Текст книги "Повелительница единорогов"

Повелительница единорогов
Клара Кёрст

© Клара Кёрст, 2016

ISBN 978-5-4483-0803-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Габриэль возвращался домой. Младший сын графа Фердинанда де Грамона думал, что это произойдет не раньше, чем он покроет себя славой и упрочит свое положение богатством. Габриэль был достаточно силен и ловок, чтобы вернуться из Крестового похода с триумфом, но у него не хватало средств, чтобы рыцарем, а не оруженосцем во славу Господню совершить длительное путешествие в Иерусалим.

Молодой рыцарь, попрощавшись со своими спутниками у развилки дороги, направил старого и ворчливого рыцарского коня к деревне. Знакомые места, встречавшиеся на его пути, вызывали полузабытые воспоминания восьмилетнего мальчишки, каким Габриэль не был вот уже 15 лет.

Все тропки и тропинки, заросшие разнотравьем, были милы его сердцу. Здесь, у куста сирени, он впервые почувствовал, как горячая кровь противника спрыснула его кулак. Здесь, у дерева, расколотого молнией, он впервые коснулся губами мокрого девчоночьего рта. А здесь, мимо бурьяна с зарослями крапивы, он вел нищенку, едва пришедшую в себя после его меткого броска камнем. Тот день Габриэль помнил слишком хорошо, чтобы говорить, что произошедшие события ничего не значили для него. Габриэль отчетливо помнил, как побежал с мальчишками гнать нищих из деревни, а когда он увидел, что сорванцы кидаются камнями, не успел и подумать, как сам кинул снаряд в толпу, не целясь, наугад, от бурлящего в нем азарта. Он выстрелил как пробка шампанского в никуда, а попал в висок женщине, тут же упавшей в грязь. Бесформенные юбки легли на мокрую дорогу как листья подгнившей капусты. Лица нищенки Габриэль не разглядел, он заметил лишь стремительно растущую красную точку на том месте, где острие камня рассекло кожу. Мальчишки, потеребив ничком лежащую женщину, быстро вернулись к своим неотложным делам. Габриэль же заставил себя подойти к женщине, привел ее в чувство, напоил водой, оттер кровь и помог добраться до ночлега бродяг. Нищенка всю дорогу бранилась, жаловалась и причитала, а когда увидела свет костра, плюнула мальчишке под ноги и ехидно бросила в расстроенное лицо: «Рыцарь зеленого щита с белой дамой».

Обмолвившись о досадном недоразумении деревенскому пастушонку, видевшему, как сын графа творит отнюдь неграфские дела, Габриэль по своей неопытности приобрел себе сомнительную славу. Слух быстро долетел до отца, который стал издеваться над сыном, дразня Габриэля рыцарем зеленого щита с белой дамой. И до того довел мальчишку, что тот с гордостью стал носить этот «титул».

Конечно, принятое имя обязывало помогать нуждавшимся дамам, но сам он не искал их, а лишь когда они случались, оказывал им посильную помощь. Габриэль не знал чего в его поступках больше – мести глумливому отцу или чувства стыда за давний проступок.

Отшучиваясь, он говорил, что рыцарь зеленого щита с белой дамой когда-нибудь возьмет свое, когда-нибудь он спасет принцессу, угодившую в лапы к дракону, похищенную разбойниками или подвергшуюся нападению вервольфа, мантикоры или ехидны. Когда-нибудь благодарный и благородный отец женит Габриэля на своей богатенькой дочери, отдаст половину замка, отопрет сокровищницу и скопленное папенькой золотишко рекой потечет в его широченный карман.

Поднявшись со свадебного ложа и подарив жене сына, дедушке наследника, он, молодой рыцарь отправится в Крестовый поход прославлять свое имя.

Шутить то он шутил, да вот понимал, что папеньки такие давно перевелись, ведь дочерей у них так много, что они в благодарность за спасение своей двенадцатой дочери, имя которой слышали последний раз во время крещения, совали в зубы рыцарскому коню инжир, а рыцарю – бутыль прошлогоднего урожая.

