Текст книги "Шляпы"

Шляпы вольнодумцев

Мы рассмотрели шляпы, связанные с рангом, властью и ролью в истеблишменте. Головные уборы часто имеют политические коннотации, они такая же часть церемониальных шествий и парадов, как и танки. Однако бунтари и революционеры также нуждались в правильных головных уборах, чтобы сообщить о своей роли. Наиболее знаменитой революционной шляпой является красный колпак Свободы, который в 1830 году запечатлел Эжен Делакруа на картине «Свобода, ведущая народ» (ил. 15). Свобода, совмещающая черты классического образа Ники или Виктории и современной парижанки – Марианны, предстает в эмблематичном фригийском колпаке, который в античные времена даровали отпущенным на волю рабам. Колпак Свободы красный, что служит напоминанием о крови, пролитой во имя Революции. Для французов этот символ не утратил ни толики своей власти. Разъяренные бретонцы в красных колпаках двинулись на Париж в 2013 году в знак протеста против дорожных налогов. Отсылая к разрушительному бретонскому восстанию XVII века, эти головные уборы показывали, что демонстранты настроены решительно. Правительство, не на шутку встревоженное, не стало вводить налог.

В романтизированном образе, созданном Делакруа, присутствует только один красный колпак: вожди революционеров оставили этот плебейский головной убор санкюлотам. Другая ключевая фигура на картине – это элегантный молодой человек во фраке и цилиндре. Его костюм представляет своего рода анахронизм, поскольку в 1789 году цилиндры еще не появились на парижской авансцене моды[91]91
  Автор придерживается неортодоксального мнения, согласно которому «Свобода, ведущая народ» посвящена революции 1789 года. Большинство искусствоведов сходятся во мнении, что художник изобразил современные ему события, относящиеся к «трем славным дням» Июльской революции 1830 года, которая привела на престол «короля-буржуа» Луи-Филиппа Орлеанского. Это объясняет «анахронизм» в костюмах, о котором пишет Хьюз. – Прим. ред.


[Закрыть], но для зрителя 1830 года этот фасон шляпы – весьма неподходящий для битвы – означал молодость и современность. Отличающиеся разными головными уборами, повстанцы репрезентируют городских жителей: наряду с цилиндром мы можем видеть дешевый котелок, двууголку военного, потрепанную фетровую шляпу на мальчике, вооруженном пистолетами, и широкий мягкий берет на разъяренном рабочем. Кокарды на шляпах перекликаются с триколором, который держит Свобода, возвышающаяся над телом убитого гвардейца короля, тем самым превращая его в своеобразный пьедестал. Красивое юное лицо павшего и его блестящий кивер на первом плане звучат трагическим диссонансом.

Ил. 15. Эжен Делакруа. Свобода, ведущая народ. 1830

Дореволюционные законы, регулировавшие потребление предметов роскоши, налагали ограничения относительно головных уборов на два из трех сословий: треуголки с перьями для аристократов и черные токи без полей для буржуа. Естественно, после 1789 года оба этих фасона остались в прошлом, но, с другой стороны, по словам Макдауэлла, «как только Революция заканчивается, вы не можете продолжать вести заседания правительства во фригийском колпаке»[92]92
  McDowell. Р. 29.


[Закрыть]. Генералы армии носили двууголки с трехцветными плюмажами, в то время как политики из среднего класса предпочитали более изящные головные уборы, в частности английскую «шляпу помещика» – шляпу из темного бобрового фетра с высокой тульей, которая обрела вторую жизнь в качестве загородной одежды. Робеспьер носил круглую шляпу фасона «сахарная голова», Дантон предпочитал шляпу с плоской тульей. Жак Луи Давид, ярый приверженец революции, в 1795 году выполнил портрет господина Серизиа (ил. 16) в высокой касторовой шляпе, дополняющей его превосходный костюм, тоже в английском вкусе. Сбоку на шляпе едва видна крошечная трехцветная кокарда, без которой он буквально бы рисковал лишиться головы.

