Текст книги "Мальчик, сделанный из кубиков"

Глава 8

На следующее утро на работе Чарлз собирает нас на совещание. Его лицо ничего не выражает, заплывшие глаза налились кровью. То ли он пьян, то ли у него скверные новости. Мы собираемся в центре офиса, Дэрил разворачивается на своем стуле и откидывается на спинку, поминутно заглядывая в телефон, как старшеклассник в комнате отдыха.

– Как вам известно, в этом году у нас возникли проблемы с выполнением плана, несмотря на подъем на рынке, – с трудом ворочая языком, сообщает Чарлз. Значит, он пьян и у него скверные новости. – Это касается не только нашего отделения, остальные тоже немного не дотягивают. – Он дает нам некоторое время переварить услышанное. – А теперь не паникуйте раньше времени, мы все знаем этот бизнес, иногда бывают спады, которые нельзя объяснить. Мы делаем свою работу, заключаем сделки и трудимся на благо наших клиентов, но нам противостоят несколько очень напористых и изобретательных конкурентов. – Еще одна драматическая пауза. То ли он вообразил себя на церемонии вручения «Оскара», то ли его сейчас стошнит. – И в настоящее время мы ведем переговоры с одним из этих конкурентов. «Урбан шик». Они заинтересованы в приобретении нашего бизнеса.

Кто-то из собравшихся в зале громко ахает. Дэрил наконец-то отрывается от своего телефона.

– Переговоры пока что находятся в самой начальной стадии, так что, повторюсь еще раз, паниковать не стоит, – продолжает Чарлз, взмахивая рукой в жесте, который, видимо, задумывался как успокаивающий, но на самом деле выглядит так, как будто он пытается удержать равновесие на краю пропасти. – Однако я должен вас предупредить. Не исключено, что грядут перемены.

Перемены. На птичьем языке менеджмента это означает увольнения. Это мягкий синоним сокращению. Или отбраковке. Судя по выражению лиц, никто не удивлен. Мы все загружены работой, но загружены недостаточно, принимая во внимание бум на рынке недвижимости. Все разбредаются по своим местам. Я направляюсь к себе в кабинет и закрываю за собой дверь. Уже собираюсь включить компьютер, когда мне на телефон приходит эсэмэска от Джоди.

Ты не мог бы сегодня вечером приехать посидеть с Сэмом? Клер хочет со мной увидеться. Не могу найти няню.

Колеблюсь, внутри поднимается знакомое беспокойство. Потом начинаю набирать какую-то отмазку, но стираю. Набираю вторую и стираю и ее тоже.

В конце концов отправляю:

Да, конечно, без проблем. Приеду сразу после работы.

В 18:37 я стою перед дверью с пачкой комиксов, новой раскраской, мини-фигуркой «Лего» и какими-то футбольными наклейками. Джоди упоминала, что в классе у Сэма делают какой-то проект про Лондон, поэтому я прихватил фотоальбом с видами столицы. Без подстраховки я туда не сунусь. Однако к обычному состоянию беспокойства и трепета на этот раз примешивается что-то еще. Я вдруг понимаю, что соскучился по нему. Джоди открывает дверь. Выглядит она просто сногсшибательно. На ней струящееся голубое платье, которого я не помню, от нее пахнет какими-то новыми духами, она незаметно и со вкусом подкрашена, а волосы ниспадают на плечи каскадом сияющих локонов. У меня перехватывает дыхание. Я застываю на пороге и таращусь на нее, как дурак. Правда, странно, что, когда кто-то перестает быть в твоей жизни привычным явлением, он превращается в человеческое существо – загадочное и во многом непостижимое?

– Привет, проходи, – бросает она с непринужденным дружелюбием. – Сэм, папа пришел! Прости, мне уже пора бежать, мы с Клер договорились встретиться в семь тридцать. Я ненадолго. В холодильнике есть вино, если захочешь. Спасибо тебе, Алекс. Спасибо!

