Текст книги "Берег динозавров"

4

Берег Динозавров получил такое название потому, что, когда тут высадилась первая рекогносцировочная партия, по песчаному пляжу мирно семенил отряд маленьких рептилий, похожих на аллозавров. Это было шестьдесят лет назад, всего через несколько месяцев после решения осуществить проект Чистки Времени.

Этот проект появился вследствие настоятельной необходимости. Первая эра путешествий во времени весьма напоминала расцвет космической эпохи – главным образом хламом, который она оставила после себя. Что касается космических отбросов, то потребовалось с полдюжины катастроф, чтобы убедить власти в необходимости очистить окружающее Землю пространство от накопившихся останков использованной ракетной обшивки, негодных телеметрических устройств и бесхозных ретрансляционных спутников. По ходу дела обнаружилось поразительное количество всякой всячины: глыбы метеоритных осколков и железа, остатки явно земного (возможно, вулканического) происхождения, мумифицированное тело космонавта, потерявшегося на космической прогулке, и энное количество предметов искусственного происхождения, над которыми власти того времени изрядно поломали голову и наконец признали их чем-то вроде пустых бутылок из-под пива, выброшенных Пришельцами.

Это происходило задолго до Прорыва Времени.

Программа Чистки Времени походила на программу очистки космического пространства. Темпоральные экспериментаторы Древней Эры засорили временные пути всем, чем только могли: контейнерами наблюдательных станций, мертвыми телами, брошенным инструментом, оружием и всяким снаряжением – там было даже автоматическое приспособление для рытья шахт, установленное под антарктической ледяной шапкой, которое довело до головной боли не одного исследователя времени Великого Таяния.

Триста лет Нерушимого Мира положили этому конец, и, когда на заре Новой Эры вновь открыли темпоральную переброску, урок учли. Начиная со Второй Программы ввели жесткие правила, исключающие ошибки, допущенные пионерами Первой Программы. Соответственно, Вторая Программа привела к новым ошибкам. Появились карги.

Изначально так именовались механизированные люди, получившие особый статус на основании пресловутого Договора об Охране Транспортных Перевозок середины двадцать восьмого столетия. Карги, безжизненные машины, засланные в прошлое из Третьей Эры в ходе осуществления Второй Программы Чистки Времени, предназначались для предотвращения темпоральных последствий Старой Эры, а кроме того – для устранения еще более катастрофических последствий Второй Программы.

Третья Эра признала абсурдность исправления человеческих деяний посредством других человеческих деяний. Были созданы специальные машины для восстановления жизненного равновесия, способные действовать так, что не задевали хрупкие и малопонятные взаимосвязи жизнетворного баланса и восстанавливали целостность Темпорального Ядра.

Во всяком случае, так считалось. За Великим Крушением последовал продолжительный упадок, а потом из руин восстал Нексс-Централ, знаменуя Четвертую Эру. Координаторы Центра поняли ненужность, неуклюжесть предшествующих вторжений и прекрасно осознали, что любая попытка воздействовать на реальность вопреки темпоральной самоорганизации непременно ведет к дальнейшему ослаблению временной структуры.

Латая время, приходится пробивать дыры, а штопая прорехи – готовить почву для новых, еще больших заплат. Процесс развивается в геометрической прогрессии и очень скоро становится неуправляемым.

Единственный выход для Нексс-Централа – устранять исходные причины. Первые временные возмущения, вызванные путешественниками Старой Эры, представляли собой простые беспорядочные нарушения в структуре времени. Позднее экспериментаторы действовали более осмотрительно, ввели правила, количество ограничений росло. Однако первое категорическое запрещение вмешательства во временную структуру вышло слишком поздно. Нам уже пришлось убедиться в том, что плата за веселые пикники в палеозое – темпоральные дискретности, оборванные энтропийные линии и аномалии. Разумеется, Нексс-Централ вырос из традиций прошлого. Поэтому проводился тщательный расчет достаточного воздействия. Для решения задач потребовались соответствующим образом подготовленные кадры.

