Текст книги "Несерьезная книга об опухоли"
Автор книги: Кирилл Волков
Жанр: Медицина, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава пятая. Михалыч
Как он выглядел? Да как все Михалычи… Борода, взгляд исподлобья, крупные плечи… Михалыч лучшего замеса! Все Михалычи такие! Если вы увидели какого-нибудь Михалыча в сюртуке и с бантом, знайте – это Псевдомихалыч. Лжемихалыч. Скорее, Петрович, Иванович, Алексеевич на худой конец, но никак не Михалыч. Михалыч не может быть идеально одет. Он не может быть опрятен. Опрятность и Михалыч – две вещи несовместные. Можно, конечно, их попытаться совместить, но эксперимент опасный. Михалыч – это явление культуры, сгусток воплощения нашей ментальности, русскости. Он приехал с моей мамой из Москвы. Юджи сразу облаяла-обнюхала этот сгусток. Мы пошли на кухню, сели, он открыл блокнотик. Начал записывать историю моей болезни. Потом взял руку, померил пульс. «Спортом занимаетесь?». «Да», – почему-то соврал я. «Это чувствуется по пульсу»…
В дальнейшем – а мы с ним еще месяц занимались – он поражал меня своим всезнанием. Бывало, мы сдадим кровь, мама говорит Михалычу: «Тромбоциты низкие». Михалыч подойдет, опустит мне веко, посмотрит и говорит: «Тромбоциты где-то 180. Лейкоциты на 5 единиц понижены». Мама говорит:
«Но анализ показал тромбоциты 70». Михалыч: «Я вам говорю. Лаборатории ошибаются».
Просил меня звонить ему три раза в день (ну, один раз минимум). Я звонил, чтобы сказать: «У меня все нормально». Но почему-то разговор затягивался на 5 минут:
– А печень не болит?
– Нет.
– Угу. Не болит. Глаза не слезятся?
– Нет.
– Не слезятся. Ага, скажи-ка, а голова как? Не болит?
– Не болит.
– А сон? Нормальный?
– Нормальный.
– Угу. Нормальный…
И т. д.
Причем если я не звонил день, он говорил: «Я вас не могу лечить. Вы забываете мне звонить. Мне пациенты звонят по 3–4 раза в день». Насыщенный, видимо, получается разговор.
Я сейчас у мамы спрашиваю: «Пишу про Михалыча… Что бы вспомнить?». Она мне: «Да пиши все подряд! У него каждое слово – перл».
Пишу все подряд.
Михалыч:
«Мне моя пациентка: «У Вас такой своеобразный стиль! Вы ездите в маршрутке, хотя могли бы запросто купить ее всю»»
«Когда я лечил одного депутата/губернатора/президента (нужное подчеркнуть)…»
«Я не защитил докторскую, потому что мне это не надо»
«Вы обо мне ничего в интернете не найдете. Я все стер»
«Мне сомелье говорит: «Ты сомелье лучше, чем я. Пошли к нам работать». Но мне это не нужно…»
С моей мамой наедине: «У Кирилла очень серьезная ситуация. Очень! Шансов почти нет. Я не знаю, что смогу сделать. Дело не в деньгах (кстати, я беру пять тысяч долларов), а в том, насколько он излечим. Я, конечно, могу за это взяться…»
Мама (заикаясь): «Мы заплатим, сколько надо»…
Через неделю: «О, Кирилл идет на поправку. Это чувствуется по рукопожатию»
И т. д.
Можно цитировать бесконечно и все равно всего не упомнишь. Кто заинтересовался, могу дать телефончик – получите незабываемое впечатление.
За сим все. Меня просили его не разоблачать, т. к. одни наши друзья в него верят. Причем знают все это, сами нам рассказывают анекдоты, а лечатся. Так что все. Нужно остановиться. Может, он действительно кому-то помогает. Я не знаю…
В самом деле, почему у Михалыча так много пациентов? У буддистов есть теория прибежища. Например, родители, школа, институт, друзья, религия, секс, работа, наркотики – все это прибежища. Так вот, Михалыч – последнее наше прибежище. Откуда берутся все эти бесчисленные целители, волхвы, лекари, кудесники, знахари, заклинатели, травники, ворожители (хорошее название для жителей Воронежа!)? Все оттуда же. Мы все ими объясняем, на них уповаем, к ним тянемся.