И с этими словами она скрывается за дверью. Осторожно заглядываю в гостиную, пытаясь понять, с какой версией Сэма мне предстоит иметь дело сегодня. Он в пижаме смотрит мультик по телевизору; вокруг рассажено несколько его любимых игровых фигурок, тщательно размещенных так, чтобы им тоже был виден экран. С облегчением выдыхаю. Опустившись на пол рядом с ним, начинаю соображать, сколько еще ему можно смотреть телевизор, и тут приходит эсэмэска. «Пусть досмотрит эту серию, а потом выключай», – говорится в ней. По крайней мере, между нами до сих пор сохранилась эта эмпатическая родительская связь относительно правил укладывания в кровать. Я дожидаюсь, когда мультфильм закончится, и только тогда пытаюсь завести с ним разговор.

– Ну, как прошел твой день?

– Хорошо. Папа, ты сел на моего Человека-паука.

– Ой, правда.

Вытаскиваю из-под своего седалища здоровую пластмассовую фигуру и водружаю на подушку рядом с Бэтменом. Большая часть этих фигурок была несколько лет назад куплена в благотворительной комиссионке – тогда Сэм только заинтересовался супергероями, и мы, смирившись, послушно раскошеливались на комиксы, фигурки и дивиди. Лишь бы подстегнуть его воображение. Он любил расставлять их вокруг, повсюду носил с собой, но не умел играть с ними в одиночку, не придумывал безумные сценарии, в отличие от детей Мэтта, которые устраивали со своими игрушками целые спектакли, – это был еще один признак того, что он не такой, как другие дети. В следующие полчаса я пытаюсь занять его принесенными гостинцами. Он калякает что-то зеленой ручкой в паре мест в раскраске, потом разрывает пакетик с наклейками и разбрасывает их по полу, потом принимается собирать мини-фигурку, на непродолжительное время сосредоточившись. Однако очень скоро снова теряет интерес. Мы с ним читаем комикс: он, запинаясь, одолевает пару реплик на первых страницах, но быстро начинает злиться, когда я прошу его почитать еще. В школе говорят, что у него есть определенные подвижки. Это слово мы слышим очень часто. Подвижки. Продвижение вперед, пусть даже очень медленное, – это максимум, на который мы, судя по всему, можем надеяться. Однако читает он неуверенно и с трудом, в то время как старшенькая Мэтта – которая, на минуточку, на год младше Сэма – один за другим глотает романы про Гарри Поттера. Мы понимаем, что надо бы спросить у школьных специалистов, догонит ли он когда-нибудь в своем развитии сверстников, но, я думаю, нам обоим слишком страшно услышать ответ. А школа, похоже, в результате не слишком заинтересована. Под конец я показываю ему фотоальбом с видами Лондона и читаю кое-какие заголовки. Мы пролистываем глянцевые фотографии Биг-Бена, «Огурца», «Ллойдс», пока он не задерживается на снимке Тауэра. В глазах Сэма мелькает интерес, и я принимаюсь читать про его историю, но сын, похоже, не слушает: он переворачивает страницу, не дав мне даже дочитать подпись.

– Ну ладно, комикс мы с тобой прочитали, мини-фигурку собрали, наклейки открыли, в Лондоне побывали. Чем теперь займемся? – спрашиваю я его.

– А что ты еще принес?

– Больше ничего. Может, поиграем в супергероев?

Я опускаюсь на пол и делаю Сэму знак последовать моему примеру. Потом, импровизируя на ходу, хватаю Бэтмена и Человека-паука и сажаю их в большой танк, очень кстати валяющийся под кофейным столиком. Следующим номером я нахожу пустую картонную коробку и устраиваю внутри Джокера вместе с плюшевым котенком, которого Сэм вполне предсказуемо назвал Китти.

– О нет, Джокер похитил бедную маленькую Китти! – восклицаю я преувеличенно драматическим тоном рассказчика из старых мультиков. – Лишь презрев старинную вражду и объединившись, Темный Рыцарь и Человек-паук смогут спасти положение – и бедняжку Китти!

Я поворачиваю голову Бэтмена туда-сюда, как будто бы он говорит.

– Давай, Человек-паук! Хотя мы с тобой персонажи двух конкурирующих комиксов, мы должны действовать сообща, чтобы спасти Китти.

– Ты прав, и этот альянс, без сомнения, окажется невероятно плодотворным!