Моя работа оперативного агента Нексс-Централа как раз и состояла в том, чтобы аннулировать все вмешательства предшествующих программ: хорошие и плохие, конструктивные и ошибочные; дать возможность ранам времени зарубцеваться, дабы древо жизни вновь налилось соками.

Эта была очень достойная профессия, ради которой стоило идти на самопожертвование. Во всяком случае, так было написано в руководстве.

Я шел вдоль берега по мокрому песку, старательно обходя лужи, оставленные отливом.

Прозрачно-голубое море плейстоцена приблизительно за шестьдесят пять миллионов лет до нашей эры вольно простиралось до самого горизонта. Ни парусов, ни пивных банок. Длинные валы Восточного океана, которому в свое время предстояло стать Атлантическим, обрушивались на белый песок с привычным шумом, характерным для любой эпохи. Мерный звук успокаивал, шептал о том, как, в сущности, мало значат для Отца Океана дела человечков, суетящихся на его берегах.

Станция располагалась в четверти мили, сразу за песчаной отмелью, уходящей в море. Она представляла собой невысокое светло-серое сооружение, прилепившееся на песке и окруженное зарослями древовидного папоротника и булавовидного мха – как ради декора, так и с целью маскировки. Теоретически, если дикую жизнь привлечет или испугает элемент, чуждый естественной среде обитания, то не отмеченные У-линии могут войти в вероятностную матрицу и испортить темпоральную карту, на создание которой ушли тысячелетия кропотливого мучительного труда.

Через несколько минут предстояла встреча с Нелом Джардом, Главным Координатором станции. Он выслушает меня, задаст пару вопросов, сунет записи в сейф и предложит выпить. Затем последует быстрое, деловое обсуждение под мыслефоном, которое сотрет в моей памяти все отвлекающие воспоминания, оставшиеся от поездки в двадцатое столетие, особенно о Лизе. После этого я несколько лет буду слоняться по станции с другими отпускниками, пока не подвернется новое задание, не имеющее никаких видимых связей с предыдущим. Я так никогда и не узнаю, почему карга направили в 1936 год, какую сделку он заключил с исполнителем из Третьей Эры, человеком в черном, каким узором вся эта история легла в общую мозаику великой стратегии Нексс-Централа.

Возможно, это к лучшему. Панорама времени огромна, ее переплетения слишком сложны, чтобы охватить их человеческой мыслью. Лучше думать о конкретных вещах, чем загонять сознание в тупик. Но Лиза, Лиза…

Я выкинул мысль о ней из головы (по крайней мере, попытался) и сосредоточился на чисто физических ощущениях: жарко, душно, жужжат насекомые, под ногами песок, по вискам и по спине стекают струйки пота. Не то чтобы все это доставляло удовольствие, но через несколько минут меня ожидали прохладный, свежий воздух, нежная музыка, бодрящая ванна, горячая еда, настоящая воздушная постель…

Спустившись по пологому склону дюны, я вошел через открытые ворота в тень протопальм, где весело смеялись, беседуя о чем-то, двое отпускников. Оба незнакомца подошли ко мне и поздоровались – с тем особенным дружелюбием, которое приобретаешь, проводя жизнь в кратковременных знакомствах. Как обычно, они поинтересовались, трудно ли пришлось на этот раз. Я ответил расхожей, ничего не значащей фразой.

Внутри станции воздух был прохладен и чист – еще стерилен. Стимулирующая ванна вливала бодрость, но я продолжал думать о другой, чугунной ванне, оставшейся в нашем домике.

