Текст книги "Любовный квадрат"

– Я отвечаю за то, что сказал, Мона. Я люблю тебя, и, если не ошибаюсь, ты любишь меня. Ты любишь меня? Скажи. Скажи мне сейчас.

Это трюк? Вот-вот появится скрытая камера? «Улыбайтесь!» Как может этот сногсшибательный красавец любить пухлую еврейскую девушку с большим носом, когда вокруг такие, как Джорджина и Минерва?

– Скажи мне, Мона. Я настаиваю, чтобы ты сказала.

– Да. Я люблю тебя, Ник.

– Ради Бога, не плачь!

Она плакала. Соль казалась такой вкусной, ведь он, в конце концов поцеловал ее.

– Как анчоусы, – произнесла она.

– Анчоусы? Ты сказала анчоусы?

– Да. Соленые, как анчоусы. Соленые поцелуи. Он крепче обхватил ее, ликующе хохоча.

– Мы никогда не соскучимся! Анчоусы!

Кружа Мону в тесной комнате, Ник направился к софе, раздел ее и себя и, устроившись на мягком ложе, натянул на них вязаное покрывало.

Некоторое время спустя он спросил: Я первый, Мона? Ты что, смеешься?

Он был первым относительно некоторых вещей, которые она проделала с ним впервые, но, естественно, не первым ее любовником. Хотя, назвать парней, которых она знала в Нью-Йорке, «любовниками», было бы шуткой, как, например, молотую печенку сравнить с французским паштетом. Она не девственница, но под его чутким руководством скоро станет сексуальной бомбочкой.

Он сдернул покрывало и стал перед ней на колени, обводя руками контуры ее обнаженного тела.

– Ты не толстая. Чтобы я никогда не слышал слово «толстая» Ты соблазнительная. Великолепная. Именно так должна выглядеть женщина. Не гладильная доска.

Как Твигги?

Твигги? – он недовольно фыркнул. – Патология. Не за что зацепиться. Не к чему прижаться мужчине, когда он занимается любовью с девушкой, которую обожает, – он упал на нее с радостным криком. – Ты не принадлежишь этим проклятым мини-юбкам и виниловым ботинкам. Такая грудь. Такие бедра. Моя дорогая, ты принадлежишь гарему султана. Шифон. Бархат. Шелковые подушки. Ароматизированные ванны.

Прижимающееся к ней горячее мужское тело внезапно напряглось. Одновременно она поняла причину Без сомнения, голос леди Джорджины Крейн выкрикивал его имя.

Ник? Ник Элбет! Ты здесь?

Ник приоткрыл занавеску, чтобы выглянуть наружу.

Проклятье! Это Джорджина! Подонок!

– Ты хочешь сказать, что привозил сюда и ее? Мужчины дерьмо. Она кинулась за одеждой. Что она скажет? Как, черт подери, ей выбраться отсюда? Через окно? Может, скользнуть в реку и держаться за борт баржи до наступления темноты, как в одном старом вестерне о Диком Западе?

Он обернулся к ней с яростью, напугавшей Мону.

– Я не привозил Джорджину сюда! Это не дом свиданий! Она, наверное, увидела машину.

Вот в чем дело. Взглянув через окно, Мона увидела предательский «Даймлер» рядом с набережной. Не нужно вывешивать другого объявления со словами: «Ник Элбет здесь». Присутствие «Даймлера» говорило само за себя.

Он видел, как Джорджина неуверенно остановилась у перекидного мостика. Здесь было по меньшей мере пятьдесят домиков. Разве могла она подойти к каждой барже? Более того, ее пыл явно угас. Запал, появившийся при виде «Даймлера», испарился. Из своего укрытия Ник наблюдал колебания Джорджины. Она будто хотела крикнуть еще раз, но бросила вокруг себя смущенный взгляд и пошла обратно к машине, где нацарапала записку. Напоследок пробежав глазами по качавшимся на реке домам, Джорджина исчезла в направлении Олд-Черт Стрит.

– Конечно! Как я забыл! Ужасно глупо! – Ник облегченно вздохнул. – Джорджина говорила, что собирается по делам на антикварный рынок. Это как раз по дороге. Она, наверное, решила прогуляться.

Тем не менее, Мона была в глубоком шоке.

– Что, если бы она нашла нас?

– Она бы не нашла.

– Знаю, однако, если бы?

– Я уже сказал, что никогда не приводил ее сюда. Как она могла обвинить его в подобных вещах? Она со своим несносным языком вечно вляпается.