Поднимаю голову и обнаруживаю, что Сэм перебрался на диван и теперь завороженно наблюдает за мной оттуда, свернувшись калачиком.

– Я смотрю, – сообщает он мне.

– Я же тебе не мультик, Сэм! – протестую я.

Прыснув, он хватает пульт от телевизора и нажимает на кнопку выключения. Я роняю фигурки и безжизненно поникаю на полу. Сэм весело смеется и снова жмет кнопку. Я тут же подскакиваю. Мы проделываем этот трюк ровно двадцать семь раз, пока он почему-то не перестает быть смешным. Теперь мы не очень понимаем, что делать дальше. Возвращаюсь на диван. Снова повисает молчание. Именно таких моментов я боюсь больше всего: перемены деятельности. Перемена деятельности ничего хорошего не сулит. Выключение телевизора у нас обычно целое дело, сборы перед выходом из дома, окончание еды, выход из ванны – любое, так сказать, переключение передачи для нас потенциально взрывоопасная ситуация. Наверное, все мы так или иначе страшимся серьезных перемен в жизни, будь то переход на другую работу, вступление в новые отношения или завершение старых. Но у Сэма, судя по всему, любые изменения, даже самые маленькие, вызывают одинаковый страх и ужас. Короче говоря, молчание – это повод паниковать.

– Можно, я кое-что тебе покажу? – спрашивает он наконец. – Только это на «Иксбоксе»!

Он так воодушевлен и это так неожиданно, что я киваю, не успев даже подумать, и вот он уже хватает меня за руку и тащит с дивана к лестнице. Мы бежим наверх, пытаясь не наступать на игрушки и одежду, валяющиеся на каждой ступеньке, и он, захлебываясь, объясняет:

– Там есть передняя дверь. Нет, не передняя, а боковая и еще задняя. Они открываются и закрываются. И восемь окон, четыре маленьких и четыре больших.

Он пинком распахивает дверь своей комнаты, и я вижу на столе приставку и джойстик. На экране застыла поставленная на паузу игра.

– А мама знает, что ты не вышел из игры? – спрашиваю я.

Думаю, что напрасно она позволяет ему держать приставку у себя в комнате, и тут экран, моргнув, оживает.

Это «Майнкрафт».

Мы стоим на чем-то вроде плато, с которого открывается вид на бескрайнюю долину. Квадратики, из которых состоит игровой пейзаж, придают ему грубоватый, примитивный вид, и сквозь пикселизированную траву там и сям проглядывают островки камня. Герой Сэма на экране не виден; вместо него камера показывает то, что видит он, как будто мы смотрим на этот виртуальный мир его глазами. Сэм нажимает на кнопку джойстика, и камера перемещается вверх, на белую глыбу облака, застывшую в ярко-голубом небе. Тогда он, глядя прямо перед собой, начинает двигаться к краю утеса.

– Он там, внизу, – говорит Сэм.

И в нескольких сотнях метров перед нами, дальше по ущелью, ступенькой уходящему вниз, виднеется большое здание, состоящее частично из чего-то похожего на дерево, частично из серого, в каких-то пятнах камня. Оно почти прямоугольное, если не считать высокой башни над плоской крышей и нескольких сплавленных друг с другом странных глыб, торчащих из стен. Его окружает деревянная изгородь, внутри которой разбито что-то вроде садика, беспорядочно утыканного аляповатыми цветочками. До странности неуместное впечатление производит этот крохотный пятачок цивилизации посреди цифровой целины.

– Это дом, – поясняет Сэм. – Я его построил.

– Ты его построил? – переспрашиваю я. – Сам?

Он приближается к двери в боковой стене домика и входит внутрь.

– На этом верстаке можно делать всякие штуки, а это печка, чтобы все плавить. Все мои вещи я сделал в этой комнате.

Какое-то время молча смотрю на экран, пытаясь переварить услышанное. Потом произношу:

– Ладно, Сэм, все это очень здорово, а теперь тебе пора в постель.

– Можно, я покажу тебе еще одну вещь?

– В следующий раз, Сэм. Давай уже.

– Я очень быстро. Вот эта лестница ведет…

Но я хочу уложить его в кровать, спуститься на первый этаж и перевести дух. На сегодня с меня уже более чем достаточно.

