Текст книги "Несерьезная книга об опухоли"
Автор книги: Кирилл Волков
Жанр: Медицина, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Глава седьмая. Сны о жизни
«Жизнь без страха»? Нет. Страх еще был. Очень сильный. Я чувствовал, что постепенно лишаюсь дара речи, а для меня – репетитора, филолога, гитариста – это равносильно катастрофе. Я заснул, и все снотворные, которые во мне накопились, все три бессонных недели, весь мой страх, все мои переживания накатили на меня. Я до сих пор засыпаю только под аудиокнигу в ушах. Страх до сих пор меня не оставил, просто перешел в тревожность. Когда я приехал в Москву, мама меня не узнала, боялась моих глаз. А потом говорила: «Это не мой сын. Вроде, похож на Кирилла, а не Кирилл». Но после того как я начал спать, что-то стало оттаивать внутри меня, отогреваться – маленький, совсем маленький кусочек веры.
Вот мамины посты того времени:
Кирилл часто просит меня погладить его по голове. Я глажу затылок там, где опухоль. А он просит по темечку… Говорила с Мариной, она сказала, что энергию нужно отдавать именно в темечко…
…Последние дни Кирилл становится похожим на прежнего: тот же взгляд, улыбка, шутки…
Я узнаю своего сына, и это здорово! Сегодня были у Кобякова. Кирилл ему понравился, он тоже заметил внешние изменения. И, хотя Кирилл еще не слишком хорошо говорит, разрешил после лучевой постепенно сокращать дозировку гормонов, в итоге сведя ее на «нет». Когда и сколько снижать – на мое усмотрение…
…На предыдущих занятиях Марина говорила, что Кирилл постепенно встает на ноги: сначала ватные ноги коснулись зыбкой почвы, потом земля стала более твердой, а ноги – более уверенными. В субботу Марина сказала – все, дальше пойдет самостоятельно. И действительно, у Кирилла изменилась походка: из неуверенно-старческой стала решительнее, моложе, шаг стал шире…
Я бредил, я не спал, голый, щуплый, лысый, как гоблин, видящий в каждом предмете потенциальную подушку, на которую можно лечь, ни черта не понимающий, точнее, все понимающий, но боящийся это признавать, даже запрещавший произносить диагноз моей болезни, не желающий умирать (если опухоль мозга, то непременно смерть, думал я). О чем я думал там, в Москве? Почему не сошел с ума? Что меня спасло? Марина? Да! Осознание того, что меня, наконец, лечат? Да. Близость к маме? Да. Сон? Да! Да! Да!
Но было еще что-то очень важное… На что я мог опереться, что мне давало внутреннюю силу. Это воспоминание о двух моментах, когда я был по-настоящему счастлив.
Я вспоминал Будапешт. Разгоряченный, залитый солнечным счастьем Дунай, как я с моей девушкой в обнимку выхожу к нему и ем мороженое, необычайно вкусное. Бьют фонтаны. Брызги доносятся до нас. Какая-то бабушка за нами покупает мороженое; имперское окаменелое нечто с колоннами и неземной красоты куполом глядит на меня; мост через Дунай, изящный, неимоверно большой, тянется куда-то в бесконечность; зеленые гигантские холмы на том берегу возвышаются силуэтами величественных соборов и замков.
Мы идем. Ищем прохлады.
От Дуная веет тень, водяная холодная блажь. Ветер дует в лицо, унося все хоть какие-нибудь темные мысли в даль, туда, где им место. Разве может быть им место здесь – в этом раю?!
Проезжает трамвайчик. Замечаем, что люди там сами кутят педали, и он едет. В трамвайчике стоит джазовая певица и поет. Ни одного фантика, ни одного окурка, ни одной пылинки (грязь здесь отсутствует как физическое явление). Вот памятник Шекспиру, изогнувшемуся в поклоне перед чем-то величественным – этой чистоте ли? Этой окаменелой красоте? Перед величием Дуная? Дунай течет полноводно, весело, с шумом. Он как бы создает горизонталь города, а холмы – вертикаль.
Какое же было счастье!
Я возвращаюсь взором в черно-белую парализованную (зачеркиваю), онемевшую (так!) реальность – кровать, телевизор, работающий кондиционер и опухоль.