– Извини, Ник. Я просто подумала…

– Ты просто подумала глупость.

– Я так виновата.

– Боже правый, в чем?

– Я лгала. Я чувствую вину за ложь.

– Глупый ребенок. Я вру все время. Это единственный способ сделать жизнь сносной. Если ты лжешь достаточно много, вранье становится правдой.

– Звучит, как цитата из Адольфа Гитлера.

– Перестань занудствовать. Вина, вина, вина. Еврейская болезнь. У меня была одна подружка-еврейка. Даже хуже, чем ты. Чувствовала себя виноватой по любому поводу. Ты должна избавиться от этого комплекса, Мона.

– Но я кажусь себе такой… ужасной. Не виноватой, а ужасной. Я соврала матери об Академии. Я даже лгала Джорджине и Эми. Они думают, что у меня каждый день занятия в Академии. А теперь я чувствую себя… ужасно, действительно, ужасно по поводу тебя. Боже, что скажет Джорджина, когда узнает о нас!

– Я не принадлежу Джорджине.

– Ну…

– Ну, что? Ходишь кругами?

– Ты принадлежишь мне?

– Нет, еще нет, во всяком случае. Но позволь мне сказать кое-что. Ты американка, а за Америкой – будущее. Британия – это прошлое. Британия кончилась, она вырождается. Эти английские девушки, которым ты завидуешь, эти английские красавицы – Джорджина, Минерва – подумай об этом, все они выглядят одинаково. Скроены по одной мерке, из одного материала, и он, к тому же, непрочный, разрушающийся. Ты не знаешь собственной силы, Мона. Эти девушки, все, которых ты видишь в журналах мод и прочих светских изданиях, как выродившиеся пудели, у них дурная кровь. Ты? Ты великолепная дворняжка, уличный боец. Ты из следующей волны, разве не видишь? Перестань терять время, боготворя Оливье и иже с ним. Будущее – это «Битлз», энергия рабочего класса, который плюет на манеры… и чувство вины! Когда я заглядываю в будущее, вижу Мону Девидсон, и вот, где я хочу быть.

И было продолжение. Они снова занимались любовью, но уже более неторопливо и чувственно. Он сказал, что им будет хорошо вместе. Что, на самом деле, у него нет амбиций продюсировать пьесы, и он совсем не уверен в ее таланте актрисы.

Они сохранят свои отношения в секрете, нет нужды сейчас причинять боль Джорджине. Он обожает Джорджину, нет вопросов. Она начала выбираться из ямы и устраивать свою жизнь. Антиквариат, например. Девушка знает в этом толк, потому что выросла среди подобных вещей. Идея приобрести ларек на рынке антиквариата – хороший способ стартовать. Она придумала посещать маленькие деревенские базарчики в отдаленных местах, покупать там дешево и продавать дороже здесь.

– Но…

– Что, но?

Мона не смогла сдержаться.

– Разве она не надеется выйти за тебя замуж? Ник поджал губы – недовольный школьный учитель.

– Если это ее надежда, я должен в подходящий момент вывести Джорджину из заблуждения.

– И когда же это случится?

Взрыв смеха напугал Мону.

– Что произошло с твоим чувством вины? Хочешь, чтобы мы прямо сейчас вернулись в Челси Мьюз и рассказали ей о нашей помолвке?

Стыд сменил вину. Она не может быть такой бессердечной.

– Конечно, нет.

В возрастающем безумстве ее счастья нет места жестокости. Джорджина, как он сказал, с каждым днем становится все более независимой. После появления очерка о трех Мьюзкетерах разные «потерявшиеся» друзья принялись звонить и посылать записки, включая этого гада, Питера какого-то, который бросил ее. Джорджина налаживает свою жизнь. Ник прав. Скоро ей не потребуется его; поддержка.

– Ладно, ну, что мы будем делать сейчас? – он надвигался на нее с явными эротическими намерениями.

Выскользнув из его объятий, она начала одеваться.

– У меня отличная идея. Моя бабушка только что прислала мне чек. Поедем к Харродсу и что-нибудь купим!

Трудно поверить, это слишком хорошо, чтобы быть правдой, но, кажется, он действительно захвачен ею.

__ Вот, примерь, – он достал из кармана пестрый платок и повязал его вокруг ее головы.

__ Цыганский стиль. Ты моя дикая, необузданная цыганочка.

Опьянение, которое Мона при этом чувствовала, позже было приравнено к восторгу от появления на сцене перед притихшей публикой. В настоящий момент она обожаемая звезда их любовной пьесы. Счастье переполняло Мону. Она подобна мчащемуся товарному поезду. Невозможно притормозить. Да поможет Бог тому, кто окажется на ее пути.

