Текст книги "Свободный полет"

Стас

Левицкий поприветствовал меня ядовитой ухмылкой и прикурил сигарету.

– Присаживайся! – указал он на диван напротив.

Я фыркнул и пошел к своим вещам, что находились в противоположной стороне комнаты.

Все время, пока я переодевал футболку, этот упырь пялился на меня. Не гей ли он случайно? Внешний вид вызывал у меня подозрения: белый костюм, под ним зеленая рубашка, крашенные волосы аккуратно уложены назад; тонкие черные усики, как по мне, выглядели нелепо. Я посмотрел на этого пижона – он все так же невозмутимо смотрел на меня и улыбался. Подхватив свой рюкзак с вещами я подошел к дивану, сел. Секунд тридцать смотрел ему в глаза. В эти раздражающие голубые глаза (тоже мне ариец). Не знаю что меня раздражало больше: явный закос под натурального голубоглазого блондина, или его идиотская улыбка.

Он выпустил струю дыма:

– Дерзкий.

– Сейчас выхватишь.

Он заржал как конь. Я сжал кулаки – почему-то хотелось влепить ему в ухо как минимум.

– Стас, расслабься. Я пришел с миром, – Левицкий поднял правую ладонь вверх. Мне этот жест показался смешным.

– Я вообще не понимаю что ты от меня хочешь.

– В целом, я пришел на переговоры.

– Ого.

– Да. Мне кажется, что ты один из тех музыкантов, которым не нужно готовиться к переговорам, потому что тебя мало интересует коммерческая сторона творчества. Было бы иначе, ты бы уже начал рыть землю в поисках спонсора и поддержки, но нет, по крайней мере ты (не ручаюсь за твоих коллег по цеху) довольствуешься андерграунд-концертами в переделах области.

– Говори короче, мне нужно аппаратуру грузить.

– Не нужно, – он ухмыльнулся.

– Не понял, – еще больше напрягся я.

– Мои парни помогают твоим собраться. Просто жест доброй воли.

Я машинально потянулся за телефоном в карман. Больше всего я переживал за свой Gibson. Мало того, что он мне влетел в копеечку, так и сама копеечка далась не легко.

– Успокойся, все нормально.

Я положил телефон перед собой на случай срочного вызова. Кто его знает что у Левицкого за парни и что они делают с нашей аппаратурой.

– Стас, давай будем друзьями?

– А зачем ты мне нужен?

– Ты поможешь мне, а я в свою очередь помогу тебе. Я хочу и могу заработать на тебе бабло и дополнительную репутацию. Взамен я могу подарить тебе возможность выйти на новый уровень.

– Я играю для себя и это все, что мне нужно.

– Тогда почему ты распинаешься здесь, на площадке, на которую пришло «две калеки, три чумы»?

– Создаю творческую атмосферу.

– Мне кажется, ты просто играешься в звезду, – он заметил мой вопросительный взгляд. – Тобой движут нереализованные амбиции, в которых ты боишься признаться самому себе. Тебе хочется говорить и быть услышанным.

Этот стервятник был прав. Это то, чего я хотел – говорить и быть услышанным. К своим двадцати четырем я очень четко усвоил, что человек рождается и умирает один. Мы нужны другим только как точка опоры, чтобы в тяжелый жизненный момент опереться и пойти дальше. Ничего святого, о чем пропагандируют на уроках литературы, ничего достойного и значимого, о чем рассказывают на лекциях по истории. Мы – рабы своего эгоизма.

– Я начал играть в одиннадцать, – мне неожиданно захотелось выговориться. – В двенадцать я уже не мог представить свою жизнь без гитары. В то время я был восходящей звездой школы. Все конкурсы, внимание… Я сразу же связался с компанией старшеклассников. Благодаря им социально развился не по меркам средних классов, что стало большим гемороем для администрации школы и моих родителей. На волне подростковой эйфории я пробовал сочинять. Чуть позже я уже писал собственные песни под акустическую гитару. Когда был в старших классах, начали распространяться слухи об одном звездном выпускнике – он со своей школьной группой осели в столице и под флагом нашей национальной поп-рок-группы уверенно шагали по просторам СНГ. Заинтересовавшись, я выяснил, что ребята покорили жюри на фестивале «Красная тревога» одним своим синглом. Одним! За победу в номинации «Открытие года» полагалась запись демо под лэйблом «На широкой ноте».

