Текст книги "Срок за любовь"

1.

Разгоряченная, сонная и податливая после любви, Марина лежала рядом, плотно прижавшись к Климу. Стояла жара, любовники вспотели и глубоко вдыхали теплый ночной воздух, но не спешили размыкать объятий. Перебирая волосы на груди Клима тонкими длинными пальцами пианистки, женщина взглянула на него и мечтательно улыбнулась. Он накрыл своей широкой мозолистой ладонью ее мягкую узкую кисть и улыбнулся в ответ. То, что мучило заключенного в течение пяти последних лет, – теперь окончательно для него прояснилось. У жены никого, кроме него, не было. И это хорошо. Нет, просто здорово – так и должно было быть. Клим ни о чем не спрашивал Марину – оба избегали разговоров на щекотливую тему. Он просто почувствовал во время близости – каждой своей клеточкой, каждым нервным окончанием – как может чувствовать всякий нормальный и любящий мужчина, что Маришка его и только его, в ее мыслях нет места никому другому. Теперь это можно было произнести вслух, но Клим как-то стушевался и вместо этого сказал:

– Маришка, могла бы и не приезжать. Столько сил потратила, денег. И месяца не пройдет, как я выйду на свободу. Ты и оглянуться не успеешь. Обещаю – буду вести себя пай-мальчиком. Вот тогда мы с тобой…

Он так и не придумал, что сказать дальше. Ведь свобода… Она делала возможным все, открывала все двери. Клим забыл, когда в последний раз сам мог распоряжаться своей жизнью. Ехать, куда вздумается. Вставать с кровати, когда пожелает. Делать то, что хочется, а не то, что прикажут, или просто не делать ничего. Свобода! Быть самому себе хозяином, кузнецом своего счастья. Годы заключения останутся позади, и он из шкуры выпрыгнет, но сделает счастливой женщину, тихо лежащую рядом с ним. Свою жену.

– Глупый ты мой, – промурлыкала женщина на ухо мужу, ее губы щекотали висок, но он не отодвинулся. – Я не могла не приехать. После всего, что с нами случилось, я дорожу каждой минутой с тобой. Жизнь проходит незаметно. Мы еще молоды, но посмотри на меня. Каждый день зеркало говорит мне – ты прекрасна, спору нет. Но. Уже появились первые морщинки, потом появятся еще и еще. Я не простила бы себе, оставшись дома. Неужели тебе плохо со мной?

– С тобой мне хорошо, родная, – даже не представляешь себе, как хорошо! Ты самая красивая на земле.

– А любимая?! – делая вид, будто обиделась, спросила женщина.

– А уж какая любимая! – Клим сильнее прижал жену к себе. – Теперь я понимаю, что такое счастье.

Его рука скользнула по телу Маришки, он заглянул ей в глаза.

– Не надо, – улыбнулась женщина. – Лучше, чем было только что, уже не будет. Давай просто полежим рядом, поговорим.

Но вместо продолжения разговора она зевнула и устало прикрыла веки. Клим лежал, боясь пошевелиться. Голова любимой жены покоилась на его руке, растрепанные волосы шелковой волной закрывали татуированное запястье. Дыхание Марины становилось все более глубоким и тихим. И вскоре муж понял – она заснула, уткнувшись носом в его плечо.

«Наверное, последние несколько дней почти не спала, – подумал Клим. – Передачу собирала, вкусности готовила, устала. За меня, опять же, волновалась – это заметно. Да и дорога – Маришка никогда не любила долгих переездов – вот и сморил ее сон».

Он нежно посмотрел на спящую женщину, наваждение потихоньку отступало. Пришлось вспомнить, где он находится. Хоть на окнах и не было решеток, но за стеклом бил по глазам свет прожекторов, освещавших зону. Пытаться убедить себя, что это просто уличные фонари, – не получалось, хоть ты тресни. Зона не отпускала Клима – несмотря на то, что в здании для долговременных свиданий все было обставлено так, чтобы зэк мог почувствовать себя человеком – хотя бы на время. Обстановку комнат любовно сработали своими руками заключенные. Все изготовили сами – от мебели до светильников. Были тут и картины, написанные местными мастерами, и даже вышитые бисером иконы.