ГЛАВА 7
ЭМИ

 
Девять секунд удовольствия,
Девять месяцев боли,
Девять дней в клинике —
И на свет появляется Полли.
 

С печалью Эми вспомнила, как вместе со своими маленькими подружками хихикала от собственной смелости, распевая «грязные» куплеты. Они играли в мяч на школьном дворе и повторяли непристойные песенки, услышанные от старших ребят. В том возрасте и в то время (могло ли такое быть всего лишь десять лет назад?) они даже не знали, откуда берутся дети.

Сегодня Эми знает, откуда появляются младенцы. Она беременна. Она уверена в этом. Число, отмеченное в календаре как последний срок, уже прошло. Ее грудь налилась и отяжелела, угрожая «перелиться» через чашечки бюстгальтера. Живот надулся. Ноги отекали и болели. Последние несколько дней ее подташнивало. Вопросов нет – беременна.

Возможно, это семейное. Матери было только девятнадцать, когда родилась Эми. Однажды в детстве она подслушала разговор взрослых. Гостивший родственник пошутил о поспешной свадьбе, но его быстро заставили замолчать. Хотя ее родители знали друг друга с трех лет и в семейном альбоме хранились фотографии, где они стоят рука об руку на пикниках и днях рождения, Эми, действительно, родилась через семь месяцев после свадьбы совершенно здоровенькой, в отличие от большинства недоношенных детей (но никто и никогда не упоминал об этом).

Она никому не рассказывала о своем затруднительном положении. Возможно, перелет через океан сбил ее менструальный цикл. Но, если она действительно беременна, они с Лу могут просто ускорить свадьбу. Аборт исключается. Не по религиозным или политическим причинам, а потому что он незаконен. В Америке, а не в Британии. Конечно, еще есть, время, чтобы обсудить эту проблему с Моной и Джорджиной.

По мере приближения праздничного пикника в маленьком особняке все больше развивались бурная деятельность. Эми не была уверена, как Мона и Джорджина отреагируют на ее крепнущую дружбу с Ником. Однако, надеялась, что они поймут особые отношения, появившиеся в ночь, когда он влез в ее окно.

Ник назвал Эми «птенчиком». «Слишком рано ты вылетела из гнезда», – заметил он. «Слишком молода, чтобы защититься от ястребов и стервятников, поджидающих жертву». Вскоре она со смешанными чувствами поняла – Ник не собирается вонзать в нее когти. Наоборот, он уселся, скрестив ноги, на полу в крошечной комнате и пригласил ее присоединиться. Они сидели напротив друг друга, как на церемонии заклинания у северо-американских индейцев, и шептались, словно шаловливые дети.

Он сказал, что хотел поговорить с ней о своих проблемах. Американцы очень разные, невозможно ткнуть пальцем в человека и заявить: «Это американец». Но его голубоволосые старухи совершенно ненавистны – такие требовательные, такие жадные.

– Может быть, они наверстывают за потерянную молодость. Им не повезло, как Моне и мне, поехать заграницу, пока были молоды.

– Своими вопросами они сводят меня с ума.

– О, успокойся, Ник. Если бы они были крутыми двадцатилетними девочками из колледжа, разве их вопросы сводили бы тебя с ума?

Эми удивилась собственной проницательности. В Нике Элбете кроется нечто необъяснимое, что заставляет ее мыслить с непривычной ясностью.

– Возможно, ты права, птенчик. Никто не должен осуждать истощенных людей за стремление получить что-либо. Включая и меня.

– Ты? Истощенный? – она была изумлена.

– Ну, возможно, не истощенный. Скорее голодный. Изголодавшийся по жизни среди роскоши, по столу, установленному конфетами.

– Ты имеешь ввиду богатую жену? – Эми снова поразилась, на сей раз собственной прямоте. На самом деле, она была богата и будет еще богаче к сорока годам.

– Или богатую покровительницу, – рассмеялся Ник, и рассказал, как одна из голубоволосых леди предложила усыновить его. – Мне принять предложение, птенчик?

– Ты серьезно? – в ее протесте выразился спонтанный упрек.

– Конечно, не серьезно. Как можно быть серьезным в таких вещах? – он погладил ее щеку и задумчиво посмотрел в глаза. – Ты ведь высоконравственный птенчик, правда? Ты не позволишь мне свернуть с прямой дорожки, не так ли? Возможно, ты даже спасешь мою жизнь!