А на что собственно он мог еще рассчитывать? Недавно опоясанный рыцарь, вчерашний оруженосец, на турнирах мог бросать вызов только равным себе, таким же странствующим рыцарям, бедным дворянам. Выигранный поединок приносил «рыцарского коня» – клячу, которую хозяин позабыл отдать пару лет назад живодёру, протершиеся кожаные доспехи из плешивого верблюда, потную стеганку или дырявую кольчугу, а вместо вострого мяча – дровосекову пилу. Если его подводила удача – он терял все. Габриэль часто думал – отчего одни имеют возможность совершать ошибки, а другие – нет. Ведь если он оступится, ему придётся начать все сызнова. Конь, щит, копье и меч. А если ждать того самого единственного верного шанса, можно потратить на это уйму времени, вечность.

Старый рыцарский конь, выигранный в честном поединке, против древнего рыцаря, решившего таким образом найти достойного хозяина гривастому другу, и отцовский меч – все, что было ценного у Габриэля де Грамона, не считая молодости и профессионального честолюбия.

Размышляя подобным образом, Габриэль убеждал себя, что он поступил правильно, когда нанялся изловить единорога в волшебном лесу Броселианд.

Габриэль не поделился с остальными наёмниками, что эти места – родные для него. Когда Роже, Этьен, Клод и Бернар решили переночевать в замке его отца, он предложил в качестве экономии времени, присмотреть невинную девушку на сельском празднике, которая станет приманкой для единорога. Невинную девушку, на коленях которой единорог заснет, когда она прикоснется к волшебному рогу, уникорну, обладающему чудодейственным эффектом – противоядием.

На северо-западе страны быстро темнело, и Габриэль знал, что это происходит из-за волшебного леса, раскинувшего свои широкие крылья полумесяцем, обнимающим владения его отца. Услышав веселые крики, удары босых ног о землю и увидев яркий отсвет костров, он решил срезать путь через поле и вошел в темные росистые травы. Тобиас зафыркал. Тащить солидного рыцарского коня с внушительным послужим списком в эдакую сырость!

– Нечего мастер Тобиас, нам с тобой полезно освежиться после дальней дороги, подбери свои зеленые сопли.

Габриэлю скорее захотелось увидеть тот полузабытый детский мир, таящий в себе очарование невинности. И даже тот факт, что от него требовалось найти одну такую невинность и выдернуть ее из этого детства, не мог смутить его.

Он, как рыцарь зеленого щита с белой дамой не мог не понимать, что предприятие, в которое он с такой легкостью пустился, опасно и для рыцарей, и для белой дамы. Сколько таких «невинностей» закончили свой жизненный путь, истекая кровью, насаженные на рог разъяренного единорога. Он должен был найти девушку и теоретическим путем определить, что она чиста и телом, и душой.

Опустив голову со спутавшимися волосами, последнее время имевшую дело с грязной пятерней вместо гребешка и дождем вместо мыльной воды, Габриэль, отодвинув ветку, жадно принялся наблюдать за праздником.

Он весь подался вперед – квадратным подбородком, грубо вырубленным носом, вечно синими от холода губами, живыми глазами под подвижными бровями. Рыцарь всегда думал, что глаза выдают беспокойство его натуры, и, зная за собой подобную слабость, он часто щурился.

Поляна под навесом шатра был освещена кострами. Музыканты выпиликивали, выжимали и выдували из инструментов музыку, под ритм которой лихо отплясывала молодежь. Столы ломились от яств, за ними восседали жилистые крестьяне и их пышные жены, чьи щеки лопались от белой сметаны, желтого сыра, розовой колбасы и алого мяса. За столами сидели и незадачливые девицы, оставшиеся в эту ночь без кавалеров, а поэтому без праздника.

Габриэль решил, что среди них стоит искать чистоту и невинность, как жемчуг среди навоза. Передав коня на хранение бойкому мальчугану, он обстоятельно проинструктировал, как именно следует позаботиться о Тобиасе, и для острастки, на всякий случай пригрозил пацану жестокой поркой. С чувством выполненного долга рыцарь нырнул под праздничный шатер, где поприветствовал старейшину и честный люд. Ему гостеприимно указали на место за столом, вытолкав взашей булькающего под завязку бедолагу.