К комнате, где оказались Мариша с мужем, приложил руку и сам Клим. На стенах висели его работы, изготовленные в технике резьбы по дереву. Высокохудожественность исполнения выгодно отличала их от основной массы украшений, сработанных зэками. По преимуществу это были незамысловатые, но сделанные от души работы. Клим же мог считать себя профессиональным резчиком, в юности даже получил соответствующее образование. И хотя по специальности почти не работал, на зоне вспомнил подзабытые навыки и быстро приобрел мастерство, которое восхищало товарищей. Резкое изменение образа жизни способствует усидчивости и размышлениям. Клим долго думал над тем, что изобразить, когда замначальника колонии предложил ему оформить резными панно одну из комнат. Идея возникла в голове как бы сама собой, всплыла из глубин недалекого прошлого. В свадебное путешествие семь лет назад Клим и Марина отправились в Прагу – это был дешевый автобусный тур. Оба знали, что в чешской столице есть на что посмотреть, но заранее договорились – никаких экскурсий. Молодожены решили бродить по старому городу вдвоем, целовались в темных каменных подворотнях, пили пиво в маленьких кабачках – и чувствовали себя самыми счастливыми людьми на земле. Как-то во время прогулки по Вышгороду их накрыло внезапным ливнем. Спрятались в ближайшем укрытии – за гостеприимно распахнутой дверью небольшого старинного костела. Клим впервые оказался в католическом храме, до этого бывал только в православных церквях – и то нечасто. Высокие своды стремительно уходили вверх и тонули в полумраке. Мерцали на подставке свечи перед боковым алтарем. Воздух был наполнен ароматом дождя и лилий. Они были везде. Благоухали в вазах перед резными изображениями святых, склоняли бело-зеленые бутоны перед суровыми и страшными в своей натуралистичности распятиями с подкрашенными красной краской ранами на руках Христа. Клим с Мариной не решались присесть – ходили вдоль деревянных скамеек, отполированных поколениями молящихся, и рассматривали непривычное убранство католического храма. Прихожан было немного, человек десять – чехи не отличаются религиозностью. Влюбленные так и не поняли, велась ли служба. Прихожане беззвучно молились. Из динамиков доносился голос священника. О чем тот говорил, понять было невозможно – ни Клим, ни Марина чешского языка не знали. Но слова звучали очень проникновенно, голос наверняка принадлежал старику. Он говорил с длинными паузами, которые растягивались секунд на двадцать-тридцать. Как будто священник давал возможность осознать его слова, повторить их несколько раз про себя и запомнить. Молодые люди почувствовали легкий озноб, словно от прикосновения к тайне.

Клим и Марина продолжали изучать убранство храма. Внимание Байкова привлекли небольшие барельефы, повествующие о последнем дне земной жизни Иисуса Христа. Вырезанные на дереве, они в наивной манере показывали сцены суда над Спасителем, как его бичуют, как он нес крест и то, как он в первый раз упал. Как ему положили на плечо крест – и как Вероника подошла отереть ему лицо от пота платком. Были еще и сцены распятия, погребения и вознесения. Рельефы запомнились Климу, врезались в его память вместе с проникновенным голосом старого священника. Влюбленным не давала покоя мысль, откуда же доносится странная проповедь.

По полу храма змеился черный электрический шнур и исчезал в исповедальне. Клим крепко взял Маришку за руку и пошел вдоль кабеля. За решетчатыми створками исповедальни он увидел старого священника. Тот сжимал в руке микрофон и время от времени шевелил губами. Вот тут-то и раскрылась тайна длинных пауз. Старый человек в маленькой круглой шапочке просто засыпал на время, затем вскидывал голову и продолжал говорить. Наверняка вся проповедь была «записана» у него в голове, как на магнитофонной ленте. Он ни разу не сбился. Молодожены переглянулись, улыбнулись друг другу и вышли на улицу. Дождь уже кончался, после темноты храма солнце казалось ослепительно ярким.

