Текст книги "Подделка"

7

Когда мы с Анри вошли в аэропорт, я заметила кое-что странное. Прямо перед этим я вынула из рюкзака свою аметистовую «Келли», сунула туда бумажник и паспорт и впервые повесила ее на плечо. Если нас остановит таможня, подумала я, они решат, что сумка старая. Толкая коляску с ошеломлённым полусонным Анри вдоль линии таможенного контроля, я заметила, что пассажиры всех возрастов, от подростков в линялых джинсах до бабушек в ортопедических туфлях, посматривают в мою сторону. Их скучающие, усталые взгляды скользили по залу, останавливаясь на моей «Келли», и их глаза тут же широко распахивались от восхищения и зависти. Они исподтишка изучали моё усталое лицо, волосы без укладки, помятую одежду. Они словно хотели спросить: откуда у такой невзрачной женщины такая эффектная сумка? Заметив мой взгляд, они расплывались в застенчивых улыбках. Я чувствовала себя знаменитостью – модницей с приличным числом поклонников в соцсетях, шеф-поваром, который прошёл пару раундов кулинарного шоу. Эти незнакомцы хотели быть мной или, по крайней мере, моими друзьями.

Вот почему люди тратят деньги на гигантские кольца с бриллиантами, роскошные спортивные автомобили; в выставлении богатства напоказ есть своё очарование. Подумать только, я провела всю свою сознательную жизнь, а может быть, и вообще всю свою жизнь, пытаясь казаться незаметной, выбирая тёмную, скромную одежду, удобные туфли на низком каблуке. С первого года колледжа и по сей день я носила симпатичное, но скучное каре до плеч. У меня никогда не было оттенка теней для век, который нельзя было бы охарактеризовать как серо-коричневый.

Если не считать фальшивой дизайнерской сумочки, свисавшей с моего плеча, была ли в моей жизни одежда, делавшая меня счастливой? Ботинки Анри с настоящими шнурками и резиновой подошвой меня радовали. Перламутровые запонки, которые я заметила в витрине маленького магазинчика в Экс-ан-Провансе и купила в подарок Оли, меня радовали. Но одежда, которую я выбирала для себя, не вызывала во мне никаких эмоций, даже свадебное платье, в котором мне понравились приемлемая цена и, что более важно, его уместность. Шёлковое, прямое, с не слишком глубоким V-образным вырезом и рукавами-крылышками, это платье стройнило меня, подчёркивало цвет кожи и ни при каких обстоятельствах не могло считаться безвкусным.

Может быть, именно поэтому я пошла учиться на юриста, хотя не интересовалась юриспруденцией? Потому что было легче и менее рискованно раствориться в том образе, который сложился у моих родителей – и всего мира – образе хорошей дочери, американки китайского происхождения? Я наклонилась над коляской, чтобы убедиться, что глаза Анри по-прежнему закрыты. В памяти вдруг всплыл образ Винни-первокурсницы в розовой футболке с надписью «крутышка», выложенной разноцветными стразами. В то время мы с друзьями потешались над Винни за её спиной, но теперь мне стало интересно, как бы она отреагировала, если бы я сказала всё это ей в лицо.

И вдруг я словно услышала её ответ. А что я, по-твоему, должна носить? Чёрные свитера, неотличимые друг от друга? Тебе никогда не бывает скучно? Ты не хочешь надеть что-то другое? Ты хоть представляешь, Ава, чего ты вообще хочешь?

В такси по дороге домой я представляла себе возможные дополнения к моему гардеробу: лакированные малиновые туфли на каблуках, свободное пальто с леопардовым принтом, что-то, что угодно с меховой отделкой. Что, если? – думала я. Что, если? Что, если? Вы, наверное, сочтёте меня легкомысленной, детектив, но поверьте мне, эти вопросы были для меня настоящей революцией. Никогда прежде я не пыталась отбросить в сторону навязанные извне представления о том, что я должна была делать, чего хотеть и какой быть.

Я предавалась мечтам, когда мне пришло сообщение от Винни. Сумки пришли. Они идеальны! Качество просто невероятное. Позвони, когда сможешь обсудить дальнейший план.

У меня не было времени ответить, потому что машина уже подъехала к дому, и при виде BMW Оли на подъездной дорожке все остальные мысли вылетели у меня из головы. Водитель вытащил из багажника наш чемодан, а я вытащила автокресло, на котором лежал спящий сын. Папа дома, прошептала я.