– Нет, Сэм, пора спать, давай выключай приставку.

– Но я не хочу спать! – вопит он.

И внезапно мы оказываемся в привычном тупике. Он терпеть не может укладываться спать. Потерю контроля, которую олицетворяет собой эта процедура. Но особенно он ненавидит укладываться спать перед будним днем, потому что назавтра придется вставать и идти в школу. Он всегда был таким – отказывался идти в постель в попытке отвоевать себе кусочек автономии, оттянуть неизбежное, и каждый раз у нас по этому поводу ругань. Как обычно, я уже предчувствую скандал, обреченно рисуя в своем мозгу неминуемые слезы и крики. И, как обычно, спешу начать первым.

– Сэм, а ну выключай! – ору я.

Он отворачивается от меня, сжимая джойстик в руках, и с решительным выражением устремляет взгляд на экран. В совершенной ярости, уже позабыв о необычности ситуации, я вырубаю «Иксбокс», и экран монитора гаснет. Сэм визжит и с размаху швыряет джойстик об пол.

– Я не сохранился, не сохранился! – вопит он и падает на пол, обхватив голову руками.

Он брыкается, не давая мне подойти, содрогается всем телом от гнева и горя. Я немедленно чувствую себя виноватым – ну, в самом дальнем уголке сознания, где еще сохраняется достаточная степень осознанности, чтобы мне не переключиться на автопилот, когда случается взрыв. Впрочем, я слишком заведен, чтобы прислушаться к ней, я не в состоянии свернуть с пути, на который уже вступил, слишком много раз я уже им проходил.

– Сэм, плевать мне на твои вопли, я же велел тебе выключать, а теперь живо в постель!

Выскакиваю в коридор, хватаю из ванной его зубную щетку и сую ее ему в лицо. Он рыдает, лежа на полу, такой жалкий, маленький и одинокий: тощие руки закрывают лицо, пижама с супергероями задралась на животе. Я волоку его в кровать, движимый исключительно тупой решимостью уйти. Адреналином вымотанности и страха.

– Я не сохранил мой дом, – снова и снова повторяет он сквозь негромкие подвывания и слезы.

– Что происходит? – раздается голос Джоди.

Она откуда-то появляется в коридоре. Я даже не слышал, как она вошла. Мой гнев быстро сменяется смущением. Такое чувство, будто меня поймали с поличным.

– Он отказывался выключить приставку, поэтому я выключил ее сам. Теперь он рыдает.

– Он выключил ее, мама, а я не успел сохраниться. Теперь мои свиньи пропадут.

Она смотрит на меня обвиняющим взглядом.

– Ой, разбирайся со всем сама, – бросаю я.

И, выскочив из комнаты, сбегаю по заминированной игрушками лестнице. Пока я расхаживаю по гостиной туда-сюда, чувствуя, как меня переполняют адреналин и стыд, наверху слышится успокаивающий голос Джоди. Потом появляется она сама.

– Почему ты не дал ему сохранить игру? – полушепотом возмущается она.

– Тебя там не было. Я сто раз его попросил.

– Мог бы взять у него джойстик и сам сохранить.

– Я понятия не имею, как это делается! И вообще, если я велел ему выключить приставку, значит он должен ее выключить!

– Неужели нельзя было не давить на него? Это единственное, что доставляет ему хоть какую-то радость!

– По-твоему, я в этом виноват?

– Господи, Алекс, теперь ты решил прицепиться ко мне? У меня был такой хороший вечер, я не хочу приходить домой и портить все очередным скандалом.

Ее слова на несколько секунд повисают в воздухе, и до нас обоих доходит, что она сказала. Именно поэтому я сейчас живу у Дэна. Именно поэтому мы разошлись. Но признать проблему куда проще, чем решить ее. За пеленой стресса и измотанности я отдаю себе отчет в том, что делаю все не так, я просто никак не могу изменить это. Я не в состоянии перестать. Поэтому продолжаю.

– Я думал, если мне удастся уговорить его выключить приставку, он без пререканий уляжется спать. Но, как видишь, я не сдержался. Снова все испортил. Прости.

