Текст книги "След памяти"

А потом меня осенила еще одна мысль из тех, от которых подскакиваешь посреди ночи, стиснув кулаки и с колотящимся сердцем. Долго ждать не придется Местная полиция наткнется на машину перед гостиницей, потом они заявятся сюда, и я доложу им, что машина принадлежит Фостеру. Им только стоит взглянуть на этого олуха, и дальнейшее будет ясно, как день:

«– Чепуха, птичке, которую мы ищем, лет пятьдесят. А ну, колись, куда подевал труп?»

Я вскочил и принялся расхаживать по номеру. Фостер уже говорил мне, что с Мейпортом его ничего не связывает. Соседи подтвердят, что он, по крайней мере, средних лет. И я мог хоть лоб об стену расшибить, утверждая, будто этот двадцатилетний сопляк – Фостер. Мне все равно никто не поверит. И никаких доказательств! Они решат, что Фостер мертв, и пришил его именно я. А если кто-нибудь воображает, будто для обвинения нужно corpus delicti note 2Note2
  Corpus delicti (лат.) – вещественное доказательство.


[Закрыть] , то ему лучше еще разок повнимательней перечитать Гарднера.

Я выглянул в окно и тут же нырнул обратно. Возле фостеровской машины топтались двое полицейских. Один из них нагнулся над бампером, вынул записную книжку и записал номер, потом бросил что-то через плечо напарнику и стал пересекать улицу Другой подпер толстым задом капот и принялся сверлить взглядом вход в отель. Я обернулся:

– Быстро обувайся! – рявкнул я. – Надо убираться!

Мы тихонько спустились по лестнице, отыскали заднюю дверь и вышли в переулок. Нас никто не заметил.

* * *

Через час, утопая в грязном сидении автобуса, я уставился на Фостера. Пожилой сумасшедший с лицом пацана и мозгами, словно чистый лист бумаги. Я тащил его за собой, потому что у меня просто не было другого выхода. Моим единственным шансом оставалась надежда, что постепенно к нему все-таки вернется память, и он снимет меня с этого проклятого полицейского креста. А сейчас самое подходящее время поразмыслить над следующим шагом. Я вспомнил про пятьдесят тысяч долларов, оставленных мной в машине, и застонал. Фостер озабоченно взглянул на меня:

– Тебе больно? – спросил он.

– Еще бы! – выпалил я. – До нашей встречи я был всего лишь бездомным бомжем, нищим и голодным. А теперь за мной гонится полиция, да еще ухаживай тут за эдаким клиническим идиотом!

– А какие законы ты нарушил?

– Никаких, – огрызнулся я. – Я даже в качестве жулика оказался полным профаном. За последние двенадцать часов я спланировал три ограбления и ни одного так и не совершил. А теперь меня еще подозревают и в убийстве.

– И кого же ты убил? – вежливо поинтересовался Фостер.

Я перегнулся через ручку кресла:

– Тебя, кретин, – прошипел я ему в лицо и добавил: – заруби себе на носу, Фостер, единственное преступление, в котором меня можно обвинить, так это в глупости. Я слишком долго выслушивал твои небылицы и теперь из-за тебя угодил в переплет, из которого вряд ли когда-нибудь выберусь.

Я откинулся назад:

– А кроме того, еще и всякие странности со старичками, которые укладываются подремать, а просыпаются неоперившимися сосунками. Мы еще потолкуем об этом на досуге, когда мои нервы немного успокоятся.

– Глубоко сожалею, что оказался причиной твоих затруднений, – сказал Фостер. – Мне бы хотелось припомнить все, о чем ты говоришь. Что я могу сделать для тебя?

– Между прочим, это тебе в первую очередь нужна была помощь, – сказал я. – Да, вот еще, дай мне свой кошелек, нам могут понадобиться деньги.