Михалыч уехал. Я смотрю фильм. Позже я понял, что надо смотреть только позитивные фильмы, и еще об этом напишу. А пока я смотрел все подряд и нарвался на взрыв внутри моей нервной системы.
Смотрю фильм с Мэттом Деймоном о том, как его сына захватили и не отпускают, пока он кого-то не убьет (может, вы смотрели?). Фильм очень качественный. Слишком качественный. Я сижу с нарастающим чувством неуюта. Думаю, что такое? Чувствую, что хочется укрыться пледом, что солнце отсвечивает, что мне хочется принять ванну… Передвигаюсь. Укрываюсь. Еще хуже. Чувствую… Даже не знаю, как объяснить… Что-то невероятно острое сквозь что-то мягкое, сквозь какую-то вату, будто бы лежу на костях, на обломках, на кирпичах… Это сродни бреду, когда у тебя температура – и будто ты мчишься куда-то с бешенной скоростью сквозь лабиринт, проваливаешься в математические ряды, мчишься, падаешь, и никак не упадешь. Бывает, когда лихорадит тело. А бывает, когда лихорадит сознание.
Думаю, все, к черту Мэтта Деймона! Иду в спальню. А мир куда-то летит, разлагается, весь в обрывках, в отрывках. Хочется укутаться во что-то теплое, нежное, что ассоциируется у тебя со словом «мама», обнять подушку, но чем больше обнимаешь подушку, тем явственнее там чувствуешь кирпичи, острые кости. Думаю, что со мной? Хочу укутаться в мягкое, мягкое, мягкое. Мир как бы становится моим сознанием, моей больной нервной системой. Что-то наступает, не отпускает, усиливается. Все меня спрашивают, что со мной. А я даже объяснить не могу. Говорю: «Паническая атака».
И тут мне дали один важный совет. Написать письмо (потом я понял, что не только письмо; вообще любой текст). Дело в том, что текст обладает, видимо, невероятной, почти 100 % системностью, то есть это идеальная система соответствия смысла буквам, слогам, словосочетаниям, ты как бы упорядочиваешь что-то, когда пишешь (неважно что!). Хаос внутри и снаружи утихает. Я написал коротенькое письмецо. Осколки и кости исчезли. Я освободился от этого ужаса. Самим актом написания письма перевел депрессию и разрушение в порядок и созидание. Я написал. Все организовалось заново. Но триллеры с тех пор не смотрю. Хотя это ощущение у меня повторится. Но я научился с ним бороться – надо написать текст или лечь на что твердое…
Проходят дни. Мне страшно. Не сплю. Сил совсем мало (те, кто мне сейчас пишет, что я сильный, – вы что, смеетесь?) Плохо говорю. Глотаю еле-еле. Давлюсь, задыхаюсь. Кобяков назначил лучевую, но сейчас чертовы праздники. Мысли: «А если не дотяну? Если задохнусь?». Говорю маме: «Нельзя ли побыстрее лучевую?». Мама делает, что может (пусть она сама напишет), и совершается невозможное: лучевую начинают на месяц раньше. Я не верю! Слишком большое счастье.
Готовлюсь. Меня бреют. Говорят, похож на Маяковского (бритый, высокий), а я гордо себя сопоставляю с буддистами. Юджи не узнала, облаяла. Только когда я с ней начал говорить, поняла что это я. Смешная! Самая лучшая!
Комментарии мамы
ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО или КАК «ВЫБИТЬ» ЛУЧЕВУЮ ЗА 14 ЧАСОВ
Из моего поста от 30 апреля 2013
Вчера не дошла до компа – ни времени, ни сил – поэтому все рассказываю сейчас. Вчера были в Бурденко, оформили карту в поликлинике, побегали по поликлиническим врачам… Потом Кирилл уехал домой, а я сходила на всякие консультации. Затем – к Кобякову, который просил непременно его дождаться… Три часа ожидания не прошли даром – у нас был долгий разговор. Все сказанное врачом я уже знала, кроме одного: первым этапом лечения будет лучевая терапия. Но, поскольку на нее очередь, лечение начнется примерно 6 июня(Ш):
– Нас это не устраивает!