– Речь не о тебе, речь о Сэме и о том, что ему нужно! У тебя есть определенное представление о том, как все должно происходить в нашей жизни, но ты не можешь контролировать все! Тебе нужно каким-то образом научиться с этим жить. Алекс, я до смерти устала от этого всего. Пожалуйста, поднимись наверх, скажи ему «спокойной ночи», только держи себя в руках. Пусть говорит об этой дурацкой игре, если ему так хочется. А потом уходи.

Обескураженный этой неожиданной вспышкой и совершенно недвусмысленным указанием в конце, я лишь молча киваю и поднимаюсь обратно на второй этаж. Сэм уже спит, мирно свернувшись калачиком. Одеяло съехало и комком лежит на полу. Когда я поднимаю его, чтобы укрыть Сэма, в глаза мне бросается фотоальбом с видами Лондона, погребенный под кучей раскрасок и пустых коробок из-под «Лего». Осторожно укутываю ребенка одеялом. Его глаза на миг распахиваются, и он приподнимает голову над подушкой, но тут же падает обратно, не просыпаясь. Когда он был младше, мы с Джоди по ночам пробирались в его комнату после очередного дня, полного стычек и скандалов, и буквально упивались покоем. Мы говорили о том, что завтра справимся со всем лучше, что все будет совсем по-другому. Мы обнимали друг друга и договаривались, что не будем выходить из себя, потому что посмотрите только на этого маленького ангелочка, такого милого паиньку. А потом все шло по-прежнему.

Когда я спускаюсь на первый этаж, Джоди выходит мне навстречу со стаканом воды в руке. Вид у нее сияющий, от нее до сих пор пахнет летом. Ловлю себя на том, что мне до смерти хочется услышать от нее «возвращайся». Но сейчас до этого так далеко. Может, мне удастся хотя бы немного загладить свою вину, иначе я опять буду всю ночь снова и снова прокручивать в голове произошедшее, вместо того чтобы спать.

– Как Клер? – выдавливаю я.

– Нормально. Ее беспокоит Мэтт. Я не очень знаю почему. Видимо, он от нее немного отдалился. Ты ничего такого не замечал?

Качаю головой. О чем дальше говорить, непонятно.

– Сэм показывал тебе, что он делает в «Майнкрафте»? – забрасываю пробный шар.

Теперь, когда разговор вернулся к Сэму, Джоди внезапно слегка оживляется.

– Еще бы! «Мама, я построил дом, мама, я построил забор, мама, волк ест моих коров…»

– Хотя меня немного беспокоит, что приставка стоит в его комнате.

Джоди вздыхает, и я немедленно понимаю, что тема взрывоопасная и сейчас не самый подходящий момент ее поднимать. Наши отношения теперь больше всего похожи на попытку пройти по яичной скорлупе – причем на мне «мартенсы» со стальным носком.

– Ну, может, ты как-нибудь поможешь мне разобрать столовую, чтобы мы могли переставить ее туда? Тогда мне, по крайней мере, не придется бегать по лестнице каждый раз, когда он построит там какую-нибудь очередную штуковину.

– Но у него, кажется, все в порядке, да?

– Посмотрим, как он будет себя вести завтра утром, когда придет время идти в школу.

Потом до нее доходит, что завтра утром меня здесь не будет. И между нами снова возникает неловкость.

– Я, пожалуй, пойду, – говорю я, и она не делает попытки удержать меня.

Разворачиваясь, чтобы уйти, неловким движением отправляю под диван фигурку Бэтмена. Их хрупкому альянсу с Человеком-пауком пришел конец.

Глава 9

Похоже, собирается дождь. Восемь утра, я иду по тихой Болдуин-стрит; магазины еще не работают, гигантские супербары тоже закрыты и заперты на засов. Вдоль обочин выстроились огромные мешки с мусором, распространяющие зловоние, а скользкие мостовые радуют полным ассортиментом недоеденных кебабов. Небо над головой напоминает бескрайнее грязно-серое одеяло, повисшее на верхушках многоэтажных офисных центров. В воздухе уже чувствуются первые капли дождя. Скоро хлынет полноценный ливень.

