Книга: Книга крови 2 - Клайв Баркер

Могущество Тьмы, ее холод и серный запах пропитывают весь рассказ. Зло – зримо, хоть и прячется за масками некоторых людей. Куда бы вы не взглянули, везде Тьма. Но вот вопрос – а где тогда Бог? Господь не является в сиянии славы, окруженный ангелами. Присутствие Божьей силы угадывается в стайках голубей, в названии одной из улиц - «Патерностер», что в переводе с латинского языка означает «Отец наш».

Выстрел поднял голубей со стен собора, они взлетели одной большой стайкой и беспорядочно метались в воздухе. На Патерностер-роад радостные крики стихли, и тени зданий заслонили солнце. Стало почти холодно. Голуби все еще парили над ними, словно, раз взлетев, не могли вернуться к своим насестам.

Но самое главное – Бог внутри человека, и Его голос люди воспринимают как интуитивное знание, прозрение или озарение.

Толпа на Трафальгарской площади так и кипела энтузиазмом. Приветствия, слезы и флаги. Казалось, что этот скромный забег был для всех людей чем-то особенным - ритуал, смысла и значения которого они не знали. Однако каким-то образом они чувствовали витавший в воздухе сернистый запах, они ощущали, что их жизни приподнимались на цыпочки, чтобы достичь небес. Они бежали вдоль маршрута, выкрикивая неразборчивые благословения, и на лицах отражались все их страхи. Кто-то выкрикивал его имя. - Джуэл! Джуэл! Или он вообразил это. Может, вообразил он и то, что слышал молитву, сорвавшуюся с губ Лоера, и сияющие лица младенцев, которых держали на руках повыше, чтобы они могли видеть проносившихся мимо бегунов. И пока он бежал, его мозг странным образом вернулся к молитвам, которым научила его мать на случай, если в них возникнет нужда. Он пытался вспомнить их, но годы разъели их - все они ушли.

Бога говорит: «Нельзя оглядываться назад», и люди несут в себе это знание.

- Беги, ты, ублюдок, беги, - говорил ему Макклауд, пока петля, накинутая на его внутренности, выжимала из него жизнь. Теперь он кровоточил всеми порами кожи, у него текли кровавые слезы. - Беги. И не оглядывайся. Ради Христа! Не оглядывайся! ….. Беги! Не за золото, не за славу. Ради жизни. Всего лишь. Теперь Войт тоже оглянулся. Его взгляд был темен и тяжел, и Джуэл каким-то образом знал, что тот принадлежит Аду, что тень за его спиной была властелином Войта.

Но так уж устроены люди, что errare humanum est. Оглянулся Орфей, оглянулась жена Лота. Орфей потерял Эвридику, а жена Лота превратилась в соляной столп.

И здесь снова проскальзывает мотив оборотничества . Если в Библии за спинами семьи Лота был Бог, то за спинами бегунов – Сатана. Причин, почему жене Лота нельзя было оборачиваться, несколько, но одна из них:

И потом сказал Он: ЛИЦА МОЕГО НЕ МОЖНО ТЕБЕ УВИДЕТЬ, потому что ЧЕЛОВЕК НЕ МОЖЕТ УВИДЕТЬ МЕНЯ и ОСТАТЬСЯ в ЖИВЫХ." Исх. 33:20...

Здесь же все искажено, перевернуто: смерть несет не лицо Бога, а лицо извечного Врага рода человеческого. С подобным приемом «отзеркаливания» мы столкнемся еще раз, когда проигравший политик будет читать молитву наоборот.

Нельзя не вспомнить знаменитый роман «Оно» Стивена Кинга, вернее, одну из последних глав «Билл Денбро обгоняет дьявола»:

— Хай-йо, Сильвер, ВПЕРЕ-Е-ЕД! — неистово прокричал Билл Денбро, мчась по склону холма, еще не зная к чему, в последний раз ощущая Дерри своим домом, особенно остро осознавая, что он живой под настоящим небом, и теперь все — желание, желание, желание. Он мчался с холма на Сильвере, он мчался, чтобы обогнать дьявола.

И какой же совет дает Стивен Кинг Биллу Денбро?

"Итак, ты уходишь, и есть желание оглянуться, оглянуться один только раз, пока тает закат, напоследок увидеть непритязательные силуэты Новой Англии: шпили, Водонапорную башню, Пола с его топором на плече. Но оглядываться — идея не из лучших, все истории твердят об этом. Посмотрите, что случилось с женой Лота. Лучше не оглядываться. Лучше верить, что все будет хорошо, даже после того, что случилось… и, возможно, так и будет; кто может сказать, что такое невозможно? Не все кораблики, уплывающие в темноту, больше не находят солнца или руки другого мальчишки; если жизнь чему-то учит, так одному: счастливых концовок так много, что человеку, который не верит в Бога, надо бы усомниться в собственном здравомыслии.

«Ты уходишь и уходишь быстро, когда солнце начинает закатываться за горизонт», — думает он в этом сне. Вот что ты делаешь, И если у тебя есть время еще на одну мысль, может, тебе стоит подумать о призраках… призраках детей, стоящих в воде на закате солнца, стоящих, образовав круг, стоящих, взявшись за руки, их лица юные, само собой, но и решительные… достаточно решительные, чтобы положить начало тем взрослым, которыми они станут, достаточно решительные, чтобы, возможно, понять, что взрослые, которыми они станут, обязательно должны положить начало людям, какими они были до того, как превратились во взрослых, до того, как пытались осознать, что они тоже смертны. Круг замыкается, колесо вращается, и в этом все сущее.

