Текст книги "Балет моей жизни"

Жан-Луи Форен. Поклонник, ок. 1872/1886

Маркиз де Недоншель, происходивший из рода чуть менее древнего, получил прозвище Сумасшедшая лапа из-за легкой хромоты. Граф де Фитц-Джеймс, красивый мужчина, владелец и страстный любитель скаковых лошадей, был мне знаком: совсем маленькой я танцевала гавоты на светских приемах, которые он устраивал у себя. Граф де Синети и господин Шаланá тоже приходились знакомыми. Они числились почетными членами Спортивного клуба, расположенного на бульваре Капуцинок. Поскольку я жила в квартире, окнами выходившей на бульвар, мы часто здоровались, приветствуя друг друга жестами, стоя у окна.

В то время, когда я была «корифеем», господин Шаланá иногда приглашал нас с матерью на праздники в Нейи, проходившие по определенным пятницам, где можно было встретить самое роскошное светское общество в дорогих экипажах. Я там очень веселилась и возвращалась домой с кучей безделушек, выигранных в лотерею.

Среди нетитулованных держателей абонемента были господин Гастон Кальман-Леви, банкиры Оппенхайм и Бишофсхайм, Леопольд Вайссвеллер и его брат Эдуард, который прекрасно играл на фортепьяно, Александр Дюваль, «Готфрид Бульонский» и три наших любимца – господа Лорийе, Рабуло и Боше. Двое первых всегда осыпали нас по первому требованию сладостями от Гуаш или Буассье. А что до господина Боше, бывшего помощника герцога Омальского и самого старинного завсегдатая Оперы, он был очаровательнейшим из людей! Не знал, что только придумать, чтобы нас побаловать! Он жил на улице Saint-Florentin, напротив баронессы Ротшильд, и ему нравилось время от времени устраивать у себя утренники в нашу честь. Баронесса занималась составлением меню, и превосходный Боше потчевал нас от души! Помню, что летом каждой приглашенной танцовщице вручалась корзиночка с клубникой. Во время этих утренников мы слушали, как актеры Comédie Française и Odéon читали стихи, и громко аплодировали этим виртуозам. Моя подруга Леонтина Бове блистала там много раз с большим успехом. Господин Боше, настоящий ангел-хранитель маленьких танцовщиц, очень заботился о них, он даже посылал нас к своей знакомой даме-дантистке, чтобы у нас зубы всегда выглядели безупречно!

Я оставалась в рядах «корифеев» всего год, в конце которого без труда перешла в группу «маленьких солисток» – рetits sujets. Именно тогда я и поменяла прическу. Мне было тринадцать лет, и мамы моих соучениц говорили, что я уже «слишком большая, чтобы выглядеть, как малышка». К тому же челка мне надоела, раздражала меня и смущала, больше я не хотела ее носить. Но избавиться от нее оказалось непростой задачей, я пробовала зачесывать ее назад, но пряди все время выбивались. Тогда я решила разделить волосы на пробор, а еще не отросшие концы челки убирать под ленту, охватывавшую мою голову, словно ободок, и скрывавшую уши. Волосы становились все гуще, длиннее и темнее, превратившись в светло-русые, но, разделенные пробором, они казались темнее, по крайней мере, на фотографиях, поэтому многие считают меня брюнеткой. C косичками тоже надо было что-то придумывать. Я стала их убирать в небрежный пучок на затылке, из которого часто выбивались локоны. Так случайно была придумана прическа «Клео», ставшая потом такой модной. Я и не подозревала, импровизируя тогда с волосами, что по поводу моей прически возникнет столько слухов и легенд. В основном из-за ушей!.. То говорили, что природа наделила меня лишь одним ухом или что у меня вообще нет ушей, а иногда – что уши-то у меня есть, но одно из них деформировано. Между тем мои уши были прекрасно всем видны, когда я танцевала в костюме Людовика XV, в парике. Тем не менее всегда встречался кто-то, упрямо утверждавший, что я лишена этих частей тела.

