Текст книги "IV"

IV
Кирилл Шпак

© Кирилл Шпак, 2023

ISBN 978-5-0053-6625-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Шепот

I

Городок Волзень был одним из тех многочисленных городков восточной Европы, про которые принято говорить, что они являют собой в этот мир всю квинтэссенцию человеческих пороков. В них убивают и грабят без зазрения совести, а самое страшное, что происходит это повсеместно, а не лишь в одном каком-либо не самом благополучном районе, как то случается в крупных окружных центрах. Таковым был Волзень. В те времена этот городок, надо сказать, абсолютно бесславный, стоял на правом берегу реки Вислы, что и по сей день течет по землям польским. Небольшой, с населением в полторы тысячи человек, он никогда не был известен многим, однако страшные, пугающие легенды о нем ходили по всей тогдашней Польше, да и ходят, наверняка, до сих пор…

– Давай сюда его! Ну-ну! Вот так, грузи! – тем ранним солнечным утром Волзень, как обычно, кипел в работе. Городок этот в принципе просыпался довольно рано, так что крики разъяренных кражами прямо с прилавков торговцев и громогласные «у-у-у», бросаемые в сторону закованных в колодки карманников, в рассветные, а то и предрассветные часы не были тут чем-то этаким.

– Эй, а эти сундуки куды? – коренастый и очень широкий мужчина с абсолютно лысыми лицом и головой, держа в руках стопку из трех ящиков черт знает какого веса, обращался к своему нанимателю, довольно известному волзеньскому купцу, Лодзимежу.

– Туда же ставь. Да давайте поскорее, нужно закончить в кратчайшие сроки, мы должны выехать к полудню! – этот бородатый мужчина в аристократичного вида одеждах был, пожалуй, богатейшим человеком в городе после его главы, а потому сумма, которую он уже потратил на каждого из трех грузчиков, что сейчас складывали его товар в повозку, вынося из какого-то речного склада, казалась купцу сущими копейками, в то время как для самих грузчиков эти деньги были зарплатой за целую неделю. Они считали, что им очень повезло работать с Лодзимежем, даже несмотря на то, что тот относился к их труду, как к рабскому, да и не считал он, говоря честно, волзеньских грузчиков за хоть сколько-нибудь равных ему.

Неподалеку от места погрузки и выгрузки – собственно, приобретенного в далеком прошлом этим самым купцом склада в речных доках – находилось здание, бывшее самым посещаемым во всем Волзене. Выложенный камнем первый этаж его постепенно, поднимаясь вверх, превращался в дощатую стенку этажа второго, а затем и в двускатную крышу, укрытую черепицей. Здесь находилась таверна, в городе пошло называемая «Зубной Вонью». И если Волзень был центром людских пороков в Польше, то «Зубная Вонь» была этим центром в Волзене. Снаружи здание не выглядело безобразным – относительно ухоженные каменные фасады первого этажа украшались цветами и клумбами, а на окнах второго красовались резные наличники и ставни – однако, внутри все преображалось. Этот трактир никогда не закрывался на ночь. Разве что произойдет нечто действительно непредвиденное. Сутки напролет здесь были посетители, они пьянствовали, дрались, общались и танцевали под звуки лютен заходивших в «Зубную Вонь» с некоторой периодичностью бардов.

Лодзимеж оставил пару своих охранников присматривать за грузчиками и грузами у склада, а сам двинулся на север по Речной улице, одной из немногих, что имели название, которая длилась вдоль реки от одной городской стены до другой. Через несколько сотен метров он повернул на восток, в переулок, что вел в сторону Главной улицы, а затем, выйдя на оную, вновь двинулся на север, наконец, добравшись до таверны. Перед высокой дубовой двустворчатой дверью – основным входом и выходом – находилась небольшая площадка, нечто вроде террасы под открытым небом, где распологалось несколько лавок и пара маленьких круглых столов с двумя стульями, стоявшими напротив друг друга. За этими столиками азартные игроки регулярно скрашивали свои вечера за партией или партиями в кости и покер, проигрывая все свои деньги, нажитые тяжелым честным, а иногда и не очень трудом, кои они изначально собирались пропить. Справедливости ради, стоит отметить, что во втором случае, на скромный взгляд автора, потеря денег была бы в полной мере потерей, ведь, так или иначе, потративший их что-то взамен да получил, чего нельзя сказать о проигрыше в кости.

