Текст книги "Я отпускаю тебя"

Глава 12

Днем станет теплее, но сейчас воздух еще не прогрелся. Я поеживаюсь, поднимая плечи.

– Какая холодина, – жалуюсь я вслух.

Я начала говорить сама с собой, как та старуха, таскавшаяся через Клифтонский подвесной мост с хозяйственными сумками, набитыми газетами. Как-то она там, все еще ходит каждое утро на правый берег и обратно каждый вечер? Стоит откуда-нибудь уехать и кажется, что там все по-прежнему, хотя ничто не остается неизменным надолго. Моя жизнь в Бристоле будто принадлежала кому-то другому.

Я прогоняю эту мысль и натягиваю ботинки, а на шею наматываю шарф. Повоевав с замком, который норовит зажать ключ и не дать ему провернуться, я запираю коттедж и опускаю ключ в карман. Бо бежит за мной по пятам. Щенок следует за мной тенью, не желая терять из виду ни на миг. Когда я впервые принесла его домой, он скулил всю ночь, просясь на кровать. Стыдно признаваться, но я накрыла голову подушкой и игнорировала плач щенка, зная, что если привяжусь к нему, то потом пожалею. Через несколько дней песик перестал скулить и спит теперь у нижней ступеньки, просыпаясь на каждый скрип половиц в моей комнате.

Я перечитываю сегодняшние заказы; я помню их наизусть, но нельзя же допустить ошибку. Бетан, верная слову, горячо рекомендует мои снимки всем постояльцам трейлеров, и даже не верится, что у меня теперь нет и минуты свободной. Не как раньше, с выставками и заказами, но тем не менее я загружена работой. Я уже дважды пополняла запас фотографий в магазине и не устаю выполнять заказы, поступающие на мой доморощенный сайт. Ему, конечно, далеко до моего прежнего профессионального сайта со множеством функций, но всякий раз меня охватывает гордость, что я создала его сама, без посторонней помощи. Это, конечно, мелочь, но я начинаю думать, что, пожалуй, я не так бесполезна, как мне казалось.

Я не указала на сайте своего имени – только галерея фотографий, довольно неуклюжая и примитивная система заказов и название моего нового предприятия: «Надписи на песке». С выбором мне помогла Бетан – за бутылкой вина, распитой в коттедже однажды вечером, когда она заговорила о моем бизнесе с таким энтузиазмом, что я невольно увлеклась.

«А если так? Что скажете?» – то и дело спрашивала она.

Моим мнением никто не интересовался уже очень давно.

Август – самый разгар сезона, трейлерный парк переполнен, и хотя я вижусь с Бетан минимум раз в неделю, мне не хватает зимней тишины, когда мы могли проговорить час и более, грея ноги у старого масляного радиатора в углу магазина. На пляжах тоже яблоку негде упасть – приходится вставать до рассвета, чтобы застать гладкий песок.

Над головой кричит чайка, и Бо с лаем носится вдоль прибоя. Птица дразнит его со своей недосягаемой высоты. Ногой я отбрасываю выброшенные морем обломки и поднимаю длинную палку. Сейчас отлив, но песок теплый и уже подсыхает. Придется писать ближе к воде. Вынув листок из кармана, я напоминаю себе о первом заказе:

– Джулия, – говорю я. – Незатейливо, зато по существу.

Бо вопросительно смотрит на меня – щенку кажется, что я разговариваю с ним. Может, так и есть, хотя я не должна к нему слишком привязываться. Я отношусь к Бо, как Йестин к своим пастушьим собакам: это его инструменты для выполнения определенных задач. Бо – мой охранник. Пока мне не была нужна защита, но, может, и понадобится.

Наклонившись, вытянутой рукой я вывожу заглавную «джей», отступаю, прикидывая размер, и дописываю остальные буквы. Радуясь, что так удачно вышло, я отбрасываю палку и берусь за фотоаппарат. Солнце уже поднялось над горизонтом, и ранний утренний свет придает песку красивый розовый оттенок. Я делаю десяток снимков, низко присев на корточки, пока надпись не скрывается под белой пеной набежавшей волны.