Спустя годы после того, как я стала носить свой знаменитый ободок, ко мне однажды пришел один американский журналист. Мы сидели и разговаривали о разных вещах, но было заметно, что мысли его были чем-то заняты. …Он очень хотел посмотреть на мои уши, это желание буквально пожирало его, не давало покоя. Наконец, он больше не мог сдерживаться, высказал свою просьбу и успокоился только тогда, когда, подойдя ко мне, потрогал кончиками пальцев сначала одно, а потом и второе мое ухо. Приходил он лишь за этим…

Клео в сценическом костюме

После первых заметных успехов на сцене мои фотографии с новой прической стали везде продаваться, и тогда лента вокруг головы произвела настоящий фурор. А между тем в этой прическе не было ничего нового. Разве так не ходили во времена итальянского Ренессанса? Большинство моделей да Винчи были причесаны так; например, на картинах «Прекрасная Ферроньера» и «Тщеславие» изображены женщины с такой же прической, скрывавшей уши. В эпоху романтизма женщины тоже носили прически с ободками и буклями, прикрывавшими уши. Можно это проверить, отыскав портреты Дельфины де Жирарден[56]56
  Жирарден, Дельфина де (1804–1855) – французская писательница; дочь писательницы Софи Ге, жена (c 1831 г.) журналиста и издателя Эмиля Жирардена.


[Закрыть] и Жорж Санд. Я никогда не могла понять, почему мой ободок вызывал такой ажиотаж. Как бы то ни было, но огромное количество женщин имитировали этот стиль, в основном в артистических кругах. В какой-то момент проходу не было от дам с лентами или металлическими ободками на греческий манер. Сама того не желая, я стала родоначальницей новой моды, возникшей в самом конце века и продлившейся чуть позже 1900 года.

* * *

В Танцевальном фойе мы могли видеть солисток и примадонн, с которыми, обучаясь в младших классах, никогда не встречались. Если ты сдавала экзамен блестяще после обучения в классе «младших солисток», то переходила в класс «старших солисток» – grand sujet, выше которых были только примадонны.

Когда я стала младшей солисткой, в театре сияли две главные звезды – Росита Маури и Сюбра. Росита Маури царила в Опере уже пятнадцать лет. Испанка дебютировала в «Ла Скала» в Милане, где считалась выдающейся танцовщицей. Когда я начинала выступать со своими первыми маленькими ролями, Росита Маури была на вершине своего виртуозного мастерства и блеска, о ней говорили всегда как о первой звезде театра. Это была красивая брюнетка с хорошим цветом лица, очень живая, с огромными черными блестящими глазами, пылкая и привлекательная. От ее нервных, страстных движений, казалось, плавилась сцена, она была словно живой огонь.

Сюбра, француженка, закончила классы в Опере и служила образцом упорного труда. Красивая светлокожая девушка… ее искусство напоминало ее внешность: гармоничность во всем, точность, четкий ритм, совершенство классицизма… но не более. В ней не было ни страсти, ни оригинальности Маури. С годами она располнела и оставила балет.

Звезд второго плана звали Сандрини и Хирш. Сандрини, любимица Гайяра, в пятнадцать лет выглядела так, будто ей все двадцать пять. Она быстро прошла все классы, безусловно соблазнив директора своей рано созревшей красивой фигурой. Поскольку красавицей она не была, но сложением могла похвалиться замечательным, ее козырем были чувственные танцы с медленными движениями, представлявшими в выгодном свете ее потрясающую пластику, например роль Клеопатры в балете «Фауст». Ее выступления в «Асканио» и «Маладетте» были тоже замечательными. Успехом она также пользовалась в балете Ганна «Фрина», в котором она выступала вместе со мной в Руайане в роли Праксителя. Но ей не хватало обаяния. Когда она танцевала, на ее лице вместо улыбки было выражение скуки и усталости. У нее был сын, который стал директором Табарана[57]57
  Известное в Париже кабаре. – Прим. пер.


[Закрыть]. Сандрини покинула Оперу вместе с Гайяром, когда он вышел на пенсию.

Я уже говорила, что Хирш, которая была старшей солисткой, когда я только начинала, танцевала замечательно, удивительно тонко чувствуя меру, но с восхитительным воодушевлением. В вариациях балета «Дон Кихот» она танцевала так, что вызывала шквал аплодисментов и криков «браво». Она легко умела совмещать грацию с напором, а пылкость с изяществом.

