Текст книги "Тайны семейного альбома"

Первая часть называлась «путешествие на ощупь». Закрыв глаза, Блисс начала перебирать вещи, ощущая кончиками пальцев выделку, фактуру, плетение нитей в тканях, линии швов, – воспринимая кожей конструкции других модельеров. Одним из неожиданных для нее открытий стал крой по косой линии. Как объяснила ей Рейчел – это позволяет ткани облегать фигуру, делает грудь выше, даже без бюстгальтера. Но такие изделия трудно сшивать.

В доказательство она продемонстрировала Блисс одно из платьев от Адриана.

– Здоровско! – задохнулась Блисс – Подожди, не торопись! Неужели и я смогу научиться кроить таким образом?

– Сможешь, Блисс. Обещаю. За деньги можно научиться всему. В лучших школах. И особенно в Париже, Милане или на Семнадцатой авеню. Вот что я хочу обсудить сегодня за ужином.

– Но… – воодушевление Блисс лопнуло как мыльный пузырь, натолкнувшийся на соломинку.

– Что, «но», дорогая?..

– Отец хочет, чтобы я училась на агронома. Он считает, что я люблю землю, и мои занятия в этой области, мой талант и призвание станут залогом процветания Америки в двадцать первом веке.

Опять этот Люк – Каменный Люк, как они его прозвали. Человек, никогда не открывавший рта. Только однажды он высказал свое мнение. И вот опять! Если бы он соизволил прибыть в город вместе с женой и дочерью, она бы лично переговорила с ним. Но пока ему не о чем беспокоиться. Она просто собирается сообщить Элеоноре, Джесси и Ханне свое решение.

А сейчас она не стала продолжать этот разговор. Незачем портить настроение в такой день. Она вспомнила про приготовленный сюрприз – фотографию в бархатной коробке, завернутую в косынку.

– Посмотри, что внутри, Блисс.

– Фотография. Настоящая старая фотография. Здоровско!

– Угадай, кто это?

– Это… м-м-м… Не знаю… Такое впечатление, что это… я! Но как это может быть?

– Потому что это я. Взгляни на дату. 1917 год. Мне как раз столько же лет, сколько и тебе – пятнадцать.

– И ты с гардениями! А кто этот солдат? Прадедушка Вилли?

Элеонора как-то рассказывала Блисс о прадедушке, который умер до того, как она появилась на свет. Предупреждая расспросы, Элеонора сказала, что жизнь Вилли была трагичной, и поэтому лучше не упоминать о нем при Ханне – это огорчит ее.

Рейчел приколола гардении к водолазке девушки, ближе к плечу, и Блисс, наклонив голову, вдохнула пьянящий аромат цветов.

– Букетик на этом фото – первые цветы в моей жизни, которые я получила в подарок. За все годы, что прошли с тех пор, я ни разу никому не показывала это фото.

Всплывшие в памяти воспоминания вызвали такую боль, что Рейчел непроизвольно всхлипнула.

Блисс обняла ее, прижимая к себе, пытаясь успокоить:

– Пожалуйста, скажи мне… Пожалуйста, бабуль! – Блисс употребила то обращение, которым пользовалась только в раннем детстве.

Но Рейчел уже взяла себя в руки.

– Мальчик на фотографии – моя первая любовь. Еще до того, как я встретила дедушку Вилли.

Когда-нибудь я тебе все расскажу. А пока я хочу, чтобы ты знала – эта фотография сделана в самый счастливый день моей жизни. Посмотри, какой на мне длинный-предлинный выходной костюм.

Блисс внимательно рассматривала фотографию.

– Трудно различить детали. Хорошо бы увидеть его в натуре.

Рейчел победно улыбнулась и распахнула большой шкаф.

– Вот он. – Она держала костюм перед Блисс на вытянутой руке. И, стоя перед зеркалом, они невольно встретились глазами.

– Здоровско! – выдохнула Блисс. – Где ты раздобыла такой? В универсальном магазине, где продают старые вещи?

