Текст книги "Я отпускаю тебя"

Глава 6

Отблеск фар на мокром асфальте ослепляет каждые несколько секунд. Люди спешат мимо по скользкому тротуару, проезжающие машины обдают пешеходов веером брызг. Горы опавших листьев промокшими грудами лежат у ограждения: яркие цвета поблекли до тускло-бурого.

Пустая дорога.

Джейкоб бежит.

Визг покрышек тормозящей машины, глухой удар о капот и бессильное сползание уже мертвого Джейкоба на дорогу. Паутина трещин на лобовом стекле. Кровь, собирающаяся под головой мальчика. Одинокое белое облачко дыхания.

Вопль прорезает мой сон, и я, вздрогнув, просыпаюсь. Солнце еще не взошло, но в спальне горит свет: я теперь не могу находиться в темноте. Сердце бьется тяжело и часто. Я сосредотачиваюсь на том, чтобы дышать ровно.

Вдох-выдох.

Вдох-выдох.

Тишина давит, а не успокаивает, поэтому в мякоти ладоней остаются полукруглые следы ногтей, пока я жду, когда уляжется паника. Сны становятся все отчетливее и правдоподобнее: я ясно вижу его и слышу отвратительный треск, с которым голова ударяется об асфальт…

Кошмары начались не сразу, но теперь они не желают униматься. Каждую ночь я лежу в кровати, борясь со сном и проигрывая в уме различные сценарии, как в детских книжках, где финал выбирает читатель. Я плотно зажмуриваюсь и представляю альтернативный вариант, когда мы ушли на пять минут раньше или позже, и Джейкоб остался жив и спит сейчас в своей кроватке, и его ресницы спокойно темнеют на фоне круглых щек. Но ничего не меняется. Каждую ночь я заставляю себя проснуться пораньше, будто, прервав кошмар, можно обратить вспять и реальность. Но, похоже, возник некий устойчивый шаблон, и вот уже несколько недель я вскакиваю по несколько раз за ночь от глухого удара маленького тела о бампер и моего бесполезного вопля, когда Джейкоб скатывается с капота на мокрую дорогу.

Я живу затворницей в каменном коттедже – не хожу дальше деревенского магазина, где покупаю молоко, и существую на тостах с кофе. Я трижды решала зайти к Бетан в трейлерный парк и три раза передумывала. Это досадно: у меня уже давно нет подруг, и примерно столько же времени они мне очень нужны.

Я сжимаю левую руку в кулак и разгибаю пальцы, затекшие и непослушные после ночного сна. Боль теперь редко меня беспокоит, но я ничего не ощущаю в области ладони, и два пальца потеряли чувствительность. Стискиваю кулак, чтобы прогнать щекочущее покалывание. Конечно, надо было сразу обратиться к врачу, но это казалось такой мелочью по сравнению с тем, что случилось с Джейкобом, и боль представлялась чем-то справедливым и заслуженным. Поэтому я просто бинтовала руку, скрипя зубами каждый раз, как приходилось отдирать присохшую повязку. Постепенно рука поджила, но линия жизни навсегда скрылась под сплошными рубцами.

Я вытаскиваю ноги из-под горы одеял на кровати. Наверху нет отопления, и стены блестят от конденсата. Я поспешно натягиваю спортивные брюки и темно-зеленую фуфайку, не потрудившись выправить из-под нее волосы, после чего спускаюсь в гостиную. Ледяные плитки пола заставляют беззвучно ахнуть, прежде чем я на цыпочках добегаю до кроссовок и отодвигаю засов на двери. Я всегда вставала рано – вместе с солнцем, чтобы поработать в мастерской. Без своей работы я чувствую себя потерянной, заблудившейся в поисках новой себя.

Летом здесь будут туристы – пожалуй, не в такой ранний час и не так далеко от моря, но на пляже яблоку негде будет упасть. Однако пока песчаный берег мой, и одиночество приятно. Тусклое зимнее солнце медленно одолевает скалистые вершины, отражаясь блеском в ледяной корке луж на тропе, огибающей бухту. Я перехожу на бег, и мое дыхание повисает в воздухе судорожно вырвавшимися белыми облачками. В Бристоле я не ходила на пробежки, а здесь заставляю себя пробегать целые мили.