Я закрываю глаза и переношусь туда, где не может быть опухолей, где все счастливы на пленке моей памяти, которую я просматриваю только в особых случаях, чтобы она не состарилась. Будапешт! Как ты прекрасен! Окаменевший сон, мираж! Унеси меня, если можешь! Ты ведь всемогущ! Унеси от этой реальности! Этого не может быть! Как у меня, у самого лучшего и талантливого в мире, может быть опухоль мозга?! Это все страшный сон! А ты реальность. Ответь мне.
Я опять открываю глаза. Обои. Ветер с Дуная, кажется, еще на меня дует, но постепенно стихает. Все отступает. Остается только жаркое чувство счастья. Тикают часы. Тик-так-тик-так. Что будет завтра?
«Я был счастлив три минуты», – записывает Лев Толстой в дневнике.
И я. Три минуты абсолютного счастья.
Это воспоминание как-то согревает меня, я в него кутаюсь, чувствую вкус мороженого, шум волн, звон колоколов…
Почему я это вспоминаю? Не знаю. Просто если это мое воспоминание со мной, то и жизнь не кончена? Как-то так. Оно во мне. Живет себе помаленьку. Лишь, когда нужно, подмигнет солнечным зайчиком и уползет дунайской блестящей ящеркой.
Еще я вспоминал Париж.
Второе мое абсолютное счастье.
Мы поднимались на Эйфелеву башню. Сумерки. Поразительно, весь Париж мигает. «А! Потому что все фотографируют Эйфелеву башню!» – смекнул Штирлиц! В самом деле, тысячи святящихся вспышек мигали нам. Я поднимаюсь со своей девушкой. Ноги, тренированные многомильными прогулками по Парижу, не устают. Сумерки превращаются постепенно в прозрачную пелену, а она – в темноту. Вот, наконец, смотровая площадка – все видно: и Сакре-Кер, и Нотр-Дам, и Елисейские Поля, конечно. Тысячеглазая амальгама города. Как бы перевернутое звездное небо. Только сейчас понимаешь, как высоко забрались. Сена переливается где-то внизу. Фонари, фонари, фонари… Еще не везде зажглись, но уже на подходе. Перила смотровой площадки, а дальше аккордеонный, воздушный, ночной Париж…
…Я переворачиваюсь к стенке, закрываю уставшие, безумно уставшие глаза, и на изнанке век опять вижу Париж, его узоры огней. Их все больше и больше. Не хватает глаз. Я фотографирую, пытаюсь остановить мгновенье, но тщетно.
Париж с его свободой, Эйфелевой башней, картавым «эр», бесконечными кафе с непрожаренным мясом, вином, поэзией и Люксембургским садом…
Кутаюсь в воспоминание, отворачиваюсь от реальности, не хочу просыпаться… Хочу досмотреть сон про Париж.
Укрываюсь воспоминанием как пуховым, разноцветным одеялом, заворачиваюсь в него и продолжаю смотреть фильм про счастье.
Глава восьмая. Никому-не-кабельный
Как известно, кабели бывают разных видов – из серебра, золота, меди, алюминия. Но есть еще кабели, которые порвались, не выдерживают нагрузки, дают сбой. Никому не нужные. Потерявшие свою «кабельность». Не кабельные…
Таким никому-не-кабельным был и я. Мозг напрасно посылал электрические сигналы речи. Что-то порвалось, истончилось, перетерлось. Я пытался говорить, но ничего не получалось. Я понял, что надо срочно сокращать предложения, переводить их в разряд словосочетаний, а словосочетания заменять словами.
Если я хотел сказать: «Погода – зашибись! Все цветет, пчелы поют, цветы пахнут, все зовет, шепчет, звенит», я говорил просто: «Хорошая погода». Если хотел сказать: «Ты напрасно так думаешь: исследования западных ученых показывают, что…», я говорил просто: «Не согласен». Если я хотел сказать: «Ни фига себе история! Прямо не верится! Вааще!», я говорил: «Да ну!».
Я научился экономить на эмоциях. Голос почти не менялся по высоте. Не то что сарказм, а простая ирония оказалась непозволительной роскошью. Ирония зависит от интонации, верно? Фраза «Ну, ты гений!»