Внутри же таверна представляла смотрящему несколько более веселую картину: слева от дверей, в дальнем углу просторного зала находилась стойка трактирщика, за ней седой мужчина в годах с большой блестящей залысиной разливал напитки, в основном пиво, приходящим в заведение посетителям; за стойкой же виднелась некрупная и слабо заметная дверца, что вела на кухню, иногда она распахивалась, и тогда вся таверна наполнялась теплыми ароматами каких-то рагу и жареной то ли курицы, то ли свинины; в главном же трактирном зале на первом этаже стояло множество столов, у некоторых из них были лавки, у других – стулья; у восточной стены располагался небольшой помост, там проходили всяческие представления, и там же сегодня играла группа бардов с лютнями и флейтами и распевала свои песни; центр зала был очищен от мебели, вокруг главной опорной колонны кружились четверо мужчин, схватившись за руки и пританцовывая, порой к ним подключались и женщины-разносчицы, сновавшие по трактиру туда и сюда, отправляя заказы с кухни прямо на стол клиентам. Во всей этой суматохе сложно было заметить еще одного зашедшего в таверну человека, пусть даже он был одет куда вычурней прочих.

– Трактирщик! – Лодзимеж подошел к стойке и обратился к мужчине за ней, – Налей-ка вина полкувшина, да поесть чего-нибудь принеси. Я сяду там.

Лодзимеж указал на столик, что стоял в некотором отдалении и открывал прекрасный обзор на танцующих вокруг колонны мужчин, а трактирщик лишь кивнул и прокричал что-то, стукнув пару раз по кухонной двери. Торговец занял свое место за столом на скамье, расположенной подле фронтальной стены здания, и принялся ждать и наблюдать, как толстые пьяные люди описывают мыслимые и немыслимые пируэты вокруг не менее толстой колонны и периодически норовят ущипнуть за ту или иную часть тела молодых разносчиц, кажущихся им невероятно привлекательными. В такие моменты на посетителей обычно кричал один из четырех или пяти находившихся в тот момент в таверне вышибал – бочкоподобных мужчин, кои одним своим видом, казалось, могли расплющить оппонента в споре.

– Прошу прощения? – размышления и наблюдения Лодзимежа прервал голос, донесшийся откуда-то сбоку, – Позволите мне присесть рядом?

Купец был вынужден оторвать свой пристальный взгляд от рассматривания танцевавших фигур и поднять глаза. Перед ним стоял высокий и статный мужчина с аккуратной бородой и усами. Волосы его были русы, не слишком длинны и легко вились, опускаясь к плечам. Чуть суженные глаза смотрели на Лодзимежа с некоторой хитрецой, а в черных зрачках его, обрамленных темно-серым цветом роговицы, виднелись ум, открытость и интеллигентность. Мужчина был худощав и одет в тонкий тканевый плащ поверх своего вычурного камзола с темно-коричневыми пуговицами из какой-то дорогой породы дерева. Все это выдавало в нем истинного аристократа. Нижнюю часть одеяний пришельца торговцу рассмотреть не удалось, так как та была скрыта столешницей.

– Да, разумеется. – Лодзимеж встрепенулся, прочистил горло, приложив кулак ко рту, затем, поднявшись, одернул свои одежды вниз и протянул незнакомцу руку, – Лодзимеж Каро из Волзеня.

– Войцех Каспжах. – мужчина напротив улыбнулся и пожал руку Каро, – Из Люблина. – оба вскоре сели на свои места, Войцех уселся сбоку от Лодзимежа, расположившись на широком стуле со спинкой, и тоже стал рассматривать танцевавших мужчин, – Забавные они, эти пьяницы. Не находите? – Войцех усмехнулся, обратившись к собеседнику и натянул на лицо улыбку.