Я хмыкнул, прикурил сигарету.

– Это было больше похоже на полноформатный альбом, чем на демо новичков.

– Что это была за песня?

Я молча смотрел в одну точку. В моей голове воспроизводился фильм из воспоминаний того вечера, когда я впервые услышал эту запись. В голове сам по себе звучал тот самый мотив.

– Постой… Это была твоя песня? – не унимался Левицкий.

Замигал экран телефона. SMS: «Дружина Левицкого разгружает нашу апп на реп базе. Гибсон оставлю у себя». Я положил телефон обратно на стол, струсил пепел в пепельницу.

– Стас, что это была за группа?

Телефон снова замигал: «Если ты не полный кретин, сделай нам всем одолжение». Я глубоко выдохнул, повертел в руках старый телефон. Через пять лет он больше походил на хлам. Пора было что-то менять. Начать можно с малого.

Я глубоко затянулся, посмотрел в глаза человеку, для которого я был очередной ступенькой:

– Так чем ты, говоришь, мне можешь помочь?

Счетчик показал «47,23». Я протянул водителю полтинник:

– Сдачи не надо.

Он благодарно кивнул. Вполне возможно, мне нужно сделать клуб единомышленников «Ненавистники таксистского лицемерия». Нас бы объединяло общее чувство ненависти к таксистам, которые, к примеру, при цифрах на счетчике «47,23» отчаянно пытаются показать озабоченность поиска сдачи (с того же полтинника). Финальная сцена поездки всегда мне напоминала театр, преисполненный чувств и эмоций: «Я сегодня очень сильно устал, пассажир. У меня жена и пара голодных детей. Я кандидат исторических наук, но волей судьбы должен зарабатывать на хлеб извозом. Как настоящий профессионал своего дела, я не могу уступить педантичности и округлить «47,53» до ровных пятидесяти, т. к. это может вас оскорбить, пассажир. С другой стороны, вам было бы удобней расплатиться целой купюрой, чтобы не искать мелочь (возможно оплата мелочью вас оскорбит). Данная ситуация заставляет принять меня единственное правильное и волевое решение – я округлю «47,23» до «48» несмотря на общепринятые правила округления и дам сдачу целой купюрой. О нет! Я видимо слишком долго принимал решение и вы из-за спешки решили расплатиться бо́льшей суммой в виде одной купюры. Этот жест очень щедр пассажир, но я чувствую себя неловко. Я просто обязан выразить свое почтение твердым «Угу».

– Хорошей ночи, – сказал я, покидая автомобиль.

– До ночи еще дожить надо, – ответил водитель перед тем, как я захлопнул дверь.

Серьезно, эта десятисекундная немая сцена со счетчиком меня просто убивает. Вы никогда не всматривались в лицо таксиста, перед тем как он оглашает сумму? Всмотритесь, посмеемся потом вместе за пивом. Я говорю что меня факт лживой озабоченности злит, хотя описал смешную (как по мне) сцену – раздражение и злость переросли в сарказм с примесью безразличия. Не знаю что хуже – осознание того, что ты не можешь повлиять на систему, или безразличие к вопросу поиска рычага влияния на нее.

Под мелодию собственных мыслей я проделал пару торопливых шагов к домофону (моросил дождь) и набрал номер. После трех гудков в динамике послышался немолодой женский голос:

– Кто?

– Я, мам.

– Сейчас открою.

Я потянул на себя ручку двери и вошел в подъезд. На четвертом этаже в дверном проходе меня уже ожидала мать:

– Почему не на лифте?

– Держу себя в форме.

– Ой! Да расскажи! Итак худющий! Какая форма?

Я сдержался от лишних комментариев и зашел в квартиру.

– Привет!

– Здорово, – ответил я брату, стягивая с себя кеды. – Чего при параде? Пятница вроде.

Максим окинул взглядом свой костюм:

– Да решил не переодеваться. Сейчас быстро поем и на гульки пойду.