Спустя несколько лет, когда Клим уже не один год оттрубил на зоне и как резчик согласился поучаствовать в оформлении комнат для свиданок, он внезапно вспомнил этот эпизод. Другие сидельцы советовали сделать панно с видами природы – лес, дикие животные, птицы, цветы. Некоторые предлагали изобразить побольше красивых женщин, их тоже понять можно. Но Байкова не отпускали пражские барельефы. И он понял, что должен изобразить на деревянных панно свою искореженную жизнь – вернее, тот ее отрезок, который привел счастливого и здорового человека на зону. Он вырезал на деревянных досках и раскрасил собственную историю. Получилось красиво, трогательно и немного наивно. Начальник ИТК, прежде чем разрешить повесить рельефы в комнате для долговременных свиданок, послал их на конкурс творчества заключенных. Там работа Клима заняла первое место. И вот теперь, лежа рядом с мирно спящей женой, заключенный снова рассматривал свои шедевры.

Первым, если считать слева направо, располагался барельеф, на котором был изображен сам Клим. Он стоял на пороге, держась за ручку двери, и как бы прощался с Маришкой – она стояла поодаль. Байков хорошо запомнил тот разговор:

– Клим, ну чего ты переживаешь так, словно на виселицу меня отправляешь? – улыбнулась жена. – Ну хочешь, я никуда не пойду?

Переживать как раз было из-за чего. Марина работала преподавателем фортепиано в музыкальной школе городка Ямской. Денег в местной казне на культуру, как водится, не хватало. Приходилось полагаться на спонсорскую помощь. До поры до времени обходились пожертвованиями родителей, чьи дети посещали школу. Но этих крох хватало лишь на нищенскую зарплату да коммунальные услуги. А ведь нужно еще и настраивать старые, купленные еще при советской власти инструменты. Некоторые ремонтировать уже не имело смысла. Однако приобретать новые было не на что.

И тут, как чертик из табакерки, на благотворительном концерте учеников по случаю Дня города объявился Сулейман Бекбулатов – дагестанец, чьи имя и фамилию в Ямском произносили с придыханием и опаской. Бекбулатов в буквальном смысле «держал» город. Ему принадлежал местный рынок, самые большие магазины, автосервисы. Его кавказские молодчики могли доходчиво объяснить любому, что против хозяина идти не следует, лучше не портить с ним отношения. Для Сулеймана в Ямском не существовало закрытых дверей – независимо от высоты начальственных кресел. Земляки Сулеймана буквально наводнили город, очень быстро вытеснив горожан с хлебных мест. Лишь единственное «живое» предприятие города – мебельная фабрика, не принадлежало ему. Ее, еще до появления в Ямском кавказцев, сумел прибрать к рукам крупный чиновник из областной администрации.

Как водится на концертах такого уровня, после выступлений учеников музыкальной школы показать класс должна их педагог. Марина Байкова – эффектная, статная, в вечернем платье – была похожа на королеву. Играла – прекрасно, как всегда, потом с достоинством поклонилась и, когда стихли аплодисменты, решилась рассказать со сцены о финансовых проблемах школы. Мэр недовольно прервал ее речь заявлением о том, что местная власть и так делает для музыкальной школы все возможное. И тут неожиданно для всех на сцену поднялся Сулейман Бекбулатов. Молодой, вальяжный, в полосатом дорогом костюме, он картинно поцеловал Марине руку, а затем объявил, что его очаровали звуки музыки, и он готов с этого дня спонсировать музыкальную школу.

– Для начала пусть Марина Байкова подготовит для меня список инструментов, которые нужно приобрести, – с масляной улыбкой предложил теневой хозяин города.

Вот этот день и стал поворотным в жизни Клима. Сулеймана, естественно, привлекла не музыка, а молодая красивая преподавательница игры на фортепиано. Спонсирование музыкальной школы являлось лишь благовидным предлогом сблизиться с нею. Навязчивый кавказец наведывался к ней все чаще. Марину, конечно же, настораживали эти визиты, она отказывалась от подарков, предназначенных лично ей, но коллеги по школе умоляли ее принимать цветы и ювелирные украшения. Ведь от щедрости Бекбулатова зависело теперь и их благосостояние. Цветы Марина все же начала принимать. Домой она их, естественно, не приносила, оставляла в музыкальной школе. Об этом Байков узнал от нее позже. А вот от дорогих подарков молодая женщина настойчиво отказывалась, и о каждой такой попытке ухаживания она сообщала мужу.