Поймав темп в такт биению сердца, я размеренно бегу к морю, гулко стуча подошвами по каменной дорожке. Ежедневные пробежки сделали меня увереннее. Тропинка, спускающаяся на пляж, уже настолько знакома, что я могу пройти ее с закрытыми глазами; последние несколько футов я перепрыгиваю, приземляясь на влажный песок. Держась вплотную к скалам, я обегаю бухту, пока путь не преграждает скальный выступ, уходящий в море.

Сейчас отлив; по песку тянется полоса плавника и выброшенного волнами мусора, как грязный круглый след в ванне. Отойдя от скалы, я бегу быстрее и несусь по отмели, где ноги засасывает мокрый песок. Низко наклонив голову против ледяного ветра, я мчусь изо всех сил, обгоняя прилив, и вскоре легкие начинают гореть, а в ушах шумит кровь. Противоположная скала увеличивается, стремительно приближаясь, но вместо того чтобы остановиться, я прибавляю скорость. Ветер хлещет меня волосами по лицу, и я мотаю головой, чтобы их отбросить. За долю секунды до того, как врезаться в поджидающий утес, я вытягиваю перед собой руки и с размаху упираюсь ладонями в холодный камень. Жива. Не сплю. Спаслась от ночных кошмаров.

Адреналин схлынул, и я, дрожа от холода, возвращаюсь тем же путем. Мокрый песок уже поглотил цепочку следов, не оставив доказательств моего спринта между скал. Заметив у ног обломок выброшенного морем дерева, я рассеянно поднимаю его и провожу канавку вокруг себя, однако пропитанный водою песок снова становится гладким еще до того, как я отрываю палку от его поверхности. Огорчившись, я поднимаюсь ближе к скалам, где песок посуше, и снова обвожу круг. Так-то лучше. Меня вдруг посещает желание написать свое имя на песке, будто я приехала на каникулы, и я улыбаюсь своей ребячливости. Обломок дерева тяжелый и скользкий, но я заканчиваю надпись и отступаю полюбоваться делом рук своих. Странно видеть свое имя таким размашистым и дерзким – я много лет всячески старалась стушеваться… Что я такое теперь? Скульптор, который ничего не ваяет. Мать без ребенка. Буквы отчетливы и зримы, они буквально кричат, их можно разглядеть даже с вершин прибрежных скал. Меня пробирает дрожь страха и восторга. Я рискую, и как же это приятно!

Наверху символическое ограждение призывает прохожих не подходить к осыпающемуся краю обрыва. Не обращая внимания на предупреждающую табличку, я переступаю проволоку и останавливаюсь в нескольких дюймах от пропасти. Песок внизу превращается из серого в золотой в лучах поднимающегося солнца, и мое имя так и сияет посреди пляжа, словно подбивая запечатлеть его, прежде чем оно исчезнет.

Я успею сделать снимок, прежде чем начнется прилив. Я смогу остановить мгновение своей возвращенной смелости. Я кидаюсь в коттедж за фотоаппаратом. Ноги словно стали легче, и я поняла – это потому, что я бегу, а не убегаю.

Первая фотография получается так себе: буквы слишком далеко от берега. Я бегом спускаюсь на пляж и исписываю песчаную гладкость именами из моего прошлого: их скоро сгладит мокрый песок. Ближе к скалам я вывожу прозвища персонажей читанных в детстве книг или имена, которые привлекают меня своим витиеватым начертанием. Вынув фотоаппарат, я присаживаюсь на корточки и низко наклоняюсь, почти припав к песку, и принимаюсь снимать под разными углами, ловя объективом слова на фоне пенных бурунов, а затем вместе со скалами и щедрой порцией синего неба. Последние кадры я делаю со скалы, балансируя на самом краю и игнорируя липкий цепенящий страх. Пляж испещрен словами разных размеров, будто бессвязным бредом сумасшедшего, но я уже вижу, как наступающий прибой лижет буквы и закручивает мутные водовороты песка, набегая на берег. К вечеру, когда вода снова отступит, пляж будет девственно-чист, и я смогу начать заново.

Я совсем потеряла счет времени, но солнце уже высоко, и в фотоаппарате, должно быть, сотни снимков. Мокрый песок липнет к одежде, волосы жесткие от соли. Пальцы без перчаток ноют от холода. Я пойду домой и приму горячую ванну, затем загружу снимки на ноутбук и погляжу, получилось ли у меня что-нибудь годное. Я ощущаю прилив сил: впервые после несчастного случая у меня появляется цель.