может быть понята в зависимости от интонации по-разному. Ирония основана на повышении голоса. Я обрубал эмоции, комкал чувства, исключил вздохи, злость, негодование, удивление, зависть, отключил в себе все оттенки чувств из-за того, что был никому-не-кабельный. Вся палитра отношений и выражения ощущений обмерла, померкла. Представьте, что вы включаете телевизор, а там – все то же самое, ваши любимые программы, но черно-белые. Вы настраиваете телевизор – яркость, оттенок, цвет, но меняются только черно-белые кадры. Так же и со мной. Как я ни старался, я не мог настроить цвет моей фразы.
Выражение «Ну ты дал!» стала диким барством, словосочетание типа «Да ладно!» заменилось категоричным «Не-а», вопрос «Почему, можно узнать?» вводился в ранг непозволительных эмоций. В театре учат, как сыграть одну фразу разными голосами и интонациями. Приходите в гости, я расскажу, как сыграть 40 фраз одним голосом. Во всех спорах я капитулировал сразу и решительно. Как Франция перед Германией в начале Второй мировой. Вместо того чтобы ловко поднять револьвер, я выбрасывал белый флаг, когда начинал говорить. А как приятно спикировать на своих знаниях! Влезть в такую дискуссию, где сам черт ногу сломит! Иронично парировать нелепый аргумент, в момент жаркого спора обвинить человека в демагогии или воскликнуть: «Я тебя умоляю!», или, наконец, привести последний, самый классный аргумент, который давно был припасен в кармане, и сразу закрыть диспут словами: «Ну, об этом можно спорить бесконечно!», чтобы противник ничего не мог ответить… Спор был теперь не для меня.
В то же время я стал жутко слезлив и смешлив. Я мог заплакать/засмеяться от красивой рекламы, музыки, фильма. Я плакал от 1 минуты программы «Жди меня», смеялся от шуток Петросяна. Но самое ужасное – это когда приходит СМЕШУНЧИК.
Смешунчик – двоюродный брат Смешинки и дальний родственник Уморы. Он приходит во время еды, во время занятий с Мариной, когда действительно смешно, когда я хоть чуть-чуть нервничаю, когда нельзя смеяться, даже когда выступает Путин.
Смешунчик. Так я называл взрыва смеха над всем на свете. Шутка, вроде, так себе, но мама смеется, и я заливаюсь! Ничего не могу сделать! Мне смешно от того, что мама смеется. Бывало, мама серьезно говорит мне: «Это не смешно!», и я понимаю, что это не смешно, понимаю, что нельзя смеяться, нервничаю и начинаю ржать. И главное – сам не могу шутить, начинаю ржать еще до собственной шутки. Не могу ее произнести. Про себя шучу, а вслух не могу. Волков, который не шутит! Дожили! Это же Боярский без усов! Я всегда шутил – глупо, примитивно, тонко, иронично, стильно, интеллектуально, возвышенно. Обшучивал, вышучивал, перешучивал жизнь! А здесь год без юмора! О, боги! Меня все спрашивают: что самое сложное в твоей болезни? Отвечаю: самое сложное – не шутить. Засунуть юмор вглубь себя, иметь на душе остроту и не поделиться ей. Серьезно. Это вам не шутки! Шутить я не шутил, зато ржал, как никогда!!! Главное, я заражал всех – бабушку, друзей, маму… Если бы я смеялся, а то ведь ржу! Ржу над тем, что кто-то очень серьезен, ржу над чужим смехом, ржу над шуткой. Как там у Иващенко?
Дело дошло до последней ступени маразма,
И логично бы было обматывать шею пенькой!
Отчего же суровой реальности не сообразно,
Я, как Гена в мультфильме, все время веселый такой?
Мне не страшен ни горный козел, ни мятежный повстанец,
Ни взбесившийся климат, страну погрузивший в пургу.
Мне не нужен ваш цирк Дюсолей, покажите мне палец —
Вы постигнете смысл выражения «ржунимагу».