Клима знаки внимания от постороннего мужика доводили до белого каления. Особенно унижало, что сам он не мог дать жене и десятой доли от щедрых даров Сулеймана, которые Марина отвергала. Клим до сих пор в мельчайших подробностях помнил день, когда Маришка сказала ему, что у коллектива музыкальной школы намечается корпоратив в ресторане.

– Откуда у вас деньги на корпоратив в ресторане? – поинтересовался тогда Клим.

– Спонсоры, – отвела взгляд Маришка.

– Бекбулатов? – ответ Клим знал заранее.

Он вспылил, супруги чуть не поссорились. Муж втайне надеялся, что Марина поймет его чувства и сама откажется идти на этот чертов корпоратив, устроенный наглым кавказцем. Но упрямая женщина, наоборот, начала упрашивать мужа, чтобы отпустил ее.

– Неужели ты сомневаешься во мне? – допытывалась Марина. – Не одна же я иду. Наш директор, другие преподаватели. Это же для дела нужно. Для всего коллектива и для моих учеников. Бекбулатов обещал на летних каникулах отремонтировать классы в школе. Думаешь, мне хочется идти? Я так директору и сказала. Но они меня поставили в известность в последний момент, когда ресторан уже был оплачен. Наш директор и другие преподаватели чуть ли не на коленях умоляли меня прийти.

– А ты сама – ты хочешь с ним пойти? Если отбросить меня, учеников и школу, – напрямую спросил тогда Клим.

– Ну куда же я тебя отброшу? Ты же мой. И об учениках я не могу забыть. Но я давно не была в ресторане. Мне просто хочется выйти в люди, – уклончиво ответила Марина.

Для Байкова это прозвучало как пощечина, словно она произнесла: «Ты давно не водил меня в ресторан».

Клим смотрел на деревянный барельеф, на котором он прощался с женой.

– Я должен был настоять, чтобы она осталась дома, – беззвучно проговорил он одними губами. – Тогда бы все у нас сложилось по-другому.

Байков перевел взгляд на соседнее панно. Там снова был он и Маришка, но не одна, а с Сулейманом. Клим тяжело вздохнул, прислушался к сонному дыханию лежащей рядом женщины и прикрыл глаза. На него нахлынули воспоминания. Отчетливые, яркие, будто бы он вновь оказался в том самом месте, в то же самое время. Ему до боли захотелось, чтобы на этот раз все пошло по-другому, чтобы все закончилось иначе. Но прошлое изменить нельзя…

2.

Клим честно, как они и договаривались, ждал возвращения Мариши из ресторана до десяти вечера. Он обещал ей ждать именно дома и не приезжать, чтобы забрать. Звук автомобильного мотора, человеческие голоса – стоило Байкову хоть что-то услышать на улице, и он бросался к окну. Но каждый раз его ждало разочарование. Приезжали гости к соседям, кто-то кого-то забирал на свидание. Климу невыносима была сама мысль о том, что его жена сейчас сидит рядом с другим мужчиной, улыбается ему, шутит, пьет вино. Он не сомневался, что Бекбулатов подсядет именно к Марине, пригласит ее на танец. Байков никогда не считал себя ревнивым – наоборот, доверие между супругами ценил выше всего, да и Марина поводов сомневаться в ней еще не давала. Теперь же, несмотря на заверения жены, что это мероприятие будет лишь корпоративом, затеянным во благо музыкальной школы, кулаки его инстинктивно сжимались.