– Меня тоже. Но я ничего не могу сделать.
– А я?
– А Вы можете ВСЕ?
– Все. И то, чего не могу – тоже могу.
– Это я понял…
И светило лично(!) проводил меня до лифта. А там шепнул: «Звонок Коновалову (главврач Бурденко) СВЕРХУ может ускорить процесс. Только завтра в 10 утра у него самолет».
Выйдя их клиники, я сделала несколько звонков, в том числе… пусть будет просто Маша (не могу «светить» имя – выходы НАВЕРХ были не совсем легальными). Сказала, что нужна СРОЧНАЯ помощь, озадачила и села в такси. Не потому, что устала (это само собой), а для того, чтобы быть на связи.
Через полчаса Маша продиктовала мне мобильный(!) доктора Рошаля и Главного по социалке в мэрии. На вопрос – от кого я? – ответила: «Не могу сказать, придумай что-нибудь».
Телефон чиновника оказался заблокированным, Рошаль не снимал трубку. Тогда Маша совершила совсем невозможное – вышла на близкого Друга Коновалова. Друг обещал позвонить…
Дома была в восемь. Звоню Рошалю – не подходит, не подходит… В 22 часа отключил телефон. А Друг сказал, что будет звонить Коновалову утром… Полный облом!
Не помню, спала я или нет… В 7.30 смс: «Абонент снова в сети». Выждав для приличия полчаса, позвонила. Рошаль ответил! Говорила от своего имени, за 30 секунд изложила суть. «Пишите телефон моих помощников, они запишут данные», – и повесил трубку. Сдвинула встречу с Кобяковым, через 40 минут дозвонилась по указанному номеру, там все записали. На выходе из дома позвонила Маша – Друг звонил Коновалову! В Бурденко зашла кКобякову, к радиологу… Оба «взяли под козырек» – звонок СРАБОТАЛ! Итак, 7мая, сразу по возвращении из Питера, Кириллу сделают «маску». Три дня уйдет на ее расчеты. Чертовы праздники! Я спросила Кобякова, что нужно сделать, чтобы еще ускорить начало лучевой? Увы! людей в праздники просто не будет в Москве.
14-15 мая начнется лучевая терапия. 30 сеансов, привозить Кирилла каждый рабочий день. С учетом выходных курс займет 1,5 месяца. Потом снова МРТ, далее – по ее результатам… Завтра буду искать лекарства, которые нужно принимать во время лучевой. Говорят, безумно дорогие…
Глава шестая. Марина
Мне часто приходят письма, в которых меня называют мужественным и сильным человеком. К сожалению, это не так. Я человек самый обыкновенный – знающие меня это подтвердят. Это не кокетство, а констатация факта. Просто есть два пути для меня (в глобальном смысле) – либо путь разрушения, жесточайшей депрессухи, тьмы, ведущий в никуда, к саморазъеданию личности, либо путь созидания, жизни, творчества, радости, света. Ну, давайте пожалеем себя – ах, какой я несчастный, за что мне все это! Вначале я так и делал, и впал такую депрессию, что мама не горюй. Ну, пожалели. Дальше что? Хочется чем-то заняться. И я, очень постепенно, выбрал другой путь. Я человек довольно ленивый, если что. Но нельзя же постоянно охать и вздыхать, скучно целый день жалеть себя и приговаривать «Почему? Почему я?». И я начал заниматься. Но сильным человек становится в момент болезни (и в этом плане я сильный, да). Не помню, кажется, у Джека Лондона есть эпизод, когда в шторм стоят два человека: один – не привыкший к шторму, трясущийся на полусогнутых коленях, другой – мужественный, сильный матрос, который видел тысячи штормов. Первый как растение гнется к земле. Второй – скала. Но они оба стоят в шторм. И скажите, кто из них сильнее? Тот, кому страшно, но который все равно стоит на палубе, еле-еле, но стоит, или тот, который плевал на этот шторм?
