сразу. Не успел отойти от автобуса и десятка метров.

– С приездом, Ли сяньшэн[20]20
  Сяньшэн – господин (кит.).


[Закрыть], – с легкой смешинкой в голосе засеменил ему навстречу заметно постаревший Ву Дай Линь. Подошел, заключил в слабые стариковские объятия, доброжелательно, «по-родственному», похлопал по спине. – Трудна ли была дорога?

– Все хорошо, Ву лаоши, – заметно смутился Ли Вэйгу. Такое обращение к себе из уст Ву Дай Линя он услышал впервые. – Время в пути прошло незаметно.

После выезда из города на федеральную трассу массивный серо-стальной «Ниссан-Патрол», за рулем которого сидел молодой незнакомый Ли Вэйгу китаец, безо всякого усилия за считаные секунды набрал скорость. Километровые столбики замелькали за стеклом с ужасающей быстротой. Но в теплом просторном, отделанном кожей комфортабельном салоне этой скорости совсем не ощущалось. Мощная подвеска легко гасила все неровности дороги, и машина, казалось, едва заметно колышется на стенде, а все, что происходит снаружи, – всего лишь кадры из какого-то документального кинофильма.

Удобно расположившись на мягком и широком заднем сиденье, Ли Вэйгу с Ву Дай Линем завели неспешную беседу. Старый наставник обстоятельно вводил своего бывшего ученика в курс дел, сложившихся на прииске, ненавязчиво подсказывал, с чего начать проверку, на чем следует особо заострить свое внимание. Вэйгу внимательно слушал, при необходимости задавая встречные вопросы, уточняя непонятные моменты. Постепенно в его голове начала вырисовываться вполне определенная картина, и с каждой минутой он все меньше тревожился по поводу своей предстоящей миссии.

Речь между ними шла сугубо о добыче алмазов. О лаборатории Ву Дай Линь не обмолвился ни единым словом, что еще больше укрепило Ли Вэйгу в его убеждении – состояние дел на самом прииске Ван Дэн-лао интересует постольку поскольку. Главное, естественно, – его совместный с Бельдиным бизнес. «Да это и понятно, – отметил про себя Вэйгу, – ведь здесь уже присутствует прямой хозяйский интерес. Здесь уже прибыль в равных долях распределяется между ним и Бельдиным… Но ведут-то они этот бизнес, в отличие от основной «работы», на свой страх и риск. И у хозяина, естественно, могут возникнуть очень крупные неприятности, просочись наружу хоть какая-то смутная информация об этом… Три года назад ему удалось, своевременно свернув производство, предотвратить подобную утечку… Теперь, наверное, он решил заранее подстраховаться после неприятного инцидента с Сукоткиным?.. Хоть тот и не слишком посвящен в суть вопроса, но вполне ведь могут в этом случае и на прииск неожиданно нагрянуть «ревизоры» из Москвы…»

Ехать им пришлось очень долго, и, когда машина свернула с асфальта на лесовозную дорогу, они уже успели переговорить обо всем необходимом. Теперь Ли Вэйгу молча и с интересом глазел по сторонам. Постоянно изменяющийся ландшафт за стеклом все больше с каждым километром напоминал настоящую таежную глухомань. Все ближе подступали к крутой каменистой обочине толстые вековые ильмы, необхватные липы, разлапистые высоченные дубы. Несмотря на то что листва с деревьев уже почти полностью облетела, становилось все темнее. Здесь солнечным лучам уже непросто было пробиваться к земле через близко сдвинутые древесные кроны. А спустя час широколиственный лес и вообще окончательно сменили древние синие кедрачи, несмотря на полуденный час, погруженные в холодный и неприветливый полумрак, и извилистая дорога, тянущая с перевала на перевал, казалось, совсем сузилась и вот-вот упрется в глухой, непроходимый тупик.

Приисковый жилой городок показался совершенно неожиданно. Каким-то странным, неправдоподобным образом тайга моментально расступилась, и, проскочив через услужливо распахнутые рослым и плечистым вооруженным охранником ворота, они вдруг оказались на широкой и прямой, как стрела, выложенной брусчаткой улице. Одинаковые, как близнецы-братья, краснокирпичные коттеджи, с островерхими крышами стояли по обеим ее сторонам. На ухоженных лужайках вдоль пустынных, тщательно выметенных тротуаров выстроились в ряд низкие кованые скамейки с изогнутыми спинками. А рядом с ними, завершая картину полнейшей городской идиллии, – крохотные стилизованные под старину фонтанчики под неоновыми фонарями в виде каких-то неизвестных Ли Вэйгу сказочных персонажей.