Из-за моей спины раздался голос матери:

– Что ты быстро поешь? Я ничего не готовила. Пятница – холодильник пустой. На рынок только завтра!

У матери была привычка готовить комплексно один раз в неделю, чтобы хватило дней на пять-шесть.

– Вот видишь, Стас, никакого праздничного стола к твоему приходу.

Прошло пять лет как я съехал от семьи. Решение было импульсивным, но правильным – ютиться втроем в двухкомнатной квартире с возрастом становилось тяжелее.

Изначально дальнюю комнату делили мы с Максимом, а родители располагались в проходной комнате (т. е. зал). Комнатное пространство делили пополам: «Здесь мой творческий беспорядок (гитары, комбик, нотные тетради), а здесь твой гармоничный хаос (боксерские перчатки, Sony Playstation, маленький телевизор)». В нашу небольшую комнатушку еще умудрились поместиться (помимо кроватей) письменный стол и шкаф с одеждой. В школьные годы доходило до скандала – я не мог играть на гитаре, потому что это мешало брату бить морды в компьютерных играх, а родители попросту не были в восторге от того, что я играю и сочиняю. В теплые времена года я прятался на балконе и гитарными звуками причинял головную боль соседям. Зимой же этот план не работал. В чудные периоды «переходного возраста» моя тяга к пониманию потребностей близких и компромиссам куда-то улетучивалась – дело доходило до драк. Первая моя драка с братом…

Я пришел домой из-за чего-то взвинченный (помню, были какие-то проблемы с учителями), родителей дома не было, Максим как всегда сидел за приставкой. Я скинул ранец, схватил акустическую гитару и начал импровизировать в «родительской» комнате. Мне успешно удалось направить свой гнев и агрессию в жесткий гитарный риф, который на акустике звучал как кошачьи песни в весенний период. Без каких-либо задних мыслей я влетел в свою (т. е. нашу с братом) комнату, подключил Dimavery к комбику и начал отжигать. Первые пару минут Максим сидел молча (у меня бывало часто, что сочинительством занимался на акустике в другой комнате или на балконе, но в промежутках забегал попробовать как результат звучит на электрогитаре). Сначала он укоризненно посмотрел на меня, но это придало мне злобы и я начал играть жестче. Затем он не глядя в мою сторону сказал: «Ты издеваешься, да?». Я увеличил громкость и начал играть Slayer «Raining Blood». Он не выдержал, подошел ко мне и сказал: «Прекрати». Я быстро поставил на пол гитару и по-хамски спросил: «А то что?». Он влепил мне пощечину. Боли не было, была моментальная ответная реакция. Я кинулся на него с кулаками, но он просто уворачивался от моих ударов, даже не бил. В один момент я споткнулся и он меня повалил на пол. Мы выкручивали друг другу руки и пытались душить. На каком-то из этапов этой нелепой борьбы Макс насел на меня и замахнулся. Брат не ударил, просто убрал руку. Моим агрессивным мозгам на тот момент не было понять почему он меня не ударил. Я моментально выкинул вперед правую руку, опрокинул его на спину и бил по лицу до тех пор, пока не понял, что его лицо было полностью залито кровью. Меня охватила паника и началась истерика. Я плакал: «Прости! Прости! Что мне делать?» Что я с тобой сделал?». Он молча лежал с открытым ртом и смотрел в потолок. Когда я попытался поднять его, он оттолкнул меня и сказал: «Ты еще об этом пожалеешь». Затем Максим поднялся и пошел в ванную.

Он не разговаривал со мной полгода. Родителям сказал, что подрался на тренировке. Первые три месяца для меня были страшны тем, что я понять не мог почему он не использовал тогда против меня силу. Каждый день я ожидал удара в спину, но ничего не происходило – он просто делал вид, что меня нет. Родители сильно не вникали в сложившуюся ситуацию, у них были свои заботы – отец спивался. Страх перед непониманием – вот что меня тревожило. Почему парень, серьезно занимающийся кик-боксингом позволил сделать с собой такое? В юношеском рейтинге одни из первых позиций по области, в школе обидчикам легко давал прикурить.