Кстати, песни «Ивасей» мне очень помогли. Они создавали хорошее настроение. Мне очень нравится чья-то мысль, что «ИВАСЕЙ» НАДО КРУТИТЬ В БОЛЬНИЦАХ, ЧТОБЫ ЛЮДИ БЫСТРЕЕ ВЫЗДОРАВЛИВАЛИ.
Они обеспечат вам и хорошее настроение, и юджинианский пофигизм, и бодрость духа, и великолепную самоиронию, легкость, воздух, что ли… Еще отдельное спасибо «Битлам» – когда их слушаешь, понимаешь, в каком удивительном, человеческом горестно-печально-воздушно-весело-теплом мире ты живешь. Думаешь, если есть такая музыка, значит, еще не все потеряно. Значит, жизнь стремится к малюсенькому источнику света в крошечном окошке на чердаке нашей жизни. Все твои беды, болезни, обиды, невзгоды кажутся не более чем пылинками, кружащимися в этом сонном луче. Их тоже надо принимать вместо таблеток, рассасывать до полного проникновения в кровь, чтобы люди осветлялись.
Ко мне приходило много друзей (о них еще напишу), почти все. Но больше всего меня поразили первых два посещения. Пришли Эльдар с Витой. Принесли мне необыкновенного электронного таракана (кстати, Эльдар, ты был прав: усики у него отвалились), кучу классных фильмов – штук 30, шоколад 72 % (только его мне и можно), взяли набор для покера. В общем, приготовились играть. И тут Эльдар говорит Вите: «А ты карты взяла? Дурында (знающие Эльдара поймут его интонацию). О, а у меня, вроде, есть». И вынимает колоду карт. А на них! Я не верю своим глазам! Фотографии со мной! Самые крутые! Солнечный, яркий мир моих воспоминаний глядит на меня, переливается, звенит! Вся жизнь, все лучшие моменты… Везде я балуюсь, хохочу, какого-то изображаю, пою, целуюсь, пью вино, играю на гитаре, улыбаюсь, загораю, изображаю из себя серьезного, опять хохочу, опять придуриваюсь… И еще я выиграл у Эльдара в покер. Целых 300 рублей. Дело в том, что у Эльдара почти никто не может выиграть (а если есть такие, то они, конечно, занесены в красную книгу – исчезающий вид). А тут я раскусил, что у него, гада, каре из королей, пара хороших ва-банков. И все. Я богач. 300 рублей на дороге не валяются! Они потом долго лежали на столике как памятник моей победе.
Второе посещение – Елена Анатольевна Штейн. Это учительница математики, с которой мы не виделись 12 лет. По математике у меня была твердая тройка (что не оставляло мне других шансов, кроме как стать гуманитарием). Мы еще в школе обменивались книгами и т. д. Потом 12 лет – ни слуху, ни духу. И единственная из всех учителей приехала ко мне, узнав о моей болезни. Привезла бесценный и жутко дорогой темодал (у нее был) – необходимое мне лекарство, причем много. Классные книги. Земляничное варенье. Чернику. Грибы. Грузинские вина… Всего не упомнишь… Потом она еще не раз будет нас мамой потчевать. С такими друзьями не пропадешь!
Комментарии мамы
Я ДЕЛАЮ ТАК
Каждый день получаю письма с просьбой рассказать, как я поднимаю показатели крови. Ребята, я не гематолог, не врач и даже не медсестра! Все травы подбирала экспериментальным путем: пили, через день сдавали кровь, что-то отбросили, что-то оставили. Травы подбирала под Кирилла, но, как оказалось, они помогают и другим. В общем, рассказываю.
ЛЕЙКОЦИТЫ
Обычно при низких лейкоцитах колют лейкостим, нейпомакс и пр. подкожно, в плечо, три дня подряд. Это просто, я быстро научилась. Такая «химическая» поддержка поднимает уровень лейкоцитов на порядок, но человек, как правило, не может его долго удерживать. Травы восстанавливают кровь не спеша, зато надолго, до следующей химии.