Ил. 16. Жак Луи Давид. Портрет господина Серизиа. 1795

Двууголка и цилиндр стали эмблемами установившейся военной и политической власти. Какую же шляпу надеть вольнодумцу? Два мятежника на картине Делакруа предстают в мягких шляпах из более дешевого шерстяного фетра, сдвинутых на бок. Высокие жесткие шляпы, как правило, отражают консервативные политические и общественные взгляды владельца. Например, преобладавшие в XIX веке фасоны мужских шляп, цилиндр и котелок, были характерными головными уборами политического и финансового истеблишмента. Мягкая шляпа, особенно надвинутая на один глаз, в лучшем случае могла принадлежать представителю богемы, в худшем – шпиону или анархисту. Репутация такой шляпы уже была не слишком чиста в 1745 году: в «Клариссе» Сэмюэля Ричардсона коварный обольститель Ловелас во время маскарада срывает с себя широкополую мягкую шляпу и предстает перед ней, словно мильтонский Сатана, в своем истинном обличье. Благодаря широким полям и податливой форме этот фасон стал узнаваемым как средство изменить или скрыть внешность: как на театральной сцене, так и в художественной литературе. Элинор, героиня романа Фанни Берни «Скиталица» (1814), скрывает свою личность, переодевшись в мужское платье, и носит «небольшую мягкую шляпу, но с широкими полями… которые скрывали ее глаза»[93]93
  Burney F. The Wanderer. Oxford: World’s Classics, 1991 [1814]. P. 356.


[Закрыть]. Ее шляпу посчитали такой неприличной, что девушку выдворили из концертной залы.

В середине XIX века мягкая широкополая шляпа превратилась в «шляпу Кошута» после того, как венгерский революционер Лайош Кошут произвел сенсацию: как с помощью шляпы, так и благодаря своей политике. Когда в такой шляпе появился Гарибальди, за ней окончательно закрепилась репутация головного убора опасных идеалистов. Барышни из англо-ирландской семьи по пути в Дублинский замок в романе Джорджа Мура «Кисейная драма» (1886) взволнованно разглядывают уличную толпу из окна экипажа и восклицают: «Какими злыми выглядят те мужчины в больших шляпах. ‹…› Уверена, они бы точно ограбили нас, если б посмели»[94]94
  Moore G. A Drama in Muslin. London: Heinemann, 1936 [1886]. P. 17.


[Закрыть]. Мягкая широкополая шляпа и правда была очень распространена среди фениев – активистов ирландского республиканского движения, и тревоги ирландских англичан оказались оправданными: грабеж был самой незначительной из подстерегавших их опасностей.

Мягкая широкополая шляпа на женской голове предполагает угрозу совершенно иного рода; маскулинная и провокационная, она была одной из любимейших шляп суфражисток. Дебаты о правах женщин особенно остро велись в первые годы XX столетия, однако никогда более они не вызывали такого яркого визуального эффекта, как в 1920‐х годах, когда, завоевав избирательное право, женщины шокирующим образом укоротили волосы и юбки. В ответ на прежнюю гигантоманию в шляпном деле, к бунту присоединился радикальный клош и простая трилби. Шляпы редко играют ключевые роли в литературных произведениях, однако в «Зеленой шляпе» (1924) Майкла Арлена анархистка Айрис Сторм мчится по страницам романа на желтом автомобиле Hispano-Suiza и в зеленой шляпе. Вначале мы видим, как она «смело носит шляпу: …но глаз ее не было видно из‐за тени, падавшей от полей, а поля шляпы были поистине пиратскими»[95]95
  Arlen M. The Green Hat, London: Capuchin Classics, 2008 [1924]. P. 15.


[Закрыть] (ил. 17). В последний раз мы видим зеленую шляпу лежащей на дороге после того, как ее хозяйка покончила жизнь самоубийством, спровоцировав автокатастрофу. Верная своей природе, шляпа сигнализирует об опасности, но в атмосфере гедонизма, характеризовавшей период между мировыми войнами, опасность угрожала лишь самой Айрис.