Я ищу новый чистый участок пляжа, проворно набирая целую охапку выброшенных на берег обломков. Выложив из них своеобразное обрамление, критически оглядываю результат. Пряди мокрых водорослей смягчают торчащие концы палок и твердость камней. Сердце из плавника шести футов в ширину получилось достаточно большим, чтобы внутри уместилось витиеватое «Прости меня, Элис». Я дотягиваюсь до одного из кусков дерева, желая его передвинуть, как вдруг Бо бросается к скалам, заливаясь лаем.

– Спокойно! – кричу я, прикрывая висящую на шее камеру на случай, если щенку вздумается прыгнуть на меня. Однако Бо, не обращая внимания, несется мимо (из-под лап разлетается мокрый песок) к дальнему концу бухты, где принимается прыгать вокруг человека, идущего по пляжу. Сперва я решила, что это тот владелец собаки, который заговаривал со мной месяц назад, но мужчина убирает руки в карманы плотной куртки, и у меня перехватывает дыхание, настолько знаком мне этот жест. Как такое может быть? Я здесь никого не знаю, кроме Бетан и Йестина, однако мужчина, до которого остается едва сотня метров, явно направляется ко мне. Я вижу его лицо – я его знаю, однако не могу вспомнить, и эта беспомощность делает меня слабой. Заикаясь от страха, я подзываю Бо.

– Вы Дженна, да?

Я хочу бежать, но ноги будто свинцовые. Мысленно я перебираю всех знакомых из Бристоля. Я точно встречала его раньше.

– Простите, я не хотел вас напугать, – говорит человек, и я осознаю, что меня бьет крупная дрожь. Он, кажется, действительно сожалеет и обезоруживающе улыбается, будто извиняясь. – Я Патрик Мэтьюс, ветеринар из Порт-Эллиса.

И тут я вспоминаю – да, именно так он убирал руки в карманы голубого хирургического халата!

– Простите, пожалуйста, – опомнившись, говорю я. Голос звучит тоненько и неуверенно. – Я вас не узнала. – Я бросаю взгляд на тропинку, ведущую наверх. Скоро отдыхающие потянутся к морю, готовясь провести целый день у воды, вооружившись против капризов погоды штормовками, кремом от солнца и зонтами. Впервые я радуюсь тому, что сейчас разгар сезона и в Пенфаче яблоку негде упасть: улыбка у Патрика приятная, но однажды я уже поверила приятной улыбке.

Он нагибается и чешет Бо за ушами.

– Вы отлично справляетесь! Как вы его назвали?

– Бо[3]3
  Beau (фр.) – красивый.


[Закрыть].

Не в силах совладать с собой, я отступаю на два маленьких шажка, и комок в горле сразу делается мягче. Я заставляю себя опустить руки, но они будто сами поднимаются и находят друг друга.

Патрик садится на песок и всячески гладит и чешет Бо, который моментально подставляет пузико, радуясь непривычной ласке.

– Надо же, совсем не боится!

Меня ободряет спокойствие Бо – недаром же говорят, что собаки чуют хорошего человека.

– Да, он молодец.

– Замечательный пес. – Патрик поднимается и отряхивает колени. Я стою неподвижно. – С Йестином проблем не возникало? – улыбается Патрик.

– Ни малейших, – искренне отвечаю я. – Больше того, он считает, что в хозяйстве без собаки не обойтись.

– Склонен с ним согласиться. Я бы и сам с удовольствием завел пса, но при моей загруженности бедняге пришлось бы несладко. Впрочем, я постоянно общаюсь с животными, так что жаловаться не приходится.

Он явно много времени проводит у моря: в его ботинки въелся мелкий песок, складки куртки белые от соли. Патрик кивает на сердце на песке:

– А кто такая Элис и почему вы просите у нее прощения?