Добегаю до офиса за считаные секунды до того, как разверзаются небесные хляби, и слышу, как ливень барабанит в окна позади меня. С тех пор как Чарлз огласил планы по поглощению, прошла неделя с лишним, и коллектив «Стоунвикса» уже успел более-менее прийти в себя. Однако, когда я закрываю за собой дверь и открываю рот, чтобы поздороваться со всеми, меня приветствует стена каменных лиц, таких же унылых и бесконечных, как ненастное небо за дверями. Ох. Дэрил не отваживается взглянуть на меня, Пол с Кэти нервозно ерзают на своих местах. Я медленно перевожу взгляд на Чарлза, и тот перехватывает его. Глаза у него запали и на пухлом лице кажутся бусинками, точно голыши, исчезающие в прибрежном иле. Не надо быть семи пядей во лбу, дабы сообразить, что происходит. Времена нынче трудные, от бесполезного балласта приходится избавляться. А я, судя по всему, самый бесполезный балласт из всех.

– Алекс, можно тебя на пару слов? – спрашивает Чарлз.

Он пытается изобразить небрежное дружелюбие, но эта попытка позорно проваливается из-за его сдавленного голоса и ядерного румянца, которым мгновенно вспыхивают все лица в комнате.

– Конечно, – отзываюсь я.

Мы медленно идем ко мне в кабинет, и Чарлз закрывает за собой дверь. Я опускаюсь в свое продавленное крутящееся кресло, он садится по другую сторону стола, где обычно пристраиваются мои клиенты, сжимая в руках свои банковские выписки. Дождевые потоки бегут по моему окошку, с журчанием стекают в ржавый водосточный желоб. Чарлз прокашливается и приступает к речи.

– Как тебе известно, «Урбан шик» планирует купить наше агентство. Они предлагают хорошие условия, для нас это сейчас буквально спасательный круг. Но, боюсь, им не будет нужен ипотечный консультант. Видишь ли, они пользуются услугами независимого брокера. Так работает большинство агентов. Так что, боюсь, нам придется с тобой расстаться.

Хотя я этого и ожидал, меня все равно окатывает тошнотворной волной внезапного страха. Сэм. Его занятия с логопедом. Дом. Ипотека. Джоди. Мои обязательства вспыхивают в мозгу одно за другим, точно фрукты на экране «однорукого бандита». Я открываю рот, но не могу выдавить ни слова. Чарлз продолжает:

– Это никак не связано ни с тобой, ни с результатами твоей работы. Ты был ценным приобретением для нашей компании с самого первого дня. Но так уж работает рынок. Мне очень жаль.

Ему действительно жаль, бедолаге. Плечи его поникли, руки беспокойно перемещаются со столешницы на колени и обратно. Мне даже кажется, что его глаза влажно поблескивают.

– Хочу также сказать, что мы выплачиваем щедрое выходное пособие по сокращению штата. Полный оклад на протяжении трех месяцев, затем на протяжении еще трех половина оклада. Пенсионные накопления ты тоже забираешь с собой. Отрабатывать нисколько не нужно. Все происходит очень быстро.

– Да уж, – только и говорю я.

– Мне очень жаль. Нам всем жаль.

– Значит, я могу идти?

– Разумеется, придется еще заполнить кое-какие документы и нужно будет оповестить твоих текущих клиентов, но с этим всем тебе поможет Дженет. Мы должны, так сказать, подчистить хвосты.

Так вот, значит, кто я теперь. Хвост, который требуется подчистить.

Следующие два часа проходят в скорбной череде телефонных звонков и заполнения разнообразных форм. Делаю все как во сне. Все подходят сообщить мне, как им страшно жаль, и тут же сконфуженно возвращаются за свои столы – столы, за которыми все они по-прежнему работают. Дженет одну за другой подносит мне чашки с чаем, ни дать ни взять миссис Дойл из «Отца Теда», выражая свое огорчение и смущение единственным способом, который мы, британцы, по-настоящему понимаем в подобных обстоятельствах: посредством угощения горячими напитками. Немытые кружки уже успели образовать на моем столе батарею. Снимаю со стены репродукцию Корбюзье и принимаюсь медленно сгружать восьмилетние залежи бесполезного офисного хлама в полиэтиленовый пакет. На моем столе стоят две фотографии в рамках: на одной Джоди с Сэмом в Дайрем-парке в Бате расположились на покрывале для пикника на пригорке, на второй я сам, десятилетний, стою рядом с Джорджем перед одним кафе в Лондоне. Укладываю обе фотографии в пакет, потом выхожу из своей учетной записи на компьютере и выключаю его. Моргнув, экран гаснет.