В числе старших солисток была мадемуазель Дезире, хорошая танцовщица, умевшая прекрасно использовать в танце ноги, но суховатая в корпусе, не очень гармоничная в общем и целом и совершенно не имевшая чувства меры. Другая хорошая балерина была мадемуазель Салль, превосходно игравшая роли травести и владевшая искусством пантомимы. Веселая и забавная, настоящая хохотушка, очень остроумная, всегда готовая ввернуть острое словечко по поводу окружающих.

* * *

Когда Маури ушла со сцены, она осталась в Опере преподавать. Незадолго до этого появились две восходящие звезды ей на смену – Замбелли и Пьоди.

Замбелли было едва ли шестнадцать лет, когда она появилась в Опере. Хорошо сложенная, одновременно гибкая и сильная, с теплым цветом лица, миндалевидными глазами и красивым, всегда готовым улыбнуться ртом. Ее танец восхищал силой и точностью движений, гораздо более мастерский, чем у Пьоди. Ей удавалось в головокружительных па сохранять стиль и изящество. Ни один волосок не выбивался из прически, улыбка не покидала лица, когда она кружилась в виртуозном фуэте, а потом замирала на пуантах лицом к публике, грациозно округлив руки, и на ее красивом лице не отражалось ни малейшей усталости или следов недавних усилий.

Мы часто выступали вместе на вечерах в Елисейском дворце и в министерствах, где она исполняла роль Бланш Мант[58]58
  Знаменитая артистка Оперы. – Прим. пер.


[Закрыть], а я танцевала «Двое образуют пару», номер с танцами и пантомимой, придуманный для нас Хансеном и пользовавшийся огромным успехом, он всегда вызывал бурю аплодисментов.

Карлотта Замбелли преуспела в Опере как благодаря своему исключительному несравненному искусству, так и своей сердечности и достойному поведению, которые снискали ей всеобщую симпатию и уважение даже со стороны тех, кто без особой радости принял ее первенство в труппе. Что касается меня, то я от нее не видела ничего, кроме восхищения и ласкового отношения. Ее дружеское расположение было одной из радостей моей жизни. Всем известно, что после блестящей балетной карьеры она стала выдающимся педагогом.

Пьоди, очень красивая девушка и опытная танцовщица, начинала, как и Замбелли, в «Ла Скала». Грациозная, утонченная, с прекрасным чувством ритма, она все же не обладала божественным даром передавать пульсацию жизни и чувств в своих героинях, чем блистала ее однокурсница. Ее танец был не таким вдохновенным, больше классически выверенным.

Три сестры Мант пользовались тогда большой известностью. Они выступали по всему миру, и везде их очень ценили за нежное очарование, красоту и легкость шага.

Кроме этих звезд, на сцене блистали звездочки поскромнее и иногда проносились совсем небольшие кометы… Можно перечислять бесконечно.

* * *

Между ученицами одного класса возникала очень крепкая дружба в результате многочасовой совместной работы. Вы мне не поверите, если я скажу, что в труппе никогда не было зависти, сплетен и интриг. Мы все играли свои роли, и нам не нравилось, когда кто-то пытался отобрать их у нас, а если ролей не было, мы пытались их получить. Такова человеческая природа. Если соперничество и не проявлялось в открытую, оно все равно существовало. Маури слыла довольно зловредной и подозрительной, быстро занимала угрожающую позицию. Ее черные андалузские глаза зорко следили за теми звездочками, кто осмеливался светить слишком ярко. Если вы добивались успеха очень молодой, как я, симпатия Маури растворялась, словно утренний туман. Она довольно забавно вела себя, когда появившиеся на горизонте восходившие звезды Замбелли и Пьоди осветили ее собственный закат.

Сандрини не очень любили, и в этом есть немного ее вины, потому что она совершенно не старалась понравиться. У нее всегда был недовольный вид. Когда мы целое лето вместе выступали в балете «Фрина» в Руайане, ее лицо было всегда мрачным и она старалась не замечать меня, так что за весь сезон обратилась ко мне с какими-то словами всего один раз.

Такую желчность можно было наблюдать довольно часто, но я все же не думаю, что среди танцовщиков подобные отношения распространены так же широко, как в других артистических кругах. Это не более чем тайные манипуляции, с целью победить конкуренток. К счастью, я никогда не прибегала к интригам, чтобы навредить своим коллегам. Мой характер известен: я очень веселая, люблю шутки и дурачества, но терпеть не могу сплетни за спиной и завистливые перешептывания, поэтому всегда старалась держаться от этого в стороне. Я застенчивая, совсем не боец, каждый раз, когда я бывала вынуждена защищаться от глупой клеветы, мне это давалось очень тяжело.