Ил. 17. Шляпа слауч. 1923

Мягкая широкополая шляпа, подобно ее владельцам, оказавшимся вне закона, эмигрировала и теперь ведет достойную жизнь в Австралии под именем «Акубра». Ее изготавливают из тонкого фетра, и теперь ее носят не только военные, но и мужчины всех возрастов – не роялисты, не революционеры, а демократы. Напротив железнодорожного вокзала Флиндерс-стрит Стейшн в Мельбурне в магазине XIX века – упрямо анахроничном, как и магазинчик Лока, – она благополучно расположилась на прилавке рядом с американским стетсоном, котелком от Кристис и серым шелковым цилиндром.

Глава 3
Профессии и профессиональная принадлежность

Вместе с тем, что шляпы нередко выступают как проявление индивидуальности, они часто являются выражением групповой идентичности. Головные уборы могут подчинять личные качества стилю учреждения, профессии или компании. Носить униформу, по словам Элисон Лури, означает «лишиться права на свободу слова на языке одежды»[96]96
  Lurie A. The Language of Clothes. New York: Random House, 1981. P. 19.


[Закрыть]. В результате возникают противоречивые чувства: шляпа, без сомнения, может вселять чувства гордости и преданности, но также и неприязни, даже возмущения. Эмоции не достигают такого накала, когда головные уборы являются признаком профессии, как, например, шапочка медсестры, или вводятся в силу практической необходимости. Члены королевской семьи стойко придерживаются определенного стиля, своего рода униформы. Для представителей армии и церкви головные уборы являются частью их работы. В этой главе я обращаюсь к избранным образцам профессиональных и корпоративных головных уборов и их трансформациям сквозь века и завершу обзор шляпкой, которая за свою недолгую историю преодолела необыкновенно тернистый путь, – речь пойдет о восхитительной шляпке стюардессы.

Головные уборы для школы

Дети, находящиеся в разгаре процесса самопознания, редко испытывают теплые чувства по отношению к одежде, которая налагает на них групповую идентичность. Пересекая реку Клайд в последний день июня 1959 года, я и еще двадцать человек с громкими криками «ура!» выбросили свои форменные панамки школы-пансиона Сент-Брайд в окна поезда, чтобы отпраздновать начало новой жизни, свободной от головных уборов и школьного распорядка. Джон Рэй, директор Вестминстерской школы, считал школьную форму сущим кошмаром: «ни одна другая тема не могла с большей вероятностью считаться мерилом дисциплины»[97]97
  John Rae, cit. ex.: Davidson A. Blazers, Badges and Boaters. Horndean: Scope Press, 1990. P. IX.


[Закрыть]. Необычный угол наклона или неположенный залóм на головном уборе установленного образца демонстрировали презрение к авторитету; у вас не получится сделать что-то особенное с галстуком или блейзером, но вы можете, как одна ученица монастырской школы в 1930‐х годах, подняться на школьную крышу и надеть на дымоход свою тортоподобную шляпу[98]98
  Этим и многими другими анекдотами, приведенными в этой главе, а также изображениями я обязана книге Александра Дэвидсона о школьной форме; см. предыдущее примечание.


[Закрыть]. Если же с вашей шляпой все то же самое проделает ученик другой школы, жди драки, ведь вокруг школьных головных уборов вертелась взрывоопасная смесь привязанности и вражды.

Ил. 1. Форменная шапочка школы при Госпитале Христа. XIX век

Какова была роль школьного головного убора? Первые школы в Англии, например Итонский колледж и школа при Госпитале Христа, основанные в XV и XVI веках соответственно, были благотворительными школами для детей из бедных семей, и одежда была частью материального обеспечения. Следовательно, такая одежда маркировала зависимый статус носящего, а также филантропическую направленность предоставившего ее учреждения. Поэтому синие сутаны и желтые гольфы учеников школ при Госпитале Христа – также известных как «школы синих мантий», – обладавшие коннотациями благотворительной школы, как и полагающиеся к ним «плоские черные шапочки из шерстяной пряжи, размером с блюдце»[99]99
  См.: The Dictionary of Victorian London. www.VictforianLondon.org/education/Christshospital.htm.


[Закрыть] (ил. 1), упрямо сохранялись, хотя и не всегда использовались.