Все увиденное, безусловно, впечатляло. Но он не мог позволить себе сейчас отвлекаться по пустякам. Пришло время собраться, полностью сосредоточиться на выполнении ответственной миссии, возложенной на него хозяином.

Бельдин встретил приехавших у крыльца:

– Добро пожаловать!.. Как добрались? – Сухощавый, подтянутый брюнет, лет пятидесяти, одетый дорого, но неброско. В добротной деловой пиджачной паре и мягких кожаных мокасинах в тон одежде. На тонком запястье – стильный хронометр с черным циферблатом.

– Спасибо… Хорошо, – сухо отозвался Ли Вэйгу и, уже отвечая на вялое приветственное рукопожатие Бельдина, почувствовал, что с первой минуты знакомства и без подачи Ван Дэн-лао начинает питать к этому человеку сильную антипатию. Постоянно ускользающий взгляд, написанное на его лисьей физиономии фальшивое, нарочитое радушие… «Этот тип явно – с двойным дном, – сразу же подумалось Ли Вэйгу. – И держать себя с ним надо предельно осторожно».

После обеда и короткого отдыха Бельдин сам вызвался провести для очередного «дорогого гостя» ознакомительную экскурсию на полигон, и уже через несколько минут, переодевшись в рабочую робу и натянув на ноги резиновые сапоги, они втроем сидели в тесной кабине тягача. С громким рыком машина рванулась с места и, выбрасывая из выхлопной трубы густые клубы едкого сизого дыма, покатила вперед по сплошному месиву прямой, как стрела, «рокадной» дороги в направлении видимой издалека высоченной буровой вышки какого-то нереального ярко-желтого цвета. Из-под гусениц то и дело вылетали куски жирной грязи, все больше залепляя и без того не слишком чистое ветровое стекло.

Через полчаса дикой тряски, уже порядком очумев от беспрестанной «газовой атаки», они достигли цели. Стоило откинуть люк, как по ушам тут же ударило жуткой какофонией: вокруг гудело, грохотало, визжало на все лады множество самой разнообразной техники.

Спрыгнув с высокой подножки прямо в глубокую грязную лужу, Ли Вэйгу огляделся и замер в изумлении. Тайга во все стороны, вдоль и поперек, была исполосована, прорезана широченными, уходящими куда-то за горизонт просеками. Масштаб работ, без всякого преувеличения, просто поражал воображение. По всему было видно, что в дело запущены огромные средства.

Бельдин махнул рукой, приглашая их следовать за собой, и они гуськом, по щиколотки увязая в липнущей к ногам противной черной жиже, медленно потащились в сторону стоящих у самого основания буровой синих металлических «сэндвичей».

К большому удовлетворению Ли Вэйгу, их пешее «путешествие» по прииску не заняло много времени. Уже через пару минут они оказались внутри одного из технических помещений с небольшим пультом управления у стены. Как только прикрыли тяжелую двойную дверь, в комнате наступила относительная тишина. Звукоизоляция в помещении оказалась вполне удовлетворительной.

– Я слышал, уважаемый господин Ли, что вы хорошо владеете русским языком? – спросил Бельдин.

– В достаточной степени…

– Прекрасно!.. Тогда, позвольте, я начну…

Поначалу Ли Вэйгу слушал Бельдина очень внимательно, старательно пытаясь вникнуть во все, что тот говорил. И даже что-то выборочно переводил для Ву Дай Линя, забывая, что тому подобная экскурсия явно была не внове. Но очень скоро щедро пересыпанная совершенно непонятными техническими терминами «лекция» стала ему порядком докучать, и он в конце концов абсолютно потерял нить повествования. Монолог Бельдина превратился для него в полнейшую абракадабру. Но и тогда на смуглом и разглаженном лице Ли Вэйгу не дрогнул ни единый мускул. Внешне он остался – весь внимание.