В сущности, настоящий талант все равно пробьет себе дорогу, невзирая на «дворцовые» интриги. В остальном по многим причинам мы не могли тратить много времени на болтовню и сплетни. Вообще надо сказать, что танцовщицы в этой огромной труппе не так уж часто пересекались. «Корифеи» не знали имен «новеньких», так же как «солистки» понятия не имели, кто учится в «квадрилях». И потом, мы были полностью поглощены своей работой: если тратить время на плетение сетей для врагов, то сам ты ничего не достигнешь.

* * *

Всякие личные истории, влюбленности, любовные связи происходили в общем и целом втайне ото всех. Но когда личные склонности разворачивались буквально перед носом, то, конечно, вызывали внимание. Хансен охотно вертелся среди балерин. Я расскажу, как однажды, став жертвой его донжуанских устремлений, вынуждена была искать от него защиты. Мы видели в фойе Шарля Нюиттера[59]59
  Нюиттер, Шарль-Луи-Этьен (1828–1899) – французский либреттист, переводчик, писатель и библиотекарь.


[Закрыть], почтенного, убеленного сединами, фанатичного поклонника мадемуазель Шабо, который держал караул у объекта своей страсти. Нюиттер, автор многочисленных либретто опер, в том числе «Ромео и Джульетты», основал в Опере библиотеку художественной и театроведческой литературы, самым эрудированным хранителем которой служил сам. Он завещал туда интересные и познавательные книги из собственной очень богатой библиотеки. Пышную фигуру Шабо венчала головка с миловидным личиком субретки, она дошла до ранга «младшей солистки» и дальше не продвинулась.

За мадемуазель Салль всегда ходил ее ухажер Исаак де Камондо. Красавец же Антонен Пруст[60]60
  Пруст, Антонен (1832–1905) – французский журналист, политический деятель и публицист, искусствовед, коллекционер, организатор художественных выставок; первый французский министр культуры.


[Закрыть] не покидал своей дорогой Роситы Маури. Все привыкли видеть их вместе. Они уже были как семья. Мои коллеги вообще почти все в конечном итоге удачно выходили замуж, часто находя себе блестящие партии.

Класс «младших солисток» приходил в фойе под руководством Мишеля Васкеза. Он прекрасно преподавал и, как серьезный профессор, следил, чтобы пачки его учениц не сминались. С блеском дебютировав с фанданго[61]61
  Испанский народный танец, исполняемый в паре под пение в сопровождении гитары и кастаньет.


[Закрыть] в «Сиде», где он танцевал с Маури, он остался первым танцовщиком труппы и, в общем-то, почти единственным. Конечно, в программе можно было прочесть имена Ренье, Ладама, Стилба и Сориа, но их задачей была скорее пантомима, а не танец.

Хансен играл во многих балетах, где делал несколько па в своей роли, но никогда не танцевал большие классические партии, оставаясь в рамках пантомимы. В те времена в балете было мало звезд-мужчин, роли юношей, как я уже писала, чаще всего играли балерины-травести. Мужчины-танцовщики вошли в моду после появления «Русских сезонов», где их было достаточное количество в труппе, и танцевали они не хуже своих партнерш, а часто и лучше.

* * *

Балетная труппа и певческая были достаточно сильно разделены. В огромной вселенной Оперы каждый оставался в своем уголке, и певцы обычно не пересекались с артистами балета. Мы видели их только на сцене, и можно было провести в Опере годы, но так ни разу и не поговорить ни с кем из них. У них было собственное фойе, куда они между тем ходили редко, по причине перемены костюма и необходимости «поставить голову на место». Своих многочисленных поклонников они принимали у себя в гримерных. А когда артисты выходили, зрители толпились около театра, как живая изгородь, чтобы их поприветствовать. В Опере не пели случайные люди, об этом шансе мечтали все звезды. Сейчас трудно представить, какое важное место в жизни общества занимали этот великий театр и его вторая часть – Opéra Comique. Балеты можно было увидеть только на этих двух сценах. Иностранные труппы не приезжали с гастролями в другие театры, а сольных концертов еще не существовало. Не было ни кино, где музыка и танец так востребованы, ни радио, утоляющего музыкальный голод стольких людей.