Рейчел осторожно расправила складки и ответила, явно испытывая удовольствие:

– Нет, это тот самый, который я сшила сама. Я раскроила и сшила его на старой швейной машинке. Ножной. У тебя есть такая же. Видишь, о чем я говорю, Блисс. Это живет в твоих генах. Пропустив два поколения, талант проснулся в тебе.

Пальцы девочки пробежали по внутреннему шву, которым была отделана горловина со втаченным в нее воротником. Блисс тоже сама кроила жакет и знала, как трудно вшить воротник без морщинок.

Рейчел довольно долго размышляла, стоит ли показывать Блисс костюм. Она боялась, что та может воспринять это как глупое и эгоистичное желание старой женщины вернуться в прошлое. Жалость и снисходительность по отношению к себе – вот две вещи, которые Рейчел не выносила. И она пыталась уловить, не промелькнет ли в глазах Блисс либо то, либо другое. Но видела только одно – восхищение.

– Хочешь примерить?

– Здоровско!

Блисс быстро разделась до трусиков и лифчика. Рейчел снова получила возможность увидеть, как она выглядела в этом возрасте. И она, и Астор, и Китти, и Эсте, и все другие в их группе, делали упражнения, держали диету, но они все равно не могли сохранить девичью кожу и фигуру.

– Сначала юбку, – она помогла Блисс протиснуться в узкую юбку. Пояс, туго обхватывая талию, застегивался на большую английскую булавку.

– Без замочка? – удивилась Блисс, а потом рассмеялась, сообразив, о чем она спрашивает. – О Господи! Ведь в 17-м году не было замочков.

Облегающая юбка и длинный жакет, который тоже пришелся Блисс в пору, сразу изменили контуры ее фигуры. Девушка-подросток превратилась в стильную молодую женщину.

– А теперь прическа. Наклони голову. – Рейчел собрала волосы Блисс на затылке и закрепила их заколками, выпустив завитки на висках и на лбу на манер Ла Галуа.

Превращение ошеломило обеих.

– Просто вылитая ты. Я точь-в-точь такая же, какой была ты.

«И я сделаю все, чтобы ты не была такой», – мысленно поклялась Рейчел. Блисс не будет столько страдать, сколько довелось ей. Блисс не придется идти на уступки, чтобы выжить. Ей не придется учиться шить, загоняя себя до беспамятства, как это приходилось ей во время занятий в Текстильном училище. Блисс не придется ущемлять себя во всем, чтобы иметь возможность прилично одеться. И ей не придется выходить замуж за первого попавшегося мужчину, который способен обеспечить ее безопасность.

– Но кое-что все-таки упущено, замечаешь? – Она указала на расплывчатое пятно на фотографии.

– Что это? Я не могу разобрать.

Но Рейчел совершенно точно знала, что это было. Гранатовая брошка с павлином и ананасом, соединенными позолоченной цепочкой – подарок молодого солдата.

– Посмотрим, как это выглядит? – Рейчел снова взяла бархатную коробочку, вынула оттуда брошку и посмотрела ее на свет, прежде чем приколоть к лацкану жакета. – А теперь взгляни на себя снова.

Блисс наклонила голову, как и девушка на фотографии.

– Великолепно, дорогая. – Голос Рейчел дрогнул.

Та девушка, что стояла рядом с ней и отражалась в зеркале, была истинным ее воплощением, почти на грани миража, той, что существовала более семидесяти лет назад, – невесты того, которого уже не существовало. Сэмюэль!

Как же они были счастливы в тот день, когда пришли фотографироваться.

Погрузившись в воспоминания, она не расслышала, что говорит ей Блисс:

– Что ты сказала, моя дорогая?

– Только одно неправильно…

– Что неправильно? Что? Я не вижу ничего неправильного! Все отлично. Разве ты сама не видишь, насколько все отлично. И костюм, и ты.