С моей подсказки Фостер отыскал его в своем кармане и передал мне. Я быстро просмотрел содержимое. В нем не было никаких вещичек с фотографиями или отпечатками пальцев. Когда Фостер заявлял, что собирается исчезнуть без следа, он, по всей видимости, не шутил.

– Мы отправляемся в Майами, – сказал я. – Там есть местечко в кубинском квартале, где можно на время притаиться. Возможно, нам только стоит немного подождать, и ты начнешь вспоминать.

– Да, – отозвался Фостер. – Это было бы неплохо.

– Ты еще хоть не забыл, как разговаривать, – заметил я. – Интересно, а что ты еще умеешь делать? Ты хоть помнишь, как нажил свое богатство?

– Я ничего не помню о вашей экономической системе, – ответил Фостер. Он огляделся. – Во многих отношениях это очень примитивный мир, – сказал он. – Думаю, мне будет не трудно накопить здесь богатство.

– Ну, положим, мне в этом не слишком-то повезло, – сознался я. – Мне даже не удалось накопить на обед.

– У вас еду меняют на деньги? – удивленно спросил Фостер.

– Все меняется на деньги, – ответил я. – Включая и большинство добродетелей.

– Что за странный мир, – заключил Фостер. – Мне придется долго привыкать к нему.

– Мне тоже, – буркнул я. – Может, даже на Марсе было бы лучше.

Фостер кивнул.

– Возможно, – согласился он. – Тогда, может быть, нам лучше отправиться туда?

Я снова застонал.

– Да нет, нет, со мной все в порядке, не беспокойся. Но не воспринимай все так буквально.

Какое-то время мы ехали молча.

– Слушай, Фостер, – наконец сказал я. – Этот дневник еще при тебе?

Фостер покопался в карманах, вытащил дневник на свет и озадаченно повертел в руках.

– Что-нибудь вспоминаешь? – настороженно спросил я.

Он слегка покачал головой, потом провел пальцем по выдавленным на обложке кругам.

– Этот знак, – медленно проговорил он, – похож…

– Ну-ну, Фостер. Похож на что?

– Извини, – выдавал он. – Не помню.

Я взял книжицу и принялся рассеянно разглядывать ее. Но думал я не о ней, а о своем будущем. Когда Фостер нигде не объявится, полиция, естественно, решит, что он мертв. А поскольку нас вместе видели накануне его исчезновения, то нетрудно догадаться, почему полиция так мечтает найти меня. Исчезни я, это ни на грош не исправит ситуацию. Моя физиономия быстро пополнит зверушник разыскиваемых преступников во всех полицейских участках всех штатов. И если они даже не отловят меня сразу, то обвинение в убийстве будет висеть надо мной всю жизнь.

А уж из попытки явиться с повинной, тем более, ничего хорошего не выйдет. Они просто не поверят мне, и в этом их трудно винить. Я сам-то с трудом верил в происходящее, хотя и оказался главным участником событий. Может, я просто вообразил себе, будто Фостер помолодел? В конце концов, он мог всего лишь как следует выспаться…

Я глянул на Фостера и опять чуть не застонал. Двадцать – слишком сильно сказано. Восемнадцать – вот это точно. Я готов был поклясться, что он и бритвы-то ни разу не нюхал.

– Фостер, – сказал я, – все должно быть в этом дневнике: и кто ты, и откуда… Это единственная моя надежда.

– Тогда вношу предложение: давай его прочтем, – отозвался Фостер.

– Отличная идея, и как я сразу до этого не додумался?

Я пролистал дневник до того места, где начинались записи на английском языке, и погрузился в чтение. Начиная с 19 января 1710 года автор дневника вносил записи каждые несколько месяцев. Судя по всему, он был одним из первых колонистов в Вирджинии. Он жаловался на цены, на индейцев, на невежество других поселенцев и время от времени вспоминал о Враге. Ему часто приходилось путешествовать, и когда он возвращался домой, то ругал и свои командировки.