Последовавший ужин привел бы в восторг любого гурмана: язык рептилии под соусом из гигантских грибов с гарниром из креветок, салат из клубней мха, слоистый горяче-холодный десерт – вершина поварского искусства, которая останется непокоренной в течение шестидесяти пяти миллионов лет, но вряд ли сравнится с охлажденным лимонным тортом с хрустящей пшеничной корочкой, который пекла Лиза. И прекрасная воздушная постель далеко не так мила, как старая прочная кровать с медной рамой, что стояла в знойной спаленке с дубовым полом и примитивными накрахмаленными занавесками, и свернувшаяся клубочком Лиза, прижимавшаяся ко мне…

Джард позволил мне вздремнуть перед тем как вызвать с отчетом. Это был невысокий, утомленный человек лет сорока пяти; выражение его лица говорило о том, что увиденное в жизни не произвело на него особенного впечатления. Он встретил меня обычной снисходительной улыбкой и выслушал доклад, глядя в окно на тот самый пейзаж, которым любовался каждый божий день вот уже пять лет. Я удостоился похвалы за ленту с программой. Обычно загнанным в угол каргам удавалось разрушить себя, что на этот раз предотвратил мой выстрел по вычислительному блоку. Успех с лентой явился результатом тщательно продуманной тонкой игры, в ходе которой мне удалось усыпить подозрения противника и заманить его в ловушку. Весь план строился на тонком расчете, но теперь я чувствовал дьявольскую усталость от сыгранной роли, от всей этой проклятой жизни.

Понятно, что это лишь временный срыв, нервная разрядка после выполнения задания. Как только прочистят память, я избавлюсь от надоедливых мыслей и досадной тоски и, отдохнув несколько дней, снова буду рваться в бой.

По крайней мере, такая надежда была. Почему нет? Не в первый раз.

Однако Джард попросил меня повременить с очисткой памяти, пока он не ознакомится с записями детально. Я хотел запротестовать, но потом согласился, не желая выглядеть нытиком.

Обычный случай невротической сублимации. По крайней мере, я знал термин. Но мои мысли возвращались к Лизе. Думаю, ей понравились бы плоды дэка, исчезнувшего еще в юрском периоде. Представляю, как изменилось бы ее лицо, если бы я притащил домой парочку плодов, завернутых в коричневый бумажный пакет магазина компании ИГА на углу. Я представил, как она очищает их от кожуры и делает фруктовый салат с тертым кокосом и бланшированным миндалем…

В тот день на пляже состоялась вечеринка. Все собрались на белом песке мелководной лагуны, где-то слышались всплески, слишком мощные и громкие для рыбы. На песчаном валу, который усердно стремился превратиться в отмель, рос саговник. Он напоминал бочки из-под пива с цветами по бокам и ветвями наверху. Было одиноко. Компанию мне составляли лишь несколько жалких сосен, а дальше начиналась роща папоротников и побеги булавовидного мха – подобие деревьев. Насекомые не надоедали: несколько неуклюжих, стремительно шныряющих в воздухе рептилий, напоминавших летучих мышей, не давали им разгуляться.

Я сидел на песке и наблюдал за соотечественниками: сильные, здоровые, крепкие мужчины и женщины плескались под защитой звукового экрана, отпугивающего ихтиозавров. Они смеялись и играли в салочки на морском песке, охраняемые часовыми, сидевшими в окопах и следившими за слоняющимися людоедами. Мы развели большой костер из плавника предшествующих геологических эпох, горланили песни всех времен, ели поджаренное мясо малютки стегозавра, пили белое вино, вывезенное из Франции восемнадцатого столетия, и почитали себя творцами мироздания. А я думал о Лизе.

Ночью не спалось. Визит к психологу и очистка памяти намечались на девять утра. Я встал еще до шести. Слегка перекусил, вышел прогуляться, последний раз погрустить о Лизе и поразмышлять о том, не пожертвовали ли мы чем-то главным ради обретения мудрости. На этот вопрос нет ответа, но он помог занять голову, пока я прогуливался вдоль берега. Затем я присел отдохнуть и, глядя в море, прикидывал свои действия на случай нападения со спины, из зарослей, кого-нибудь большого и голодного. Так ничего и не надумал, но особенно не переживал.