Тебе не нужно оглядываться, чтобы увидеть этих детей; часть твоего разума видит их всегда, навеки живет с ними, навеки их любит. Они, возможно, не лучшая твоя часть, но именно они ответственны за то, каким ты стал.

Дети, я вас люблю. Я так сильно вас люблю.

Вот и уезжай побыстрее, уезжай, пока последний свет соскальзывает за горизонт, уезжай из Дерри, от памяти… но не от желания. Это остается, яркая камея всего, кем мы были и во что верили детьми, всего, что сияет в наших глазах, даже когда мы потерялись, и в ночи завывает ветер.

Уезжай и продолжай улыбаться. Поймай на радио рок-н-ролл и иди по жизни со всем мужеством, которое сможешь собрать, и со всей верой, которую сумеешь сохранить. Держись, смелее, не отступай. Все остальное — темнота".

Не оглядываться. Оглянулся Орфей, оглянулась жена Лота. Кто еще оглянулся?

Комната за ним наполнилась дымом и шумом, и Камерон, точно жена Лота, пораженная разрушением Содома, оглянулся только один раз на запрещенное зрелище за его спиной. Камерон почувствовал разгоравшийся в его голове пожар и понял, что умирает. Этот взгляд, эти глаза, глядевшие в его глаза... Жена Лота. Точно глупая жена Лота! Когда они пробегали мимо собора св. Марии-на-Стрэнде, Лоер оглянулся и запнулся. Дыхание Лоера неожиданно сбилось, а ноги точно налились свинцом. …Лежа на горячем гудроне, он знал, почему эти руки вот так вцепились в него. Он оглянулся. Вот почему они сюда явились. Он оглянулся. Когда они повернули к Уайт-холлу, Фрэнк Макклауд быстро оглянулся, и Ад забрал его. И Киндерман. Он забыл про Киндермана. Джуэл бездумно оглянулся через плечо и поглядел назад.

Я не могу не провести параллель с еще одним произведением, где так разрушительно и сильно Зло. Рассказ «Адский забег» Клайва Баркера и повесть «Вий» Н.В. Гоголя роднит схожее понимание Добра и Зла. Тьма не боится святых символов. У Клайва Баркера демон-бегун Войт на шее носит крест. У Н.В. Гоголя Зло проникает в церковь: носятся нетопыри, летает гроб, неупокоенная ведьма творит заклинания. И настолько сильна мертвая панночка, что ее приказу не может противиться сам Вий.

И у Клайва Баркера, и у Николая Гоголя нельзя смотреть Злу в глаза. Но вместе с тем рядом всегда незримо присутствует благая сила, Божья сила, которая говорит с человеком на языке знания.

Теперь Войт тоже оглянулся. Его взгляд был темен и тяжел, и Джуэл каким-то образом знал, что тот принадлежит Аду, что тень за его спиной была властелином Войта.

– Подымите мне веки: не вижу! – сказал подземным голосом Вий – и все сонмище кинулось подымать ему веки. «Не гляди!» – шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он и глянул.

Перед третьей ночью в церкви Хома решил бежать.

Когда философ хотел перешагнуть плетень, зубы его стучали и сердце так сильно билось, что он сам испугался. Пола его длинной хламиды, казалось, прилипала к земле, как будто ее кто приколотил гвоздем. Когда он переступал плетень, ему казалось, с оглушительным свистом трещал в уши какой-то голос: «Куда, куда?» Философ юркнул в бурьян и пустился бежать, беспрестанно оступаясь о старые корни и давя ногами своими кротов.

У Клайва Баркера забег решал судьбу человечества, у Николая Гоголя на кону стоял целый хутор, да еще душа панночки. Почему хутор? Да потому, что хуторчане не утруждали себя посещением церкви и молитвами. Вот какой увидел церковь Хома:

"Церковь деревянная, почерневшая, убранная зеленым мохом, с тремя конусообразными куполами, уныло стояла почти на краю села. Заметно было, что в ней давно уже не отправлялось никакого служения.

Отдаленные углы притвора были закутаны мраком. Высокий старинный иконостас уже показывал глубокую ветхость; сквозная резьба его, покрытая золотом, еще блестела одними только искрами. Позолота в одном месте опала, в другом вовсе почернела; лики святых, совершенно потемневшие, глядели как-то мрачно".

Страшные дела панночки не для кого не были секретом, и хуторчане спокойно уживались с этим знанием. Если бы они были богобоязненными людьми, то вели бы себя по-другому. При жизни панночка творила зло на хуторе, а уж после ее «смерти» хутор был бы обречен. Зло существует, пока есть люди.

Здесь мы снова сталкиваемся с мотивом оборотничества: старуха оказывается молодой красавицей; добродушные хуторчане не столь уж и добродушны, как кажется.

Зло ошеломляет мощью, напором, хаосом. Добро заметить сложнее, оно не столь явно обнаруживает свое присутствие, но оно всегда рядом.Чем же закончился «адский забег»? Кто победил? Что победило? Вы узнаете, если сами прочитаете рассказ Клайва Баркера.