– …На первом этапе нам долгое время не удавалось сформировать камеру нужной конфигурации, – спустя час после начала «короткой ознакомительной экскурсии» все еще продолжал вдохновенно распинаться Бельдин. – Но и эту трудную задачу мы, естественно, разрешили. Установили высокочувствительный ультразвуковой гидролокатор. Он и позволяет теперь полностью контролировать форму камеры на стадии размыва… Да и сами скважины теперь бурим гораздо большего диаметра. Новый «Вирт»[21]21
  «Вирт» – буровая установка известной немецкой фирмы «Вирт».


[Закрыть] нам это позволяет. Ну, а центральную – так и вообще на всю глубину морковки[22]22
  «Морковка» – специф. название кимберлитовой трубки (кимберлит – алмазоносная порода), которая представляет собой вертикальный конус высотой до 500 метров, с узким (до 100 м) основанием и расширенной верхней частью (до 300 м).


[Закрыть]… Далее все предельно просто. Размываем кимберлит из гидромонитора, выделяем из пульпы твердые фракции и складируем вот в этих двух хранилищах. Видите вон там, за просекой, две заглубленные емкости?.. Да-да, вот там. Кстати, у этих вместительных «корыток» идеально ровное дно и стенки, чтобы не единый камешек в какую-нибудь щелочку не завалился… Следующая фаза производственного процесса протекает, так сказать, уже на обогатительной фабрике… Если, конечно, вам это интересно…

– Нет, – все же не выдержав, прервал его Ли Вэйгу. – На сегодня закончим… Здесь закончим.

– Да как вам будет угодно, – согласно кивнул Бельдин и после короткой заминки продолжил, как ни в чем не бывало: – В таком случае, что мне еще хотелось бы добавить в заключение… Что перспективы у месторождения действительно прекрасные… Да что там – прекрасные! От них же просто дух захватывает! – опять заблажил, заохал, увлекаясь. – Вы только представьте себе, милейший, – у нас же здесь – целых полграмма (три карата!) на тонну породы! Да это же просто шахта Venetia![23]23
  Шахта Venetia – одна из самых крупных алмазодобывающих шахт ЮАР.


[Закрыть] Не иначе! – Но, кинув взгляд на каменного, непробиваемого Ли Вэйгу, нахмурился и замолчал, уразумев наконец, что его жаркие профессиональные словоизлияния больше не оказывают на «высокого гостя» никакого должного воздействия: – Хорошо… Тогда попрошу – в машину…

АНДРЕЙ

– Я счас, счас… Погодьте, – едва усевшись, снова, покряхтывая, полез Семеныч из-за стола. Он весь сиял, светился от радости. Шутка ли – и Андрюха из далекой и долгой поездки к родственникам домой вернулся, и друга с собой заодно привез закадычного. – Я тут мигом… Только в подпол слажу… Я ж про липовки совсем позабыл, тетеря старая…

– Андрей… – опять заладил свое, затянул волынку Славкин, как только за Семенычем захлопнулась дверь.

– Да помню я, помню, – хмыкнул Мостовой. – Только и ты пойми… Я же не могу старика вот так сразу, с ходу огорошить… Он же ждал все-таки… Готовился…

– Ну, как знаешь… не пацан… Соображать же должен, что больше ни минуты лишней здесь тебе задерживаться нельзя… Исчез и – с концами… У меня-то уж точно никто тебя искать не будет…

– Да кто там меня вообще-то ищет? Им же просто зацепиться не за что… Отпечатков нет… В лицо меня никто не видел… Говорю же – кроме записи с камер наблюдения, ничего у них больше нет. Ни единой зацепки… Ну, а там, я уверен, хрен что разглядишь… Размазня, наверно, полная…

– Сам же знаешь – лучше перебдеть…

– Ну, все… Все. Не бухти… Сказал же русским языком – утром уезжаем…

Буквально через месяц после Танюшиных похорон вернулись они с Семенычем в Ретиховку. Уступили первому же покупателю за бесценок безо всякого сожаления все свое нажитое добро за «колючкой». Совсем невмоготу стало и тому, и другому в дикой тоске слоняться по осиротевшему опустевшему дому.

Начальник заставы Серега Ковалев (может, сам, а может, и с чужого голоса) пустился было в уговоры:

– Зря вы все-таки, мужики… Столько своего труда сюда вложили… Не жалко, что ли, чужому дяде оставлять?