– Да… – рассмеялся Каро, отводя взгляд от глаз Каспжаха куда-то вниз, опуская его на стол и рассматривая причудливый узор пиленной древесины.

Музыка продолжала играть, то усиливаясь, то чуть стихая. Порой она и вовсе прекращалась, но уже через несколько секунд, после недолгой настройки инструментов и диалога о дальнейшем репертуаре, музыканты возвращались к своей работе, а толстые пьяные мужчины продолжали танцевать. С минуту собеседники сидели за столом молча.

– Но разве можно их за это судить? – прервал, наконец, тишину Войцех.

– В каком смысле? – отреагировал, чуть помедлив, Лодзимеж, с некоторым недоумением глянув на своего нового знакомца.

– Этих пьяниц. Разве можем мы осуждать их, глядя на то, как им весело? – пояснил свои слова Каспжах и тут же продолжил, – Я убежден, что нет.

– Хе-хе… – хмыкнул Каро, – Вы утверждаете, что я, честный христианин, не могу сказать, что эти люди в сущности своей плохи? С чего бы это? Уж я-то явно добился в собственной жизни куда больших успехов, чем какой-то распивающий целыми днями пиво в таверне пьянчуга… – мужчина не скрывал улыбки и заинтересованно глядел на Каспжаха. Оный казался торговцу странным, каким-то необычным. Человеком, с другим взглядом на вещи. И оттого, разумеется, крайне интересным.

– Вот именно, пан Каро. – Войцех ткнул указательным пальцем в сторону купца и кивнул, вновь отворачивая свою голову к колонне и танцорам, – Мы судим других по поступкам, но хотим, чтобы нас судили по возможностям. Что с вами будет, если кто-то, кто обладает большими, чем ваши, возможностями, вдруг решит вас наказать и станет относиться к вам также, как вы относитесь к эт…

– Довольно, пан Каспжах. – грубо произнес Лодзимеж, не позволив своему собеседнику договорить, – Вы пришли сюда, чтобы угрожать мне?

– О… – Войцех вновь не успел договорить, на сей раз его перебила разносчица, поставившая на стол поднос с кувшином пива и тарелкой, где лежала пара куриных ножек.

– Ваша еда и вино, панове. – девушка кивнула и, улыбнувшись, отправилась назад на кухню.

– … что вы… – продолжил Войцех, – я ни в коем случае не хотел вам угрожать, пан Каро. Я лишь пытаюсь донести до вас свое видение этой ситуации и ищу понятные аналогии. – Каспжах улыбнулся и осмотрелся, – Взять хотя бы вот эту муху. – мужчина указал рукой на черное с синим оттенком насекомое, только что присевшее на их стол и ползущее в сторону куриных ножек Лодзимежа, – Скажите, считаете ли вы эту муху столько же достойной жизни, сколько и вы?

– Вы, верно, надо мной смеетесь! – Каро стукнул кулаком по столу, что заставило двукрылое взлететь вверх. – Уверен, ответ вам известен и без моих слов…

– Что же… – продолжил Войцех, описывая своим взглядом все те же круги и петли в воздухе, которые описывала муха, пока, наконец, не села вновь на стол, на сей раз с другой стороны, куда ближе к купцу, тогда Каспжах продолжил, – а считаете ли вы, пан, что эта муха столько же достойна жизни, сколько этой самой жизни достойны те веселящиеся и танцующие люди, о которых мы с вами вели беседу прежде?

Левый уголок верхней губы Каро дернулся вверх, брови его нахмурились, а взгляд потупился. Он опустил глаза и пристально рассматривал черно-синего зверя, резво дергавшегося из стороны в сторону и ощупывавшего своим хоботком гладкую поверхность стола. Неожиданно мужчина оскалился, рыкнул и, замахнувшись, ударил по столу ладонью. Раздался сильный хлопок, а когда Лодзимеж поднял руку, он увидел на столе маленькое черное пятнышко крови под раздавленным трупом, внутренностями которого была забрызгана вся ладонь Каро. Смахнув насекомое со стола, он отряхнул руки и придвинул тарелку с едой поближе, начиная есть.