Через три месяца после драки пришло понимание. Зимним вечером я возвращался домой. Недалеко от дома меня поджидали двое – типичные школьные хулиганы, которые решили разобраться за какое-то слово или фразу. Сначала мне долго объясняли почему я не прав, а потом начали попросту отделывать. Сперва я сопротивлялся, но получив удар ботинком по лицо план «Отбиться и бежать» автоматически переключился на «Получить минимум увечий». Я упал, перевернулся на бок, поджал ноги к груди, а руками прикрыл лицо. «Добивания» не последовало, слышно было только возню на снегу и матерную брань. Когда все стихло, я услышал братское «Вставай». Я открыл глаза и увидел недалеко распластавшегося на снегу лицом вниз одного из обидчиков. Поднявшись на ноги и оглянувшись, понял, что брат уже далеко.

После этого случая меня не трогали, но трогали брата. Одному из обидчиков в тот день он нанес «Умышленные повреждения средней тяжести» как значилось в протоколе. Выйти из ситуации нашей семье помог тренер Максима. Через время инцидент замяли, а брата от греха подальше перевели в спортивную школу. Чувство вины пожирало меня изнутри. Это был тяжелый психологически момент, но сам Максим помог мне в очередной раз. Как-то сидя на уроках, я получил SMS: «Привет! Бьюс 18го в вск на чем страны! И ты тоже приезжай».

Брат не занял призового места, но важнее для меня было то, что мы снова стали семьей. И, мне кажется, я понял значение его слов в день нашей первой и единственной драки.

Время шло, настала пора поступать в университет. Отца к тому времени уже не стало, в финансовом плане семье было тяжело. Я поступил на бюджетное место кафедры перевода, Максим пошел на экономику. Первые два года моего студенчества были пропитаны алкоголем и беспорядочными половыми связями. На третьем курсе я уже активно вел жизнь начинающего андерграунд-музыканта. Ночевал дома редко, мать это бесило. На четвертом курсе я познакомился с Лолой и переехал к ней. Она снимала квартиру на районе, так что ситуация для меня с матерью была идеальной – мы вроде и рядом, но на расстоянии не злим друг друга. Отношения с братом поддерживал несмотря на то, что виделись нечасто.

Я снял рюкзак, скинул куртку, прошел в кухню, пожал руку брату и сел рядом.

– Так! Могу яйца пожарить!

Мы переглянулись. Я люблю яичницу, поджаренную с обеих сторон, когда Макс любит глазунью.

– Ну ладно, – вздохнула мать и открыла холодильник.

Макс взглянул на меня:

– Играли сегодня?

– Ага. Тебя не было.

– Так я же больше по клубу, репчику.

– Ужас. Пришел бы на брата посмотреть.

– Я был у вас как-то на концерте в «Камине»! Мне хватило!

– Концерт неудачный. Мы тогда нажрались.

– Стасик! – крикнула мать. Алкоголь был для нее больной темой.

– Мам, не называй меня «Стасик», – скривился я.

– А чего это? Глянь как мило! Стасик! Или надо серьезно? Станисла-а-а-в? Твой внешний вид на «Станислав» не тянет!

Ну да, на фоне солидного Максима я выглядел контрастно. Несмотря на то, что мы близнецы, отличия были существенными (хоть и не природными). Макс был чуть плотнее меня (мой образ жизни псевдо-рок-звезды с его спортивным прошлым не сопоставлялилсь), волосы имели натуральный русый оттенок в отличии от моих окрашенных в ярко желтый цвет. Волос у него было побольше – последние пару лет я стригусь под ирокез, окрашивая гребень («иглы» на нем не ставлю, я стильный мальчик). В общем, в плане стиля я полная противоположность Максима: пирсинг (два гвоздя и кольцо на левом ухе, два гвоздя на правом, проколот язык), обвисшая футболка на худом теле, на правой ключице просматривается элемент татуировки, обтягивающие синие джинсы. В биологическом плане мы одинаковые.

– Так как дела у группы? – спросил Макс.

– Нормально, – я хотел было заикнуться о предстоящих планах и перспективах, но сдержался. Рано еще. – Как на работе дела?