Оли сидел в гостиной и что-то яростно печатал на ноутбуке. Когда я поставила автокресло на пол, Анри открыл один глаз, нахмурился и потянул себя за ухо, но увидел отца и не стал плакать. Оли поднял его на руки, расцеловал, погладил по волосам и сказал: Tu me manques (я скучал по тебе – ещё один бесящий меня французизм).

Наши взгляды встретились над взлохмаченной макушкой нашего сына. Привет, сказал Оли.

Привет.

Анри взвизгнул и начал тереть глаза, и Оли сказал, что уложит его вздремнуть. Под его воркования о том, как он любит сына, я отнесла чемоданы в спальню. Кровать была такой же, как я её оставила: одеяло скомкано, на подушке вмятина от моей головы. Всё то время, что нас не было, Оли здесь не спал. Я открыла окно, чтобы проветрить.

Оли стоял в дверном проёме, смотрел, как я распаковываю вещи. Привет, сказала я.

Привет. Уголки его рта чуть приподнялись, и я ощутила странное смущение.

Я решил, ну её, эту квартиру, сказал он. Переедем всей семьёй, когда ты будешь готова.

О большем я и мечтать не могла, но когда, приглядевшись, я заметила фиолетовые круги у него под глазами и щетину на подбородке, я ответила: не надо. Я же понимаю, как много тебе приходится работать.

Его брови поползли вверх.

Я была эгоисткой. Живи там. Мы с Марией справимся.

Ты уверена? – робко спросил он.

Уверена.

В тот день мы впервые за несколько недель занимались любовью. И впервые за долгое время всё во мне бурлило, как море. Когда я изумила Оли тем, что забралась сверху – чего не делала очень давно – у него вырвался гортанный стон, такой рефлекторный, такой интимный, что моя душа наполнилась нежностью, чистой и медово-сладкой.

Потом мы, обнявшись, лежали среди сбившихся простыней, пока Анри не призвал нас воем. Мы притащили его в спальню, заказали сааг панир[4]4
  Шпинат с жареным индийским сыром.


[Закрыть] и курицу тикка масала и с упоением набили животы. Оли порадовал сына блестящим набором поездов, и целый час они любовались, как маленькие деревянные вагоны бегут по рельсам. Когда Оли начал зевать, я велела ему идти спать; а сама осталась с нашим мальчиком, страдавшим от смены часовых поясов.

Было уже за полночь, когда я забралась в постель и прижалась к мужу, наслаждаясь теплом его тела. Проснувшись на рассвете, я обнаружила, что он уже уехал, чтобы успеть до пробок.

Выждав ещё несколько часов, я позвонила Винни, чтобы сказать, что никакого дальнейшего плана не будет и наши деловые отношения закончены.

Эти сумки просто блеск, сказала она вместо приветствия. Теперь вот что: мне нужно, чтобы ты открыла кредитную карту, придумала имя, что-нибудь попроще…

Нет-нет, перебила я. Никакого следующего раза. Больше я не собираюсь в этом участвовать.

О чём ты говоришь? Ты уже участвуешь.

Это другое. У меня были смягчающие обстоятельства.

Её недоверие показалось мне искренним. Да ладно тебе, Ава, ты уже сделала всю тяжёлую работу. Впереди самое интересное, награда за неё. Твой шанс заработать лёгкие деньги и как следует повеселиться.

Все, что мне нужно было сделать, объяснила она, это отнести мою новую кредитную карту в бутик «Шанель» и купить «Габриель». А потом, пару дней спустя, вернуть обратно суперфейк-близнец.

Это совершенно не казалось мне весёлым. Даже я знала, что бутик обмануть сложнее, чем универмаг, продавцы там требовательнее, а правила возврата строже. Я сказала об этом Винни, но та ответила лишь: Ава, это такие шикарные сумки. Мы должны пойти на это. В бутиках самый широкий выбор стилей. Вот где деньги.

Трудно объяснить то чувство, которое я ощутила при её словах: покалывание в животе, блеск в глазах. Я представила, как вхожу в этот магазин с сумкой «Келли» наперевес, достаю из неё кредитную карту. Каково это, подумала я, быть такой дерзкой, такой смелой? Почему бы просто не примерить этот образ, как норковое манто?

Через пару месяцев, продолжала гнуть своё Винни, мы отправим тебя в Дунгуань. Познакомишься с Боссом Маком и другими нашими партнёрами, официально им представишься.

Я отбросила фантазии, потому что всё это было игрой, вымыслом, фарсом. Постой, сказала я. Ни в коем случае. Даже если бы я этого и хотела – а я не хочу – то как я объясню Оли? Мы только что помирились.