За всем этим наблюдал Войцех, по реакции которого явно можно было понять, что он ожидал такого исхода. Однако, Лодзимеж за его эмоциями пронаблюдать не успел. Да и не хотел он, в общем-то, за ними наблюдать. Мужчина отвернулся от Каспжаха и смотрел теперь только в свою тарелку и на удерживаемую им в руках куриную ножку.

– Говоря честно, я не совсем за тем, чтобы расспрашивать вас о ваших жизненных убеждениях, пришел. Вернее, мне было бы, разумеется, интересно узнать о вас побольше, однако, смею полагать, атмосфера в вашем экипаже, двигающемся в сторону Познани, была бы куда более благоприятна для подобного рода разговоров.

Лодзимеж заинтересованно и с вопросом на лице глянул на Войцеха.

– Да, я узнал, что вы везете некоторый товар в столицу, а потому и подумал, что, быть может, сумеете взять и меня с собой, подкинуть, так сказать, до пункта назначения. Не бесплатно, разумеется.

Лодзимеж усмехнулся. Человек, слова которого он только что принял за оскорбление, напрашивался ему в попутчики. «Что может быть смешнее?» – пронеслось в голове у купца, – «Разве что пьяные танцы вокруг колонны…»

– Мы выдвинемся, как только загрузят повозку. – резко ответил Каро, – Можете пройтись со мной, но для того вам придется подождать, пока я доем, и не отвлекать меня своими понятными, как вы выразились, аналогиями.

Войцех улыбнулся и лишь утвердительно кивнул, отвернувшись в сторону и продолжив рассматривать танцевавших подле колонны, а Лодзимеж продолжил жадно отрывать сочное мясо от кости, понимая, что во время пути вкусно поесть ему вряд ли удастся.

Прошло не меньше двух десятков минут, прежде чем Каро доел свое мясо и допил вино. Сок смачно капал с куриной ножки, когда Лодзимеж жадно кусал ее, принимаясь обгладывать до кости. От блюда исходил терпкий горячий запах. После трапезы он, утерев каким-то платком, который нашел в кармане, рот, поднялся со скамьи. Он глянул вдаль, в сторону стойки, где стоял трактирщик, а когда старик заметил его, купец демонстративно кинул на стол несколько монет. Трактирщик кивнул, протирая деревянную посуду, а новые знакомцы парой вышли из «Зубной Вони». Солнце стояло высоко и почти дошло до своего зенита – время приближалось к полудню, но Каро все еще успевал. Обратно мужчины пошли несколько другим путем. Сначала они свернули на юг по Главной улице, прошли несколько десятков метров, после чего завернули на восток, на небольшую улочку, которая являлась ответвлением главной. Там Лодзимеж зашел в цирюльню. Войцех же мог наблюдать снаружи, как в небольшом помещении пара мужчин обнялась и обменялась несколькими словами. Затем Каро отдал цирюльнику мешочек с непонятным содержимым, еще раз пожал ему руку и вышел из здания. Войцех не стал задавать вопросов. Мужчины вновь прошли на Главную, затем еще несколько десятков метров на юг, после чего повернули на запад, сойдя к Речной улице, и, пройдя еще несколько кварталов на север по ней, наконец, добрались до того самого склада в доках, которым владел Лодзимеж.

– Все готово? – Каро обратился к грузчикам, которых он нанял и которые смирно стояли, опершись о стену и ожидая второй половины оплаты за свою работу.

– Да, пан Каро. – отозвался тот из них, кто казался самым широким, а потому и главным, – Как договаривались? Двадцать сразу, и еще столько же после работы. – мужчина подошел к купцу с протянутой рукой.

– Да-да, разумеется, друг мой. – сунув кисть в карман своего плаща, Лодзимеж вскоре вынул оттуда мешочек и бросил его в руку грузчика, – Держи. – закончив, мужчина двинулся вперед к своему экипажу.

– Эй, а ну постой! – недовольно крикнул ему вслед грузчик, – Мы договаривались на двадцать монет на каждого. – в ту же секунду двое стоявших чуть поодаль мужчин встрепенулись и подошли к своему товарищу.