– Такое, – покрутил рукой брат. – Хочется чтобы оставили в покое и не выносили мозги. Наверное как у всех.

– Да у тебя и так благодать и покой! – отозвалась из-за плиты мать. – Жены нет! Детей нет! Никаких забот – сам себе хозяин.

– С тобой похозяйничаешь, как же.

– Так съезжай! Давно пора.

Есть в Максиме такая черта, которой мне не достает – острая привязанность к семье. Или скорее лень, не позволяющая двигаться по жизни.

– Здоровый лоб, а все мать нянчит, – продолжала гнуть свою линию мама. – У тебя уже сверстники по пять раз переженились, а ты все ходишь да ходишь. Хоть бы раз мне свою девочку показал!

– Ты ее уже видела…

– Ой, нет! Не надо!

Была у Максима «любовь всей жизни». По закону жанра – безответная. Дружба мальчика с девочкой началась со школьной скамьи и продолжалась по сей день. Проблема была в голове Максима – с какой-то стати он себя запрограммировал на то, что она его девушка. Программа эта работала стабильно и без сбоев хоть в тринадцать лет, хоть в двадцать четыре. Правда несколько явных обновлений за этот период произошло – маниакальное преследование сменилось тайным желанием. Основной фишкой ранней версии программы была спам-рассылка на мозг родителей: «У меня есть девочка Маша! Дайте денег на погулять!». Радости матери не было предела – у сына завелась умная (дополнительный пакет спам-рассылки) и красивая (школьные фотографии) девочка. Представьте удивление мамы, когда она начинает замечать эту девочку с другими мальчиками. «Сыночек, а что это она с другими мальчиками гуляет?» – спрашивала она у Максима. Со временем матери пришлось признать правду – сын попал в капкан безнадежной, безответной любви. Банальное, глупое и очень частое явление. Так или иначе, мать всеми силами пыталась направить сына в сторону других объектов обожания, но, увы, Мария засела в мозгу Максима прочно и надолго.

Мать поставила перед нами тарелки с яичницей – мне поджаренную с обеих сторон, брату глазунью. Пару минут мы молча принимали пищу.

– Такой худой… Леля наверное совсем не кормит? Кстати, как она?

– Нормально. Дома уже. Спит, наверное.

– Приводи ее в следующий раз к нам.

– И пусть подружку возьмет! – подхватил Макс.

– Она-то возьмет, только что ты с ней делать будешь?

– Ну как? Покажу ей свой богатый внутренний мир!

– Отлично, я записал: «Добыть брату готку, балдеющую от расчлененки».

– Стас! – пристыдила мать. – Ты работу нашел?

Для мамы частный перевод текстов – не работа.

– Пока есть над чем работать.

– Вы хоть музыкой зарабатываете? – спросил Макс.

– Больше нет, чем да. Когда играем в ноль – уже хорошо. Это я про тур.

– Ой! Тур! Еще гастроли скажи! – захохотала мать.

– А что? Типичный термин.

– Баловство все это. Вот нашел бы работу стабильную как твой брат…

– И что? – отрезал я. – Подыхать в офисе?

– Эй! Каждый выбирает свой путь и выбор человека нужно уважать, – начал Максим.

– Путь должен быть достойным. По призванию. Если всю жизнь проживать через силу – в чем смысл?

– Смысл в самопожертвовании. Этому учит Библия. Больше делать для других, чем для себя.

– Это бы работало, если бы мы не жили в такую алчную и меркантильную эпоху.

– Не все так грустно, как ты думаешь, братец.

– Я склонен верить тому, что вижу и чувствую своим сердцем.

– Проблема скорее не в алчности, а в человеческой глупости.

– Глупый человек, как правило, более предрасположен к счастью, чем его более интеллектуально развитые собратья.

– Горе от ума?

– Типа того.

– Вот смотрю на вас и думаю: «В кого вы такие умные?», – покачала головой мама.

– В тебя, мам, – ответил я.

– Черт! А я думал в меня!

– Не, я на две минуты дольше вынашивался – накапливал интеллектуальную мощь.

– Дурачок, – подвела с улыбкой итог мама.

Я доел, отставил тарелку:

– Спасибо, мам. Я пойду.