О, так он наконец извинился?

Что ты имеешь в виду? – спросила я. Я ведь не говорила ей о замороженных банковских картах.

Она хладнокровно ответила: мы с ним тут столкнулись. Разве он тебе не сказал?

Её нарочитая небрежность меня насторожила. Где? В Пало-Альто? Что ты там делала?

Да, в том рыбном ресторане на Юнион-сквер. «Фарелли»? «Фаролло»? Какое-то такое смешное название

«Фараллон». Я знала этот ресторан, тихое заведение с завышенными ценами, привлекавшее богатых ребят и их любовниц.

Да, он самый.

С кем он был? Как он выглядел? Что он сказал?

Успокойся, Ава. Он был с коллегами. Они уже собирались уходить, а он выглядел таким угрюмым, что я убедила его остаться ещё ненадолго.

Конечно, я напряглась. Что должны были подумать коллеги Оли, когда он остался и продолжил выпивать с красивой женщиной? Почему Оли не сказал мне об этом?

Винни настаивала, что он говорил с ней только обо мне и Анри. Что ты ему сказала? – спросила я.

То, что думаю. Что он зашёл слишком далеко. Что он ведёт себя не лучше мерзких китайских стариков, которые требуют, чтобы жены и дети подчинялись каждому их капризу. Что он должен быть выше этого.

Проигрывая в голове эту сцену, детектив, я понимаю, что она не могла случайно столкнуться с моим мужем. Она, скорее всего, велела своему частному сыщику проследить за ним до ресторана и шпионить за его столиком, пока она не появится в нужное ей время. Интересно, как она заставила Оли не только разговориться, но и признать свою неправоту. Она определённо приложила немало усилий, чтобы вмешаться в нашу маленькую супружескую ссору. Но таким образом я оказалась ей должна, оказалась у неё в долгу.

Вот как вышло, что в чудесный безоблачный день я потащилась в Стэнфордский торговый центр в тридцати с лишним милях езды, с Винни на переднем сиденье и большой сумкой «Шанель» на заднем.

Поверьте мне, я много раз пыталась от этого отмазаться. Мне не то что пришлось искать отговорки, весь план был до того отвратительным, что меня последние сорок восемь часов по-настоящему тошнило, так что Мария в конце концов спросила, грипп у меня или я беременна. Но каждый раз, когда я изо всех сил старалась убедить Винни, что я не справлюсь, она использовала все свои психологические приёмы, чтобы убедить меня в обратном.

Ава, сказала она, что делает фальшивую сумку фальшивой, если ее невозможно отличить от настоящей? Что придает настоящей сумке её ценность?

Я вынуждена была признать, что она права: настоящие и поддельные «Габриэль» были абсолютно идентичны, от матовых логотипов из античного золота до позолоченных карточек подлинности в хрустящих конвертах высокой печати. До того, как Винни разместила в сети настоящую сумку стоимостью на пять процентов ниже прейскурантной цены (и её купили меньше чем через час), я только и делала, что совала нос то в один, то в другой пакет и вдыхала их одинаковый мускусный аромат – напоминание о том, что эта блестящая окрашенная кожа когда-то была частью живого, дышащего целого.

Когда я продолжала настаивать на том, что не в моей природе обманывать, она сказала: просто попробуй хоть раз. Оли никогда не узнает. Никто не узнает. Да ладно, Ава, признайся, разве не весело иногда нарушать правила?

Вот в чем дело, детектив. Даже будучи подростком, я ни разу не сбегала из дома, не прогуливала уроков, не подделывала удостоверение личности. Что мне мешало? Страх, наверное. Или чувство вины. В те дни мне достаточно было закрыть глаза и представить, что почувствует мама, чтобы оставить мысли даже о самом крошечном бунте. Я сказала себе, что вдоволь повеселюсь, когда поступлю в колледж, или когда буду жить самостоятельно, или когда стану финансово независимой и не должна буду ни перед кем отчитываться. Но со временем пришли смирение и привычка. И вот мне тридцать семь лет, и я чувствую, что лишилась возможности рассказывать потрясающие истории о безумных и нелепых выходках юности.