– Правда? Сомневаюсь, господа. – произнес с улыбкой Каро, стоя рядом с одной из своих повозок, – Даже если и так, то больше двадцатки на троих вы не получите, а теперь проваливайте отсюда, пока я не приказал своим людям вас выпотрошить.

Спорить с купцом было глупо. Даже несмотря на то, что грузчики были сильно обозлены, они ушли прочь, потому что не сумели бы кулаками одолеть хорошо вооруженную и одетую в доспехи стражу Лодзимежа Каро.

Войцех с изумлением и удивленной улыбкой наблюдал за всем происходящим, садясь в экипаж, на который ему указал купец – просторную, по правде говоря, карету с крышей, парой спальных мест и столиком между ними. Он молча смотрел то на грузчиков, то на Каро, подмечая, видимо, что-то лично для самого себя, но не произнося ни слова. Наконец, и сам Лодзимеж залез в экипаж, громко хлопнув дверью.

– Кучер, едем! – крикнул он, высунувшись в окно, и караван тронулся.

II

Караван был не длинным и состоял всего из трех единиц транспорта. В голове его шел экипаж, запряженный одной единственной лошадью, в котором ехали купец и его попутчик. Следом за ним шла пара груженных телег, обе они были связаны друг с другом цепями и канатами и приводились в движение посредством тяги двух коней. На рабочую лошадиную силу Лодзимеж явно скупился в своих дальних поездках, однако, это не мешало каравану спокойно, пусть и слегка медленно, преодолевать все преграды на своем пути. Повозки двинулись на север по Речной улице, после чего у самой стены съехали на восток, пройдя еще несколько сот метров, они съехали на Главную улицу и, вновь повернув на север, вышли из города через широкие ворота в городской стене.

Солнце продолжало нещадно палить на путников с небосвода, стояла непереносимая жара, прожигавшая сухую почву насквозь, звуки окрестного леса едва ли были слышны, но с каждой минутой становились все громче, будто приближались к каравану. Спустя пару часов, наконец, повозки въехали в небольшую рощу, а еще через час по левую руку от них показался густой, непроходимый бурелом. Сами же они двигались по редколесью, находясь в некоторой тени крон немногочисленных тамошних деревьев, что не могло не сказываться благосклонно – жара уже не так сильно надоедала, а лошадиный пот перестал резко бить в ноздри. Кони лишь недовольно фырчали порой, когда им приходилось втягивать грузы на гору, а кучер грубо хлестал их плетью, приказывая идти дальше и громко ругаясь.

– Три десятка. – более чем пятичасовое молчание путников первым ближе к вечеру нарушил Каро.

– Простите?.. – Войцех, что сидел напротив него и вглядывался в окно, рассматривая пейзажи и потирая свой волосистый подбородок, ответил недоумевавшим взглядом в сторону говорившего.

– Три десятка монет я хочу за то, что подвез вас до Познани. – произнес Лодзимеж, а после мгновения молчания вновь продолжил, – И еще два в качестве извинений за ваши оскорбления в трактире.

– Что же… – Каспжах усмехнулся, – по рукам.

На несколько минут в экипаже вновь воцарилось молчание, нарушаемое лишь звонкими звуками кукушек и редкими переливами песен других лесных птиц, что доносились поочередно, то из тайги, что была слева, то из нечастого леска, находившегося справа.

– Что вы везете, пан Каро? – вновь произнес, наконец, Войцех, не отворачиваясь от окна.

– А вам какое дело? – резко отреагировал купец, насупив брови и сжав губы так, что те превратились в узкую розовую линию на его белом лице.

– Понимаете, мы с вами едем в одном экипаже уже четверть суток, но так до сих пор не обмолвились ни единым словом. Неужели оставшееся время мы проведем в молчании? Я просто пытаюсь завязать разговор. – Каспжах улыбнулся и устремил свой взор в сторону собеседника.

– Ткани по большей части. – Лодзимеж был все также немногословен.