Когда на экране настольного будильника высветились четыре двойки, Клим не выдержал. Он набросил куртку, сжал в кулаке ключи от машины и выбежал во двор. Сбегая по ступенькам, он еще пытался уговорить самого себя, что «все в порядке». Мол, он и выехать не успеет, как Маришка уже окажется во дворе и бросится ему на шею. Клим сел за руль старенькой белой «Нивы». Двигатель никак не хотел заводиться, будто бы предупреждая хозяина о том, что никуда ехать не стоит. Когда же, вспотев и выругавшись, Байков в последний раз нервно повернул ключ – мотор чихнул и послушно заурчал.

Ехать было недалеко, в Ямском все близко. Клим остановился напротив ресторана «Факел», вышел из машины. Яркие огни рекламной вывески пестрым платком лежали на черном зеркале близкой реки. Перед самым крыльцом высился стеклянный цилиндр в блестящей металлической оправе. Внутри него тревожно пульсировал, вспыхивал и сжимался живой огонь газового факела.

Клим растерянно подумал, что вот он приехал. А что дальше? Объясняться со швейцаром на входе, потом идти в зал и под взглядами коллег Мариши искать жену? Вытаскивать ее из-за столика под насмешливыми взглядами, чтобы завтра вся музыкальная школа судачила о подвиге местного Отелло? Байков злился на самого себя из-за приступа ревности, понимая, что выглядит глупо. Ты или доверяешь жене во всем, или не женись вовсе. Это не Кавказ, где «прекрасную половину» можно просто запереть в четырех стенах – на всю жизнь.

За стеклянной дверью ресторана открывался вид на просторный холл с классическим красным ковром и пальмами в кадках. На кожаном диване расположились две официантки в коротеньких юбках. Они оживленно жестикулировали, явно что-то обсуждая. Клим не мог слышать слов. Вполне возможно, что разговор был абсолютно безобидным, но воспаленное ревностью воображение рисовало картины одну отвратительнее другой, и на каждой – его жена и дагестанец. Байков посмотрел на часы – время близилось к одиннадцати вечера. Уже час, как Маришка должна быть дома. Вернее, обещала вернуться.

Клим несколько раз нервно прошелся у входа. И тут в зале звучно заиграло фортепиано. Любимый репертуар своей жены Клим знал отлично: Моцарт, Шопен, Шуберт. А тут загремела разнузданная, как ему показалось, лезгинка. Он не выдержал, подбежал к широкому окну, забрался на цоколь здания и заглянул в зал. Сквозь неплотно сдвинутые шторы он увидел свою жену. Марина сидела на возвышении за фортепьяно, словно пианист в салуне – передняя дека с инструмента снята. Молоточки бешено стучали по струнам. Пальцы Маришки буквально молотили по клавишам. На фортепиано стоял недопитый бокал, в нем колыхалось недопитое красное вино.

Педагоги, стоя за накрытым столом, хлопали в такт стремительной музыке. Особенно старался директор музыкальной школы. Он то и дело выкрикивал:

– Асса!.. Асса!.. Асса!..

И под эти звуки на танцполе неистовствовал Бекбулатов. Он, в костюме, при галстуке, и с ножом в зубах залихватски отплясывал лезгинку. Проходил круг за кругом. Под аплодисменты и крики «Асса!».

Клим остолбенел.

Мариша последний раз ударила по клавишам и отдернула руки, будто фортепиано раскалилось докрасна. Но педаль продолжала удерживать нажатой. Так что финальный аккорд еще звучал, затихая.

Вспотевший Бекбулатов скалил зубы. Директор и педагоги неистово аплодировали. Сулейман широким жестом дал понять, что аплодисменты принадлежат не только ему. Маришка хотела уже подняться сама, но Бекбулатов остановил ее, подошел, отодвинул стул и одновременно подал руку. Продолжая сжимать ладонь женщины в своей, Сулейман поднял соединенные руки над головами и резко опустил их. Маришка и Бекбулатов низко поклонились. После чего Сулейман повел рукой, давая знать, чтобы коллеги Марины не обращали на него внимания.

Педагоги рассаживались по местам, наливали водку, вино.