Фредерик Уиллис в мемуарах о 1890‐х годах отмечал, что мясники и мальчики в синих мантиях «были единственными представителями мужского пола, которых можно было увидеть на улице с непокрытыми головами»[100]100
  Willis F. A Book of London Yesterdays. London: Phoenix House, 1960. P. 38.


[Закрыть], однако связанные с ними сильные эмоции обеспечили шапочкам долгую жизнь. В 1833 году Чарльз Лэм, вспоминая годы учебы в школе при Госпитале Христа, считал, что изменить форму было бы святотатством, и действительно, в 2010 году ученики проголосовали за ее сохранение в неизменном виде. Как отмечает директор в новой ознакомительной брошюре, школа традиционная, но эксцентричная, благотворительная, но привилегированная. Возможно, шапочка, засунутая в карман, но сохраненная, воплощает эти идиосинкразии. Первоначально эти шапочки, вероятно, представляли собой плоские тюдоровские береты, которые можно увидеть на мальчиках на недавно обнаруженных в Итоне фресках. Пенни Хэтфилд, архивист Итона, считает, что до появления знаменитого «итонского цилиндра» около 1840 года в школе не было стандартного головного убора, и предполагает, что взрослая мода была принята в качестве школьной формы в связи с тем, что это учебное заведение и другие, ему подобные, продвинулись вверх по социальной лестнице. Ученики из Итона, согласно The Hatters Gazzette, «связаны неписаным этикетным правилом носить шляпы, а не шапочки… чтобы итонца можно было легко отличить от других школьников»[101]101
  The Hatter’s Gazette. 1878. July. P. 620.


[Закрыть]. Соломенная шляпа учеников школы Харроу (но не канотье, как утверждает их архивариус) аналогичным образом была частью взрослой моды середины XIX века.

До того как в 1870 году начальное образование в Великобритании стало обязательным, в таких школах, как Итон и Харроу, обучались дети из привилегированной и достаточно анархичной элиты. Лишь после реформ Томаса Арнольда 1830 года в школе Рагби, упорядочивших как учебную программу, так и поведение учеников, школьная форма – средство установления порядка – была принята во всех школах. Головные уборы в то время не только отличали учеников определенной школы, но и указывали на соблюдение определенных норм поведения. Быть замеченным без головного убора вне помещения, не снять шляпу перед дамами или старшими – все это считалось проступком и влекло за собой наказание. К XX веку школьные цилиндры и канотье стали мгновенно опознаваемыми маркерами благосостояния и привилегий (ил. 2), а их владельцы – мишенью для насмешек и метательных снарядов: Лорд Зазнайка, глупый мальчик в цилиндре и полосатых брюках из The Beano (газеты-комикса для мальчиков) неизменно попадает в беду. Даже тем ученикам Итона, которые получают стипендию, приходилось защищать свои шляпы от атак товарищей по учебе. Школьные головные уборы могут также обозначать старшинство или привилегии: например, в школе Св. Павла по экстравагантной традиции канотье получают мальчики, чей рост превышает 182 см.

Возможно, цилиндр был более распространен в школах, чем канотье, потому что он крепче сидел на голове, другой причиной может быть его высокий статус во взрослом мире. В настоящее время в Итоне отказались от цилиндров, однако Анна де Курси вспоминает, что на крикетный матч между школами Итон и Харроу в 1939 году выпускники явились в безупречных серых цилиндрах. В итоге в напряженной спортивной борьбе победила команда Харроу, однако поединок продолжился на почве головных уборов: «цилиндры сбивали с голов, ломали зонтики… пожилые люди снимали цилиндры, тогда их выбивали у них из рук. ‹…› Вскоре на поле, где Харроу одержали полную победу, не осталось ничего, кроме того, что еще 48 часов назад было новыми школьными шляпами»[102]102
  de Courcy A. 1939, The Last Season. London: Phoenix, 1989. P. 211–215.