Блисс лукаво усмехнулась, как она это делала, когда успевала раньше Рейчел угадать ответ в кроссворде.

– Кроме… – она чуть-чуть приподняла юбку, – моих галош!

Между приступами смеха Рейчел прижала Блисс к себе, испытывая такую ничем не замутненную радость, какой не переживала долгие годы. Это была дочь дочери ее дочери, ее плоть и кровь в четвертом поколении. Залог ее бессмертия.

Она положила фотографию на место. Как-нибудь в другой раз, когда Блисс станет постарше и влюбится, Рейчел расскажет ей о первой мировой войне, о том, как она встретила и полюбила Сэмюэля Харрингтона.

– Что с тобой, бабушка?

Голос внучки вернул Рейчел к действительности, и она обнаружила, что сидит, уставившись в одну точку, а Блисс озабоченно смотрит на нее.

– Нет, нет, ничего. Все в порядке.

– Ты так странно выглядишь. Ты не заболела?

Конечно же, нет. Она еще ни разу в жизни не болела. И никому не удастся уложить ее в постель, как это все время пытается сделать Ханна. День, когда она ляжет, будет днем ее похорон. И странно, что мысль о болезни могла прийти в голову Блисс. Впрочем, внучка с такой тревогой смотрела на нее, что Рейчел поспешила ее успокоить:

– Прости, детка, я задумалась немного. Ты в костюме так хорошо выглядела, что мне вспомнилось прошлое. То, что случилось почти семьдесят пять лет назад. Можешь себе представить? Я сшила костюм сама, когда мне исполнилось столько же лет, сколько тебе сейчас.

Успокоившись, Блисс принялась крутиться перед зеркалами, оглядывая себя со всех сторон.

– Он в таком хорошем состоянии, словно ты его вообще не носила.

Это верно. Она надевала его всего три раза. В день, когда она встретила Сэмюэля. В день, когда она стояла на Бруклинском причале и смотрела, как он вместе с другими новобранцами, поднимается на палубу корабля. И в день похорон ребенка – день, когда кончилась ее прошлая жизнь. После этого Рейчел сложила и упаковала костюм, а вместе с ним свои воспоминания – и самые светлые и самые горькие. После смерти дорогой Бекки Рейчел ни одному человеку не показывала своего костюма.

– Когда я умру, он станет твоим, – сказала она Блисс.

– Мама уверяла, что ты переживешь всех нас…

– Не исключено, что она права…

– Можно мне надеть его сегодня?

Рейчел заколебалась:

– Девочки могут заревновать. Я никогда не показывала его Ханне, а ведь она моя дочь. Не думаю, что Джесси и Элеонора приняли бы это слишком близко к сердцу, но все-таки… Но самая обидчивая, конечно, Ханна. Кстати, как прошло сегодняшнее утро у нее в доме?

– Как обычно.

– Что значит «обычно»?

– Ты же знаешь – мама и тетя Джесси обнимались и танцевали. – Блисс чуть-чуть призадумалась. – Да, ты права. Бабушка Ханна и в самом деле выглядела немного обиженной.

– А Джерри был?..

– Он ушел на какую-то встречу… Он такой здоровский!

– Ну, а теперь ответь мне, что они собирались делать, когда ты уходила?

– Мама и тетя Джесси собирались сначала на ланч, а потом за покупками. А в это время Клиффорд позвонил из Англии. Он собирается приехать как раз к Рождеству. И тогда бабушка Ханна сказала, что, похоже, дело все-таки близится к свадьбе и начала строить планы, где и как провести церемонию бракосочетания. А Джесси перебила ее и заявила, что не собирается спешить с этим делом и что она вообще не уверена, хочет ли выходить замуж за Клиффорда, что ей нравится оставаться хозяйкой самой себя.

– А что Ханна?

– Она вдруг вспомнила, что ей надо куда-то позвонить.

Рейчел ощутила сочувствие, жалость и раздражение. Почему ее дочь вечно все делает не так и вечно остается обиженной на всех? У нее замечательный муж, хороший дом, две дочери – одна скоро станет известным фотографом, другая счастлива в своем замужестве.