Не знаю.
Сила, мужество, отвага… Хорошо, если они даны. А если нет? Но почему-то в момент шторма появляется мужество выползти на палубу, почему-то, когда тебе очень плохо, когда совсем прижмет, появляются такие силы, о которых ты даже не подозревал, невероятные, космические…
Скажу одно: я всю жизнь очень часто болел. Друзья шутят, что это мое хобби. Простужался раза 4 в году как пить дать. А за последний год, ослабленный химиотерапией, которая напрочь убивает иммунитет, я не простудился ни разу.
Почему?
Я объясняю это третьим законом Ньютона:
ДЕСТВИЕ = ПРОТИВОДЕЙСТВИЮ
То есть, чем больше на тебя давят, тем сильнее ты сопротивляешься. И никакого героизма тут нет. Эффект контрастного душа: первый раз вы думаете: «Господи, какой ужас!», а потом – нормально. Вы сами замечали, что в критические моменты вы, порой неосторожные, порой безответственные и не слишком сильные, становились гиперответственными, гипервнимательными, гиперсильными, у вас открывается второе, третье дыхание… «Чем хуже, тем лучше». Этот парадокс объяснил мне человек, который меня вывел из глубочайшей депрессии, вернул мне сон и веру в собственное здоровье. Этого человека зовут Марина.
«Ох, уж мне эта Кондрашка!» – ворчал я на Катю Кондратьеву, ближайшую подругу. Она, узнав о моей беде, звонила маме в Москву из Канады денно и нощно, твердила: «Идите к Марине, идите к Марине». Говорила, что Марина вылечила ее бабушку от рака. Представляете, сколько подобных сообщений мама получала ежедневно? Одни советовали: «Вам срочно надо ехать в Казань, только там вас спасут!» (опять это «спасут»!), «Вам срочно надо ехать в Питер!», «Вам срочно…», «Вам срочно…». Похоже, нам впаривали тур по всей стране «По лучшим знахаркам и целителям России». Нет, думаю, одного Михалыча нам хватит. А тут какая-то Марина подозрительная. Вылечила рак. Как можно его вылечить? Я, конечно, лениво пообещал, что позвоню, но сам очень сомневался. Но глотаю все хуже. Хожу еле-еле. Реальность будто бы покрыта льдом. Я ее не чувствую. Не сплю опять же. Силы на исходе. Главное, надежды мало. Увядаю. Живу в Москве, езжу на лучевую. Если бы не Норбеков и Луиза Хей, давно бы дал дуба.
А Катя моей маме: «Позвоните! Ну, позвоните! Поговорите с Мариной хотя бы несколько минут». И мама позвонила Марине. Потом говорит мне:
– Одевайся, надо ехать.
– Куда! Только не сегодня!!! Я не могу встать (я действительно не мог).
– Нет. Именно сегодня! Ты пытаешься говорить со своим телом. Ты сам репетитор и знаешь, насколько твои занятия помогают, ускоряют изучение языка. Теперь и у тебя может появиться репетитор, который научит говорить со своим организмом.
Оказалось, что с мамой вдруг стало бесполезно спорить. Пришлось ехать.
Приезжаем в какой-то детский центр. Все завешено детскими рисунками. Входим в комнату. Там сидит женщина с рыжими волосами, маленькая, с удивительно человеческими теплыми глазами. Познакомились. Первое, что я почувствовал – что это очень хороший человек. Добрый. Я сказал, что очень люблю собак. Она рассказала, как подобрала на улице пса, которого переехала машина. Врач давал ему неделю. Принесла домой, согрела, накормила… Короче, через два месяца он уже бегал с ней везде. Эта история меня подкупила.
ЧЕЛОВЕК ДЛЯ МЕНЯ ПРОВЕРЯЕТСЯ ПО СВОЕЙ ЛЮБВИ К КОШКАМ И СОБАКАМ
А она их любила. Очень. Это чувствовалось. Потом она с такой же любовью говорила обо всех своих пациентах.