– А ты, Сережа, наши деньги не считай… И не менжуйся попусту, – через зубы выдавил Мостовой. – Ничего мы про ваши художества в тайге никому не расскажем… Мы же вашим особистам кучу всяческих бумажек подписали… Теперь уж, ясный пень, ни в жисть не разгласим… Тут уж будь спокоен… Да и в игры ваши поганые, как и обещали, больше не полезем… Воюйте дальше сами. У вас же это так прекрасно получается… А то, что вашему Малькову теперь за нами следить труднее будет…

– Да я же не о том…

– О том, о том, Серега. Кончай уже мне вкручивать… Так в этом, я думаю, – ничего страшного… Переживет как-нибудь… Поднатужится…

Как ни странно, но все для них на этом и закончилось. Больше никто и никаких препятствий им чинить не стал… Никаких тебе долгих и канительных судебных разбирательств. Никаких изводящих душу треволнений под грозны очи прокурора. Вся эта поганая история так и осталась для широкой общественности покрыта мраком тайны, будто ее и не было вовсе… А что самое удивительное – их даже в живых оставили. Не стали как баранов на куски резать… Видимо, кто-то там, на самом верху бандитской пирамиды, забыл про них напрочь…

Вернулись в село и снова поселились в стариковской хате. Новый ее хозяин слегка поупрямился, набивая цену, но уступил-таки ее обратно. Да ему-то она к тому времени и совсем не нужна стала – все равно собрался в город переезжать.

Больше уже никакого серьезного хозяйства с дедом не заводили. И с соседями почти не контачили. Копались себе потихоньку на маленьком огороде. Распахали всего пару соток поближе к дому. Изредка выбирались в тайгу на охоту. А иногда – и на заросшую чилимом[24]24
  Чилим – водяной орех (мест.).


[Закрыть] болотинку в пяти километрах от села потаскать гольянов да ротанов на удочку… Но все это как-то так – не для дела, а для того только, чтобы чем-то время убить, хоть немного да отвлечься от своих тяжелых размышлений. Ну, а чаще всего просто сидели рядом, долгими часами молча глотая сигаретный дым. Зимою – в хате у телевизора, летом – на завалинке. Теперь-то вроде как и говорить им толком стало не о чем. Что в доме, что на кладбище. О том, что внутри болит, – все равно нельзя. Зачем еще больше душу бередить? А больше ничего почти на ум и не приходит.

Первое время Семеныч нет-нет да и глянет пытливо на Мостового, пытаясь обнаружить за его внешним равнодушием опасную затаившуюся злость, которая просто ждет своего выхода. Но время шло, а ничего в Андрюхином облике по-прежнему не менялось. Такой же тихий и безропотный молчун. И глаза даже вроде совсем потухли. Глядят с его темного осунувшегося лица кротко и бессмысленно, будто мертвые шарики из мутного стекляруса. И старик со временем совсем успокоился. Перестал тревожиться. Перестал изводить себя пустопорожними подозрениями.

И напрасно… Обманул его Андрей. Обвел вокруг пальца… Никогда, ни единой минуты с того самого страшного дня, когда стояли они вдвоем со стариком у свежевырытой могилы, не утихала в его груди эта самая неутоленная неуемная злость. Все ворочалась и ворочалась внутри, как сом в надежной, прочной верше. Просто до поры до времени он ей воли не давал. Знал, что надо как следует усыпить пристальное внимание к себе со стороны Семеныча. Не хотелось ему больше рисковать жизнью доброго и отзывчивого на чужую беду старика. Не хотелось, чтобы этот ставший для него действительно родным и близким человек снова лез за ним в самое крутое пекло.

Но не только о Семеныче думал при этом Мостовой. Своим нарочитым, показным равнодушием он настойчиво и терпеливо добивался того, чтобы у приглядывающих за ним «спецов» – а в этом у него не возникало и тени сомнения, кого-то из местных стукачей к ним обязательно приставили – как следует глаз замылился. Чтобы они до конца поверили в то, что он спекся, выгорел до дна. Не боец уже. Не человек даже. Одна пустая никчемная оболочка. Ни на что уже не годен. Не способен ни на какие действия… Добивался и, естественно, преуспел…

– Ну, вот, – удовлетворенно выдохнул Семеныч, пристроив между тарелок глубокую глиняную плошку с политыми маслицем грибками, – теперь уж можно и по первой.