Если ты постоянно на все и на всех обижаешься, кто может сделать тебя счастливой при самом большом желании? И все-таки надо сегодня быть к ней повнимательнее. Это единственное, что могла сделать для нее Рейчел.

3
Декабрь 1991
ЭЛЕОНОРА И ДЖЕССИ

В некоторых семьях самыми лютыми врагами становятся как раз родные братья и сестры. Но про Элеонору и Джесси этого не скажешь. Всякий, увидев, как они кинулись обниматься при встрече, решил бы, что они не виделись целую вечность. На самом деле со Дня Благодарения прошло лишь несколько недель.

Элеоноре уже исполнилось сорок. Джесси была на два года моложе ее, но они прыгали и скакали, подставляя ножки, теребя и толкая друг друга, как десятилетние девчонки. Их шутливая потасовка закончилась тем, что они обнялись, предвкушая возможность пообщаться наедине.

Ханна стояла у двери прихожей своего особняка, глядя сквозь стеклянную дверь, как они, весело подталкивая друг друга, направились к ожидавшему их такси. Только оказавшись в машине, они вспомнили о ней и помахали на прощание.

– Наконец-то! Свобода! – озорно выкрикнула Джесси. – Господи Боже мой! Наконец-то мы свободны!

– Джесси! Не надо! Она может услышать! – Элеонора озабоченно взглянула на стеклянную дверь, прежде чем рванувшая с места машина заставила ее со вздохом облегчения откинуться на спинку сиденья. Кажется, пронесло. Ханна говорила о чем-то с привратником и, конечно, не могла услышать их.

– Ну, девочки, куда вас отвезти?

«Девочки» переглянулись. Водителем оказался приятный старик с совершенно белыми волосами, в очках. И, судя по всему, машину он взял напрокат, чтобы подзаработать денег. Разумеется, он не имел в виду ничего плохого, называя их «девочками», поскольку тут же сообщил, что у него две такие же дочери, как они, и даже показал их фото.

– В центр. Начало 57-й улицы, а там мы решим.

Куда пойти поесть? Для жителей Нью-Йорка – это сложный вопрос. Знатоки утверждали – найти что-либо подходящее чрезвычайно трудно, несмотря на обилие всевозможных ресторанчиков и кафе.

– Я прочитала в «Таймс» об одном новом ресторане. Если верить автору, это итальянская кухня, и весьма хорошего качества.

Из-за пробки, возникшей, как всегда, на площади Колумба, они решили выйти раньше и пройти остальную часть пути пешком по 57-й улице.

Как раз в это время возле статуи Христофора Колумба кинобригада готовилась к съемкам. Группа девушек в летних платьях, невзирая на декабрьский холод, терпеливо дожидалась команды оператора.

– Давай постоим минутку, посмотрим, – предложила Элеонора.

Не напомнила ли ей киногруппа о той карьере, которую она могла сделать? – подумала Джесси. Айлин Форд уверял, что Элеонора могла бы стать одной из лучших актрис мира.

– Жалеешь, Эл?

Элеонора искренне удивилась:

– Сожалею о чем?

– Что не стала киноактрисой.

– Ты в своем уме?

В этот момент посыльный на велосипеде пронесся между ними. Сестры отпрянули в разные стороны. Но вместо того, чтобы рассердиться, Элеонора пристукнула каблуками:

– Обожаю все это! Толпу! Движение на улице. Нью-Йорк. Обожаю Нью-Йорк.

Лавируя так, будто они исполняли фокстрот, сестры прошли мимо молодежной тусовки, собравшейся у кафе «Тяжелый рок». И обе, не сговариваясь, подумали, что Блисс, наверно, было бы интересно побывать здесь. Надо будет ей сказать.

Вспышки неоновых реклам окрашивали падающий снег то в ядовито-зеленые тона, то в ярко-красные, то в желтые. «Макдональдс». «Карнеги-Холл». «Русский чайный дом».