В те времена, когда я начинала, балет был самым процветавшим из искусств. Пользовались огромным успехом оперы из классического репертуара, не говоря уже о многочисленных новых операх, которые появлялись каждый год. Не было ничего более почетного для композиторов, чем написание оперы. Современные же музыканты пишут оперы все меньше и меньше, и, несомненно, скоро настанет время, когда их вообще перестанут писать.

Конечно, любая премьера в Опере становилась событием, в зал собиралась разодетая публика, блиставшая драгоценностями, ослепительно-белыми манишками, шелками и обнаженными плечами. Потом новую оперу долго обсуждали, важность самих певцов равнялась значительности произведений, которые они исполняли. Мы сейчас не можем представить себе, какой безумной славой пользовались великие оперные певцы в то время.

Обладавшие бельканто артисты, «священные чудовища», если можно так сказать, считались особыми существами, выше обычных смертных, они постоянно жили словно на сцене, в театральной постановке. Но это и понятно, учитывая их невероятные гонорары и тот культ, который создавала вокруг них толпа, тот фанатизм поклонников, делавших из них идолов, те преувеличенные похвалы и комплименты, какие они постоянно слышали от окружавших их лизоблюдов. Их высокое самомнение было оправданно, поскольку от их вокальных данных и артистического мастерства зависели судьбы величайших музыкальных произведений эпохи.

Безумный восторг, который сейчас вызывают Чарли Чаплин, Гэри Купер и Ингрид Бергман, может дать довольно слабое представление о впечатлении, какое когда-то вызывали у публики знаменитые теноры и примадонны.

* * *

В конце прошлого века в Опере собралась великолепная труппа оперных певцов. Мощный бас Шамбона был всем известен. Дельма, другой бас, очень красивый, вызывал огромную любовь, у него была связь с молодой артисткой, которая играла пажей. Она с ума по нему сходила и, когда он женился на другой женщине, пыталась покончить с собой. Среди теноров выделялся Эскале, чей громоподобный голос прекрасно звучал в партии Рауля в «Гугенотах», но физическими данными он был обделен и скорее походил на Квазимодо, чем на Аполлона. Он был очень низенького роста, коренастый и носил высокие каблуки, чтобы казаться выше. Ян де Решке, одаренный со всех сторон – и физическими данными, и прекрасным голосом, – создал самого очаровательного Ромео, которого можно только себе представить. Он был долгое время фаворитом публики. Салеза также входил в число самых известных теноров. Еще один тенор, Селлье, сделал потрясающую карьеру, он был средоточием исключительных достоинств, а сделал себя из ничего: простой рабочий в винном магазине в молодости, он пел, наполняя бутылки, подпевая стуку молотка сапожника Ла Фонтена. Однажды мимо проходил один знаток музыки и поразился, услышав голос такой чистоты и звучности. Он вытащил Селлье из этой лавчонки и, обучив его, привел на прослушивание в Оперу, в результате чего певец получил контракт на исполнение главных партий. Я слышала его пение в «Фаусте» и «Сигурде». Он был великолепен. Также он играл в «Аиде» вместе с Лассалем и мадам Краусс. Последняя обладала звучным сопрано звенящего тембра. Другой замечательной певицей была мадам Рене Ришар, величественное контральто, которая пела партию Фидес в «Пророке». Она часто гастролировала в Америке, где публика носила ее на руках.

Феерическая судьба Селлье удивительным образом напоминала жизнь Делны. Долгое время желающим показывали место, в Ба-Медоне, где она провела детство. Потом молоденькая служанка пела за мытьем посуды, даже не подозревая, каким сокровищем наделила ее природа. Один из гостей ее хозяев как-то это услышал и пришел в восторг. Он оплатил ее занятия с преподавателями, она прошла обучение, и ее дебют в Opéra Comique произвел фурор. Вся пресса писала, что сам дух пения воплотился в этой девушке. Триумфальные выступления во втором по значению театре обеспечили Делне контракт с Оперой.