Габриэль, не желая пачкать руки, рукавами смахнул мусор наземь. Его сосед, пузатый мужичок прыснул и пробасил, перебиваясь на сивушный фальцет:

– Благородный.

– Да, не свинья, – Габриэль с ходу вгрызся в куриную ножку. Он был дико голоден.

– Вы Габриэль, сын графа Фердинанда де Грамона?

Габриэль смерил подозрительным взглядом пытливого собеседника, но, не узнав его, продолжил заглатывать еду, не забывая и об эстетическом удовольствии. Он с любопытством рассматривал девушек, сидящих за столом напротив. Ни одну из них нельзя было назвать некрасивой: надутые губки; бледные, истомившиеся щеки, на которых время от времени вспыхивали красные розы; зеленые, голубые, карие стрелы взглядов. Они растеряно улыбались и тихонечко перешептывались, бросая завистливые взгляды на танцующих. Все эти девушки совершенно очевидно думали, что их место там, на танцевальной площадке, и что их несправедливо, по какой-то нелепой досадности лишили его. Некоторые хмурились и мрачнели, некоторые делая вид, что им скучно, позевывали и крутили пряди на пальцы. Носительниц внешних дефектов, даже делавших их обладательниц интереснее, будь это даже простая родинка, Габриэль сразу отсекал, ибо от дьявола. Ему на глаза попалась девушка с опущенным в тарелку лицом, вздрагивающая от любого шороха и поминутно краснеющая как мак. Он всерьез начал обдумывать ее кандидатуру, но тут смутившаяся «невинность», прячась от его пристального взгляда, отклонилась, и взору Габриэль открылась рыжеволосая девушка. Увлеченная собственными мыслями, она задумалась, возможно, о чем-то неважно-нелепом, но Габриэлю казалась, вероятно, как и самой девушке, что важнее этого ничего нет. Верхняя губа была чуть длиннее нижний, нос прямой и ровный, остро выступающий подбородок, рельефные линии скул, красивый разрез ореховых глаз под полукружьем бровей.

«Рыжая, дьявольский огонь, а не волосы».

– Отчего же вы не в замке? – прервал его размышления подвыпивший собеседник, оторвавшись от пива.

Габриэль вместо ответа смял в кулаке хлеб с ветчиной и положил в рот.

– Вы, потомок древних бретонцев стали псом крови? – осененный догадкой возмущенно произнес сосед, воздевая руки с глиняной кружкой к небу.

– Родовая честь не сильно отягощает карман. Мой пьяный друг, бродячий пес прибился к стае, чего тут удивительного?

– У вас нет оруженосца, – обличительно произнес пьянчужка, выпятив нижнюю губу. Потом, доверительно тронув Габриэля за рукав камзола, наклонившись к нему, зашептал:

– Эта Ирмина, – кивнул его сосед, заметив, что Габриэль уставился на рыжеволосую красавицу. – Вы ведь приехали за девушкой?

Поняв, что он заинтересовал рыцаря, крестьянин поманил его пальцем, всем своим видом показывая, что собирается поделиться какими-то важными сведениями.

– Тайная миссия за единорогом, это постоянный источник прибыли для нашей деревни. Вы были слишком маленькими, чтобы запомнить.

– Восеми лет меня отправили служить пажом к королевскому двору.

– Помню, милорд Габриэль.

– Сколько удалось поймать единорогов за последнее время?

– За последнее время и никогда на моей памяти единорог из волшебного леса не был пойман. Только легенды сохранили доблестных охотников и невинных дев, усмиривших зверя.

– Виновны испорченные девицы?

– Девиц рыцари выбирают, – дипломатически схитрил мужичок. – Жаль, что в лес отряд девиц не возьмёшь, чудовища по дороге пожрут. Приходится делать ставку на одну, выбирать, все яйца-с в одной корзине складировать. Но все разбивают, не доносят, недоноски, а, может, прогадывают, гады. Может, вам свезет, везунчик?

– Кого посоветуете? – Габриэль почувствовал, что сосед заговорщицки пихает его локтем.

– Ту, от которой вы глаз отвести не можете, – расплываясь в пьяной ухмылке, ответил крестьянин.

– Рыжую? Да она же от дьявольского семени?