– Забавно, – заметил я. – Насколько мне известно, дневник писался в течение двух столетий, однако почерк везде один и тот же. Разве это не странно?

– А почему почерк должен меняться? – удивился Фостер.

– Но он под конец должен стать хотя бы дрожащим, неуверенным, верно?

– Почему это?

– Ладно, Фостер, разжую тебе прописную истину, – вздохнул я. – Просто большинство людей не живет так долго. Сто лет – это уж самый край, не говоря о двух сотнях.

– Должно быть, вы живете в неспокойном мире, – прокомментировал Фостер.

– Ха, – хмыкнул я. – Ну, ты рассуждаешь прямо, как младенец. Кстати, ты писать не разучился?

Фостер задумался.

– Нет, – ответил он наконец. – Писать я могу.

Я подал ему дневник и стило:

– А ну-ка попробуй, – предложил я.

Фостер открыл чистую страницу, что-то написал и подал мне.

– Всегда, всегда и всегда, – прочитал я и поднял глаза на Фостера: – А что это значит?

Затем я снова посмотрел на слова, перевернул страницу… Я никогда не считал себя спецом по почеркам, но вывод напрашивался сам собой.

Дневник был написан Фостером.

– Это просто какая-то нелепость, – уже, наверное, раз в сороковой повторил я.

Фостер сочувственно кивнул.

– Ну, зачем ты все это написал, а потом потратил столько времени и денег, чтобы расшифровать? Ты же сам сказал, что даже экспертам ничего не удалось понять. Хотя, – продолжал я. – Ты наверняка догадывался, что это твоих рук дело. Уж свой почерк ты должен знать. Но, с другой стороны, у тебя ведь была амнезия, и ты надеялся, что дневник тебе поможет.., – я вздохнул, откинулся на спинку и швырнул дневник ему на колени. – Почитай-ка сам, – предложил я. – А то я тут взялся спорить сам с собой, и мне трудно понять, кто над кем берет верх.

Фостер внимательно оглядел дневник.

– Странно, – сказал он.

– Что странно?

– Дневник сделан из каффа, это вечный материал. А я замечаю следы повреждений.

Затаившись, я ждал продолжения.

– Вот, на обложке, – показал Фостер, – потертый край. Раз это кафф, то повреждений на нем быть не может. Значит, это специально.

Я схватил дневник и посмотрел. На обложке действительно была слабо различимая отметина, словно кто-то резанул чем-то острым. Я припомнил, как пытался порвать книгу, да, отметина здесь никак не могла появиться случайно.

– Откуда ты знаешь, из чего он сделан? – спросил я. На лице Фостера отразилось удивление.

– Это естественно, я же знаю, что окно сделано из стекла, – сообщил он. – Просто знаю, и все.

– Кстати, о стекле, – заметил я. – Вот подожди, раздобуду микроскоп! Тогда, может, что-нибудь и разузнаем.

Глава четвертая

Стокилограммовая сеньорита с бородавкой на верхней губе небрежно грохнула на стол кофейник с черным кубинским кофе, а заодно и молочник рядом с двумя щербатыми кружками, осклабилась в улыбке, которую лет тридцать назад, вероятно, можно было назвать обольстительной, и .заковыляла обратно на кухню. Я наполнил кружку и вздрогнул от неожиданного звука гитары на улице, затренькавшей «Эсторглиту».

– О'кей, Фостер, – сказал я. – Мне удалось кое-что разузнать. Первая половина дневника вся в жутких закорючках, мне ее так и не удалось прочитать. А вот средняя часть в печатных буквах – это, по сути, закодированный английский, своего рода резюме того, что произошло.

Я подобрал несколько черновиков со своей дешифровкой. Мне удалось сделать ее благодаря ключу, скрытому в отметине на обложке. Я начал читать вслух:

– "Впервые меня охватывает страх. Моя попытка построить Коммуникатор призвала Охотников. Тогда из имеющихся материалов я сконструировал защиту и отыскал их гнездовище.