[Закрыть]. В Итоне выдавали шапочки за спортивные успехи и даже шапочки для вовсе бесталанных, но каждый год 4 июня, в день рождения Георга III, попечителя школы, воцаряется веселье и все итонцы в украшенных цветочными гирляндами канотье устраивают лодочный парад и гребут вниз по реке, разбрасывая цветы направо и налево.

Ил. 2. Форменные цилиндры Итона. 1928

Ил. 3. Школьная фуражка. Обложка книги Р. Кромптон «Этот Уильям!». 1944

Соломенные шляпы, которые до сих пор носят ученики школы Харроу, изначально были частью экипировки для игры в крикет и, вслед за модными тенденциями, частенько заимствующими элементы спортивного костюма, матерчатая фуражка, какую к 1900 году носили почти все мальчики, тоже когда-то была кепи для игры в крикет. Более дешевая, прочная и, следовательно, более демократичная, чем цилиндры и канотье, фуражка прожила гораздо дольше. Между двумя войнами Уильям, главный герой серии книг детской писательницы Ричмал Кромптон, всегда носит свою фуражку – лихо заломленную и весьма поношенную (ил. 3). В послевоенных книгах Рональда Сирла о Моулсворте главный герой носит эту фуражку таким же небрежным образом, а фуражка зубрилы Фозерингтона-Томаса сидит очень правильно. Теперь редкие государственные и частные школы требуют ношения головных уборов. Как объясняет директор одной школы, слишком мало учеников ходят в школу пешком, чтобы делать головные уборы обязательной частью школьной формы.

Ил. 4. Ученицы школы для девочек в шляпках. 1944

Образование для девочек в Англии пребывало в плачевном состоянии до тех пор, пока церковные и светские организации не основали специальные школы в конце XIX века. Около 1900 года в школах для девочек стандартной формой стали школьные пиджаки со шляпками, напоминавшими форму для выпекания пудинга (ил. 4), имевшими разную ширину полей. Этот строгий стиль был реакцией на экстравагантный период в шляпном деле, однако в исключительно академичной школе Св. Павла девочки ненавидели свои шляпы и пытались придать им модную форму. Экспериментируя с фасонами или пытаясь выразить протест, вы могли вдавить верх шляпы, загнуть поля вверх или вниз сзади или спереди – однако часто за такими действиями следовало наказание. Головные уборы для мальчиков, как правило, повторяли взрослые фасоны, тогда как в школах для девочек шляпы обычно сохраняли форму котелка, а в 1940‐е годы к ним добавился скромный берет.

Вопреки общей тенденции воспитанницы старейшей в Великобритании школы для девочек Редмейдс в Бристоле – городе на юго-западе Англии – продолжали носить шляпки до 1920 года, когда им на смену пришли красные фетровые котелки. Некоторые ученицы до сих пор появляются в шляпках на ежегодном празднике в честь дня основания школы. На фотографии группы младших воспитанниц католической школы Общества Святого Младенца Иисуса, сделанной в 1917 году, девочки играют в саду в шляпках, украшенных лентами (ил. 5), напоминающих иллюстрации Кейт Гринуэй 1880‐х годов. Две ученицы школы Св. Леонарда широко улыбаются в великолепных парадных шляпках, надетых по случаю воскресной службы. Матушка Мэри Гандред, выпускница школы Св. Леонарда, вспоминает, как «летом в саду мы носили белые чепцы от солнца», а для ежегодного пикника «часто отправлялись за покупками: покупали щербет и мягкие соломенные шляпы»[103]103
  Из письма настоятельницы Мэри Гандред, в прошлом ученицы школы Св. Леонарда в Мэйфилде, 1888–1893. Эту информацию и большую часть того, о чем идет речь далее, я получила благодаря переписке с сестрой Хелен Форшоу, архивисткой школы Св. Леонарда и других школ Ордена Святого Младенца Иисуса.