Толстячок поперхнулся, да так что у него пенная струйка вытекла из носа.

– Со свечкой у алькова, знаете ли, не стоял. Берите, что дают.

Габриэль залпом залил в себя кружку медовухи и, сделав заключительный глоток, понял, что она была слишком крепкой.

– Беру.

В голове шумело, танцпол крутился, а «избранная» и не заметила переговоров, решавших ее судьбу. Молодой и подающий надежды рыцарь доплелся до сарая, рядом с которым Тобиас флегматично жевал сено и, махнув рукой задыхающейся от нереализованной злобы собаки, свалился на прошлогоднее сено. В воздух взвилась труха.

***

Проснувшись на следующий день Габриэль услышал в голове треск. Ему показалось, что это цокают копыта наемников, и он резво вскочил на ноги. Но нарасно, голова пошла кругом, ему показалось, что вокруг него танцует табун Тобиасов. Скорбно поприветствовав их всех, рыцарь опустил вниз голову, чтобы разогнать кровь. Прийдя немного в себя он при помощи скребка и щетки вернул для начала коню рыцарский облик, а потом решил занятся собой.

Хозяйка сарая, охая, выкатилась из дома. «Брюква, а не лицо», – некрасиво подумал Габриэль о сморщенном лице старой женщины.

– Мать, скажи, Ирмина чья дочь?

Старуха расхохоталась, показав неплотный ряд черных зубов. Габриэлю показалось, что зуб попадая на зуб, шатается в пазах.

Не дожидаясь ответа, Габриэль сунул голову в бочонок с дождевой водой. Рыцарь с удовольствием плескался, отфыркиваясь как мальчика.

Когда он высунул голову, старуха покончила со смехом и соизволила ответить:

– Ты девчонку вчера купил у ейного же отца, ваша милость.

Пораженный рыцарь услышал за спиной вежливое покашливание.

Позади него стоял и раскашливался вчерашний сосед-пьянчужка. Габриэль едва узнал его. Мужичок выпрямился, выкатил грудь и спрятал нижнюю губу. Никакой суетливости, полное достоинство, деловая хватка королевского ювелира. Он держал под узцы лошадь без седла, на которой неподвижно сидела рыжеволосая девушка.

Габриэль в распахнутом кожаном доспехе, со стекающими с волос каплями воды через мокрые ресницы, разноцветной радугой застилавшими взор, силился испепелить взглядом наглого старика, испытывая смущение, гнев и злость, но ему пришлось проглотить эти чувства, так как впереди на дороге показалась кавалькада наемников, «псов крови».

– Габриэль, ты уверен, – прогудел Роже, предводительствовавший отряд.– Рыжие волосы? Ты же не невесту себе выбирал. И не ревет, что за девица такая?

– Обычная девица, нормальная, первый сорт, – затараторил старик.

– Может, все-таки проверим, стукнем ее, если заревет, значит, баба, – усмехнувшись предложил худой от снедавших его болезней Этьен.

– Экая красотка, зачем же ее бить, ее лучше пригладить, – Клод, изгнанный королевский щеголь, задумчиво почесал эспаньоньку.

– Пустим ее в дело, главное, что девица, – толстокожий и толстоподкожий Бертран торопился совершить подвиг во имя прекрасной дамы, пока его соперник не придушил последнего дракона в джунглях Востока.

Габриэль смотрел на Ирмину, испытывая непреодолимое желание, извинится перед ней, но понимая неуместность своего пожелания, подавил и этот порыв. И хотя на лице девушке читалась напряженность, и проявилось высокомерное отвращение, будто она стала свидетельницей бабской драки на грядке, Габриэль думал, что эта девушка обладает удивительной способностью, ощущать себя везде, в любой ситуации на должном, причитающемся ей месте. Габриэль еще раз подумал о том, что Ирмина по какой-то причине, легшей в основу его выбора, самодостаточна.

– Не нравится, сами выбирайте, – грубо ответил рыцарь, желая в эту секунду, чтобы Роже решил не брать Ирмину на охоту.

– Вот он рыцарь зеленого щита с белой дамой, господа, на самой вершине своей славы, – расхохотался горловым смехом Роже. Его не по-рыцарски пресыщенную физиономию искривила мимическая судорога.