– Извини, Иван Семеныч, я – пас, – без паузы заявил Славкин, безо всякого почтения ощупав взглядом запотевшую с холодка литровую бутыль с ядреным первачом.

– И я тоже, – покосившись на друга, усмехнулся Мостовой.

– Да вы что, ребят? – недоуменно вопросил старик, переводя растерянный взгляд с одного на другого. – Навроде бы – сам Бог велел?.. – И тут же легко сразил обоих наповал, не в бровь, а в глаз шарахнул: – Да вы, никак, затеяли что?

– Да с чего ты взял, отец? – кашлянув в кулак, выпучился на Андрея Саня. – Я вот просто… давно – в завязке… Андрюха тоже решил – за компанию…

– Ну-ну, – хитро сощурился Семеныч. – А что?.. На доброе дело… так и я не буду. – Решительно отодвинул рюмку в сторону.

Хотел, видимо, еще что-то прибавить, но не успел.

– Ложись! – завопил Славкин, срывая его со стула. – Андрюха, на пол!

– Ты что?! – не двигаясь с места, обалдело уставился на него Мостовой.

– Да на пол, бля! Кому сказал?! – снова гаркнул Саня и сильным ударом выбил из-под него табурет.

«Й-ё-ё!.. – заваливаясь на бок, – матюгнулся Мостовой. – Опять началось?!»

– И что дальше? – откинувшись на спину и массируя ушибленный локоть, максимально безобидным тоном спросил Мостовой.

– А какой ты все-таки еще дурак, братиша, – укоризненно протянул Санек. – Ни черта ты еще не умеешь, вояка хренов… Ну, чё ты щеришься? Думаешь – опять поперло из меня? Да ничего подобного!.. Секут за нами в оптику. В кустах напротив бликнуло… Не сомневайся. Не ошибся я… Я эту хрень поганую от любой другой в два счета отличу… Да я ж ее шкурой чую. Давно научен… Иван Семеныч?

– Что, Саш?

– А нет у тебя другого выхода?

– Да нет… Зачем он мне?.. Ежели только… рамы в задней зале выставить?

– Плохо… А щипцы?

– А есть, есть!.. Вон там, в комоде, – снизу справа – ящик с инструментом.

– Хорошо… Все. Так. Собрались, мужики. Пошли, Андрюх, поможешь раму снять по-тихому… Потом вы с батей отвлечете. На крыльце покурите… Опасно, бля, но, думаю, пролезет… Они же всех троих нас срисовали? Валить поодиночке – нет резона. А по-любому лучше, когда всех – до кучи…

Когда через полчаса после начала «операции» Славкин притащил на плече в хату и грубо шваркнул в угол незнакомого мужика, у Мостового отвратно засосало под ложечкой: «Мог ведь и кого попало прихватить!.. С него ведь станется!» Совсем не хотелось еще верить в то, что за ним уже серьезный «хвост» приладили. Но, пристально глянув на Сашкиного языка, – щуплый на вид, горбоносый кавказец, лет тридцати, в потертой серой кожанке и таких же, в тон, помятых серых брюках – однозначно не сельчанин! – он начал понемногу прозревать. А когда из брошенной Славкиным спортивной сумки, принадлежащей незнакомцу, выкатился под ноги знакомый монокуляр, все его сомнения рассеялись махом. Пришел, так сказать, в полную готовность посыпать бестолковку пеплом.

– Ты уж прости меня, Сань, – покаянно затянул он, – я же действительно думал, что ты дуркуешь…

– Да… ладно, братишка, проехали, – еще не успев отдышаться после тяжелой ноши, выхрипел Саня. – Вот, блин, совсем уморился с непривычки… А все водочка, мать ее ети!..Ты лучше посмотри на эту штуку. Знаешь, что такое?

– Знаю, Саш, – Мостовой наклонился и поднял с пола монокуляр. – «Ухо»… Приходилось как-то в руках держать.

– Правильно, паря, – «Суперухо-100». Машинка, конечно, плевая. И дальность слабовата… И набалдашники эти стремные… Есть и на порядки выше… Но в нашем случае, естественно, сгодится. И посмотреть, и послушать можно, а то и кой-что записать при необходимости. Видишь, там, сбоку, кнопочка? Это диктофон встроенный.