Фьерен была одарена не меньшим по силе голосом. Это она пела в «Маге» вместе с Ласаллем, обладателем прекрасного баритона и очень хорошим актером. Возможно, еще помнят, что у меня была небольшая роль в балетной части этой оперы. Когда Ласалль встречал меня за кулисами, он всегда галантно кланялся и приветствовал словами: «Здравствуйте, мадам Рекамье[62]62
  Рекамье, Жюльет, известная просто как мадам Рекамье (1777–1849) – французская светская львица, хозяйка знаменитого литературно-политического салона, который в то время был интеллектуальным центром Парижа. Ее имя стало символом, олицетворявшим хороший вкус и образованность. Она была «звездой» европейского масштаба, о которой говорили в России и Англии, в Италии и Германии.


[Закрыть]!» Произведение прошло на сцене всего несколько раз, несмотря на талант исполнителей. Однако Ласалль после этого с триумфом играл и многие другие роли.

Я уже говорила о том необыкновенном влиянии, которое имела Роза Карон на публику. Когда она пела в «Саламбо» и в определенный момент обращалась к своему партнеру Салеза, игравшему Мато, овации достигали такой силы, что становилось страшно: вдруг это навредит исполнителям. Кстати, такая неприятность произошла 20 мая 1896 года, в тот день Роза Карон пела в «Гелле». Я не знаю, были ли тому причиной невероятно громкие аплодисменты, но цепь, на которых держался противовес люстры, порвалась: он рухнул, пробив метровую брешь в двух галереях, в клубах пыли и штукатурки была насмерть задавлена зрительница, сидевшая на четвертой галерее.

Люсьена Бреваль[63]63
  Бреваль, Люсьен (1869–1935) – швейцарская оперная певица, сопрано, имела международную оперную карьеру в 1892–1918 гг. Хотя она выступала по всей Европе и в Соединенных Штатах, она провела бóльшую часть своей карьеры в Парижской опере.


[Закрыть] дебютировала очень молоденькой в «Вильгельме Телле», знаменитой опере Россини, где играла роль ребенка с яблоком. Впоследствии ее превосходное меццо-сопрано и мастерская игра лучше всего подходили произведениям Вагнера, который всегда испытывал неизменную преданность по отношению к этой непревзойденной трагической актрисе.

Но где найти слова, чтобы описать головокружительный успех и невероятнейшую славу знаменитых иностранных артистов, которые, выступая в Опере, наслаждались новым, но ничуть не меньшим, чем на родине, триумфом? Я помню тот экстаз, в который меня, еще совсем ребенка, привел волшебный голос Патти. А Мельба[64]64
  Мельба, Нелли (наст. имя Хелен Портер Митчелл) (1861–1931) – австралийская оперная певица, сопрано. Выступала в Европе, США, Австралии. Мировая слава певицы была огромной. Получила звание дамы-командора и дамы Большого креста ордена Британской империи (1918, 1927)


[Закрыть]! Она родилась в Мельбурне, отсюда и ее сценическое имя. Кто-то однажды сказал об этой звезде: «Своим девизом ей надо выбрать слова “Veni, vidi, vici”[65]65
  Пришел, увидел, победил (лат.).


[Закрыть]. Она завоевала все сердца». Принадлежавшая труппе Ковент-Гардена, она приезжала с гастролями и в Оперу. Я имела счастье видеть ее в роли Офелии. Певший с ней Ласалль был идеальным Гамлетом. Мельба была очень красива, обладала сопрано широкого диапазона и хрустального тембра. После ее вокализов удивительной нежности и прозрачности зал взрывался аплодисментами. Восторг публики просто невозможно было описать!

Я слышала и Айно Акте[66]66
  Акте, Айно (1876–1944) – финская оперная певица, сопрано. Стала первой из оперных певиц Финляндии, достигших мировой известности. В 1911 г. вошла в число основателей оперного театра в Хельсинки (с 1956 г. – Финская национальная опера) и в 1938–1939 гг. была его директором. В 1912 г. организовала международный оперный фестиваль в Савонлинне.


[Закрыть], еще одну пленительную диву. Ее голос был необычайно высоким и чистым. Раньше эту певицу называли «шведский соловей». Она пела в Опере несколько сезонов, и ее приезд всегда очень широко освещался. Ее исполнение партии Джульетты было совершенно.