Роже по безвременной кончине своего отца владел захудалым замком, но у него совершенно не было средств на его содержание, поэтому он пускался в различные авантюры с неприличествующей для рыцаря целью – разбогатеть. Золото, как подозревали словоохотливые сплетники, в основном шло на молодую и алчную любовницу красных кровей.

– У тебя превосходный вкус, только вот правило у нас, кто выбрал девицу, тот ею и занимается. Смотри не испорти ее, следи, чтобы не сбежала и оберегай от чудовищ.

Габриэль выругался про себя. Дорого он заплатил за свою непопранную гордость. Не лучше ли было в замок к отцу поехать?

– Где седло? – напустился он на старика, увернувшись от укуса весьма вспыльчивой каурой кобылки Ирмины.

– Бедные мы, – пролепетал крестьянин.

– Тащи, старик, – Роже отвязал от пояса один из увесистых мешочков и бросил его на землю.

Мужичок, подбросив мешок на ладони, разволновался и суетливо пустился к своему дому. Габриэль повел Тобиаса и каурую за старым скрягой. Рыцари тронулись следом. Они прибыли на пустынный, но обжитой двор. На веревках полоскалось белье, двери и окна были распахнуты, под ногами произрастала поросячья травка, валялись поломанные деревянные игрушки. За домом клекотали курицы, похрюкивали свиньи, ржали лошади. «А у старика полон двор», – подумал Габриэль. Он ссадил девушку с лошади, обхватив ее тонкую талию. Ирмина без смущения положила свои руки ему на плечи. Ореховые глаза на мгновенье поравнялись с серыми глазами Габриэля.

Рыцарь в конюшне отверг предложенные никудышные седла и выбрал подходящее, охотничье, не новое, но прочное.

Под смех наемников, потешавшихся над горе-папашей, хмурый Габриэль быстро оседлал каурую. Крестьянин пытался сосчитать монеты, а псы крови делали вид, что хотят задавить продавца дочерей. Роже поднял своего дестриэ на дыбы. Махина, нависшая над стариком, испугала его, и он отпрянул, ударившись о круп коня Этьена. Худой рыцарь засмеялся, но его смех быстро перешел в кашель. Вернувшись из Иерусалима весь раненный и больной, он, так и не излечившись, перебивался грязной работой, чтобы отлепить живот от спины и не умереть в придорожной канаве. Клоду такие забавы были внове, он сладко загоготал, будто призывая брачным клекотом себе пару. Будучи пойман у королевской шлюхи, щеголь под давлением короля был вынужден дать обет, что он добудет волшебный уникорн. Тучный Бертран, страдавший отдышкой, без охоты участвовал в потехе, однако, не видел в ней ничего зазорного.

Габриэль, наблюдая эту отвратительную картину, повторял про себя: «Отвага, великодушие, верность, щедрость, справедливость, храбрость, учтивость, благоразумие, свобода, вера, любовь».

Когда Бертран набил седельные сумки овсом, пшеном, кругами сыра, вяленым мясом, положил в шлем тыкву и наполнил фляги вином – провизией изъятой из закромов горе-продавца, охотники и девушка отправились в путь.

Габриэль и раньше видел въезд в волшебный лес Броселианд, но никогда не обращал внимания на то, что дорога в глубине устрашающе сужается и чернеет. На поле росли жизнерадостные одуванчики, белели головки ромашек и голубели незабудки, а в тени деревьев прятались фиалки, завлекая путников в лес.

Когда они въехали под своды вековых дубов, оказалось, что дорога расползается нитями на неприметные тропки, но они знали и намеревались соблюдать как можно дольше главное правило волшебного леса – не сходить с дороги. Им потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к приглушенным звукам леса, к его тихим вздохам, ахам и крикам, к урчащей угрозе в каждом шорохе. Волшебство всегда опасно, его источник неясен, не явен, а они хотели крепко стоять на своих двоих столько, сколько это было возможно при их задаче.

– Мерлинова борода, мне всегда было не по себе рядом с этим лесом, – высказал общее ощущение Габриэль.