– О, это не я… – Он, должно быть, считает меня чудачкой, рисующей на песке. – То есть извинение не мое. Я только делаю фотографию.

Патрик, кажется, не совсем понимает.

– Я фотограф, – поясняю я, приподняв камеру для пущей убедительности. – Люди присылают мне заказы, пишут, что именно хотели бы увидеть на песке, я спускаюсь сюда, пишу слово или фразу, а потом высылаю фотографии… – Я замолчала, но Патрик вроде бы искренне заинтересовался:

– И что просят?

– В основном любовные послания или предложения руки и сердца, но вообще чего только не бывает. Это вот извинение, а иногда заказывают знаменитые цитаты или строчки из любимых песен. Всякий раз что-то новое. – Я замолкаю, чувствуя, как густо краснею.

– Так у вас свой бизнес? Какая прекрасная работа! – Я силюсь расслышать в его голосе нотки сарказма, но ничего такого не нахожу и позволяю себе немного погордиться. Это действительно прекрасная работа, и я создала ее из ничего.

– Я и другие фотографии продаю, – хвастаюсь я. – В основном Пенфачского залива. Здесь удивительно красиво, многие хотят увезти с собой снимок на память.

– Да, очень живописная бухта, мне здесь нравится.

Мы замолкаем, глядя, как разбиваются о берег поднявшиеся волны. Во мне растет смутное беспокойство, и я стараюсь придумать, что еще сказать.

– Что привело вас на пляж? – спрашиваю я. – Немногие спускаются сюда в такую рань, разве что собаку выгулять.

– Мне нужно было выпустить птицу, – объясняет Патрик. – Женщина принесла баклана со сломанным крылом, и он жил у нас в больнице, пока не поправился. Я его и привез выпустить вон оттуда, сверху. Птиц надо выпускать там, где подобрали, тогда у них больше шансов выжить. А потом я разглядел ваше послание на песке, не устоял и спустился полюбопытствовать, кому вы пишете. И только на пляже понял, что мы уже встречались.

– Баклан улетел, все нормально?

Патрик кивает:

– С ним все будет хорошо, у них не редкость такие травмы. Вы вроде бы не местная? Я помню, вы говорили, что недавно приехали в Пенфач. А где вы жили раньше?

Не успеваю я ответить, как у Патрика пиликает мобильный. Механическая музыка кажется неуместной здесь, у моря. Я внутренне вздыхаю с облегчением, хотя у меня наготове давно придуманная история, обкатанная на Йестине, Бетан и случайных прохожих, подходящих иногда поговорить. По профессии я художница, но повредила руку и не могу рисовать, поэтому занимаюсь фотографией. В конце концов, это недалеко от истины. О детях меня еще не спрашивали, и я гадаю, неужели ответ настолько очевиден.

– Простите, – извиняется Патрик, хлопая себя по карманам, и извлекает маленький пейджер вместе с пригоршней сухих отрубей и соломинок, которые стряхивает на песок. – Я ставлю на максимальную громкость, иначе не услышу… О, мне нужно бежать. Я волонтер на спасательной станции в Порт-Эллисе, два раза в месяц дежурю. Похоже, что-то срочное. – Он бросает пейджер в карман: – Очень приятно было встретиться, Дженна. Очень!

Помахав на прощание, Патрик действительно бежит по песку до крутой тропинки и исчезает, прежде чем я успеваю с ним согласиться.

В коттедже Бо без сил плюхается в свою корзинку, а я загружаю утренние снимки в ноутбук, ожидая, пока закипит чайник. Фотографии вышли лучше, чем я думала, учитывая, что меня прервали: буквы прекрасно читаются на сохнущем песке, сердце из плавника выглядит идеально. Я оставляю на экране самую удачную фотографию, чтобы позже отредактировать, и иду с кофе наверх. Пусть потом я об этом пожалею, но удержаться я не могу.