Я нашел его в месте, знакомом мне издавна. Это был не улей, а штольня – дело рук обитателей Двумирья. Я уже готов был спуститься вниз, но они сами поднялись навстречу. Многих мне удалось уничтожить, но в конце концов пришлось бежать. Я пришел к западному берегу, нанял гребцов и на каком-то протекающем судне отплыл в океан.

Через сорок девять дней мы достигли побережья в глуши. Здесь тоже были люди, и мне пришлось сражаться с ними. А когда они познали страх, я стал жить среди них в мире. И Охотники до сих пор так и не нашли меня. Вероятно, на этом моя сага и закончится, но я сделаю все, что в моих силах.

Скоро наступит время трансформации, и я должен кое-что приготовить для Чужака, который придет после меня. Все, что ему надо знать, находится на этих страницах, я только хочу сказать: наберись терпения, ибо время этой расы наступает. Не посещай восточного континента, а только жди, ибо северные мореходы должны явиться в эту глушь. Отыщи среди них самых искусных работников по металлу, сделай себе щит и только тогда вернись к гнездовищу Охотников. По моим подсчетам, оно расположено на равнине в пять тысячных ширины … к западу от Великого Мелового Лица и тысяча четыреста семьдесят частей на север от срединной линии. Камни обозначают это место знаком Двумирья."

Я взглянул на Фостера:

– Ну, а потом начинаются отдельные расчеты по сделкам с аборигенами. Он пытался цивилизовать их в сжатые сроки. Они вообразили его божеством, и он отрядил их строить дороги, резать камень, обучал их математике и так далее. Он стремился сделать все, чтобы чужаку, пришедшему за ним, было легче.

Фостер не сводил с меня глаз:

– А что это за трансформация, о которой он говорит?

– Да тут ни о чем таком не упоминается. Может, он говорил о смерти? – предположил я. – Хотя даже не представляю, откуда вдруг должен взяться этот чужак.

– Слушай, Легион, – неожиданно произнес Фостер, его глаза лихорадочно заблестели, – мне кажется, я знаю, что такое трансформация. Похоже, он догадывался, что забудет все…

– Ты, старина, сам страдаешь амнезией, – вставил я.

– … и этот чужак – он сам. Человек без памяти.

Я нахмурился:

– Ну, допустим, а дальше-то что?

– А дальше он говорит, что все необходимое сказано в дневнике.

– Ну, уж только не в расшифрованной части, – возразил я. – В ней он описывает, насколько успешно идет строительство дорог и где будет новая шахта. Но ни слова об Охотниках или о том, что происходило до встречи с ними.

– Это должно быть здесь, Легион, в первой части.

– Вполне вероятно, – согласился я. – Но тогда какого черта он не дал нам ключ к ней?

– Мне кажется, он надеялся, что чужак – он сам – будет помнить свой язык, – задумчиво произнес Фостер. – Ну как он мог предполагать, что забудет его вместе со всем остальным?

– Ну, что ж, твоя теория ничуть не хуже моей, – согласился я. – А может, и лучше. Уж тебе-то известно, что значит потерять память.

– К тому же мы узнали еще кое-что, – сказал Фостер. – Гнездовище Охотников и его координаты.

– Ну, если пять тысячных частей чего-то там к западу от Мелового Лица считать координатами, тогда да.

– Но нам известно еще кое-что, – напомнил Фостер. – Он упоминает равнину. И она должна находиться на континенте где-то к востоку…

– Ну, если считать, что он плыл из Европы в Америку, то континентом будет Европа. Но он мог отплыть и из Африки или…

– Не забывай упоминание о северных мореходах, это наверняка викинги…

– Похоже, ты неплохо разбираешься в истории, Фостер, – заметил я. – Странные факты сохранились в твоей памяти.