– Клоду не следовало бы въезжать в этот лес. По заклятию, наложенному Морганой, ни один неверный муж не сможет покинуть его, – рассмеялся Этьен. Ему доставляло удовольствие мучать других, потому что он был болен, а остальные были здоровы.

– Я не боюсь старой магии, – улыбнулся через силу Клод.

– Это лес могущества друидов, здесь сокрыт источник молодости, а над озером Компьер возвышается замок ведьмы Вивианы. Именно здесь великий чародей и чародейка познакомились и полюбили друг друга, – неожиданно услышали они взволнованный голос Ирмины.

– Я бы хотел взглянуть разок на Зеркало фей, где обнаженные нимфы стирают свое белье, – расхохотался Роже, чтобы убрать мистический налёт с опасного предприятия.

Габриэль, впервые за весь день услышав голос девушки, заметил, что нее потрескивающий, растягивающий слова, голос. После того как они въехали в лес, Габриэль не выпускал из вида прямую спину Ирмины. Ехавшие впереди балагуривший Роже, гогочущий Клод, мрачно ухмыляющийся Этьен и словоохотливо – благодушный Бертран распивали вино.

Когда рыцари после небольшого, но питательного ужина из пшенной каши с тыквой улеглись возле костра, Габриэль понял, что устал как вол. Закутавшись в плащ, он быстро погрузился в сон, но через некоторое время ему пришлось очнутся ото сна. Рыцарю показалась, что он что-то расслышал в тревожных звуках ночного леса. Ирмина, устроившись в корнях большого дерева, подобрав колени к животу, громко сопела и всхлипывала. Заметив, что Габриэль приподнял голову, она замолчала, зажав рот руками. Габриэль опустил голову и через какое-то время смог уснуть.

Отсутствие разговоров на протяжение всего дня молодого рыцаря вполне устраивало, но молчание со временем становилось все более напряженным и все более тяготило его. Возникало ощущение, что он, высоко подняв руки, держит груз, руки затекают, но он не может опустить их, ведь тяжелая махина грозится раздавить его.

Днем Габриэль потратил полчаса, чтобы придумать вопрос, который прозвучал бы довольно невинно, но в то же время показал, что он беспокоится о девушке. Как назло в голову ему лезла всякая чепуха. Удобное ли седло, не кусают ли комары, как спалось (а ведь они были в дороги уже три часа), сыта ли она или, может, ей хочется пить.

Ему начало казаться, что в седле каурой сидит мраморная статуя. Рыцари разбили свою кучную и веселую компанию. В начале колонны теперь торчал худой, как жердь, Этьен, за ним ехали Роже с Клодом, потом хвост в хвост Ирмина и Габриэль, замыкал кавалькаду отяжелевший от вина Бернард. Огромный, почти бесформенный рыцарь громко икал, задевая остроконечным шлемом толстые ветки, и громко рычал на них от бессильной злобы. Внезапно Этьен остановился с поднятой рукой. Роже и Клод замерли, но Ирмина не остановилась, как не остановился Габриэль. Ему пришлось пришпорить Тобиаса, чтобы перехватить ее поводья, которые рыцарь сжал вместе с ее ручкой. Бернард, громко икнув, в последний раз ударился об очередную ветку.

– Запах, – пробормотал Габриэль и шумно втянул в себя воздух.

Ирмина подняла голову наверх. Габриэль заметил кружевную тень, проскользнувшую по ее лицу. Раздался орлиный крик, но издавал его вовсе не орел в волшебном лесу Броселианд.

– Ушастые грифоны, – закричал Клода.

– Не шевелись, – прошептал он Ирмине, не разжимая губ.

Ирмина больно царапнула его ногтями. От неожиданности он разжал руку. Каурая шарахнулась и понесла в чащу. Габриэлю показалось, что на долю секунды он разглядел безумие на лице рыжеволосой дьяволицы. Кружевные тени снижались.

Рыцарь прыгнул за каурой в зеленый пролом леса. Рыцари спешились, отстегнули седельные сумки и, хлопнув лошадей по крупу, пятясь, отступили к чёрному дубу. Испуганные кони рванули, грифоны, вытянув когтистые лапы, устремились за ними.