– Вот тебе здравствуйте! Только пришел!

– Домой надо, Лола ждет.

– Ты же сказал, что она спит.

– Зло не дремлет.

Мать хихикнула. Люблю когда она улыбается.

У Максима зазвонил телефон:

– Алло! Да. Да, через пятнадцать минут буду! – он положил телефон в карман. – Я тоже побежал.

– Ну вот, – вздохнула мать. – Опять одна.

«Человек всегда один» – хотел сказать я, но промолчал. В моей правде всегда было слишком много безнадежности. Слишком много для одного близкого человека.

Максим

Максим вышел со мной из подъезда, дошел до угла дома и попрощался. Смысла брать машину не было – до оговоренного кафе восемьсот метров. Несмотря на моросящий дождь, шел Макс неторопливо. Сама погода олицетворяла его текущее состояние: дышалось глубоко и свободно, как и полагалось свободному человеку, но этот воздух был холодный и душу не согревал; капли дождя приглушали чувство комфорта давая понять, что все не так ровно и гладко, как хотелось бы. Осознание болезни – первый шаг к исцелению. Проблема только в том, что «доктор» сам себе диагноз поставить не мог. Плохо и все тут. Почему у Максима шел в сердце дождь – даже ему самому было непонятно. Все проблемы человека исходят из его головы. Прав был Ницше – сверхчеловеком быть нелегко. Но Максим не хотел быть сверхчеловеком, достаточно быть просто счастливым. Главное, определить для себя в чем состояло это счастье. Пока ответа не было.

Кафе, в котором была назначена встреча, представляло собой типичное заведение кавказского типа спального района города. Хотя и носило место гордое название «Альтаир», все равно напоминало сарай среди спальных массивов. Летняя площадка была похожа на «кафе с шашлыком» (ни в коем случае не с чебуреками! Здесь уровень повыше!) при местных морских курортах – особенно ощущалось в жаркий летний вечер. Т. к. на улице властвовал октябрь, все «движение» было перенесено вовнутрь.

Внутри дела обстояли еще хуже. При входе вас встречают два (даже не один) рукомойник и двери в туалет. Если повернуть голову вправо, можно увидеть дверь, ведущую в основной зал. Это помещение вмещало три ряда по шесть столов для четверых и два особых стола справа у входа на пять персон. Один из VIP-столов занимал хозяин кафе Эдик и его два брата. Армяне, грузины, азербайджанцы – Максиму было все равно, главное, что человек был хороший или как минимум адекватный. Эдик, как говорится, был «нормальный пацан» и это являлось основной причиной, почему хотелось сюда ходить несмотря на антураж. Каким бы человек ни был, плохим или хорошим, его всегда тянет к заботе, ведь каждый нуждается во внимании, а сама забота и есть вершина проявления внимания. Эдик заботился о своих посетителях. Наверное, сам понимал, что декорации не «ах» какие и нужно было на чем-то выезжать. Иными словами, он умел создавать домашнюю атмосферу, в которой каждый пришедший чувствовал себя свободно и раскрепощено вне зависимости от репертуара живой музыки (которая была на любителя) и кухни.

Максим зашел в зал. Его встретил невысокого роста Эдик:

– Привэт, дарагой, – парни обменялись рукопожатиями. – Адын или ждешь кого?

– Не, Эд, вон мои, – Максим кивнул в сторону вверх поднятой руки. – Как сам?

– Твоими молитвами, брат.

– Рад, что у тебя все хорошо, – миролюбиво ответил Макс и зашагал к товарищам.

За столом сидело трое одноклассников: низкий и широкий в плечах Ваня, хозяин пивного живота Серега по прозвищу Рыжий и высокий, но худой как швабра Олег.

– Привет, пацаны.

Максим за руку поздоровался с каждым и сел напротив Вани.

– Ну что ты, рассказывай? – начал Иван. «Рассказывай» было его любимым словом с девятого класса.

– Да что рассказывать? Дом, работа. Работа, дом.

– Совсем пропал, про друзей забыл, – покачал головой Олег.

– Да-да-да! – оживился Рыжий. – Если бы не мы, так бы и сидел дома!