"Неверно мыслишь, Рейвел, – упрекнул я себя. – Пора вернуться и прочистить мозги, а то так недолго и шагнуть в транспортную кабину, прыгнуть обратно в 1936 год и выйти в квартале от дома через десять минут после ухода".

Я далеко зашел в своих невеселых раздумьях, как вдруг прогрохотали взрывы.

Любопытно, до чего непоследовательно работает мысль в момент стресса. Я мчался по кромке прибоя, вздымая столбы брызг, и думал: "Не видать мне больше прохладного воздуха, не будет музыки, горячей еды, стимулирующей ванны, воздушной постели…" И не будет Лизы, никогда больше не будет Лизы.

Я срезал по песчаной отмели напрямик, скользя и падая, вскарабкался по склону и, продравшись сквозь заросли невысоких пальм на гребне дюны, посмотрел вниз, на станцию.

Не знаю, что я ожидал увидеть: орудийные выстрелы больше всего напоминали тяжелую артиллерию Старой Эры. В нескольких сотнях ярдов от станции заняла позиции пара громоздких пятидесятитонных машин защитного цвета, на гусеничном ходу, явно боевых. Хотя дымящихся стволов не было видно, отколотая от угла здания глыба безусловно подтверждала наличие пушек, даже без звуков выстрела и вспышки огня на тупом носу ближайшего танка. Другой танк пострадал: одна гусеница повреждена, из щелей сочится дым. Земля слегка вздрогнула: из танка выплеснулся столб пламени. Я кинулся на землю, но успел схлопотать от взрывной волны по ребрам – пинок разъяренного великана.

В себя я пришел уже на бегу. Песок летел из-под ног, в голове гудело. Только в одном я был абсолютно уверен: что бы ни происходило там, внизу, единственная кабина темпоральной переброски по эту сторону плейстоцена находится внутри станции, и чем скорее я к ней подберусь, прежде чем меня прикончат, тем более счастливым прощусь с жизнью.

Никто не обратил на мой спринтерский рывок никакого внимания. Уцелевшая военная машина – Третьей Эры, непроизвольно отметил я, – продвигалась вперед, стреляя на ходу. Наверное, Джарду удалось частично возвести защитный экран: при каждом выстреле над станцией вспыхивала радужная мерцающая корона. Но защита от неуклюжих бронтозавров явно не была рассчитана на артобстрел. Долго ей не выдержать.

Я отогнал эту мысль и рванулся к станции. Впереди вспыхнул огненный клубок, взрывная волна отшвырнула меня, как обрывок бумаги. Я покатился по земле, умоляя Бога отвести случайный выстрел. Наконец мне удалось подняться на ноги. Десять ярдов, как десять миль, отделяли меня от пролома, приветливо зияющего в заплетенной растениями восточной стене. Сквозь дыру виднелись остатки шкафа для хранения документов, развороченные кресла и несколько покореженных и почерневших металлических панелей комнаты отдыха. Боевые машины не приближались. Я несся во весь дух, увязая в песке по щиколотку, а вокруг все бушевало, словно ад обрушился на землю.

Наконец я прыгнул, пролетел какое-то расстояние и, грациозно завершив прыжок, ударился обо что-то, словно молот о наковальню…

Из глаз посыпались искры, в ушах загудело. Кое-как выплыв из густого тумана, я увидел над собой защитное ограждение и потное лицо шефа.

– Да очнись же! Быстрее! – вопил Джард. Он вынужден был кричать из-за непрекращающегося грохота. – Все уже в безопасности. Я ждал тебя, знал, что ты…

Конец фразы потонул в таком реве, по сравнению с которым предыдущие звуковые эффекты казались просто разминкой. Все вокруг рушилось. В воздухе стоял едкий запах дыма, измельченного в пыль камня, крови, раскаленного железа. Уже поднимаясь на ноги, я заметил, как Джард исчезает в двери операторской. Я, шатаясь, побежал за ним и плюхнулся в кресло, когда он набрал код на пульте. Вспыхнул красный сигнал тревоги, заверещал и резко оборвался зуммер. Джард повернулся.