Марина присела на винтовой табурет у фортепиано. Прошлась пальцами по клавишам. Зазвучал один из ноктюрнов Шопена. Сулейман зашел ей за спину. В руке блеснул золотом и каменьями медальон на толстой цепочке. Дагестанец попытался застегнуть его на шее Марины. Та протестующее дернулась, перестала играть, схватила рукой медальон и попыталась его снять. Бекбулатов тоже не спешил отпускать цепочку – он низко склонился к шее женщины и начал что-то шептать ей в самое ухо, с его лица не сходила самодовольная ухмылка. Марина было заиграла вновь одной рукой, но затем резко встала. Застежка выскользнула из пальцев Сулеймана, медальон сверкнул в ярком свете и вместе с цепочкой соскользнул в разрез декольте. Молодая женщина растерялась, покраснела, попыталась отвернуться и найти украшение. Коллеги Марины старательно пытались делать вид, что ничего не замечают. Сулейман с плотоядной улыбкой следил за потугами Марины. А потом крепко схватил ее за запястья.

Клим почувствовал, как его лицо наливается кровью, а уши начинают гореть, словно их лижут языки пламени. Он был готов голыми руками разбить стекло и хорошенько врезать обидчику жены. За окном сцена изменилась – Марина вырвалась и побежала, Сулейман бросился за ней. Они исчезли из поля зрения. Неизвестность, когда приходится додумывать события, которые не видишь, для человека, охваченного ревностью, – невыносимая мука. В голову лезли самые гнусные мысли, лицо горело, кулаки чесались разнести это гнилое место вдребезги. Байков попытался бороться с этим состоянием, но руки предательски дрожали. Он вцепился пальцами в оконную решетку и прижался лбом к холодным прутьям.

Мелодично зазвенели китайские колокольчики на входной двери. Клим выпрямился. На крыльце стояли Сулейман с Мариной. Медальон победоносно сверкал на лебединой шее женщины. Марина не сразу заметила мужа, она растерянно улыбалась Бекбулатову.

– Мне домой надо, – произнесла она. – Муж ждет.

Климу показалось, что ее взгляд выражает симпатию.

– Марина, почему ты до сих пор не дома? – выступил он из темноты, изо всех сил пытаясь сдержать в голосе дрожь и гнев, которые клокотали в нем.

Но не смог – фраза прозвучала неуверенно и даже обиженно, за что Клим тут же возненавидел себя. Женщина дернулась, повернула голову.

– Клим, зачем ты приехал? – спросила она.

– Ты обещала вернуться к десяти. Я волновался. Ты не рада видеть меня?

– Но что со мной могло приключиться? Тут все свои, – вскинула Марина голову, инстинктивно взявшись рукой за цепочку медальона.

– Сейчас же верни ему медальон, – почти выкрикнул Клим.

Молчавший до этого дагестанец ухмыльнулся и произнес нарочито дружелюбно:

– Э-э-э, дорогой. Она сама решает, что ей делать.

– Сними медальон, отдай его этому… – Клим не нашел слов для характеристики кавказца и с презрительным видом кивнул в сторону Бекбулатова, – и сейчас же поехали домой.

Марина виновато покосилась на мужа, рука продолжала теребить цепочку.

– Клим, не надо скандалов. Я сейчас.

– Ты же слышал, – продолжал гнусно улыбаться Сулейман. – Она не хочет уходить. Женщина не вещь, которую можно прийти и забрать. Правда, красавица?

Бекбулатов положил Марине руку на талию, затем скользнул ладонью ниже. Женщина попыталась освободиться, но Сулейман еще сильнее прижал ее талию к своему бедру. Женщина еще раз беспомощно дернулась, как бы признавая превосходство противника.

– Ты чего, милая? – удивленно поднял брови дагестанец. – Кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Пять минут назад ты не сопротивлялась. Ах, как не сопротивлялась! Это из-за него?

– Да я тебе морду сейчас расквашу! – крикнул Клим. – Сейчас же отпусти ее!

Сулейман делано рассмеялся. Он наконец-то добился своего, вывел Клима из терпения. Он поднес ладонь к лицу, лизнул ее далеко высунутым языком, прищурился и потянул носом.

– Запах женщины, – мечтательно произнес Бекбулатов.