Сегодня я даю Кириллу:
– настой донника: 2 чайные ложки залить 2 стаканами холодной кипяченой воды, настаивать 4 часа, процедить и пить по 1/3 стакана через полчаса после еды;
– отвар овса: 4 столовые ложки кипятить в 1 литре воды пополам с молоком 30 минут, настаивать 12 часов, пить по полстакана (можно больше) перед едой;
– отвар полыни: 1 чайная ложка на стакан кипятка, настаивать 15 минут, пить по 1 чайной ложке 5 раз в день;
– самодельный сбор: 2/6 части хвоща полевого, 2/6 спорыша, 1/6 подорожника, 1/6 пустырника.
Суммарно – 1 чайная ложка на стакан кипятка, настаивать 15 минут, пить по 1 чайной ложке 5 раз в день.
Соблюдать диету (не только для показателей крови, но и при онкологии вообще) и, по возможности, больше гулять (хотя бы на балконе). ТРОМБОЦИТЫ
Дексаметазон, который многие получают, хорошо повышает уровень тромбоцитов. Еще:
– спиртовой раствор содекора (точно продается в аптеке на «Октябрьской»);
– чай с крапивой, смородиновым и малиновым листом, заваренный в термосе.
Для крови и при онкологии вообще: свекольный и морковный соки в пропорции 3:1, два часа отстаивать в холодильнике, принимать пополам с водой. Минимум по 1 стакану в день.
Глава девятая. Не важно, сколько ДНЕЙ в твоей жизни. Важно, сколько ЖИЗНИ в твоих днях
Я ездил на лучевую, занимался с Мариной, отсыпался. Страх стал чуть меньше, перешел в затяжную депрессию. Вообще, главная проблема была не в том, что страшно, не в том, что я болею, и не в том, что у меня депрессия, а в том, что мне было адски, неимоверно, безумно-безумно СКУЧНО.
БОЛЕЕШЬ – НАЙДИ СЕБЕ ДЕЛО!
Я понимал, что мне выпали большущие каникулы, а делать было нечего. Совсем. В последующих главах я опишу, что смотреть, что читать при онкологии, как отвлекаться, но самое главное – это найти работу. Я жаждал творчества. Я сочинил песню на английском языке, написал трактат про юджинианство. Потом мне Настя Серегина подарила книгу Андрея Белого про Гоголя (довольно скучную, надо сказать, хотя некоторые страницы гениальны). Я случайно нашел переклички с Набоковым (с его «Николаем Гоголем»), начал внимательно изучать. Понял, что Набоков точно читал одну главу из нее. Вдохновенно начал писать – статью-эссе, мою первую «человеческую» работу о Набокове, то есть человеческим языком и для людей, позволял себе художественные образы, нарушал все свои собственные представления о научной статье. Сейчас статья должна выйти в «Вопросах литературы». Заканчивалась статья каким-то неимоверным восторгом-преклонением перед творчеством (Набокова, да и любого художника): «Образы Набокова и Белого умножаются, спорят друг с другом, переплетаются, раскладываются на новые атомы, протоны, ионы, из которых создается новое по своему химическому составу бытие. Эта алхимическая переплавка – и есть главное чудо творчества».
Я сам жаждал творчества. Работы. Деятельности. Хотел пробиться к чему-то человеческому, настоящему, живому… Только тогда я был счастлив. Только тогда я забывал по болезнь. Радовался жизни.
И вот однажды я вспомнил про свою идею «Одного дня из жизни гения». Когда-то я замыслил этот проект для телеканала «Культура», но он так и не был реализован. Времени не было. А сейчас времени хоть отбавляй! Итак, думал я, нужно описать один день гения, базируясь только на документах. Могла бы получиться интересная радиопрограмма… Я взял один знаменательный день Пушкина (благо почти каждый день задокументирован) и описал его, создал эссе на 5 страниц, наполнил его драматургией, прописал детали. Но у меня получился только день из жизни Пушкина, о котором мы знаем все. И куда дальше? Кто станет следующим? Как можно, базируясь только на документах, описать один день из жизни гения? Да еще так, чтобы было интересно? И чтобы это были не только литераторы (хотя понятно, что литература мне ближе), но и политики, музыканты, философы, артисты, математики… Это невозможно! Я опросил всех своих друзей, какого человека взять, какие дни описать. Все молчат. Я листал биографии гениев и, хоть убей, не мог найти ни одного дня, за который мог бы зацепиться – Моцарт, Микеланджело, Да Винчи, Эйнштейн… Все без толку. Видимо, это утопия. Идея хорошая, материал есть, а проект не получается… Такое бывает.