Знаете, моя мама умерла за четыре месяца до того, как собиралась уйти на пенсию. Она уже спланировала им с папой первый пенсионный отпуск: две недели в Тоскане, пешие прогулки, вкусная еда, вино на солнцепёке. Опять же, я не хочу оправдываться, но думаю, будет справедливо отметить, что, когда Винни снова вошла в мою жизнь, я была вне себя от сожаления – обо всём, что я отложила и что уже не успею воплотить, о моментах, которые мы с мамой не пережили вместе, о том, чем я уже никогда не смогу с ней поделиться. Конечно, ясно, что для любого искусного манипулятора я была лёгкой добычей.

Въезжая в Сан-Франциско на трассе 280, крепко сжав руль, я предприняла последнюю попытку. Пожалуйста, Винни, не заставляй меня через это проходить.

Мне не нужно было смотреть на нее, чтобы понять, что её терпение на исходе. Но у неё оставалась ещё одна карта в рукаве.

Я уже говорила, что общалась с логопедом по поводу Анри, и теперь она небрежно спросила, сколько стоит сеанс.

Три пятьдесят.

И ты не можешь сказать об этом Оли?

Ни в коем случае.

И допустим, она скажет, что Анри должен ходить к ней раз в неделю следующие полгода или год. И как ты собираешься за это платить?

Я смотрела прямо перед собой. Она положила тёплую ладонь мне на затылок.

Перестань волноваться, сказала она. Это займёт всего пять минут.

Я свернула с автострады, пока она повторяла отрывки из той же напутственной речи, которую произнесла, когда мы выезжали из города.

Не слишком много извиняйся, это всегда звучит подозрительно. Держись уверенно. Вежливо. Чётко.

Я притормозила на стоянке торгового центра, и рядом со мной скользнула блестящая белая «Тесла». Группа китаянок – студенток из Стэнфорда или, может быть, Санта-Клары – выскочила из машины, словно гибкие, проворные клоуны. Винни отметила, что сейчас в американских университетах учится много китайцев, не то что в наше время, когда их были единицы.

Не помню, чтобы ты общалась с другими китайцами, сказала я.

В то время надо было быть очень сильным и влиятельным, чтобы отправить ребёнка учиться за границу. Эти ребята не стали бы со мной дружить. Да и мне зачем проделывать весь этот путь, чтобы дружить с китайцами?

Она сказала мне, что пришла в восторг, узнав, что её соседка по комнате – я, настоящая американка! Это признание меня неожиданно растрогало. Я вспомнила, как меня раздражали её бесконечные вопросы на совершенно неожиданные темы: а твои предки будут против, если ты начнёшь встречаться с белым парнем? А с чёрным? Твоя мама готовит китайскую еду или американскую? Родители тебя били, когда ты была маленькой? Ну не в смысле били, а так, шлёпали?

Винни открыла пассажирскую дверь и, увидев, что меня всю трясёт, села на место и сказала: подумай об этом вот как. Эти продавцы занимаются тем, что продают предметы роскоши, которые сами себе не могут позволить, и ублажают богачей, обладающих привилегиями.

И?

И будет нетрудно привлечь их на свою сторону, сделать так, чтобы они сами захотели тебе помочь.

Я отстегнула ремень безопасности.

Помни, не болтай слишком много.

Я вышла из машины. Я постаралась одеться в духе Винни – заправила свободную шёлковую рубашку в чёрные брюки-дудочки. Она обвела меня взглядом с головы до ног, остановилась на чёрной кожаной сумке – современный французский бренд, «Сандро» или «АПС», подарок мамы Оли – и ткнула в меня пальцем. Дай сюда. Возьми мою.

Я послушно отдала ей свою сумку. Та, которую она вручила мне взамен, «Гермес Эвелин», откровенно говоря, не представляла из себя ничего особенного, была даже скорее непривлекательна – плоский серый прямоугольник из мягкой шагреневой кожи с утилитарным ремешком через плечо и крупной буквой H на той стороне, которая, по идее, должна была быть скрыта, но большинство людей выставляли её напоказ.

Мои сомнения, должно быть, отразились на моём лице, потому что Винни заверила меня, что «Эвелин» – ключевая часть моего костюма. Это показывает, что ты богата, но не пафосна.

Я перекинула сумку через плечо, выставив вперёд заветную Н, и последовала за ней. Вдруг она остановилась как вкопанная. Ава, сказала она, воздев ладони к небу, «Габриэль». Я поспешила обратно к машине за сумкой, и мы снова отправились в путь.