Среди выдающихся вечерних представлений, которые словно свет маяка освещают мою память, назову репризу «Лоэнгрина». Какие воспоминания!.. Еще более глубокие чувства, возможно, я испытала во время премьеры «Отелло». Роза Карон исполняла партию Дездемоны, мадам Эглон – партию Эмилии. Яго играл Виктор Морель[67]67
  Морель, Виктор (1848–1923) – французский оперный певец, баритон. С 1879 по 1894 г. – в труппе Парижской оперы. Много выступал в США, пел в «Метрополитен-опере», в Ковент-Гарден. После окончания певческой карьеры преподавал в Нью-Йорке, издал ряд трудов по вокальному мастерству.


[Закрыть], артист мощной экспрессивности, а Мавра изображал Таманьо[68]68
  Таманьо Франческо (1850–1905) – итальянский оперный певец, тенор. Согласно Музыкальной энциклопедии, его признают одним из лучших теноров в истории оперного театра


[Закрыть]. Таманьо! Исключительный тенор магической внешности, поразительный актер: сама жизнь, искренность, подлинность – это был воплощенный Отелло! Все артисты пели по-итальянски. Слова, написанные Арриго Бойто[69]69
  Бойто, Арриго (1842–1918) – итальянский композитор и поэт, прославившийся как автор либретто к операм Джузеппе Верди «Отелло» и «Фальстаф».


[Закрыть], и мелодичные звуки текста удивительно точно ложились на музыку Верди. Итальянские оперы всегда надо петь на оригинальном языке.

Настоящий фурор, гром аплодисментов, ураган «браво»! Весь зал стоя вызывал артистов на бис раз за разом! Опустить занавес просто не получалось! Верди, великий Верди, сидел в директорской ложе. Да, Верди собственной персоной! В тот вечер я играла в дивертисменте маленькую венецианку. Когда я закончила танцевать, то поспешила в зал, в глубину ложи маркиза де Модена, который меня пригласил. Он со мной заигрывал, как и со всеми танцовщицами. Но мне было не до него! Все мои мысли были поглощены Верди, я погрузилась в созерцание его фигуры. Он скромно сидел в углу своей ложи, облокотившись о край. Несмотря на это, я прекрасно разглядела его красивое худое лицо c выпуклым лбом, большими, немного навыкате глазами, грустными и нежными… Это серьезное лицо художника, на котором заботы и горести оставили свой след, обрамляли седая борода и волосы. После финала все зрители повернулись к его ложе, устроили ему овацию и кричали: «Автора! Автора!» Но он еще глубже забился в полумрак ложи, так и не вышел к публике и этим вызвал еще большее мое восхищение.

* * *

Иногда хористы вместо слов либретто пели какую-нибудь отсебятину, что нас безумно смешило. Персидскому шаху, посещавшему Париж, предложили посмотреть оперу «Сид». Когда начался испанский дивертисмент, хор вместо положенного «Альза! Альза!» начал громко завывать нечто вроде: «В’ла И’шах! В’ла И’шах». Публика, разумеется, ничего не поняла, но мы на сцене задыхались от смеха. В те времена развеселить нас ничего не стоило…

Визит русского царя и царицы произвел гораздо больше шума, чем шах. В их честь в Опере было устроено очень изысканное представление. Роскошное праздничное убранство театра было и впрямь императорским. Красивейшие ковры из запасников украшали главное фойе, где гостям был предложен прекрасный фуршет, в середине красовался корабль, целиком сделанный из цветов, в честь русской морской эскадры. Да и вообще весь театр утопал в цветах, это был настоящий пир цвета и аромата.

Также по поводу приезда правителей России устраивали большой прием в Версале, где участвовали актеры Оперы. Это было в начале осени 1896 года. Царь и царица в сопровождении президента Феликса Фора были встречены Пьером де Нольяком[70]70
  Нольяк, Пьер Жиро де (1859–1936) – французский историк, искусствовед и поэт.


[Закрыть] во дворце, за несколько дней преобразившемся, благодаря стараниям большого количества рабочих. Царским особам предложили прогуляться по парку и посмотреть на прекрасные фонтаны, струи которых переливались на солнце. Потом был обед в Галерее Битв при свечах в зале с гобеленами.

День закончился представлением в салоне Геркулеса. Сцена располагалась перед огромным камином, увенчанным портретом Людовика XIV на коне работы Миньяра. Там Сара Бернар, в платье, украшенном перламутром, в котором она походила на высокую нимфу в белой тунике, декламировала стихи, и ее неземной голос вызывал удивительные чувства. Наша балетная труппа представляла спектакль по мотивам старинных танцев, режиссировать его Педро Гайяр когда-то поручил Хансену для воскресных концертов в Опере.