Повышенные тона, звучащие на крыльце ресторана, распознали абсолютным музыкальным слухом коллеги Марины. На крыльцо выбежали директор музыкальной школы и преподаватель по классу баяна. Из-за их спин выглядывали любопытные преподавательницы.

– Запах женщины, – повторил уже на публику Бекбулатов.

Марина отшатнулась от ухажера. Клим совсем сорвался с катушек и бросился к Сулейману, но между кавказцем и Климом уже встряли директор школы вместе с баянистом, стали хватать его за руки.

– Сволочи, пустите! – кипятился Клим. – Я убью его. Голыми руками!

– Уймитесь, – шептал директор. – Не портите праздник.

– Не злите его, – советовал баянист. – Богом клянусь, что ничего между ними не было.

У стеклянной двери ресторана уже собралось до десятка любопытных поглазеть на «любовные» разборки. Сулейман смотрел Климу в глаза. Потом вытянул указательный палец по направлению к Байкову.

– Ты обещал расквасить мне морду. Обещал убить, – говорил кавказец спокойно и даже вкрадчиво, но чувствовалось – за секунду он может перейти на крик. – Такими словами не бросаются. А что, если я расквашу тебе морду?

Бекбулатов сделал властный знак директору и баянисту, чтобы те не мешали Климу. Они, словно были у него в услужении, повиновались. Вот только директор шепотом попросил:

– Вы бы помирились. Было бы из-за чего.

Бекбулатов неторопливо снял пиджак, галстук и повесил их на поручни крыльца. Расстегнул золотые запонки и закатал рукава белоснежной сорочки. Остановился напротив Клима – широкоплечий, наглый. Золотая фикса сверкнула в победной ухмылке.

– Ну что – подходи, сосунок. Давай, наваляй мне люлей, как обещал. Слабо? Как орать – так первый, а драться – так к бабе под юбку прятаться полез? – прищурился он и кивнул в сторону Марины. – Женщины сильных мужчин любят. Тех, кто их завоевать может. И защитить.

– Прекратите! – закричала Марина.

– Хватит! – визжали дамы-педагоги.

– Это наше дело, никому в него не лезть, – прорычал в их сторону Клим.

– Сейчас же прекратите! – Марина бросилась к мужу, но тот ее оттолкнул.

– Все, что могла, ты уже сделала, и даже больше, – процедил он сквозь зубы.

– Идиоты! Пещерные люди!

Байков медленно приближался к Бекбулатову. Драться он умел, знал главное правило – бить надо первым, внезапно и наверняка, тогда и выиграешь. Но ревность туманила ему разум. Климу хотелось, чтобы Сулейман первым нанес удар и чтобы Маришка это увидела. Тогда все дальнейшее обретало бы черты справедливой защиты, а не мести за оскорбленную честь жены.

Сулейман принял боевую стойку. Клим приблизился к нему, встал напротив и, сложив на груди руки, спокойно посмотрел Бекбулатову в глаза.

– Сейчас же извинись перед ней, – предложил он Сулейману.

– За что? – улыбнулся тот. – За удовольствие не извиняются и не благодарят. Видел бы ты сегодня ее глаза. Я могу дать ей счастье, а ты…

Бекбулатов не договорил – этой фразой он попытался отвлечь противника и резко ударил первым. Метил в голову, но кулак прошел мимо, Клим успел увернуться и нанести ответный удар. Сулейман был плотнее противника, тяжелее его килограммов на десять – поэтому и не успел уйти с траектории движения кулака, но устоял на ногах и махнул рукой.

– Господа, – взмолился директор школы. – Прекратите!

К нему присоединился хор дам.

– Да сделайте же что-нибудь!

– Я сам, – с трудом выговорил Сулейман, глубоко вздохнул и тут же перешел в наступление.

Сулейман наносил короткие частые удары, пытаясь нащупать брешь в обороне. Времени у Клима хватало лишь на то, чтобы отражать их. Он выжидал, пока Бекбулатов выдохнется.

– Милицию вызовите кто-нибудь! – заверещала одна из преподавательниц. – Он же его убьет! – при этом было непонятно, кто кого.