Казалось, в своих мыслях он унесся очень далеко, хотя еще не ушел из комнаты.

– Надеюсь, ты понимаешь, у меня к тебе особая нежность. Может, это одна из немногих искренних симпатий в моей жизни. Обещай, что будешь думать обо мне, как о друге. Я твой друг, это правда. Если тебе будет плохо, ты должна прийти ко мне. Обещаешь?

– Обещаю.

Собравшись уходить тем же путем, что и пришел, через окно, Ник сказал:

– Что-то тревожит тебя, что-то серьезное. Я прав? Она кивнула.

– Эми, ты можешь доверять мне. Позволь помочь тебе.

Не зная, что ответить, она снова кивнула.

– Ты классная, намного лучше, чем кажешься. Перебросив ногу через подоконник, он пропел:

– Да здравствует бело-красно-синий флаг!

Только после его ухода Эми поняла, что он не сжал ее в горячих объятиях, как рисовалось в ее воображении, когда Ник появился в окне. Ей не часто снились сны, но этой ночью – да. Самые прекрасные фантазии стали почти реальными во сне, словно кадры из домашнего киноархива, запечатлевшие незабываемые события: их свадьба, медовый месяц, рождение первенца, обед с ее семьей, восхитительный дом, совместное мытье машины. Эми полирует хромированные детали. Ник целует ее.

– Эми! Эми Дин!

Лежа в объятиях Ника Элбета, она слышит свое имя словно издалека. Кто может звать ее? Разве они не знают, что она спит со своим мужем, и ей не нужно мешать?

– Эми! Ради Бога, открой дверь!

Яростный стук, наконец, проник в ее сон и пробудил сознание. Судя по косым солнечным лучам, падающим через окно, уже утро, и притом позднее. Она одна на своей узкой кровати в доме номер 4 в Челси Мьюз. И, самое главное, она должна встретиться с группой у Вестминстерской Колонны, чтобы отправиться в Хэмптонский дворец.

Джорджина и Мона поздоровались с ней с явным облегчением. Она, должно быть, заболела, предположила Джорджина. Или умерла, добавила Мона. Они ужасно беспокоились! Еще минута, и сломали бы дверь!

– Я… я прошу прощения! – только и смогла вымолвить Эми.

Между тем, у нее в запасе только сорок минут, чтобы принять душ, одеться и домчаться из Челси в Вестминстер. Она уже изучила свой маршрут в метро и не была одной из тех отвратительных туристок с предательской картой в руках. Эми знала, что станция «Слоан Сквер» в трех остановках от Вестмистера на линии «Виктория», и тайно торжествовала по поводу своих новоприобретенных знаний.

Несмотря на дурные предчувствия по поводу беременности, разговор с Ником Элбетом укрепил ее дух. Если она в положении, это скоро выяснится, но теперь у нее нет абсолютной уверенности в свадьбе с Лу Хамфризом. Чтобы вспомнить, как он выглядит, ей пришлось посмотреть на его фотографию в бумажнике.

Если бы он больше интересовался тем, что увлекает ее. Она хотела бы поделиться с Лу своими новыми знаниями. Эми написала длинное письмо, целиком посвященное сэру Вильяму Бейну, который вел семинар, и вложила в конверт список всех исторических мест, предполагаемых для посещения, и темы архитектурных обсуждений. Письмо заняло три машинописных страницы. Отослав его, она подумала – Лу только вскользь пробежит глазами ее длинные описания. Она могла бы сберечь свою энергию. Не стоит писать письма, надо ограничиться открытками. Он, пока что, написал всего лишь один раз из Кейпа. Открытка, написанная в баре, содержала простое признание: «Выпиваю в одиночестве, хочу, чтобы ты была рядом и показала мне дорогу домой!»

Несмотря на это, она должна признать, ей хотелось, чтобы он был с нею на экскурсии в Хэмптонский дворец. Он увидел бы, что история архитектуры вовсе не скучна. Как и многие знаменитые британские дома, дворец богат легендами о скандалах и интригах. Лу, наверное, скучал бы от перечисления дат и архитектурных стилей, но ему понравился бы способ, которым Генрих VIII приручил кардинала Волей. Король подарил ему дворец со всем богатством в обмен на благожелательное отношение церкви. Как если бы сегодня человек, работающий на могущественного босса, преподнес ему загородный дом в обмен на продление контракта.