– Джесси! Взгляни!

На витрине книжного магазина Элеонора увидела стопку книг «Мир глазами Блисс».

– Давай зайдем!

– Ни к чему! – Джесси почувствовала непонятную робость.

Выставка в витрине оказалась для нее полной неожиданностью. Вообще-то ей стоило бы подойти к директору магазина, познакомиться с ним, оставить свою подпись – они бы наверняка выставили книгу с авторской подписью на витрине. Странная скованность удивила ее саму не меньше, чем Элеонору. С одной стороны, у нее есть все основания гордиться сделанной работой. С другой – она чувствовала себя так, словно ждала неизвестно от кого упреков и обвинений в непрофессионализме.

Ведь она всего лишь журналист-репортер – и ничего более.

– Но, Джесси, ведь это твоя книга!

Джесси попыталась оттянуть сестру от витрины:

– Успокойся! Пойдем, я умираю от голода.

Но Элеонора не сдавалась, она уперлась, как мул:

– В чем дело, объясни? Что с тобой происходит?

Джесси прикусила губу. Если она сама не в состоянии этого понять, как объяснить другому?!

– Идем, идем! Иначе нам не хватит времени на покупки.

Ей удалось все-таки увести сестру от витрины.

– Что будем заказывать? – спросила Джесси, просматривая меню.

Большинство посетительниц, заполнивших новое заведение, вполне могли сойти за марсианок – настолько плоскими они были, настолько отсутствовало у них все то, что можно счесть признаками пола. Они напоминали скорее воздушных змеев – скелет, обтянутый тонким пергаментом. Внимательный взгляд обнаружил бы, что они пришли сюда вовсе не за тем, чтобы поесть. Они только делали вид, что едят: давали официантам заказ, накладывали порцию на тарелку, подносили что-то ко рту, но не проглатывали ни кусочка пищи. Как полагается пришельцам одной планеты, они сразу узнавали друг друга, обменивались приветствиями, обсуждали новости, последние светские сплетни. Видимо, как пришельцы с другой планеты, они считали, что им надо проводить время за едой по примеру землян, но еда сама по себе их совершенно не интересовала.

В присутствии такого рода существ Джесси сразу начинала ощущать себя слишком толстой и громоздкой. А мысль о ростбифе в вине с тушеной капустой или картофелем-фри воспринималась как нечто непристойное.

– Я закажу винегрет с фасолью, а ты?

Винегрет? Элеонора порадовалась, что перед отъездом из дома съела на завтрак яичницу с беконом:

– То же самое.

Что ж, ведь они пришли сюда не столько ради еды, сколько для того, чтобы обсудить, какие подарки они купят к Рождеству.

Как всегда на первом месте – Рейчел.

– Альбом для газетных вырезок, как у кинозвезды, – предложила Джесси. – Большой, из дорогой кожи. Она будет довольна.

– А в самом начале мы поместим вырезку из «Таймс».

– Чудесно.

Итак, один подарок есть. Дальше, конечно же, Маркус, о котором после того, как его отправили в Коннектикут, случалось, забывали вовсе. Рейчел очень редко вспоминала о нем, хотя все знали, что она звонит туда каждый день и по воскресеньям навещает его. Также редко заговаривала Ханна об их настоящем дедушке – Вилли Лоуренсе, который погиб при очень странных обстоятельствах.

– Корзину с фруктами и какие-нибудь сладости, как и в прошлый раз, – решила Джесси. – Маркусу, конечно же, все равно, но для обслуживающего персонала и для Рейчел важно, что про него помнят.

– Теперь кто у нас по списку?

– Джерри.

В то время, когда Ханна вышла за него замуж, обе дочери были уже достаточно взрослыми, чтобы начать называть его папой, хотя, конечно же, о лучшем отце и муже для их матери и мечтать было нельзя. Если бы они встретились раньше! По иронии судьбы и он, и Ханна в конце войны жили в Нью-Йорке почти в одном и том же районе. Оба любили народную музыку, значит, бывали на одних и тех же концертах. И у них, как позже выяснилось, были общие знакомые. Но они так ни разу и не встретились.