У развилки я колеблюсь, живо представив Бетан, так напоминающую мою сестру. Меня охватывает ностальгия, и, не успев передумать, я сворачиваю на тропу, ведущую к трейлерному парку. Какая у меня причина идти в магазин? Денег при себе нет, поэтому я не могу притвориться, что зашла за молоком или хлебом. Наверное, можно что-нибудь спросить, но ничего убедительного в голову не приходит: Бетан поймет, что это лишь предлог, и сочтет меня жалкой.

Решимость ослабевает уже через сотню ярдов, и я останавливаюсь перед парковкой. Взглянув на магазин, я вижу в окне силуэт – не знаю, Бетан ли это, но я не выясняю: поворачиваюсь и бегу обратно в коттедж.

Я добираюсь до Блэйн Сэди и вытаскиваю ключ из кармана, однако когда кладу руку на дверь, та слегка подается вперед, и я осознаю, что не смогла ее запереть. Дверь старая, замок ненадежный; Йестин показал мне, как подтягивать дверь, чтобы ключ повернулся, но иногда я билась с ним по десять минут. Йестин оставил мне свой номер телефона, но не знал, что я выбросила мобильный. К коттеджу проведена телефонная линия, а самого аппарата нет, поэтому придется идти в Пенфач искать таксофон, чтобы попросить Йестина зайти и починить замок.

Не пробыла я в коттедже и десяти минут, как в дверь стучат:

– Дженна? Это Бетан!

Я на мгновение думаю притвориться, что меня нет дома, однако любопытство пересиливает, и когда я открываю, чувствую прилив радости: хотя я и искала уединения, в Пенфаче мне одиноко.

– Я вам пирог принесла. – Бетан приподнимает завернутое в полотенце блюдо и переступает порог, не дожидаясь приглашения. Она ставит подарок у плиты.

– Спасибо. – Я тщетно подыскиваю дежурные любезности, но Бетан только улыбается. Она снимает тяжелое шерстяное пальто, и я выхожу из ступора: – Хотите чаю?

– Если нальете, – отзывается гостья. – Вот, подумала – зайду, погляжу, как вы поживаете. Я все ждала, когда вы ко мне зайдете, но представляю, что такое устраиваться на новом месте… – Оглядевшись, она замолкает при виде аскетичной гостиной, ничем не отличающейся от той, куда меня впервые впустил Йестин.

– У меня мало средств, – смущенно объясняю я.

– А в Пенфаче и нет богачей, – весело говорит Бетан. – Главное, чтобы вам было тепло и уютно.

Пока она болтает, я хожу по кухне, собирая чай и радуясь, что есть чем занять руки. Наконец мы присаживаемся за сосновый стол.

– Как вам в Блэйн Сэди?

– Идеально, – отвечаю я. – То, что нужно.

– В смысле, теснота и холодина? – смеется Бетан, отчего чай выплескивается у нее из кружки. Она пытается оттереть темное пятно на бедре, однако жидкость впитывается в брюки.

– Мне не нужно много места, а камин вполне меня согревает, – улыбаюсь я. – Мне здесь правда нравится.

– Какая же у вас история, Дженна? Каким ветром вас занесло в Пенфач?

– Здесь красиво, – просто отвечаю я, обхватив кружку и глядя на чай, чтобы не встречаться с проницательным взглядом Бетан. Она не настаивает.

– Что ж, тут вы правы, бывают места и похуже, хотя зимой здесь скучно.

– А когда вы начнете сдавать трейлеры?

– Откроемся к Пасхе, – говорит Бетан. – Когда заработают все летние заведения, округу будет не узнать. А сворачиваемся в конце октября. Дайте знать, если к вам приедут родственники, – выделю вам трейлер. Здесь-то гости нипочем не уместятся.

– Это очень любезно с вашей стороны, но я никого не жду.

– У вас нет родни? – Бетан глядит на меня в упор, и я чувствую, что не могу опустить глаза.

– Есть сестра, – признаюсь я. – Но мы не общаемся.

– А что случилось?

– О, обычная размолвка, – легко отвечаю я. Даже сейчас я отчетливо помню гневное лицо Евы, умолявшей меня послушать ее. А я была слишком горда. Ослеплена любовью. Послушайся я Еву, все вышло бы по-другому.

– Спасибо за пирог, – говорю я. – Вы очень добры.