Покидаю кабинет и скомканно прощаюсь. Дэрил поднимается – я уже думаю, что он собрался меня обнять, – но он лишь сдержанно пожимает мне руку, как будто завершая не вполне удачную сделку. Перед дверью Чарлз хлопает меня по спине:

– Мы, разумеется, дадим тебе все возможные рекомендации. Если мимо меня будет пробегать какая-нибудь подходящая вакансия, дам тебе знать. Ты в два счета найдешь себе новую работу. Заходи в любое время, если тебе что-то понадобится. В любое время.

– Обязательно, Чарлз, спасибо.

И на этом я ухожу. Дверь за мной закрывается, и, обернувшись, я с трудом могу различить своих бывших коллег за стопками рекламных проспектов домов на продажу. Дождь слегка ослабел, но по обочинам по-прежнему бегут ручьи, стекая в люки. На противоположной стороне улицы какая-то парочка, держась за руки, входит в ресторан; мамаша с младенцем шлепают по лужам, двое мужчин в костюмах громко смеются на ходу; у обоих в руках бумажные пакеты с логотипом дорогой закусочной, расположенной дальше по улице. Все как всегда.

Только не как всегда.

Мне указывают на дверь уже во второй раз за месяц. Чувствую себя странно невесомым. Такое ощущение, будто меня затягивает в омут, а я ничего не могу сделать. Я никогда не хотел получить эту работу, я согласился на нее, потому что нам нужна была какая-то стабильность, нужны были деньги, к тому же мы ждали ребенка. А потом я остался, потому что представления не имел, чем на самом деле хочу заниматься. И до сих пор не имею. Эта работа давала какую-то надежность, уверенность в завтрашнем дне. Но на самом деле никакой определенности не существует. Уж кому, если не мне, этого не знать, я ведь учил в университете философию. Ну и много мне теперь толку от моей философии? Никто не стоит перед дверями своего бывшего офиса, безработный и парализованный ужасом, и не задается вопросом: как бы на твоем месте поступил Карл Поппер? Я подумываю, не позвонить ли Дэну и не надраться ли, но потом вспоминаю, что он в Бате, работает над каким-то очередным творческим проектом. И вообще, сейчас есть только один человек, с которым мне хочется поговорить. Так что я вытаскиваю телефон и набираю на экране номер.

Я влюбился в Джоди через тридцать пять секунд после знакомства. Я вышел из университета с точно таким же карьерным планом, как у большинства выпускников гуманитарных специальностей, – то есть абсолютно безо всякого плана, – кроме разве что намерения попытаться попасть на стажировку в «Нью-стейтсмен». Поэтому я прибегнул к тому же самому временному финансовому решению, как и все молодые люди в Сомерсете, которые оказываются на мели и не обременены ни семьей, ни постоянным занятием: подался на сбор яблок. На ферме неподалеку от дома моих родителей, где я с отрочества время от времени подрабатывал по мелочам (должен признаться, спустя рукава), меня с радостью наняли на несколько месяцев. Когда десять лет назад я теплым сентябрьским утром появился на ферме, Джоди стояла посреди двора среди стайки явно не горевших трудовым пылом работников, держа в руках корзину. Нас отправили на один и тот же ряд деревьев. День был изумительный, и сад блестел в лучах солнца.

– Займемся одним и тем же деревом или разделимся? – спросил я у нее.

Она недоуменно на меня посмотрела.

– Не думала, что нужно придумать какую-то стратегию. Ты явно разбираешься в этом деле лучше меня. Так как мы поступим?

Она была очень красивая, уверенная в себе и пугающая: ее каштановые волосы крупными кудрями ниспадали на плечи. На ней была футболка с надписью «Нирвана» и драные джинсовые шорты, обрезанные по самое некуда. Я изо всех сил старался не таращиться на ее ягодицы, пока мы обдирали с дерева яблоки.