[Закрыть]. Еще одна бывшая ученица, матушка Мэри Алексиус, описывая свои школьные годы в 1870‐х, вспоминает: «Школьная форма менялась примерно каждые два года. ‹…› Первая форменная шляпа, которую я помню, была из коричневой соломки с коричневым страусиным пером – по моде того времени… должно быть, учительнице, отвечавшей за одежду, очень нравились перья и она заказала несколько дюжин, так что на каждой шляпке было по небольшому коричневому страусиному перу». Матушка Мэри Алексиус вспоминает далее: «На игровой площадке мы носили белые соломенные шляпки с низкой тульей… к ним были прикреплены колокольчики, и мы использовали их как бубны – прекрасное дополнение оркестру»[104]104
  Reminiscences of Mother Mary Alexius O’Neil, 1948. Настоятельница Мэри Алексиус О’Нил была ученицей школы Св. Леонарда в 1874–1879 годах.


[Закрыть] – остроумный, хотя, наверное, не долго существовавший способ применения форменной шляпы.

Школа Св. Леонарда принадлежала католическому Обществу Святого Младенца Иисуса, и эти шляпки идут вразрез с аскетичным образом духовных школ. Они представляют непринужденную и привлекательную альтернативу форменным котелкам и указывают на то, что хорошие умы вполне могут сочетаться с прелестными шляпками. Во взрослой жизни, как бы то ни было, развитое чувство стиля будет очень кстати, однако такие вольности в отношении формы были редким исключением. В 1950‐х годах ученицы англиканской школы Св. Марии в г. Вантейдж близ Оксфорда называли свои коричневые береты «коровьими лепешками». У них также были «чепцы для часовни» – прямоугольные лоскуты накрахмаленной парусины, помещавшиеся на макушку и спускавшиеся вниз за спину; вся конструкция крепилась эластичной резинкой за ушами (ил. 6). «Ни одной нечистой мысли не могло возникнуть, – вспоминает Лин Констебл-Максвелл, – потому что все наши силы были направлены на то, чтобы идти ровно с высоко поднятой головой, чтобы чепец не свалился с головы. Они служили нам напоминанием о том, что нельзя быть тщеславной»[105]105
  Из переписки с Лин Констебл-Максвелл, сентябрь 2012. Бывшие ученицы школы Св. Марии также свидетельствуют об ужасах «чепца для часовни» на сайте организации выпускниц «Old Girls», SMOG.


[Закрыть]. Пенелопа из романа Рональда Фрейма «Шляпка Пенелопы» тоже чувствовала оцепенение и страх, когда в 1950‐х годах ее заставили носить школьную форменную шляпу: «Девочка замкнулась в себе и стала менее значительной. ‹…› „Я могу скрывать мою привлекательность, держать ее в тени полей, чтобы вы приняли меня за свою“»[106]106
  Frame R. Penelope’s Hat. London: Sceptre Press, 1990. P. 109.


[Закрыть]. Кажется, что чувства, испытываемые по поводу школьных шляп, редко бывают сдержанными. Их били, пинали, заталкивали в карманы, наконец, сбрасывали за борт с радостными криками, но также их горячо защищали и вспоминали о них с ностальгией; теперь они стали шляпами для «особого случая», символами церемоний и традиций.

Ил. 5. Ученицы школы Св. Леонарда в шляпах. 1890‐е

Ил. 6. Чепец для посещения церкви учениц школы Св. Марии. 1955

Медсестры и няни

«Пенитенциарные» чепцы учениц школы Св. Марии напоминают головной убор монахинь, так же как и накрахмаленные наколки, которые когда-то носили медсестры. Оба вида головных уборов восходят к средневековым фасонам: их изготавливали из прямоугольных отрезов белого льна, крахмалили, складывали и закалывали булавками в соответствии с модой той эпохи и личными вкусами владелицы. После того как их приняли религиозные ордены, они кристаллизовались в профессиональный головой убор, подобно тому как Армия спасения увековечила чепец. В прошлом уход за больными производился в религиозных учреждениях, так одеяния монахинь стали ассоциироваться с сестринским делом. Однако после Реформации статус тех, кто был причастен к уходу за больными, понизился, и их чепцы стали неотличимы от головных уборов прислуги.

Автор книги «Мир неотложной помощи и уход за больными» (1895) отмечает, что до 1860 года достойные медсестры были редким исключением, они представляли собой всего лишь «переодетых уборщиц», зачастую «страдавших алкогольной зависимостью»[107]107
  Anon. An 1895 Look at Nursing // Ambulance World and Nursing. RN. ENW.org.