Опустившись на пол, я ставлю кружку рядом и лезу под кровать за шкатулкой, к которой не прикасалась с самого приезда в Пенфач. Сев по-турецки, я открываю крышку и вдыхаю запах воспоминаний. Мне почти сразу становится нестерпимо больно, и я понимаю – лучше не копаться в шкатулке, но, как наркоман в поисках дозы, я остаюсь глуха к доводам разума.

Я беру маленький фотоальбом, лежащий поверх документов. Один за другим я перебираю снимки с таких далеких времен, что они кажутся чужими. Вот я стою в саду, вот в кухне, готовлю. Вот я беременная, гордо выставляю живот и улыбаюсь в камеру. Комок в горле становится плотнее, и глаза знакомо начинает щипать. Я моргаю, прогоняя слезы. В то лето я была счастлива как никогда, уверенная, что эта новая жизнь, ребенок – все изменят, и мы начнем все заново. Я думала, это наш второй шанс. Я поглаживаю фотографию, проводя пальцем по очертаниям своего живота, вспоминая – где в то время была его головка, согнутые ручки и ножки, едва сформировавшиеся пальчики.

Нежно, словно чтобы не побеспокоить моего нерожденного ребенка, я закрываю альбом и убираю в шкатулку. Стоило бы пойти вниз, пока самообладание не оставило меня вовсе, но это как раскачивать шатающийся зуб или отдирать засохшую корку с раны. Я шарю в шкатулке, пока пальцы не касаются мягкого кролика, с которым я спала каждую ночь, пока была беременна, чтобы отдать новорожденному сыну вещь, пахнущую мамой. Я прижимаю игрушку к лицу и вдыхаю, отчаянно стараясь почувствовать запах моего ребенка. У меня вырывается подавленный вой, и Бо бесшумно взбегает по лестнице и входит в спальню.

– Марш вниз, – приказываю я.

Пес не слушается.

– Вон отсюда! – ору я, обезумев, вцепившись в детскую игрушку. Я кричу, не в силах остановиться, хотя вижу перед собой не Бо, а человека, отобравшего у меня сына, мужчину, оборвавшего мою жизнь вместе с жизнью моего ребенка. – Вон! Вон!

Бо прижимается к полу, напрягшись всем тельцем и прижав уши, но не сдается. Медленно, дюйм за дюймом, он поползает ко мне, не сводя с меня взгляда.

Ярость отступает так же внезапно, как и овладела мной.

Бо подползает вплотную и кладет голову мне на колено. Он зажмуривается, и я чувствую вес и тепло щенка через ткань джинсов. Моя рука сама тянется его погладить, и из глаз капают непрошеные слезы.

Глава 13

Перед операцией «Прорыв» Рэй собрал свой отдел. Кейт он поручил сбор вещдоков – непростая задача для того, кто работает в полиции всего полтора года, однако инспектор не сомневался: девушка справится.

– Конечно, справлюсь! – заявила она, когда начальник поделился с ней своими соображениями. – Я же всегда смогу подойти к вам с вопросами?

– В любое время, – подтвердил Рэй. – После работы выпьем?

– Только попробуйте меня остановить!

Они взяли в привычку встречаться два-три раза в неделю посовещаться о деле Джордана. Исчерпав темы касательно расследования, они стали меньше говорить о том роковом наезде и больше о себе. Рэй с удивлением узнал, что Кейт тоже страстная болельщица «Бристоль сити», и они провели немало приятных вечеров, сокрушаясь по поводу вылета команды из высшей лиги. Впервые за много лет Рэй почувствовал себя не только мужем, отцом и инспектором полиции, но и самим собой.

Из осторожности он не занимался делом Джордана в рабочие часы. Рэй напрямую нарушал приказ, но, раз он делал это в свое свободное время, то рассудил, что Риппон придраться не к чему. Вот найдут они вескую улику, которая позволит задержать подозреваемого, – тогда начальница запоет по-другому.