Современная параллель выглядит слабовато, не выдерживает сравнения. Сегодняшний шикарный дом состоит из пятнадцати, возможно, двадцати комнат, если это один из коттеджей в Ньюпорте, построенных Вандербильдтами и им подобными. Во времена Генриха VIII Хэмптонский дворец насчитывал тысячи комнат и три сотни кроватей под шелковыми балдахинами! Один этот факт заставил бы Лу навострить уши. Его не заинтересовало бы простое упоминание, что лондонский Тауэр является свидетелем правления множества английских королей и королев. Эми надо перестать обманывать себя насчет Лу Хамфриза. Он добрый, умный человек. Он стал бы ей отличным мужем в широком смысле этого слова. Но, если бы он был в Англии и на борту этого милого теплоходика сидел бы напротив нее, она уверена, он бы все испортил. Он скучал бы и был нетерпелив. Искал, над чем или кем посмеяться. Увидев водосточную трубу в виде фантастической фигуры, что свойственно постройкам в готическом стиле, сказал бы, что она похожа на его отца. Если бы сэр Вильям предложил задавать вопросы, какой идиотский вопрос задал бы Лу, притворяясь серьезным! Эми содрогнулась от одной мысли об этом.

Лу непременно перерастает это, она уверена. Более того, большинство семейных пар имеют различные интересы и занимаются хобби независимо друг от друга. К тому же, она не уверена, что хочет всерьез посвятить себя карьере. Ее тайные амбиции стать историком архитектуры еще один секрет, который она упрямо хранит. Как и возможную беременность. Если она ждет ребенка, планы о карьере, конечно, можно выкинуть на свалку.

Домашнее хозяйство и малыш, естественно, не помешают ей читать, особенно работы Николаса Певзнера. Он сказал, что архитектура является результатом соединения расчета и личных желаний.

Есть вещи, о которых она хочет поговорить с Лу. Возможно, после этой поездки они смогут поговорить о более серьезном. Конечно, если она не беременна – в этом случае разговоры будут крутиться вокруг свадьбы и дома. В сравнении с английскими королевами и знаменитыми Куртизанками, которые жили, любили и умирали в Хэмптонском дворце, ее дилемма весьма банальна. Ей лестно думать, что Лу Хамфриз, возможно, хочет обезглавить ее, как Анну Болейн,[12]12
  Вторая жена Генриха VIII, казненная по ложному обвинению в супружеской неверности.


[Закрыть] но не может, не правда ли? До некоторой степени правила изменились.

Вспомнив школьный миф, что обильная доза джина может прервать беременность, Эми во время ланча выпила три двойных порции джина с тоником и всю обратную дорогу в Вестминстер мучилась от боли в желудке. Но, если это сработает, недомогание стоит результата. Воображение рисовало картину выкидыша. Несколько посещений туалета, увы, доказали тщетность надежд.

Перед вечеринкой четвертого июля, которая состоится всего через пару дней, у Эми масса дел. Два события в один день. К четвертому числу у нее будет всего лишь два дня задержки. Времени достаточно, чтобы три Мьюзкетера встретились на закрытом заседании. А пока она выбросит из головы Лу, ребенка и Ника Элбета.

Мона и Джорджина предоставили ей составление меню. В дополнение к сосискам с бобами, кукурузе, яичнице, гамбургерам и жареным цыплятам она планировала приготовить свою знаменитую запеканку из тунца с лапшой и картофельные чипсы. В универмаге Харродса продается импортное мороженое в вафельных стаканчиках. Первым пунктом в ее списке дел значилось узнать, где можно заказать несколько больших упаковок шоколадного, ванильного и клубничного мороженого.

На празднике будут призы для тех, кто назовет первые тринадцать американских штатов. Так как «Боже, храни королеву» и «Моя страна – это ты» имеют один мотив, Эми собиралась предложить начать вечеринку с сердечного исполнения обоих гимнов. Чтобы не забыть, она добавила в список пункт о необходимости отпечатать и размножить тексты.

Ник Элбет узнает, что она более взрослая, чем ему кажется. Интересно, что подумают родители, если она пригласит его на Рауд-Айленд? В двух вещах можно быть уверенной: Ник, безусловно, очарует их и, во-вторых, искренне насладится видами особняков миллионеров в Ньюпорте. Мысли Эми перескакивали с одного на другое. Это действие джина, а может, тоска по дому. Если будет малыш, она попросит Ника Элбета сделать ее честной женщиной.

После сообщения о ее браке и материнстве Лу Хам-фриз станет чахнуть и умрет от горя, прямо, как в песне из раннего американского фольклора. А она спляшет на его могиле.