– Нам нужны карты, – сказал он. – Надо попробовать отыскать равнину близ моря…

– Не обязательно.

– … и естественное образование, напоминающее меловое лицо, к востоку от нее.

– А как насчет срединной линии? – поинтересовался я. – Как это понимать? А сколько-то частей чего-то?

– Не знаю. Но в любом случае нам нужны карты.

– Я уже их купил, – сказал я, – и даже приволок школьный глобус. Мне тоже показалось, что они нам пригодятся. Ну, что ж, тогда сейчас двинем в номер и разложим их по кроватям. Конечно, надежды мало, но… – я поднялся, бросил несколько монет на клеенку, и мы вышли из кафе.

До клоповника, который считался нашим пристанищем, было с полквартала. Мы старались показываться там как можно реже, проводя все наши конференции в кафе. Тараканы стаями разлетались из-под ног, пока мы поднимались по темной лестнице в наш ничуть не более светлый номер. Я прошел к замызганному секретеру и открыл ящик.

– Глобус, – задумчиво произнес Фостер, крутя его в руках. – Может, он говорил о части окружности Земли?

– Да что он мог знать?

– Ну, это не так уж удивительно, – возразил Фостер. – Автор дневника знал очень много. Давай отталкиваться от простой логики. Мы ищем равнину на западном побережье Европы… – он подтянул стул к изрезанному столу и заглянул в мои черновики, – … лежащую в пяти тысячных окружности Земли – что-то около ста двадцати пяти миль к западу от мелового образования и в три тысячи шестьсот семьдесят пять миль к северу от срединной линии…

– Может, – вставил я, – он говорит об экваторе?

– Ну, конечно, тогда это значит, что наша равнина лежит на линии, – он прищурился, разглядывая маленький глобус, – проходящей где-то через Варшаву, к югу от Амстердама.

– Ну, а как насчет мелового образования? – спросил я. – Откуда же нам знать, есть оно там или нет?

– Возьмем какой-нибудь учебник по геологии. Здесь поблизости должна быть библиотека.

– Единственные меловые отложения, о которых мне довелось слышать, – вспомнил я, – это белые скалы Дувра.

– Белые скалы?!

Мы оба схватились за глобус.

– Сто двадцать пять миль к западу от меловых скал, – сказал Фостер, ведя пальцем, – к северу от Лондона и южнее Бирмингема. Отсюда довольно близко до моря.

– Где атлас? – спросил я возбужденно.

Я переворошил целую кучу карт на кровати и наконец, вытащив дешевое туристическое издание, перелистал его страницы.

– А, вот и Англия, – сказал я. – Ну-ка, где здесь равнина?

Фостер увидел первым:

– Вот, – ткнул он пальцем. – Большая равнина – Солсбери.

– Большая, это точно. Чтобы найти на ней груду камней, понадобятся годы. Мы только зря радуемся. Нам придется искать яму, которой уже несколько сотен лет. И если даже верить этому дневнику, то вообще не известно, отмечена она пирамидой или нет. И все это на многомильном пространстве. К тому же это могут быть только наши догадки, – я перелистнул страницу атласа. – И чего я, собственно, ожидал, расшифровывая этот дневник? – удивился я. – Надеялся, что там еще хоть что-нибудь найдется.

– Давай все же попытаемся, Легион, – предложил Фостер. – Мы отправимся туда и поищем. Конечно, это будет стоить денег, но ничего невозможного в этом нет. Начнем с того, что сколотим капитал и…

– Погоди минутку, Фостер, – я уставился на фрагмент крупномасштабной карты Южной Англии. С внезапно забившимся сердцем я ткнул пальцем в крошечную точку в центре Солсбери.

– Шесть, два и поровну, – сказал я. – Вот оно – твое гнездовище Охотников.

Фостер нагнулся и вслух прочитал название:

– Стоунхендж.