– Ткани… отличный выбор. – Войцех, будто размышляя или что-то прикидывая, посмотрел в потолок, – Если обе ваши повозки забиты только тканью, ну и, разумеется, в зависимости от материала, полагаю, стоимость товара была бы равна тысячам шести-восьми.

– Вы хотите меня ограбить? – усмехнулся купец.

– Нет, само собой. – Каспжах разразился смехом, – Я просто интересуюсь.

– Вы знаток тканей, пан Каспжах. – с тем же серьезным лицом сказал Лодзимеж, – Однако, повозки забиты не одним товаром. Стоимость тканей в них примерно тысяч на пять.

– Все равно это довольно много. – Каспжах принял свое поражение, в ответ на что Лодзимеж лишь кивнул, двинув бровью вверх, и вновь замолк на несколько минут.

– Зачем вам в Познань, Войцех? – решил вдруг поинтересоваться торговец.

– Столица всегда притягивает людей, Лодзимеж.

– Вы только что узнали, какова точная цена моего товара, но не можете объяснить конкретную причину, по которой вы планируете потратить трое суток своей жизни на путь из Люблина в столицу? – Лодзимеж говорил отрывисто и грубо, считая, что Каспжах что-то от него скрывал.

– Я всего лишь путешественник, пан Каро. – улыбнувшись, ответил Войцех, – Езжу по стране и миру в поисках новых интересных мест, любуюсь красотами природы и архитектуры, общаюсь с людьми и узнаю менталитеты жителей того или иного поселения.

– И что же вы можете сказать о волзеньских людях?.. – натянув насмешливую улыбку, поинтересовался Лодзимеж.

– Пока что… – Каспжах задумался, вновь вглядываясь в потолок, будто пересчитывая многочисленные трещинки в деревянном экипаже, – пожалуй, ничего. Оттого мне и хочется поговорить с вами побольше. Люди в Волзене показались мне слишком скрытными, мало кто горел желанием со мной беседовать, что, впрочем, справедливо и по отношению к вам, однако, я все еще надеюсь, что сей разговор вы не оставите незавершенным.

– Спрашивайте, о чем желаете. – Лодзимеж отмахнулся и, отвернувшись от собеседника, полез под свою скамью.

Туда он незадолго до отправления упрятал небольшой сундук, который тоже был вынесен со склада в речных доках на Висле. Сундук был действительно некрупным – даже если сильно постараться, туда не удалось бы упрятать и десятка килограммов соли – а потому он, со своей сдвижной крышкой без петель, прекрасно описывался словом «подкроватный». Он был удобен в открытии даже притом, что непосредственно над ним располагалось что-либо вроде кровати или, как в нашем случае, мягкой скамьи. Лодзимеж сдвинул крышку и вынул из сундука бурдюк, очевидно, наполненный. Откупорив его, он сделал несколько глотков, после чего вновь закупорил и бросил на скамью рядом с собой.

– Вы родились в Волзене? – Войцех задал вопрос и заинтересованно глянул на Лодзимежа, предварительно обведя глазами всю его лавку и то, что на ней лежало, включая бурдюк с таинственным напитком.

– Да. – бросил Каро, – Родился и вырос в семье такого же торговца, как и я. Это дело у нас семейное. Хе-хе… – купец рассмеялся, после чего вновь сделал глоток.

– Расскажете о своей жизни, пан Каро? – Каспжах был заинтересован историей и заискивающе вглядывался в карие глаза мужчины напротив, будто пытаясь в них что-то отыскать.