– А вот этого я не знал… – обронил Мостовой и передал прибор мнущемуся от нетерпения Семенычу. – Да мне тогда и не нужно было…

– Ишь ты? – восхищенно забурчал старик, завертев в руках «хитрую машинку». – И глядеть, и слушать?.. Вот же, черти, придумают!

– Ладно, Андрюх, давай уже к делу. Вот его сотик. Держи. Глянь там – во сколько и кому этот сучонок в последнее время названивал. А я с ним пока маленько погутарю. – Присел на корточки перед своим задержанным: – Ну, что, обезьянка черножопая, откуда едут-то?.. Из Зареченска?.. Ты не тупи лучше. Я этого страсть как не люблю.

– Да, – презрительно выплюнул кавказец, злобно зыркая на Саню исподлобья, и демонстративно отвернул рожу в стене: мол, на куски пластайте, а больше звука не добьетесь.

– Последний звонок сорок минут назад, – сказал Мостовой. – Какому-то Самвелу.

– Ну, правильно… Он тебя еще на подходе к хате опознал. И тут же брякнул… Кто такой Самвел?

– Помочь, что ли? – И опять, не дождавшись ответа, резко выбросил вперед руку и ткнул кавказца пальцем в глаз.

– А-а-а-а! Птатс путс! Глаз поломал! Сука-а-а! – истошно завопил «язык». Свалился на бок и, прижав руки к лицу, принялся, громко причитая, кататься по полу.

Долго ему кобениться Славкин не позволил. Поймал за шиворот. Вздернул, рванул на себя, возвращая в прежнее положение. Но пленник продолжал ругаться по-своему: «гьёт!», «зхазхтам бераникунем… ду март чессс!!!» Что-то там еще угрожающе шипел, брызжа кровавой слюной во все стороны. Лицо его перекосило. Казалось, он безостановочно подмигивает Славкину, как заведенный. Только не одним глазом, а всей этой перекошенной, переклиненной половиной лица. Чувствительный щипок за мочку уха заставил его на время замолчать.

– Ты мне тут дуру не гони! – зарычал на него Саня. – Еще раз вякнешь что-нибудь на вашей тарабарщине – я тебе нос отрежу. Понял, нет? Ты, тварь, сейчас не у себя в Черножопии, а у меня в гостях, в России-матушке… Хотя кто вас, блядей, сюда-то звал? Гости сраные… Так кто такой Самвел?

– Началник… Балшой чэловэк…

– Кто он конкретно, чурек недоношенный?.. Фамилия? На какой должности?.. Бизнесмен, может?

– Э-э-э, нэ знаю. Нэ видал…

– А врешь, шисенок… – усомнился Славкин, но неожиданно оборвал допрос, будто потеряв к пленнику всякий интерес. – Ладно… Это только время зря терять. – И, помолчав немного, поднявшись на ноги, обернулся к Мостовому: – Сколько, Андрюх, точно до Зареченска?

– Тридцать семь.

– М-да… Маловато… У нас в запасе, думаю, минут двадцать, не больше… Иван Степаныч, собирайся скоренько. Поедешь с нами. Тебе здесь тоже нельзя больше оставаться. С собой бери только самое необходимое. Деньги, документы… Сам знаешь… А у тебя вообще есть где надежно отсидеться?

– …К сыну… могу, – немного подумав, отозвался старик.

– М-м-да… Не особо-то годится… Да ладно… Пока с нами, а там посмотрим. А машина у кого поближе?

– У Витьки Фесуненко. Он егерь бывший. Да я не знаю – на ходу ли? Он же квасит почем зря… Есть еще у Петра Шепитька «Тоётка» старая. Но он навряд ли согласится. Куркулина еще тот…

– Ничего, бать, а мы его попросим… Ласково… За это не волнуйся, – рассеянно проговорил Санек и тут же резко подобрался: – Все. Метнулись! Время…