– Ладно-ладно! Усвоил! Всем спасибо за то, что вытащили меня! А вы как? Часто пересекаетесь?

– Ну да. Вот от этого идиота уже тошнит, – кивнул Ваня в сторону Олега.

– Это ты еще скажи спасибо, что я на работе молчу!

– Ох е мое! Если ты так молчишь, то что будет когда ты заговоришь?

– В понедельник узнаешь!

– Твою мать! – схватился за голову Иван.

Пока все дружно ржали, к столу подошла официантка Ира:

– Привет, Максим! Давно не виделись.

– Да, давненько. Отлично выглядишь.

– Merci.

Ира была «старожителем» «Альтаира» среди официанток. Никто не задавался вопросом сколько лет она там работает. Казалось, что она работает в заведении всю жизнь. Вот мы школьники и впервые надираемся пива – нас обслуживает несговорчивая, но все же добрая девочка Ира. Добрая потому что с пятого круга уговоров все же дала слабину и поставила заказываемое нами пиво. Вот мы студенты и участвуем в каких-то местных разборках с элементами порчи имущества – Ира с Эдиком помогают нам вправить мозги пьяным залетным беспредельщикам. Вот мы кто есть кто и кто кем стал – Ира и ее очаровательная улыбка снова здесь на страже обслуживания кафе «Альтаир». Муза заведения, никак иначе!

– Так что сегодня будете, ребята?

Ваня вопросительно посмотрел на друзей:

– Водку?

– Та ну! Я пиво! – реакция Сергея ни для кого не была откровением. Являясь ярым фанатом пива, он накачивался исключительно этим напитком. Покрепче напитки пил редко.

– А ты, Олег?

– Ты смотри сам! Я как все!

– Макс?

– Смотрите сами.

– Ноль-пять «Немиров», сок мультивитамин где-то пол-литра и, наверное, овощную нарезку.

– А мне, пожалуйста, еще шашлык из свинины, – добавил Максим.

– Шея, задняя часть?

– Шея.

Ира сделала пометки в блокноте и подвела итоги:

– «Немиров» пол-литра, мультивитамин, шашлык-свинина-шея… Хлеб надо? Лаваш? Чурек? Чурек. Пиво какое? Поняла, как обычно.

Ира удалилась на кухню. На самом деле Максим заказал шашлык не потому что был голоден, а потому что его альтер-эго глубоко в душе кричало: «Не наш уровень водка с овощами! Сделай что-нибудь! Подними хотя бы фон на благородный уровень!». Парням по двадцать четыре-двадцать пять лет, а антураж все тот же. Как пили водку с овощами-соками, так и продолжают пить. Неужели в этих людях нет желания расти в социальном плане и работать над собой? Мало того, что заведение само по себе не выглядело на три звезды (или сколько полагается более-менее внушающему доверие внешним видом кафе-ресторану), так и парни, сами того не осознавая, делали все возможное, чтобы сделать еще более удручающую атмосферу. Можно было простить спортивный костюм Ивана, пятидневную щетину Сереги, но водка и огурцы в качестве эталонной посиделки друзьями? Одни спросят: «Да что в этом такого?». Ничего. Абсолютно. Просто такой перфекционист (ленивый, но все же) как Максим не считал это достойным своего культурного уровня. Взять, к примеру, тот же коньяк: он без лишней магии превращается из благородного напитка в «бухло», если пить его сверхнормы на ступеньках лестничных пролетов подъезда. Максим со стопроцентность уверенностью верил в то, что эта «магия бухла» работает даже с вискарем, ромом и прочим элитным алкоголем. Чем дороже напиток, тем он более восприимчив к факторам внешнего антуража. И вот, чтобы хоть как-то остановить черную «магию бухла», Максим начала создавать благоприятную (или скорее благополучную) атмосферу. Шашлык конечно тоже не весть что, но хотя бы создаст иллюзию того, что парни собрались не просто тупо побухать. Вот такое самопрограммирование было привычным для Максима: в одежде, в работе, в девушках, в досуге. Возможно, по истечению лет этот список дополнится.

Из мыслей в реальность вернул голос Ивана:

– Так что с работой? Рассказывай!