«Для выступления перед такой аудиторией были выбраны Клео де Мерод и самые гибкие балерины из Большой Оперы. Французские танцы былых времен, от паваны до менуэта, столько раз уже танцевали в этих стенах придворные! Олимпийские боги с потолка, расписанного Лемуаном, услышат снова музыку Люлли[71]71
  Люлли, Жан-Батист (1632–1687) – французский композитор, скрипач, дирижер итальянского происхождения. Вошел в историю музыки как создатель французской национальной оперы, один из ведущих представителей музыкальной культуры французского барокко.


[Закрыть] и Рамо[72]72
  Рамо, Жан-Филипп (1683–1764) – французский композитор и теоретик музыки эпохи барокко.


[Закрыть], которая столько раз уже здесь звучала и которую, возможно, они уже не услышат больше никогда»[73]73
  Pierre de Nolhac. Revue des Deux Mondes, 1935.


[Закрыть].

Мне поручили танцы времен Людовика XIII, которые я танцевала в костюме той эпохи, вместе с соученицей, переодетой в галантного кавалера. Выписывая фигуры своей паваны, я старалась разглядеть получше высоких гостей, застывших неподвижно в своих золоченых креслах и не проявлявших особенного оживления. Лицо Николая II, холеное и гладкое, как на придворном портрете, выражало скрытое официальной любезной улыбкой беспокойство. Александра, совсем молодая, стройная и гибкая, в роскошном голубом туалете, мерцавшем бриллиантами, выглядела величественно. Она была красива, но холодной красотой, и ее фарфоровое лицо, непроницаемые глаза, отстраненная улыбка заставляли меня думать о меланхолическом характере их обладательницы.

Клео де Мерод и ее знаменитая прическа с ободком, 1896

Государи поднялись с кресел и, приветствуемые со всех сторон, в сопровождении блестящего кортежа направились к карете в Мраморный Дворик, освещенный электрическими гирляндами. Этим же вечером царь и царица отбыли в Шалон, где на следующий день должны были присутствовать на большом военном параде.

* * *

Еще одно незабываемое впечатление, но на этот раз трагическое: пожар в Opéra Comique, в то время директором был Карвальо. Я не очень хорошо помню этот год, должно быть, училась во втором квадриле, когда произошла эта катастрофа. В тот вечер давали «Пророка». Мы собирались танцевать свой номер конькобежцев, когда пошли шушуканья, что горит Opéra Comique. Вся труппа во главе с Педро Гайяром поднялась на крышу Оперы. Зрелище открывалось фантастическое. Огромный столб красного пламени, откуда со всех сторон вырывались огненные языки и в середине которого мы явственно различали каски пожарных. Жар достигал даже того места, где мы стояли. Горло у нас сжалось от горя. Гайяр, вне себя, все повторял: «Бедный Карвальо! Бедный Карвальо!» Даже на следующий день пожар не был окончательно потушен, и директор снова повел нас на крышу. Мы смотрели, как пожарные спускались и поднимались по огромным лестницам с сумками за плечами, а в сумках лежали обуглившиеся тела. Это было ужасающе. Когда мы узнали, что в пожаре погибло много балерин, нас стали мучить ночные кошмары.

За время, проведенное в Опере, я видела трех дирижеров за пультом: Таффанеля, в прошлом флейтиста, Мангена и Поля Видаля. Последний был еще и композитором, автором балета «Маладетта», очень благосклонно принятого публикой, либретто которого написал Гайяр. Ободренный успехом, Видаль взялся за новое произведение – оперу в четырех актах «Бургундка» – по либретто, написанному Эмилем Бержера в сотрудничестве с Камилем де Сент-Круа. На репетиции можно было попасть, купив билеты, а средства шли на памятник Шарлю Гарнье[74]74
  Гарнье, Жан Луи Шарль (1825–1898) – французский архитектор эпохи эклектики и историк искусства. Идеолог и практик стиля боз-ар.


[Закрыть]. Но это произведение довольно быстро сошло со сцены. Критики писали не просто жестко, но порой жестоко, и Поль Видаль, уязвленный этим отношением, которое считал несправедливым, больше для театра не писал.