С тех пор, как мы были студентами, и без того шикарный Стэнфордский торговый центр благодаря капитальному ремонту стал настоящим оазисом чрезмерной роскоши. Извилистые дорожки, украшенные горшками с пышными цветами, вели к бутикам с ювелирными украшениями и парфюмерией. Посетители сидели на позолоченных стульях, расставленных тут и там. Весь комплекс представлял собой своего рода факсимиле живописной площади богатого европейского города, только без грязи, шума и потных туристов. Это ошеломляющее изобилие искусственной красоты усилило ощущение, что я попала в царство фантазий, где абсолютно ничего, включая преступление, которое я собиралась совершить, не было реальным.

Когда в поле зрения появился бутик «Шанель», Винни уселась за кованый стол в нескольких шагах от входа. Ну и чего ты ждёшь? – спросила она. Я вытерла потные ладони о задницу и поплелась в магазин. Охранник в чёрном костюме открыл для меня тяжёлую стеклянную дверь и промурлыкал: добрый день, мадам. Волна восхитительно холодного воздуха, пропитанного пьянящим, дорогим ароматом роз, подхватила меня и внесла внутрь. Все поверхности бутика были блестящим, золотым светом. Продавщицы в юбках-карандашах и накрахмаленных белых рубашках стояли, как часовые, за стеклянными прилавками по разные стороны зала. Одна была китаянкой, другая – белой женщиной средних лет; вероятно, их так подобрали, чтобы угодить тем и другим транжирам. Прежде чем принять сознательное решение, я инстинктивно повернулась к белой женщине. Её глаза блеснули за огромными черепаховыми очками. Чем могу вам помочь?

Под мышками у меня тут же расплылись круги пота. Я прижала локти к бокам, чтобы скрыть этот неприятный факт, и ответила: хочу вернуть. Поставила мешок с сумкой на прилавок.

Ну, давайте посмотрим.

Почему Винни не сказала мне, что надеть шёлк – плохая идея? Стараясь двигать только предплечьями, я осторожно вынула из мешка поддельную «Габриэль». В зеркале я увидела, как китаянка подавила зевок и отошла, чтобы не слышать наш разговор, и мышцы моего живота напряглись.

Удивительно, сказала продавщица. Мышцы сжались ещё сильнее. Бежевый и черный – наше самое популярное цветовое сочетание. Список ожидания растянулся на милю. Вы уверены, что вы её не хотите?

Она не совсем в моём стиле, сказала я. А потом поспешно добавила: то есть я сначала подумала, что в моём, но потом пришла домой и поняла, что нет.

Заткнись, велела я себе. Я не знала, куда деть руки, так что полезла в сумку Винни за телефоном и проверила время. Продавщица обратила внимание на «Эвелин».

Понимаю. Вы скорее минималист.

Точно, сказала я. Как там говорила Винни? Я предпочитаю сдержанные, менее кричащие вещи.

Глаза продавщицы загорелись. Я вас понимаю. Честно говоря, добавила она шёпотом, даже мне наши вещи порой кажутся чересчур броскими. Она прижала указательный палец к губам и хихикнула. Я провела кончиками пальцев по её предплечью и хихикнула в ответ.

Бросив последний беглый взгляд на «Габриель», она занялась чеком.

Вам нужна моя кредитная карта?

Нет, у нас все готово. Четыре тысячи шестьсот шестьдесят пять сейчас придут вам обратно. Она распечатала новый чек, прикрепила его к старому глянцевой чёрной скрепкой и сложила обе в кремовый конверт.

Я поблагодарила ее и медленно, шаг за шагом, как подружка невесты, идущая к алтарю, побрела из магазина. Хорошего дня, пропел охранник, и я не могла не расплыться в улыбке.

Когда я вышла, Винни по-прежнему сидела за столом и пялилась в телефон. Я замахала ей, как дура. Её лицо скривилось в гримасе, и я опустила руку.

Мисс! – крикнул кто-то у меня за спиной. Мисс! Подождите!

Мой желудок скрутило, и я едва не рванула вперёд по ухоженной дорожке. Какой у меня был выбор, кроме как обернуться?

Продавщица протянула мне мобильник. Вы забыли его на прилавке.

Ой, сказала я и взяла телефон. Большое спасибо.

Не за что. Приходите к нам ещё. Мы подберём вам что-то более подходящее.

Мы с Винни направились к парковке. Дождавшись, пока мы завернем за угол, я рухнула на сиденье, вне себя от облегчения. Больше никогда, воскликнула я. Я для такого не подхожу. Мои нервы не выдерживают.

Она покачала головой. Ты подходишь просто идеально. У тебя честное лицо, и ты американка азиатского происхождения. Никто в жизни ничего не заподозрит.