[Закрыть]. (По-видимому, автор имел в виду миссис Гэмп из романа Диккенса «Мартин Чезлвит» (1844). Мы видим ее сидящей у постели больного, от нее несет джином, а на голове у нее «желтый чепец невероятных размеров, по форме напоминавший капустный кочан»[108]108
  Dickens С. Martin Chuzzlewit. London: Wordsworth Classics, 1994. P. 307, 401. Цит. по изд.: Диккенс Ч. Жизнь и приключения Мартина Чезлвита / Пер. с англ. Н. Л. Дарузес // Собр. соч. в 30 т. Т. 10. М.: Гос. изд. худ. лит., 1959. С. 498.


[Закрыть].) К середине XIX века Флоренс Найтингейл, обладавшая безупречной родословной и сильной личностью, внедрила санитарный уход, осуществлявшийся специально обученными женщинами в белоснежных чепцах и фартуках. Чепец Найтингейл, ее передник и светильник стали символами профессии сестры милосердия. Для солдат в Крыму сестры милосердия Найтингейл в «белоснежных передниках и чепцах были словно дополнительные источники света»[109]109
  Сit. ex.: Cunnington P. Occupational Costume. London: A. C. Black, 1967. P. 323.


[Закрыть]. Миссис Пэнтон в практическом руководстве 1893 года о том, как переживать болезнь с изяществом, писала, что их форма оказывала успокаивающий эффект на больных, особенно в сочетании с «теми очаровательными чепцами, которые так идут к лицу… что даже женщина с заурядной внешностью перестает быть таковой». Тем не менее ассоциации с кочанами капусты не исчезли: Пэнтон вспоминает, как одна медсестра «в буром одеянии и чепце… лишь жалкой повязке грязного цвета, производившем впечатление настолько отвратительное, что я не стала любопытствовать о составлявших его частях»[110]110
  Panton J. E. Within Four Walls. London: The Gentlewoman, 1893. P. 128, 129.


[Закрыть].

Автор «Мира неотложной помощи», описывая такую перемену, заявляет, что сестринское дело стало чем-то вроде модного веяния: «женщины по всей стране словно помешались на уходе за больными», переодевшись в «более или менее приличествующие тому костюмы»[111]111
  Ambulance World, см. выше.


[Закрыть]. Все же состоятельная героиня романа миссис Хамфри Уорд «Марчелла» (1894) относится к сестринскому дело со всей серьезностью. В качестве стажерки мы видим ее в чепчике сестры милосердия и плаще, а вне рабочего времени в «пучке черных кружев, лишь именовавшихся шляпкой, с черными лентами, с нарочитой скромностью завязанными под подбородком»[112]112
  Ward H. Marcella. London: Virago Press, 1984. P. 398.


[Закрыть]. Как бы легкомысленно ни звучало это описание, сестринский чепец был кодифицированным знаком женской добродетели.

Больницы в Великобритании и Северной Америке часто изобретали собственные чепцы и шляпки. Таким образом, головной убор медсестры не только обозначал ее профессию, но и маркировал ее принадлежность к определенному медицинскому учреждению. В выпуске ежегодника The Girls’ Own Annual за 1890 год автор статьи об уходе за больными в Англии отмечает миловидные чепцы медсестер из больницы Патни, Лондон, чепцы в горошек в Норвиче и «очень привлекательные»[113]113
  См.: Cunnington. Р. 322, 323.


[Закрыть] свободно летящие ленты на чепцах больницы Девонпорта. Изначально чепцы предназначались для того, чтобы прикрывать волосы, и существовало два варианта: охватывающий всю голову чепец с вуалью сзади, распространенный в континентальной Европе, и короткий чепец, сидящий на макушке, – иногда украшенный рюшами или лентами – типичный для Северной Америки и Британии. Одна медсестра относилась к своему чепцу, будто это была «усыпанная драгоценными камнями корона»[114]114
  Celebrating Nurses: What Happened to the Cap? www.medscape.com/features/nurse-caps.