Габриэль, уворачиваясь от скользящих по доспеху веток, успел подумать:

«Тобиаса им не отдам».

Он следовал за хвостом каурой. Хозяйка отдала лошади полную власть, и испуганное животное летело через кусты, ямы, минуя деревья, в неизвестном направлении. Габриэль преследовал девушку молча, привлекать грифонов звуком голоса было бы чревато смертью.

Лес становился гуще, кроны все теснее сплетались ветвями, мешая пробиться даже солнечному лучу. Габриэль подумал о каурой почти любовно. Ушастые грифоны, орлоголовые существа с львиными телами должно быть уже приземлились и преследовали их по земле, но с воздуха они уже не могли напасть. Каурая привела к пещере, небольшой щели в скале. Девушка и Габриэль одновременно соскочили с лошадей, каурая и Тобиас дрожа забились в черный разлом скалы следом. Первым делом, войдя внутрь, Габриэль чиркнул кремнем и огляделся. Пещера была глубокой и довольно широкой, чтобы они смогли с относительным комфортом расположиться в ней. Ушастые грифоны под три метра в холке, с крыльями – семь метров в размахе смогли бы просунуть сюда разве что когтистые лапы.

– Ну что же давай располагаться, – кивнул он девушке.

Темнота быстро настигла их. Нападение хищника в ночи, куда опаснее, чем днем. Габриэль мучительно прислушивался, но шума погони не было слышно. Грифоны либо отстали, либо не смогли пробраться сквозь чащу или же удовлетворились предложенным обедом.

Рыцарь осторожно выбрался из пещеры собрать хворост. Пока он собирал ветки, Ирмина вскипятила воду из фляжки. В седельных сумках путешественники нашли черствый хлеб и сыр, запивая еду кипятком, они почувствовали себя сытыми. Тепло и безопасность создали иллюзию уюта.

– Надеюсь, это не та пещера, в которой захоронен Мерлин, – горбясь, сказал Габриэль, оглядывая бугристые своды пещеры.

– А я надеюсь, что она. Никакой грифон не будет ломиться в пещеру с останками могущественного старца.

– Если бы ты очертя голову не ломанула в чащу леса, грифоны нас бы и не заметили.

– Они чуют лошадиный пот за тысячи миль, тебе бы пришлось скормить им Тобиаса, чтобы они отстали от нас.

Тобиас всхрапнул и покосился на них лиловым взглядом.

– Не слушай мастер Тобиас, ты станешь жаркое не раньше, чем мой хладный труп поцелует землю, а моя кровь не обагрит доспехи врага. Зачем ты обижаешь моего боевого коня, глупая девица? У нас с ним и без тебя много разногласий.

Ирмина пощекотала рыцарскому коню ноздри. Тобиас уткнул морду в ее волосы и ласково фыркнул.

В молчание они закончили собирать крошки с ладоней и улеглись по разные стороны костра. Ночью Габриэль проснулся от шумных едва сдерживаемых рыданий. Рыцарь угрожающе привстал на локте, но на этот раз она не заметила его и продолжила реветь.

«Мужество, храбрость, честность, вера…", – принялся повторять про себя Габриэль, но не выдержал:

– Чего ты так убиваешься, ведь чудовищ больше нет?

Ирмина запрокинула голову и зашлась в плаче, прижатые к глазам пальцы тот час же стали мокрыми и солеными.

– Нет, нет есть. Этьен, Клод, Роже, Бернар и ты – все вы никуда не делись. О, почему вас не сожрали грифоны?

Габриэль опешил, у него вытянулось лицо. Квадратная челюсть стала прямоугольной.

– Вы убийцы, не могли позволить грифонам убить меня? Какая разница вы или они?

– Но чего тебе бояться, тебе, невинной девице?

– Откуда тебе знать, что я невинная девица?

– В этом меня заверил твой отец, – оторопело проговорил Габриэль. Ему еще не доводилось обсуждать целомудрие с представителями другого пола.

– Он не отец мне, слабоумный рыцарь, поэтому и продал. Жители специально для вас разводят таких детей как я, без матери и без отца, детей нищих, без крова, без еды и держат, пока не приезжают псы крови. А мы, дети бродячих собак, должны молча принимать муку, потому что чувства благодарности не успевают исчезнуть до того момента, как рог единорога прошьет нашу грудь.