Как пишут в фильмах: «Прошел год». У меня появились дни из жизни Чаплина, Достоевского, Дали, Есенина, Наполеона, Бетховена, Ахматовой, Рентгена, Канта, Паскаля (нашел целых 2 изумительных дня, которые можно описать), Эйдельмана, Кэрролла, Руссо, Эйнштейна, Набокова, Конфуция… Сейчас нашел дни из жизни Соломона (источники – одна «Книга песен» плюс 2–3 биографии; смертельный номер!), Меркьюри, Ван Гога, Толстого, Пастернака, Бродского, Петрарки, Волошина (если подскажете еще кого-то, буду благодарен). Гении толпятся в моем сознании, поругивают меня, ворчат в очереди в мою книгу (я решил написать книгу, что не отрицает радиопроект), говорят: «Давай быстрей!». Каждый норовит урвать кусок пожирнее, завоевать мое внимание, что мне не может не льстить. Я пребываю в удивительном пространстве культуры и истории, где времена сосуществуют, одно пересекается с другим. Вот идет по своей любимой философской тропе Иммануил Кант, размышляет о религии. Он еще не знает, что его сегодняшний гость – молодой писатель из России Николай Карамзин. Вот Есенин спешит попасть в дом к Александру Блоку, чтобы показать свои первые, достаточно нелепые, но уже талантливые стихи; Руссо идет на прогулку, чтобы собрать утренний букет для своей возлюбленной; маленький Паскаль, играя в «кольца» и «палки», доказывает сам себе 32 теоремы Евклида, ничего не зная ни об Евклиде, ни о «геометрии»…
Все смешалось в фантастическом Зазеркалье моей книги. Именно книги. Я продумал, в каком порядке буду размещать дни гениев (но пока все карты раскрывать не стану). Я иногда чувствую себя Микеланджело, который в мраморной неотесанной глыбе документов и фактов видит силуэты будущего эссе. Начинаю обрубать ее, не поранив тонкий абрис будущего творения – моего дня. Моя задача – не только рассмотреть такой день, но и высвободить его из плена сугубо академичной истории, культуры, очистить бесподобный идеальный, пока воображаемый силуэт от напластований, легенд, мифов, анекдотов, недостоверных источников, снять верхние слои, вырезать и углубить контуры, убрать все лишнее, преобразовать жизненный материал биографии одного дня в нечто художественное… На пол летят куски материала, отрывки из документов, какие-то цитаты, словесная пыль… А я продолжаю работать, любуюсь, испытываю кайф. В дальнейшем я создам группу «В контакте», куда буду выкладывать все «Дни из жизни гениев», выставляя проект на суд друзей.
Но тогда, год назад, я не знал, что так будет. Я пытался просто заняться хоть чем-то стоящим. Вообще, всем онкобольным необходимо найти дело – плести косички, переписываться с друзьями, готовить, рисовать, создавать проекты. Я поначалу сидел и бренчал онемевшими пальцами на гитаре. Работать, работать, работать. И постоянно тренировать свое тело (об этом после). Созидание, труд, творчество не только отвлекают от болезни. Труд есть борьба с ней.
Иначе я бы давно не жил. Я все равно боялся (у меня же опухоль, мне положено бояться!), но забывался, вдохновлялся, отвлекался. Часы хандры сменялись минутами счастья.
Однажды я бродил в интернете и нашел потрясающую историю про мужика, у которого было парализовано все тело. Он не мог даже поднять руку. Еле жевал, почти не говорил. И он начал смотреть комедии, юмористические программы. Смеялся до слез. До бессилия. Через год такой смехотерапии он не просто поправился и восстановился, но при встрече с врачом на вопрос: «Как дела?», так стиснул его руку, что тот вскрикнул от боли. Эта история потрясла меня. Смех, лечащий болезнь! Я и так много смеялся, но это было, скорее, нервное, чем смех от души. Мне необходимо было хорошее настроение, юмористическое шоу, фейерверк острот и потоки шуток. Но где их взять в нашей действительности? И вот что я придумал…
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