– Хватит пялиться на мою задницу! – требовала она ежеминутно с верхней ступеньки лестницы.

В ту осень мы с Джоди провели вместе шесть недель: днем собирали яблоки, а по вечерам распивали сидр в местном пабе. Это времяпрепровождение представляло собой идеальный замкнутый круг. Мы без конца говорили. Я узнал, что она ходила в школу для девочек в пяти милях от того места, где я вырос, потом изучала промышленный дизайн в университете, а на сбор яблок подалась, чтобы убить время до начала занятий в магистратуре по специальности «арт-менеджмент». Она недавно вернулась с археологических раскопок в Казахстане, я же провел две недели в трейлере в обществе Дэна и двух друзей, которых уже не помню. «Мы так похожи друг на друга», – любили шутить мы. Она рассказывала, как разрабатывают дизайн смартфонов. Я рассказывал о моем бесполезном дипломе, о моей семье и о том кошмаре, который случился с нами десять лет назад. Иногда мы с ней по вечерам выбирались на поезде в центр города и смотрели в «Уотершеде» безумные артхаусные фильмы или напивались, а потом шли бродить по Арнольфини[4]4
  Арнольфини – выставочный центр современного искусства в Бристоле.


[Закрыть], громогласно обсуждая невнятные художественные выставки. По выходным мы покупали дневной билет и катались на речном такси от вокзала Темпл-Мидс до музейного корабля «Великобритания» и обратно, развалившись на пластиковых сиденьях, пока катер одышливо преодолевал мутные воды местной речной сети. Когда мы проезжали мимо огромных кранов, все еще бесполезно стоящих в старых доках, я рассказывал ей, что АТ-АТ из «Империя наносит ответный удар» обязан своим появлениям похожим сооружениям в порту Сан-Франциско. Думаю, я говорил ей это каждый раз, когда мы их видели. Она лишь снисходительно кивала.

Однажды ночью после двух недель таких прогулок мы приехали к дому ее родителей на велосипедах. Наши потные лица светились в молочно-белом сиянии луны.

– Ну, спокойной ночи, – неуклюже произнес я.

– А ты разве поцеловать меня не собираешься? – спросила она.

И я, собрав в кулак все свое мужество, без слов наклонился к ней вместе с велосипедом, обхватил ее лицо руками и поцеловал ее в губы очень долгим поцелуем. Я человек не слишком склонный к романтическим гиперболам, но, когда мы наконец оторвались друг от друга, я не удивился бы, обнаружив, что теплое ночное небо расцвечено фейерверками.

Тут Джоди берет трубку, и я резко возвращаюсь к реальности сегодняшнего Бристоля. Города, где все наперекосяк.

– Привет, Алекс. У тебя все в порядке?

– Нет, Джоди, не совсем. Меня сократили.

– Что? Вот черт! Что, вообще без предупреждения?

– Ну, к этому все шло уже несколько недель. Компанию продают. Им не нужен ипотечный консультант… Прости.

– За что ты извиняешься?

– Дом, Сэм… Это моя ответственность.

В трубке на несколько секунд повисает молчание. Видимо, до нее только сейчас начинает доходить масштаб катастрофы.

– Слушай, я сейчас не могу обо всем этом думать, – говорит Джоди. – Дэн с тобой? Можешь поговорить об этом с ним?

– Он работает. Ты…

– Алекс, прости, пожалуйста, у меня назначена важная встреча, мне нужно бежать.

– Ясно. Я все понимаю.

– Увидимся на неделе, тогда и поговорим, ладно?

– Ладно.

– Алекс, не переживай. Это всего лишь работа. Мы всегда это говорили. Найдешь другую.

Все, надеяться мне больше не на что.

– Ладно. Пока.

Вернувшись вечером домой, Дэн застает меня валяющимся перед телевизором и играющим в ГТА-5: яростно расстреливаю пешеходов из помятой, как консервная банка, навороченной машины, которая на бешеной скорости несется по людным городским улицам.

– Так, я что, ошибся квартирой? – интересуется он. – Погоди, что-то случилось? С каких пор ты играешь в компьютерные игры?