– Вы снова решились спрашивать меня о том, что вас не касается? – Лодзимеж усмехнулся и сделал еще один глоток, – А, впрочем, не отвечайте. Коли это ваш сугубо научный интерес, я вам расскажу… – не совсем было ясно, так сильно купец захмелел от трех глотков, что готов был говорить о своей биографии, или просто понял, что в лице Войцеха ему врага искать ни к чему, но так или иначе, он начал свой длинный монолог, – Я родился в Волзене, в 1229 году, весной, кажется. Отец мой был торговцем-перекупщиком, как и я. Скупал товары в одном городе, как правило, в Волзене, а после развозил в другие населенные пункты и продавал там. Был у него, а теперь у меня, небольшой домишко в два этажа близ замковых стен. До сих пор не знаю, сколько мой дед, приехав в Волзень из села, когда разбогател на чем-то, о чем никому никогда не рассказывал, на него потратил. Да мало того, он еще и жил потом, после покупки дома, припеваючи на эти деньги, нигде не работал и растил четверых детей. Отец мой, поняв, что к его двадцатилетию дедовские деньги кончатся, решил заняться собственным делом и выкупил склад в доках на Висле. Сплавлялся по ней порой до Варшавы и дальше вниз по течению, в земли тевтонских рыцарей. Торговал с этим рогоглавыми. Ха-ха. Ходил на запад от Кульма, в земли германские и померанские, и на восток от Кенигсберга, на территории Великого Княжества Литовского и в русские города. Много он чего объездил, словом. Много где побывал. Как постарше я сделался, меня в приходскую школу отдали, как и двух моих братьев. Волзеньский священник грамоте меня и научил. Правда… – Лодзимеж нахмурился, будто погружаясь в собственные воспоминания, и посмотрел в пол, – порол он меня с завидной регулярностью. И за самые мелкие проступки и оплошности.

Каро замолчал. В руке он со злостью сжимал заткнутый пробкой бурдюк, а сам смотрел в пол, тяжело дыша и хмурясь. Казалось, он вот-вот треснет от каких-то внутренних ощущений, что его в данный момент переполняли. Войцеху не было ясно, гнев это, обида или печаль. Он многого не знал об этом торговце. Почти ничего. Но одно Каспжах мог понять точно – апатично смотрящие под ноги глаза Лодзимежа были полны разочарования и будто кричали всему миру о том, что их хозяин в своем глубоком детстве сотворил нечто ужасное. Нечто, что он вспоминать не любит. Нечто, что является ему в самых страшных кошмарах…

Двухминутное молчание прервалось жужжанием. В окно медленно двигавшейся повозки влетело насекомое – желтое с черными полосками, оно пролетело к столу и уселось на место, где несколько минут назад была устроена трапеза. Пчела перестала жужжать и начала ощупывать поверхность стола своим хоботком и выискивать глазами остатки чего-то сладкого, что поедали путники. Она аккуратно и грациозно ползала из стороны в сторону, тщательно обыскивая каждый сантиметр.

– Пчела есть чистая божья тварь, пан Каро. Знаете, отчего так? – с этими словами Войцех вынул руки из положения сложенных на груди и положил одну из них на стол, левую.

– Скажите мне. – Лодзимеж внимательно наблюдал за действиями мужчины, сидевшего напротив, и с недоумевающей осторожностью сказал, когда тот сунул руку прямо к насекомому, – Вас ужалят. Посмотрим, как вы тогда будете говорить о божественности этого зверя.

– Не беспокойтесь. – спокойно ответил Каспжах и поднес пальцы левой руки еще ближе. Пчела обнюхала сначала указательный, затем средний, а потом и вовсе забралась прямо в руку попутчика купца. Он все так же медленно и аккуратно поднес животное к своему лицу, осматривая его вблизи. – Когда Бог создал пчелу, он сказал, что будет она до тех самых пор жить, пока свет будет существовать. Когда же изведутся пчелы на Земле, тогда и света конец настанет.

– Смешно. – торговец рассмеялся и вновь сделал глоток из своего бурдюка, – Вы смешон, пан Каспжах. И тяга к насекомым ваша кажется мне смешной. – говоря, Лодзимеж едва ли не разрывался от смеха. Он хохотал так сильно, что сама пчела вмиг взмыла в воздух и, покидая руку Войцеха, вылетела в окно экипажа.