Пока они с дедом носились по хате из угла в угол, наскоряк собираясь в дорогу, Славкин спеленал пленника по рукам и ногам. А потом еще безжалостно стянул в какой-то скверный бублик. Плотно забил ему рот грязной тряпкой. Оттащил куда-то за угол бани. Мостовому не совсем понравился проведенный другом чересчур короткий и, на его взгляд, невразумительный допрос. Он бы, наверное, все-таки попытался дожать «языка». Да и вопросы задал бы другие. Выяснил бы, к примеру, «как долго вообще вся эта слежка продолжалась?» И «зачем?» Но вмешаться так и не решился. Рассудил здраво: «Саньку видней… Он же спец по этому делу… Да и времени в обрез…»

Перелезли через плетень и пошлепали огородами в сторону дома Шепитько. Не то что бежать, а просто передвигаться в сколько-нибудь быстром темпе совсем не получалось. На практически свежей пахоте ноги постоянно разъезжались, да и уже через минуту на ногах повисли «тонны» липкой грязи.

Когда отошли от хаты на пару сотен метров, Славкин спохватился:

– Вот же, блин! Зажигалку на столе забыл!

– Да и хрен с ней, Сань. У меня же есть, – недоуменно глянул Мостовой.

– Нет, Андрюш, она же памятная. Еще с Афгана… Вы бегите, а я мигом догоню.

– Саня?! – остановившись, подозрительно воззрился на него Андрей.

– Ну, ты чего? – хмыкнул Славкин. – Подумал что плохое? И зря, старик… Ты за кого меня считаешь?

И Саня действительно очень скоро их нагнал. За пять минут, не больше, обернулся. К дому хохла подходили уже втроем.

Никакого звонка у ворот этого Шепитько, конечно же, не было. Его роль исправно выполнял намеренно посаженный хозяином на слишком длинную цепь сенбернар – злобный до предела, размером с двухгодовалого теленка. Весь в репьях и колтунах слежавшейся, свалявшейся длинной шерсти. Стоило мужикам приблизиться, как он тут же метнулся к забору, ударил в него тяжелыми мощными лапами и, навалившись грудью на низкую калитку, зашелся грубым утробным лаем. Подошедший первым Славкин невольно отпрянул, отступил назад. Васькины клыки хищно лязгнули в каких-то сантиметрах от его лица.

Прошло не меньше двух минут, пока в приоткрытую дверь осторожно не выглянула голова хозяина. Он цыкнул на собаку, помедлил и бочком, явно нехотя, вылез на крыльцо – коротконогий, седовласый мужичонка в накинутой на плечи засаленной залатанной, давно уже бесцветной душегрейке. Постоял, близоруко щурясь, закрываясь рукой от солнца. И только потом спустился по ступенькам и мелкими шажками подошел к калитке.

– Дивысь, яки людины?! – радушно заблажил Шепитько, берясь за щеколду. – А я, як байстрюк у хати сижу. Ничого соби не бачу…

– Здоров, Петро, – приветствовал его Семеныч и через силу выдавил: – У меня к тебе… дело есть.

– Мабудь, до мене пидемо? – проигнорировав приветствие, спросил его хохол. Но калитку так и не открыл. Замер в полуметре, переминаясь с ноги на ногу. – А шось таке, диду? Яко ж таке дило?

– Отвезешь нас в город?

– Та ж ни, ни як не можно, – пробормотал Шепитько, потупившись, и разом озаботился: У мене ж и бензину немае ни крапелюшечки… Та и жинка моя знов-таки недугувати… Я так розумию, що вам до Витьки треба…

– До какого Витьки, Петро? – нетерпеливо перебил его старик. – Ты же знаешь, как он ездит? Раз в год, когда случайно протрезвеет. Да мы ж тебе заплатим…

– Та ни, ни… – уперся рогом Шепитько. – Я ж тоби кажу, батько, – ни як не можно… Та мене ж и грошив ни яких не треба…

– Подожди, Иван Семеныч, – не выдержав, вмешался Славкин и, отстранив старика, пошел к калитке: Як же ж тоби не треба, дядько? Це ж для кожниго чоловика дуже потрибна риччю… А ось ми зараз удвох тихенько побалакаем. А раптом домовимося, – сказал и, хитро подмигнув хохлу, приблизился к нему вплотную, цепко ухватил за полу душегрейки и, перегнувшись через калитку, что-то быстро зашептал ему на ухо. «Ну вот же клоун? – вспомнив сцену на вокзале, ухмыльнулся Мостовой. – Любит посекретничать…