Позже я узнал, что у Марины был рак легких, но она сама себя вылечила. Ей помогла, как ни странно, онкологически больная мама. Марина не имела права болеть. Ответственность за другого перекрывала ответственность за себя. Марина почти не могла дышать, еле говорила. И все же выкарабкалась. Прошло уже больше 15 лет. Марина получила три высших образования. Скоро откроется ее центр по восстановлению здоровья, в котором она сможет помогать детям из интернатов и т. д. Работает она даже в выходные до 11 ночи. Оказывается, помогла почти трети моих друзей. С онкобольными занимается бесплатно. Более того, мы часто приезжаем с мамой и бабушкой, и все уходим от нее с ощущением наполненности, покоя и тихого счастья.
Меня часто спрашивают, как проходят занятия? Если бы я мог объяснить это волшебство, я бы сам стал психологом. Но она просто беседует со мной, и мы как-то выходим на самые важные и волнующие вопросы. Однажды Марина дала мне задание – объяснить разницу между эмоцией и чувством. Нормально?
То, о чем писали Норбеков и Луиза Хей, стало моей координатной плоскостью. Марина сделала из этой плоскости голограмму, добавила еще одно измерение (3D), обратила рассуждения Норбекова и Хей в чувства, их слова – в реальность. Да еще невероятно обогатила их философию, научила меня не выживать, не существовать, а жить. Вот некоторые ее тезисы, которые я усвоил:
«Человеку в кризисные моменты нужна работа. Только так он сможет перевести разрушительные процессы в созидательные»
«В чувстве нет места заболеванию»
«Тело человека является продуктом его мыслей»
«Наличие заболевания свидетельствует о том, что работы в этом направлении было сделано недостаточно – дефицит положительных ощущений, инертность и деструктивность мышления»
«Изменение состояния здоровья – это, прежде всего, изменение структуры личности человека» «Норма здоровья выглядит как наличие радужной оптики – структуры света»
«Если человек болен, то для того чтобы вылечиться, недостаточно говорить себе, что «я не хочу болеть». «Я хочу и буду здоровым, и ничто мне в этом не сможет помешать» – вот девиз на пути к победе»
«Проблемы уходят, неизменна только любовь. Наличие проблем со здоровьем (равно как и любых других проблем) – это недостаточная концентрация любви»
«Личность человека, проявленная в структуре сознания, – всегда свет, а свет, как известно, уничтожить невозможно»
«Перевести разрушительные процессы в созидательные человек может только в пограничной ситуации, в момент кризиса»
Чтобы понять все эти тезисы, их нужно долго осмысливать, лично я сразу не понял. И еще одно: Марина не работает с теми, у кого нет запроса, кто мысленно смирился со своей болезнью. Поэтому мне – хочешь не хочешь – приходится трудиться (вот пишу книгу!). Но все это будет потом. Пока я постепенно обретал покой. Все еще не спал. Смерть начала пульсировать меньше, отхлынула. Зрачки перестали быть такими безумными. Я посещал Марину и лучевую, и одно осознание того, что меня лечат, дало дополнительный силы. Меня пичкали адскими транквилизаторами, но я не спал. Я пил кучу успокаивающих. Но все равно не спал. Во мне накопилось куча лекарств. Я ходил, как пьяный.
Но занятия с Мариной постепенно делали свое дело. Страх не то чтобы отошел – притупился. Перешел в тревогу. Уменьшился.
И однажды я уснул. Мама, расскажи про ту ночь!
Комментарии мамы
ЖИЗНЬ БЕЗ СТРАХА
Это была одна из самых страшных ночей в моей жизни! Конец мая, жара. Кирилл лег в гостиной под кондиционером и вдруг уснул. Мгновенно и беспробудно.