[Закрыть], но по мере того как прически становились короче, чепцы утрачивали свое практическое значение в качестве гигиенического покрытия, и более прозаично настроенная медсестра в 1936 году ворчала, что чепец «служит лишь украшением». Ей возражала другая: «Кем бы была медсестра без своего чепца? Она бы не чувствовала себя и не выглядела бы как медсестра»[115]115
  Celebrating Nurses. Р. 1.


[Закрыть].

Ил. 7. Чепцы медсестер. Кон. 1950‐х

Вполне возможно, что некоторые из девочек, выкинувших свои шляпы по окончании школы в 1950‐х годах, чуть позже благоговейно получили чепец медсестры (ил. 7). Церемония вручения чепцов после полугода обучения часто проводилась в церкви, и эта традиция, как кажется, еще дольше продержалась в США, чем в Великобритании. Как и шляпы, вышедшие из повседневного употребления в 1960‐х годах, чепцы медсестер постепенно уступили место одноразовым хирургическим шапочкам. Медсестра с самым долгим трудовым стажем в Великобритании, Джин Колклоу, в интервью 2012 года сожалеет об этой утрате: «Еще курсисткой [в больнице Св. Томаса, Лондон, 1956] я носила объемный чепец „бабочкой“, и он очень мне нравился. Он должен был покрывать все волосы»[116]116
  Интервью в газете The Telegraph. London. 2012. November 15.


[Закрыть]. Барбара Джури, американская медсестра в 1940‐х годах, вспоминает, что на ее чепце появлялись разноцветные полоски по мере того, как она повышалась в должности. Она отмечает уважение, которое он вызывал, и его важность как опознавательного знака для пациентов: «Теперь носят такие костюмы, что не поймешь, к кому обращаешься!»[117]117
  Interview with Barbara Jury, former nurse. You Tube, SoCal Studio, 2010.


[Закрыть] Той медсестре из 1936 года стоило быть осторожней со словами – ее чепец был значимым.

Сестринский чепец конца XIX века, подобный бабочке, взлетел в особую возвышенную сферу, оставив далеко позади свой домашний прообраз. Однако в обширных домохозяйствах семей Викторианской эпохи ясельные медсестры – или нянечки – не желали быть причисленными к домашней прислуге и в пышно украшенных чепцах и фартуках старались быть похожими на медсестер из больниц. До того как Эмили Уорд в 1892 году основала Норлендский колледж для подготовки нянь, они не имели ни общепризнанной профессиональной подготовки, ни униформы. Миссис Уорд использовала одежду, чтобы отделить своих специально обученных нянь от тех, кого она называла «парковыми нянями», бездельничавших в Кенсингтонском парке[118]118
  Stokes P. Norland: 1892–1992. Newbury: Abbey Press, 1992. P. 27.


[Закрыть]. Она предписывала им носить плащи и чепцы, и фотография 1890‐х годов демонстрирует норлендскую няню в очаровательном черном наряде, очень похожем на тот, что описывала в «Марчелле» миссис Хамфри Уорд, по стечению обстоятельств невестка Эмили Уорд.

Поскольку много времени няни проводили, толкая детские коляски, именно верхняя одежда отличала норлендских нянь. В 1932 году колледж заменил чепцы на котелки. Этой шляпой колледж подчеркивал элитный статус своих образованных выпускниц. В отличие от девочек из школы Св. Петра, норлендские курсистки очень дорожили своими головными уборами. Их форма выглядит и действительно стоит дорого, и шляпа-котелок шоколадного цвета с шелковой лентой с вышитым инициалом, введенная в 1960‐х годах, была изготовлена из высококачественного фетра, такого ценного, что при заказе нужно было предъявлять документы, подтверждающие право на обучение (ил. 8). В 2013 году котелок превратился в не менее желанный бравый стетсон. Пальто, сшитые по индивидуальному заказу, и фетровые шляпы стали профессиональным знаком качества, а накрахмаленные белые оборки остались в прошлом.

Ил. 8. Норлендская няня. 2008