Я читал энциклопедию, в ней было написано:

«… культовое сооружение из каменных глыб, находящееся на равнине Солсбери (Уилтшир, Англия), наиболее выдающееся среди мегалитических монументов прошлого. Каменные блоки до двадцати двух футов высотой, располагающиеся концентрическими кругами, окружены канавой диаметром в триста футов. К центральному алтарному камню – более шестнадцати футов длины – с севера ведет широкая дорога, именуемая авеню…»

– Это не алтарь, – вставил Фостер.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что… – Фостер нахмурился. – Знаю, вот и все.

– Дневник утверждает, что глыбы выложены знаком Двумирья, – сказал я. – Это, наверное, и означает концентрические круги, те самые, что и на обложке дневника.

– И на перстне, – добавил Фостер.

– Дай-ка мне дочитать. «Огромный блок поставлен на авеню. Оси, проведенные через два боковых камня, при вертикальной проекции точно указывают на точку подъема солнца над горизонтом в день летнего солнцестояния. Из расчетов явствует, что дата установки камней относится приблизительно к 1600 году до нашей эры.»

Фостер отобрал у меня энциклопедию, а я присел на подоконник и уставился на луну, повисшую над неровной линией крыш. Это ничуть не походило на продающиеся везде открытки с видами Майами. Я закурил и задумался о человеке, который давным-давно в хрупкой скорлупке пересек Атлантический океан, чтобы стать божеством для индейцев. Откуда он пришел, что искал и где брал мужество продолжать жить, несмотря на все эти собачьи условия, описанные в дневнике? Если только – напомнил я себе тут же – он вообще существовал…

Фостер не отрывался от энциклопедии.

– Слушай, – окликнул я его. – Давай спустимся обратно на землю. Надо же разработать какой-то план. Все эти сказки могут подождать.

– Что ты предлагаешь? – Фостер поднял глаза. – Забыть обо всем, что ты мне тут рассказывал, читал в дневнике и даже не попытаться отыскать ответ?

– Да нет, – сказал я. – У меня же не больная башка. Понятное дело, когда-нибудь мы к этому еще вернемся и все проверим. Но лично я сейчас хочу в первую очередь избавиться от полиции, и вот что я надумал. Я продиктую письмо, а ты его напишешь. Уж твоя-то фирма должна знать твой почерк. Объяснишь, что был на грани нервного срыва, отсюда и весь этот арсенал в твоем доме, а потом, чисто импульсивно, решил просто убраться подальше от всего. Напишешь, что, не желая расспросов, пустился путешествовать инкогнито. И что этот гангстер с севера всего лишь бомж, а не убийца. Этого, пожалуй, должно хватить, чтобы полицейские отстали от меня…

Фостер с секунду поразмышлял.

– Превосходное предложение, – заключил он. – Тогда нам понадобится просто купить билеты до Англии и сразу приступить к расследованию.

– Да нет, ты не понял, – перебил я. – По почте можно уладить дела и наложить руки на твои денежки.

– Любая такая попытка неминуемо выведет на нас полицию, – ответил Фостер. – А ты уже доказал, что это чистое безумие – выдавать меня… за меня самого.

– Но должен же быть способ…

– У нас только один выход, – сказал Фостер. – Нам надо отправиться в Англию…

– А деньги, документы? Это же все влетит нам в копеечку.

– Дорогой мой, – сказал Фостер. – Твой приятель, который готовит паспорта, он что, не может подготовить и другие бумаги?

– Верно, – согласился я. – Он-то может, но где же взять столько денег?

– Уверен, что мы найдем способ заплатить, – заверил Фостер. – Поговори с ним, ну, скажем, утром.

Я оглядел замызганный номер. Горячий ночной ветер шевелил листья увядшей герани в старой консервной банке на подоконнике. Запахи прогорклого масла и неисправной канализации наполняли улицу.

– По крайней мере, – сдался я, – это означает, что мы уберемся отсюда.