– Ты же знаешь, когда Джерри вернулся с фронта, он обнаружил, что его коллекция пластинок исчезла. Он, конечно, не стал укорять мать, но не мог смириться с потерей. А сейчас как раз вышел альбом – переиздание тех пластинок, которые выходили до войны, – его любимые Сьюзан Рид и Вуди Гутьере.

– Лучше не придумаешь! – Элеонора вычеркнула имя Джерри из списка.

Теперь на очереди был Люк.

– И все-таки это просто стыд и срам, что он опять не выбрался в город. Что, все еще злится из-за альбома? – Джесси знала, в какую ярость пришел Люк, когда узнал, что она отдала свои фотографии для издательства. Операторов из «Си-Эн-Эн», которые приехали, чтобы снять «реальный» мир Блисс, он выставил за порог, запер дочь в ее комнате и не выпускал до тех пор, пока телевизионщики не уехали. «Порнография» – вот как он отозвался о нескольких из ее снимков. На одном из них Блисс в нижней рубашке мыла голову над раковиной. На втором – Блисс купала собаку во дворе. Сквозь влажную ткань рубашки отчетливо вырисовывались ее груди.

Ясно, что ему хотелось уберечь дочь от бесцеремонного вмешательства в ее жизнь, но такой деспотизм – это уж слишком! Впрочем, он и с Элеонорой вел себя, как феодал.

– На этот раз я даже рада, что Люк с Ясоном не приехали.

– Почему? – удивилась Джесси. – Неужели Люк не может…

– Дело не в Люке. А в Ясоне.

– Ясоне? – еще больше удивилась Джесси.

– Он решил называться вторым именем.

– Ну и что? – продолжала недоумевать Джесси.

– Господи, ты разве не помнишь? Ведь его второе имя – Сэмюэль. Рейчел будет вне себя.

Да, в самом деле, Джесси уже забыла, что произошло, когда Элеонора и Люк назвали своего первенца Сэмюэль. Ханна столько рассказывала дочерям о своем старшем брате, о том, какой он был веселый, добрый, мужественный, заботливый и как она горюет о нем по сей день. Когда Люк и Элеонора сообщили ей, что решили назвать мальчика именем ее брата, Ханна расчувствовалась. А Рейчел возмутилась: «В нашей семье был только один Сэмюэль. Мой сын. И он умер!»

Сначала Люк сопротивлялся. Это их собственный ребенок, а не ребенок Рейчел, и они имеют право назвать его как им хочется. Но в конце концов они нашли компромиссный вариант, назвав мальчика Ясон Сэмюэль. И все было хорошо до тех пор, пока Ясону не пришла в голову эта идея.

– Ну, Рейчел вряд ли узнает про это. Во всяком случае, в ближайшее время. Так что не волнуйся. Давай займемся подарками.

– Люку так шла трубка, – задумчиво заметила Элеонора. – Он выглядел таким мужественным. И мой первый подарок – пенковую трубку – он похвалил.

– Может, что-нибудь из одежды на этот раз? Например, красную шелковую пижаму, – предложила Джесси. – Я видела очень красивые…

Элеонора смутилась:

– Дело в том, что он… он предпочитает спать голым. А почему бы нам не купить пижаму для Клифа?

Оказалось, что Джесси уже купила ему подарок – кожаный жакет.

Закончив обсуждать, какие подарки устроят мужчин, они перешли к Ханне и Блисс.

– А помнишь Плачущую Тину? – вспомнила вдруг Элеонора.

Как-то на Рождество Ханна купила им куклу Плачущая Тина – одну на двоих. Это был единственный случай, когда девочки подрались. Они тянули куклу каждая в свою сторону с такой силой, что оторвали ей руку. Ханна отобрала куклу, и с тех пор они ее больше не видели.