Необходимость таиться от сотрудников привела к тому, что Рэй и Кейт начали встречаться в пабах подальше от полицейского управления. Заведение «Лошадь и жокей» было малолюдным, с высокими перегородками вокруг столиков; можно разложить бумаги, не рискуя выдать себя, – хозяин паба головы не поднимал от кроссвордов. Это был отличный способ сбросить стресс, прежде чем ехать домой, и Рэй ловил себя на том, что поглядывает на часы в ожидании конца рабочего дня.

Обычно его задерживал телефонный звонок в пять часов, и пока он добирался до «Жокея», Кейт успевала выпить половину своего бокала. По невысказанной договоренности, заказ делал тот, кто приходил первым, и сейчас пинта «Прайда» ждала Рэя на столе.

– Из-за чего задержались? – полюбопытствовала Кейт, пододвигая ему кружку. – Что-нибудь интересное?

Рэй отпил пива.

– Нам перепала информация, которая может оказаться весьма полезной, – негромко ответил он. – Под одним наркодилером из Крестона ходят шесть или семь шестерок, толкают наркоту на улицах. Можно оформить в четкое милое дело.

Один из самых ярых парламентариев от лейбористской партии усмотрел в проблеме наркотиков подходящее основание для разглагольствований об угрозе обществу со стороны «кварталов, где закон бессилен», и Рэй знал, что Риппон очень хочет показать – полиция ведет масштабную предупреждающую работу. Если операция «Прорыв» пройдет как задумано, Рэй рассчитывал заслужить расположение начальницы и возглавить и новую операцию тоже.

– Отдел по борьбе с домашним насилием связался с Доминикой Леттс, подружкой одного из толкачей, – поделился он с Кейт. – Убеждают ее написать на него заявление. Не хватало только его спугнуть обвинением в нанесении побоев сожительнице, но и девицу обезопасить бы надо…

– А ей что-то угрожает?

Рэй подумал.

– Не знаю. В отделе настаивают на категории повышенного риска, но Леттс решительно заявила, что ничего писать не будет, и категорически отказалась сотрудничать.

– А сколько времени нам надо на подготовку операции?

Рэй прикинул в уме.

– Несколько недель. Да, это опасно. Нужно поместить Леттс в приют – при условии, что она согласится, – и придержать обвинения в нанесении побоев, пока не возьмем его за наркоту.

– Выбор Хобсона, – задумчиво сказала Кейт. – Что важнее – распространение наркотиков или домашнее насилие?

– Все не так просто – куда ты отнесешь насилие под влиянием наркотиков? Ограбления, совершенные торчками, ищущими новой дозы? Эффект от распространения этой дряни, может, не такой быстрый, как от удара кулаком по лицу, но тоже чреват серьезными последствиями и не менее болезненный… – Рэй спохватился, что горячится, и замолчал.

Кейт успокаивающе накрыла его руку ладонью.

– Эй, я же нарочно! Да, придется решать.

Рэй смущенно улыбнулся.

– Всякий раз завожусь, когда встает подобный выбор.

На самом деле он и думать об этом забыл. После стольких лет работы в полиции соображения, когда-то побудившие его выбрать профессию полицейского, давно были погребены под бумажными горами и проблемами с персоналом. Вспомнить о важном оказалось приятно.

Он взглянул в глаза Кейт, ощущая тепло ее кожи. Девушка убрала руку и смущенно засмеялась.

– Ну что, по последней? – уточнил Рэй и пошел к бару. Когда он вернулся, момент нежданной близости уже миновал. А может, ему вообще все показалось. Поставив кружки, он надорвал пакет чипсов и положил посреди стола.

– По делу Джейкоба у меня ничего нового, – признался он.

– У меня тоже. – Кейт вздохнула: – Неужели придется махнуть рукой?

– Судя по всему, да. Мне очень жаль.

– Спасибо, что разрешили не бросать расследование.

– Ты правильно сделала, что не сдалась, – отозвался Рэй.

– Мы же никуда не продвинулись!

– Да, но теперь закрыть дело кажется хоть отчасти оправданным. Мы действительно сделали все, что в наших силах.