– Все там же. Продаю рыбок и разные трубочки к аквариумам.

– О! Круто! А пираньи есть? – спросил Серега. По правде говоря, Максима от этого вопроса уже воротило.

– Нет. Раньше были. Один раз закупили и все. Затратные в содержании.

– Ну да, прожорливые. Мяса сколько надо, – якобы со знанием дела заметил Олег.

– Больше проблемы с размером аквариума. В маленьких площадях эти рыбы не уживаются между собой, т. к. идет борьба за территорию. Т. е. нужен хотя бы аквариум объемом сто пятьдесят литров. В плане пищи проще: гупики и золотые рыбки вполне сойдут.

– Т. е. это получается плюс-минус тридцаточка в два-три дня, семьдесят пять-восемьдесят в неделю… Триста двадцать в месяц! – подсчитал Олег.

– Ни хрена себе! – заржал Ваня. – А корм обычный они не? Не хотят?

– Можно. Но только пока маленькие.

– А когда взрослеют?

– От вида зависит. Кстати, корм порядка ста пятидесяти стоит.

– Так его и хватает… Спасибо, Ир!

Ира поставила на стол нарезку, сок, для него стаканы, графин с водкой, рюмки, Сереге пиво. Графин с горячительным напитком занял почетное место в центре стола и это смутило Максима. Он посмотрел на пивной бокал Рыжего: «Нужно было раньше думать».

– У меня рука тяжелая, наливать не буду, – отрекся от обслуживания Иван.

Одноклассники переглянулись между собой. Первым голос подал Олег:

– Я-то, конечно, могу стать на разлив, но ты потом опять скажешь «Споил меня, скотина».

– Пусть Максон наливает, – Максим вздрогнул. – Самый солидный тем более среди нас.

Макс замешкался. На фоне созданных в своей голове понятий о благородном разлив водки был столь отягчающим, что хотелось волком выть от вселенской несправедливости. Шанс на спасение принесла Ира. Она поставила столовые приборы для шашлыка перед Максимом.

– Если вы, конечно, будете ждать пока я поем, то еще могу согласиться.

– Ладно, разберемся, – подытожил Иван.

Макс вздохнул и покосился на графин. Был бы жестче характер, было бы все по-другому. Без самосозданных проблем. Возможно, это привело бы даже к прекращению отношений со школьными товарищами.

– Ну давай, наливай! – кивнул Ваня на в сторону графина с водкой.

Максим не подавая признаков отвращения, налил по полрюмки себе и товарищам.

– Давайте, – поднял рюмку Иван. – За то, что собрались!

За столом раздался характерный «дзынь». Максим задержав дыхание опрокинул в себя жидкость и запил ужасный вкус заранее заготовленным соком. Дальнейшее продолжение вечера было более простым психологически, чем его начало. После третьей рюмки Максим успокоился и начал просто получать удовольствие от отдыха. Темы разговоров свелись к работе, но даже это не останавливало плавно приподнимающееся настроение. По факту, рабочие дела друзей были на порядок хуже, чем у Максима. К примеру, Ваня и Олег работали в автомастерской у какого-то Ваниного родственника. Платили, как понял Максим, мало, но парни не жаловались. Все дело было в мотивации и жизненной позиции. Так получалось, что тем же Ване и Олегу от жизни нужно было не много. Оба жили с родителями и не думали о дальнейших перспективах. Парни склонялись к той точке зрения, что в нашей стране на квартиру заработать практически невозможно, а поэтому и пытаться не стоит. Была хоть какая-то работа, заработок которой позволял в финансовом плане не сидеть на шее у родителей. На проезды дом-работа и «погулять» хватало, а остальное родителей интересовало мало (лишь бы за карман не тянули). Изредка родители полоскали мозги по поводу собственной семьи, но аргументы вроде «Да где сейчас найдешь нормальную? Одна курит, вторая пьет, третья готовить не умеет. Зачем они такие нужны?» ставили родителей на место, т. к. это полностью совпадало с их мнением. Максим же считал, что достаточно одной любви, а все остальное приложится. Т. е. любовь пару должна мотивировать совершать социально-значимые друг для друга поступки, иначе это не любовь.