Не успела я поделиться в Фейсбуке этой новостью, как услышала… Стон? Хрип? Тихое бормотание? Я вошла в комнату: бритый, раздетый, худющий, мой сын лежал с приоткрытым ртом. Я поняла – ему зачем-то нужно подняться, но не было сил ни шевелиться, ни даже говорить… Лежал неподвижно. Глядя на его жалкое тело, я вдруг вспомнила кадры из документальных фильмов про концлагеря, где полуживых узников сбрасывали в ров…
Кирилл выглядел как эти узники. Отбросив дурацкие мысли, попыталась его приподнять, как-то посадить на диван – я вдруг поняла, что Кирилла тошнит. Но он никак не мог сцепить руки за моей спиной. Тогда я сложила его пальцы в «замок», закинула себе за шею, уперлась ступней в диван. Найдя точку опоры, стала тянуть Кирилла на себя, придерживая его руки. Мозг превратился в компьютер: я мгновенно рассчитала траекторию нашего падения. Получалось, что если я не смогу его удержать и мы упадем, Кирилл рухнет на меня и при этом ударится лбом о паркет – парень-то почти двухметровый!
Не представляю, как я смогла изменить положение тела. Но, по моим расчетам, теперь Кирилл, в случае падения, упадет головой мне на грудь. Эта мысль прибавила сил, и я усадила сына на диван. Началась рвота. Приступами. Прежде чем вынести очередной тазик, я подпирала Кирилла большими подушками, чтобы он не упал… Не помню, сколько времени это длилось. Наконец, обессиленный Кирилл попросил уложить его. Даже не жестом – глазами. Но спать уже не мог. Тогда я легла рядом, положила его голову на свое плечо, а руку – ему на макушку. И он уснул. Еще помню, что от него тогда как-то ужасно пахло! Не потом, не грязью, а так жутко, как пахнет от тяжелобольных или умирающих. Было очень страшно…
Позже Марина объяснила, что произошло в ту ночь. Она убрала у Кирилла страх, и на него обрушились все снотворные, которые он пил за последние недели. Придавленный грузом выпитой химии, Кирилл не мог шевелиться. И про рвоту Марина объяснила: это «распаковывались» скованные ужасом внутренние органы:
– Рвота какого цвета?
– Желтая…
– Это желчный пузырь. А потом какого цвета? <…>
– Это печень.
А резкий запах давали «распаковывающиеся» надпочечники. Все это я узнала только утром. А пока Кирилл выдал мне почти все признаки гидроцефалии (водянка головного мозга), о возможности которой меня постоянно предупреждали врачи. При первых симптомах нужно сразу вызывать «скорую» и везти Кирилла в Бурденко на операцию: введение в мозговой канал катетера, в который будет стекать излишек мозговой жидкости. Я все время об этом помнила, но «скорую» не вызвала. Скорее, интуитивно почувствовала, что это – не ТО! Еще у Кирилла не болела голова, а это тоже один из симптомов.
Отвлеклась. Итак, Кирилл спал. Светало. Я боялась пошевелиться и только царапала ногтями затекшую руку. Кирилл проспал 4 часа. Утром был почти такой же слабый, как ночью, но уже мог шевелиться. Обессиленный и беспомощный как ребенок. И я, как ребенку, сказала ему, что на маминой постели он обязательно уснет. Поверил, дурачок! Я снова подняла его, встала впереди, уложила руки себе на плечи, и мы пошли в мою комнату. «Только бы не упасть», – думала я, таща Кирилла на себе. В какой-то момент поняла – не дойду!
– Кирилл, упрись правой рукой в стену. Правой, вот этой! Теперь левой – в шкаф. Молодец!
Так мы добрели до моей постели. Кирилл упал и быстро уснул. А я сидела на стуле у двери, боясь побеспокоить, и не могла уйти – мало ли что… Потом все же ушла: нужно было позвонить Кобякову и отменить лучевую. Рассказала о прошлой ночи. Врач сказал, что я все сделала правильно – «скорая» нам была не нужна.
Затем рассказала все Марине. Еще позвонила маме – мне необходимо было принять душ после «переноски тяжестей» в жару. А оставить Кирилла одного я не могла даже на 5 минут… Потом стало проще. Кирилл поспал. Правда, весь день ничего не ел, но Марина сказала, что это нормально. Вечером Кирилл уже мог «по стенке» доплестись до туалета…
Я договорилась в Бурденко насчет инвалидной коляски, чтобы на ней утром добраться до отделения, где делают лучевую. Но нам она не понадобилась – мы сами не спеша дошли в обнимку. Так Кирилл расстался со своим страхом. Почти…
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