– Назад! – заорал он, махая руками. – Уходи отсюда! Я же тебе сказал! Тебе надо… отсюда… координаты…

– Ничего не слышу! – заорал я в ответ и не расслышал собственного голоса.

Джард схватил меня за руку и подтолкнул к аварийному люку.

– Я обязан переместить станцию в нуль-фазу, понятно? Нельзя, чтобы ее захватили…

Джард приподнял крышку и спихнул меня вниз. Чертовски вежливо обращаться так с контуженным… Удар головой о пол прочистил мне мозги.

– Беги же! – кричал Джард. – Уходи как можно дальше. Удачи, Рейвел…

Голос смолк, и я, шатаясь, поднялся и побежал. Этого требовал Нел, а он пока был моим шефом.

В следующую секунду мир взорвался, и я кувырком полетел в преисподнюю. Тысячи тонн раскаленного песка навалились сверху, похоронив меня навеки.

5

– Ну, может быть, не совсем навеки, – деловитым тоненьким голоском.

– Но почти, – возразил я себе и почувствовал, что рот полон песку. Попытался вдохнуть через нос и сплюнуть, но песок мгновенно набился и в ноздри. Инстинктивно я судорожно задергал руками и ногами, продираясь сквозь пыль и щебенку вверх, к жаре, к запаху горелого пластика, к воздуху, пыльному, дымному, но все же воздуху. Я откашлялся, прочихался, сплюнул комок пыли и осмотрелся.

Я лежал в служебном проходе, где стены покоробились и вздулись, словно оплавленные. Пол покрывал слой песка почти по колено, из которого я только что выбрался. Собраться с мыслями никак не удавалось…

Я знал, что проход ведет в насосный отсек, откуда через люк можно попасть на поверхность. Мне оставалось просто двигаться вперед, затем выбраться через люк… и…

Я решил, что об этом «и» можно подумать потом. Все еще похваливая себя за проявленное под вражеским огнем хладнокровие, я вдруг заметил, что для находящегося на глубине двадцати футов туннель уж очень хорошо освещен. Источник света был где-то за спиной. Обернувшись, я увидел за сплетением металлических плит и брусьев полоску ослепительного света.

Через дюжину ярдов идти стало легче – меньше песка и обломков.

С дверью в насосный отсек пришлось повозиться, пока я не вспомнил, что надо тянуть на себя, а не толкать. Оборудование ничуть не пострадало – хоть сейчас качай свежую воду с глубины сто двадцать футов. Я пошлепал ближайший насос и потянул крышку люка. Меня все еще поташнивало, предметы перед глазами расплывались, в теле чувствовалась жуткая слабость, как у юнги во время первого шторма. Я нажал кнопку; вверху жалобно взвыл мотор. Люк открылся, вниз посыпался песок и упала маленькая зеленая ящерица. Я выбрался наружу, глотнул свежего воздуха и осмотрелся.

Передо мной раскинулся плавный изгиб береговой полосы, испещренный воронками и исполосованный следами гусениц. От станции не осталось ничего, кроме дымящегося кратера.

Я улегся на мягкий теплый песок и собрал все свое мужество. Глаза слезились от сияния тропического южного солнца, на лбу и груди выступил пот, в голове мелькали знакомые образы: станция после первого моего скачка много лет назад; чистые кают-компании, уже через несколько лет ставшие нам домом. После трудного задания там тебя всегда ждали, туда возвращались твои коллеги, оттуда уходили на очередное задание. Разговоры за обедом в столовой, чистота, деловитость, даже главный пульт, ежеминутно показывавший на временной оси положение темпорального отклонения. Но главного пульта больше не существовало, как и сотен микропленок с записями, и китайского гингко, росшего в кадке в комнате отдыха. Все расплавилось в шлак.