– Зря. – Войцех улыбнулся и вновь выглянул в окно, провожая насекомое взглядом

Караван продолжал идти вперед. Лошади устало ковыляли, проминая уже не такую горячую землю под собой копытами. Они двигались вперед по воле хлеставших их по спинам кнутами кучеров. Солнце постепенно скрывалось за горизонтом, а в левом окне экипажа, за бесконечными и непроходимыми таежными лесами виднелся алевший закат, наливавший небо красными красками всяческих оттенков, будто разбрызгивавший по облакам кровь. Кобыла, что тянула за собой экипаж недовольно фырчала последние несколько минут, с опаской поглядывая в сторону леса. Постепенно становилось ясно, что на деле никакая это была не тайга. Обыкновенный смешанный лес с дубами да тополями, росшими, близко соседствуя с осинами и соснами. В конце концов, лошадь встрепенулась и заржала, остановившись и будто повторяя кучеру, что не желает ехать дальше.

– Эй, что там происходит?! – Лодзимеж, сидевший на своей скамье, что располагалась со стороны стены, за которой на лавке под открытым небом управлял повозкой кучер, громко стукнул по дереву и крикнул в окно.

– А ну вперед! Пошла! – кучер продолжал хлестать кобылу кнутом, отчего та, не прекращая, заливалась громким ржанием и поднималась на дыбы. Войцех смотрел на это через правое окно экипажа. Он не выходил, хотя увидеть картину полностью ему все еще не удавалось. Лошадь противилась и не хотела продолжать путь. То ли устала просто, то ли почуяла чего вдалеке. Ее поведение было непонятным для каждого из пассажиров каравана.

Неожиданно стал подниматься ветер. Еще несколько минут назад ясно светило солнце, уходившее за горизонт, а теперь, когда оно почти скрылось, сильные порывы воздуха пытались сдуть с ног и человека, и лошадь. Послышались завывания, будто вьюга надвигалась на дорогу, на которой стоял караван, однако было лето. Кобыла, шедшая в голове колонны, не на шутку перепугалась. Раздался вой откуда-то слева. Волки. В один момент лошадь снова поднялась на дыбы и заржала. Она ринулась вправо, стараясь уйти как можно дальше от свирепого хищника, и потащила экипаж за собой. Кучер, держа вожжи, едва сам не свалился со своего места, когда повозка в очередной раз подскочила на ухабе. Каким-то чудом кобыла выбирала те проходы между деревьями, где экипаж мог протиснуться, и он, опять же чудом, проезжал там, не задевая ни стволов, ни веток, которые лишь слегка хлестали по крыше оного. Внутри началась паника, а вторая лошадь, последовав примеру первой своей коллеги, ринулась за ней, утянутая вбок упряжью. Они старательно выбирали все те же пути – в тех проемах между древесными стволами, где мог проехать экипаж, уж точно могли проехать в полтора раза более узкие гужевые повозки.

Весь караван, трясясь, несся по лесным ухабам и болотным кочкам, пока, наконец, на одном из них экипаж не перевернулся. Кобыла, ставшая инициатором всей этой погони, едва не упала на землю, но вожжи со свистом лопнули, и она вихрем помчалась дальше по болотам. Другая же лошадь вынуждена была остановиться, но не смогла сделать это не в самый последний момент, а потому по инерции обе телеги со всей накопленной силой толкнули экипаж и въехали прямо в ноги коня. Тот заржал от боли и упал на мокрую болотистую почву.

Экипаж лежал на боку. Прямо перед ним – изувеченное лошадиное тело, а еще дальше – две перевернутых гужевых повозки. Кучер, что управлял экипажем, лежал теперь в двух метрах от оного, на животе и громко стонал. В самом же экипаже мужчины-пассажиры поднимались с пола, который по сути из себя сейчас представляла стенка уничтоженной кареты. Охранники Лодзимежа успели спрыгнуть с телег прямо перед ударом, и теперь один из них, проверяя признаки жизни, стоял над кучером, лежавшим недалеко от кобыльих трупов, а второй со всех ног мчался к своему нанимателю. К тому времени сам торговец аккуратно, шатаясь, поднимался на ноги. Он отряхивался и искал опоры, откинув дверь экипажа, мешавшую ему встать в полный рост. Вслед за ним в себя стал приходить и Войцех. Он сидел на земле, опираясь о внутреннюю стену кареты.

– Все в порядке? – суматошно произнес один из охранников, подойдя к Лодзимежу и помогая ему выбраться из перевернутого транспортного средства.