Теперь уже и прохожие останавливались. Клим краем глаза заметил подростка-кавказца, явно «болевшего» за Бекбулатова.

Байков медленно отступал, затем запрыгнул на крыльцо. Дагестанец тут же увеличил дистанцию. Клим теперь наносил удары с возвышения, не позволяя Сулейману подняться на ступеньку.

Бекбулатов получил в нос, кровь хлынула на белоснежную сорочку. Марина вскрикнула и умоляюще повернулась к зрителям. Желающих разнять драчунов не нашлось.

– Прекратите! Хватит! – кричала она, бегая вокруг импровизированного ринга.

Но мужчины вошли в раж. Они уже забыли о причине драки и самозабвенно наносили друг другу точные, мощные удары. Несколько женщин попытались встать между Сулейманом и Климом. Но моментально отказались от этой затеи. Бекбулатов начал выдыхаться, перешел к обороне. Поединок пока что велся по правилам, противники не пытались пинать друг друга. Однако так долго продолжаться не могло. Усталость брала свое – первым молчаливую договоренность нарушил Сулейман. Почувствовав, что начинает уступать, он резко бросился вперед и схватил Клима за шею. Они рухнули на крыльцо, вцепившись друг в друга. Байков оказался внизу. Сулейман, изловчившись, ударил его головой об землю, придавил и начал душить.

– Сволочь, – хрипел дагестанец. – Ты мне ответишь за кровь.

Бекбулатов взгромоздился на Клима и все сильнее сжимал руки на его шее. Байкову показалось, что у него начали хрустеть позвонки.

– Сдохни, – со свистом выдавил из себя Сулейман.

У Клима потемнело в глазах. Он вскинул руки и резко ударил противника по ушам. Хватка ослабела лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы поджать колени и рывком сбросить Бекбулатова с себя. Клим поднялся на ноги первым, и в этой ситуации мог бы добить лежащего Сулеймана ногами. Возможно, он так бы и поступил, не будь рядом Марины. Краем глаза он увидел ее искаженное от страха лицо. Байков остался стоять на месте. Сулейман тяжело поднялся, отряхнул брюки и грязно выругался. Белая когда-то рубашка была темной от крови и грязи.

– Господа, может, хватит? – попытался использовать паузу директор музыкальной школы.

– В самом деле, – вставил баянист.

Клим почувствовал, что теперь придется драться до последнего. Просто так разойтись уже не удастся. Марина бросилась к мужу.

– Перестань!

– Иди в машину, – приказал он жене.

– Удрать у тебя не получится, – хрипло проговорил Сулейман и закашлялся.

– Я сказал, иди в машину!

Марина, не оглядываясь, послушно побрела к машине и забралась внутрь. Ключи зажигания торчали в замке.

«Сейчас все и решится», – мелькнула в голове у Клима мысль. Он загривком чувствовал, что схватка близится к завершению. Любой ее исход не сулил Байкову ничего хорошего. Если Сулейман уложит его, то это позор на всю жизнь. Стоило ли тогда вообще затевать драку? Если удастся уложить Бекбулатова, то потом дагестанцы подкараулят его в темном месте и сорвут на нем свою злость.

– Чего ждем? – спросил он у Сулеймана.

– Твоей смерти, – с кривой улыбкой выдавил из себя Бекбулатов.

– Это мы еще посмотрим, – сказав это, Клим начал приближаться к противнику.

Бекбулатов изготовился, принял стойку. Его маленькие глазки сверлили Клима. Дагестанец готовился отразить первый удар. Клим решил не рисковать, не делать ставку на то, чтобы с ходу опрокинуть Сулеймана. Он нанес серию коротких ударов, которые Бекбулатов легко блокировал. Затем перешел к обороне. Бекбулатов вкладывал в удары всю силу, стараясь попасть противнику в голову, однако Клим удачно уклонялся. Сулейман уже кипел от бессильной ярости. Он был не в состоянии с ходу одолеть противника. В соседнем квартале взвыла милицейская сирена. Бекбулатов поморщился – ему не хотелось, чтобы поединок прервали.