Я вспомнил, как Нел Джард кричал мне: убирайся… и еще что-то. Я должен сообщить что-то кому-то. Нечто очень важное. Но что именно? Положение казалось совершенно безнадежным и могло сравниться с положением оперативника Нексс-Централа, потерявшего связь с базой.

Впрочем, им не было так худо.

На этом все мои мысли закончились, голова склонилась на песок и на глаза упала темная пелена.

6

Когда я проснулся, солнце садилось. Тело напомнило о себе болью. И зудом. Огромных москитов вовсе не смутило, что млекопитающее оказалось там, где никаким млекопитающим быть не полагалось. Они облепили меня, покорно соглашаясь есть, что дают. Я отогнал самых упорных и спустился вниз на разведку. Судя по всему, серьезных повреждений у меня не было, просто множество мелких порезов да кое-какие синяки и ушибы. На месте станции не осталось даже развалин, только впадина – чаша из расплавленного стекла диаметром в сотню ярдов, окруженная обугленной растительностью. Ничто не уцелело – ни люди, ни оборудование. Но хуже всего было сознание невозможности скачка ни в Нексс-Централ, чтобы сообщить о происшедшем, ни куда-либо еще в какое-либо другое время.

Третья Эра или кто-то маскирующийся под нее уничтожили станцию с тщательностью, в которую трудно было поверить. Непонятно, как им удалось ее обнаружить, учитывая меры безопасности, принятые в отношении дислокации 112 станций, разбросанных во времени Старой Эры. Что касается самого Нексс-Централа, о его местонахождении не знал даже сам конструктор. Он дрейфовала внутри ахронического пузыря в энтропийном потоке, материально не существуя в обычном пространстве-времени бесконечно малые интервалы времени. Блок управления станции защищали двенадцать рядов взаимозависимых шифров в главном хранилище Нексского мозга. Единственный путь к нему пролегал через темпостанцию – ту самую, на которую было настроено мое личное поле темпорального скачка. Да, и от которой сейчас остался только кратер с полудюймовым слоем зеленоватого стекла.

За промелькнувшей мыслью последовала мрачная усмешка.

Личный привод аварийного скачка, встроенный в тело, был невредим. В мощной катушке хватит энергии для прыжка. Недоставало лишь цели, а без нее в темпополе не войти. Значит, я не буду знать, где закончится прыжок, если он вообще закончится.

В Нексс-Централе ходило множество жутких историй о сорвавшихся при скачкé. Несчастных разбрасывало по дюжине станций, расположенных в нескольких столетиях, либо от них оставались только бестелесные голоса, умоляющие о помощи. Вот почему пользоваться аварийным кодом предписывалось лишь в случае крайней необходимости.

Другой путь – построить на берегу жилище по соседству с динозаврами и, уповая на спасательный отряд, умереть от жары, жажды, рептилий, скуки или старости.

Тут было над чем подумать.

Рядом валялись несколько каменных глыб и обугленные стволы булавовидного мха. Из дров можно развести костер, как-нибудь убить ящерицу и поджарить на обед…

Малопривлекательный, но пока единственный реальный план. Альтернатива – рискованный эксперимент, по всем канонам обещающий отрицательный результат. Не стоит пороть горячку. Меня сильно поцарапало и помяло, но я жив. Голодной смертью не умру, а в насосном отсеке есть вода. А если со станции успели послать сигнал бедствия, сейчас уже комплектуют спасательную команду, готовую ринуться на помощь по касательной темпополя.

Стемнело. Звезды по-прежнему мерцали, словно в жизни Игоря Рейвела, оперативного агента Нексс-Централа, не случилось никакой катастрофы. С шумом накатывался и отступал прибой, равнодушный к личным проблемам прямоходящего двуногого существа, которое не имело ни малейшего отношения к окружающей действительности – сейчас и в ближайшие шестьдесят пять миллионов лет.

Я побродил по берегу, поглядывая на вечные звезды и любуясь томительным волшебством. Затем выкопал ямку и лег спать.