– У нее из глаз лились настоящие слезы, она сосала из бутылки молоко и мочилась в пеленки. Сколько с тех пор прошло? Сейчас бы у нее начались месячные, и нам надо было бы покупать ей тампаксы.

– Джесси! – Элеонора округлила глаза, указывая на сидящих поблизости марсианок, которые, кажется, были шокированы ее шуткой. – Лучше скажи, догадываешься ли ты, какой подарок хочет Блисс? Ни за что не угадаешь… Фотоаппарат. И она надеется, что ты научишь ее снимать.

– С радостью! – Джесси посмотрела на сестру сияющими глазами.

Марсианки расплатились и ушли.

– Слава богу, теперь мы можем поговорить спокойно, – вздохнула Элеонора. – Ты не представляешь, как я волнуюсь из-за Блисс…

– Мне кажется, что как раз из-за нее…

– Ах, Джесси, ты же знаешь, какая она доверчивая…

– И тем не менее, уверяю тебя, она прекрасно знает, что нельзя садиться в машину к незнакомым людям.

Но Элеонора беспокоилась не из-за каких-то незнакомцев.

– Мне кажется, она увлеклась товарищем Ясона. Его зовут Гори. Он жил в одной комнате с Ясоном в общежитии колледжа весь этот год. И он гостил у нас в каникулы. Ему уже двадцать один. Играет на гитаре, водит пикап.

– О, гитара – это очень опасно.

– Более того, он сочиняет специально для нее песни.

– Кошмар! – полушутя, полусерьезно воскликнула Джесси. – А ты спрашивала у нее, что она думает о Гори?

– Она ответила, что он очень умный.

– А он?

– Откуда же я знаю? – устало ответила Элеонора.

– Но тебе сорок лет, неужели ты не можешь какими-нибудь наводящими вопросами…

– Дело не только в этом. Мне показалось, что когда мальчики уехали в колледж после каникул, в комнате остался какой-то странный запах. Вдруг они курили марихуану?

– Ты считаешь, что Блисс тоже пробовала курить? – Это уже было что-то и в самом деле серьезное.

– Не уверена, – медленно произнесла Элеонора, – но я столько слышала о родителях, которые считали, что с их детьми все в порядке, а потом вдруг обнаруживали, что… – Она вынула из сумочки газетные вырезки, где рассказывались случаи, когда потрясенные родители узнавали, что их дети – наркоманы.

– Видишь? Красные прожилки могут означать, что она курила…

Вот она сила печатного слова, подумала Джесси.

– Но у Блисс аллергия. Ты же это знаешь не хуже меня. Аллергия на пыль. И красные прожилки – вполне естественное в этом случае явление.

– А насморк? Посмотри, что здесь написано – это может означать употребление кокаина.

– Но у нее насморк с трех лет. Выбрось это, Элеонора. К Блисс это не имеет никакого отношения. – Джесси мягким движением забрала газетные вырезки из рук сестры и порвала их на мелкие клочки, которые унес официант вместе с грязными тарелками. – Ты лучше скажи, что будешь на десерт?

– Может быть, яблочный пай?

– Нет! Я придумала кое-что получше. Тебе нужно прийти в себя и освободиться от всех этих глупых мыслей. Бокал вина – вот что тебе сейчас необходимо.

«Шардоне» подействовало скорее, чем Джесси ожидала. Глаза Элеоноры заблестели, напряжение спало. После того как Элеонора выпила половину бокала, Джесси взяла его и допила остаток:

– Ты уже взбодрилась, но не забывай, сколько нам еще надо сделать! Подарок для Ханны, наверное, и обсуждать не стоит? Как всегда перчатки?

Но из-за того, что они привозили ей перчатки отовсюду – из всех поездок – лайковые, шелковые, нитяные, с отделкой и без, вышитые и совершенно гладкие, – найти что-нибудь интересное и подходящее становилось все труднее.