Кейт медленно кивнула, оценивающе глядя на Рэя:

– Да, сейчас ощущения другие.

– В смысле?

– Похоже, вы все-таки не подкаблучник начальства, – широко улыбнулась она, и Рэй засмеялся, радуясь, что вырос в ее глазах.

Они хрустели чипсами в дружеском молчании. Рэй проверил телефон – нет ли сообщения от Мэгс.

– Как дома?

– По-старому, – отозвался Рэй, убирая телефон в карман. – Том по-прежнему угрюмый и недовольный, а мы с Мэгс спорим, как с этим быть. – Он фыркнул, но на сей раз Кейт не улыбнулась.

– Когда вам в следующий раз к учительнице?

– Вчера ходили, – угрюмо отозвался Рэй. – Учебный год начался всего полтора месяца назад, а Том уже прогуливает уроки. – Он побарабанил пальцами по столу. – Не понимаю я этого парня. Летом все было нормально, но едва начались занятия, Том опять стал необщительным, надутым и строптивым.

– Считаете, его травят в школе?

– Учительница клянется, что нет, но ведь такие вещи творятся без ведома учителей. – Рэй был не особо высокого мнения о директрисе школы, которая сразу же попыталась переложить вину на Мэгс и Рэя за то, что они не выступили «единым фронтом» на родительских собраниях. Мэгс пригрозила приехать к Рэю в управление и насильно привезти его на очередную встречу, и Рэй так забеспокоился, что забыл – он в тот день работает дома и вполне успевает к директрисе. Впрочем, собрание ничего не изменило.

– Учителя считают, что Том дурно влияет на других учеников. Подрывает дисциплину, понимаешь! – Рэй презрительно хмыкнул: – В его-то возрасте! Это просто смешно! Если они не могут справиться со строптивыми детьми, нечего было идти в учителя. Ничего Том не подрывает, просто он вредный!

– Интересно, в кого, – ввернула Кейт, сдерживая улыбку.

– Придержите язык, констебль Эванс! Или снова в патрульные захотелось? – усмехнулся Рэй.

Смешок Кейт перешел в зевок.

– Простите, я с ног валюсь. Пожалуй, поеду домой. Машина в гараже, пойду на автобус.

– Я тебя сам отвезу.

– Точно? Мне в другую сторону.

– Точно. Хоть посмотрю, как живут в дорогих районах.

Кейт жила в высотке в центре Клифтона, где цены на квартиры, по мнению Рэя, были раздутыми до бесстыдства.

– Родители помогли с ипотекой, – пояснила Кейт. – Сама бы я в жизни на нее не заработала. Квартирка крошечная – всего две комнаты, и во вторую кровать ставить не захочешь.

– А в другом районе за эти деньги ты бы взяла трешку!

– Да, но это же Клифтон! – Кейт широко повела рукой: – Где еще можно купить фалафель в три часа ночи?

Единственное, чего Рэю иногда хотелось в три часа ночи, – это отлить, поэтому особой привлекательности в ночном фалафеле он не уловил.

Кейт отстегнула ремень безопасности и взялась за ручку дверцы:

– Хотите подняться ко мне посмотреть квартиру?

Она спрашивала небрежным тоном, но воздух вдруг загустел, как патока, и Рэй почувствовал – он готов перейти черту, которую отказывался признавать много месяцев.

– С удовольствием, – отозвался он.

Квартира оказалась на верхнем этаже, куда новый красивый лифт доставил их за несколько секунд. Дверцы разъехались, открыв маленькую, устланную ковром площадку с кремовой дверью напротив. Рэй посторонился, пропуская Кейт первой. Когда лифт закрылся, они постояли. Кейт смотрела на него в упор, чуть приподняв подбородок; на лоб ей падала прядка волос. Рэй понял, что ему не хочется уходить.

– Это же я, – проговорила Кейт, глядя ему в глаза.

Рэй кивнул и отвел непослушную прядь ей за ухо. А затем, уже не думая, что происходит, он поцеловал Кейт.