Габриэль сжал лицо в железную маску. Вены на висках вздулись. Старик провел его! Он вспомнил, как тот поперхнулся, когда он заговорил о дьявольском семени, какое коварство!

– Если ты невинна, тебе опасаться нечего, а если нет – заплатишь за свои прегрешения, – мрачно сказал он.

– Жертва единорогу должна быть чистой и душой, и телом. Вам бы подошла разве что монахиня, возносящая ежечасно молитвы, забывающая в них о сне и пище, гаснущая в земной юдоли как свечка у кровати священника.

– Монахини принадлежат Богу и церкви.

Ирмина упрямо замотала головой и проговорила:

– Я и говорю, вы – убийцы¸ вы ведете жертву на заклание, на языческий алтарь, надеюсь, вы тоже не сможете выбраться из леса.

Она всхлипнула и утерла слезы, но они упрямо прыгали по ее щекам. Прерывистым голосом она продолжила:

– Я слышала, Роже назвал тебя рыцарем зеленого щита с белой дамой, значит, ты должен спасти меня.

– Я тебя спасу от любого чудовища, – натянуто пообещал Габриэль, еще не понимая, чего добивается девушка, до этого обвинявшая его в страшных преступлениях.

– А от единорога?

– Единорог не чудовище, – в ее голосе он уловил нотку каприза.

– Как можно думать, что он не чудовище, ведь он живет в сумрачном лесу, славящемся своими чудовищными обитателями.

– Ты тоже в лесу, разве ты чудовище?

– Тоже, – ответила она, в ее глазах набухли крупные слезы.

– Чего ты боишься?

– Нетронутое тело не означает, что душа не погрязла в грехе и тлене.

– Это мы узнаем, когда единорог положит голову тебе на колени.

Габриэлю казалось, что разговор идет по кругу, что они повторяют одно и тоже, каждый оставаясь при своем мнении, но Ирмина желала, во чтобы то ни стало переубедить собеседника.

– Когда он проткнет мое сердце своим острым, как нож, рогом? – снова повторила она.

– Думай лучше о покаянии и, может, твоя душа станет чище.

– Это несправедливо, я тебе говорю, что единорог лишит мои уста дыхания, а ты даешь мне пустые советы. Рыцарь зеленого щита с белой дамой, – подразнила она его.

– Я все больше и больше сомневаюсь в тебе, – задумчиво проговорил он, бросая в костер сухие листья.

– Так отпусти меня, я выберусь из этого леса. Скажи им, что не догнал меня, – попросила она, ее ноздри подрагивали.

– Сомнение брат веры, – решительно проговорил он, прикрывая глаза, чтобы в зародыше убить эту гадину. Она-таки его половила! Слишком поздно он сощурил глаза, она успела в нем разглядеть мягкость и теперь будит давить, пока не продавит.

– Можешь сам меня прикончить, прямо здесь, сейчас. Все едино. Ведь там меня ждет смерть, зачем ждать? – она вскочила, ее волосы электризовались, персиковые щеки горели.

– Я не буду брать грех на душу, убивать невинную. Если единорог убьёт тебя, значит, есть за что.

– Болван, – кинула она и со слезами бросилась на аккуратно разложенное одеяло, спиной к огню.

– Лягушки уж квакают, хочешь, чтобы жабы собрались, хорош разводить сырость, – решился пошутить Габриэль.

– Я не плачу, – гневно гортанным голосом ответила она.

– Я все еще слышу, как ты плачешь.

Ирмина придвинулась к нему, почти прижав свое мокрое лицо к его лицу, и, крепко схватив его за ворот плаща, выпалила:

– А что мне остается делать, как не оплакивать свою судьбу? Я молода и хороша собой, возможно, у меня доброе сердце, имеются благие намерения, почему я должна умирать, не изведав жизни, не вкусив удовольствий и земных наслаждений?

– Тебе всего лишь нужно делать то, что от тебя ожидают. Мне кажется, твое сомнение в твоей невиновности делает тебя невиновной, – он не делал попыток отодвинуться от нее. Фруктовый запах дурманил его.