– Чепуха, – отзывается Бетан, ничуть не возражая против смены темы. Она надевает пальто и закутывается в шарф. – Для чего еще нужны соседи! Теперь ваша очередь зайти на чай, и не задерживайтесь с визитом!

Это звучит почти приказом. Я киваю. Бетан внушительно глядит на меня темно-карими глазами, и на секунду я снова чувствую себя ребенком.

– Приду, – обещаю я. – Правда, приду.

Когда Бетан уходит, я переставляю карту памяти в ноутбук и открываю снимки. Большинство никуда не годятся, но на нескольких превосходно запечатлелись надписи на песке на фоне неумолимо надвигающегося зимнего моря. Я ставлю подогреть воду для чая и, увлекшись редактированием, лишь спустя полчаса спохватываюсь – чайник до сих пор не закипел. Я протягиваю руку: плита холодна, как лед. Опять барахлит. В рабочем азарте я и не заметила, что в комнате понизилась температура, но теперь зубы выбивают дробь. Я гляжу на пирог с курятиной, принесенный Бетан, и в животе урчит. В прошлый раз, когда плита вышла из строя, мне понадобилось два дня, чтобы снова ее зажечь, и теперь просто руки опускаются при мысли повторить это мероприятие.

Я встряхиваюсь. Что это я так падаю духом? Когда я успела растерять способность принимать решения и справляться с проблемами? Я не какая-нибудь жалкая слабачка!

– Так, – громко говорю я. В гулкой пустой кухне мой голос звучит странно и почти незнакомо. – Ну-ка, разберемся!

Солнце встает над Пенфачем прежде, чем я успеваю согреться. Ноги затекли после нескольких часов сидения на корточках, и волосы местами перепачкались копотью, но я с давно забытым чувством триумфа кладу пирог Бетан в духовку. Меня не волнует, что сейчас уже ближе к завтраку, чем к ужину, и что голодные спазмы перестали меня мучить: я накрываю стол как для обеда и с наслаждением съедаю все до последней крошки.

Глава 7

– Шевелитесь! – гаркнул Рэй, задрав голову вверх, и взглянул на часы в пятый раз за пять минут. – Опаздываем же!

Словно утро понедельника не было тяжелым само по себе, Мэгс ночевала у сестры и должна была вернуться только к обеду. На сутки Рэй оказался в одиночном полете и разрешил (весьма недальновидно, как он уже понял) детям вчера посмотреть поздний фильм. Сегодня в полвосьмого он еле поднял с кровати даже неунывающую Люси. Сейчас без двадцати пяти девять, пора выезжать. В полдесятого Рэя ожидает к себе начальница, а такими темпами он и через час будет стоять у лестницы и звать детей.

– А ну, бегом! – Рэй пошел к машине, оставив дверь дома открытой, сел за руль и завел мотор. На крыльцо выбежала Люси – нерасчесанные волосы падали на лицо – и прыгнула на переднее сиденье рядом с папой. Темно-синяя школьная юбка мятая, один гольф спустился до щиколотки. Доброй минутой позже Том на заплетающихся ногах вышел вслед за сестрой – полы незаправленной рубашки трепетали на ветру. Галстук он нес в руке и надевать, судя по всему, не собирался. За последние месяцы сын сильно вытянулся и еще не привык к новому росту, поэтому ходил с опущенной головой и сильно сутулился.

Рэй крикнул в окно машины:

– Дверь, Том!

– А? – поднял голову сын.

– Дверь закрой! – Рэй стиснул руль. Бог знает, как Мэгс управляется каждое утро и еще не поубивала этих лодырей. Список дел рос с каждой минутой, и крюк до школы сегодня был очень лишним.

– А-а. – Том вернулся и захлопнул дверь, после чего поплелся к машине.

– А почему это Люси впереди? – возмутился он, усевшись сзади.

– Сегодня моя очередь!

– Нет!

– Нет, да!

– Хватит! – рявкнул Рэй.

В полном молчании они доехали до начальной школы Люси, и подскочившее давление у Рэя почти пришло в норму. Бросив «Мондео» на желтых зигзагах, он отвел дочку в класс, наскоро поцеловал в лоб и бегом побежал обратно. У машины уже стояла представительница дорожной полиции и записывала номер.

– О, это вы! – сказала она при виде Рэя и погрозила пальцем: – Уж вы-то должны знать, инспектор!

– Простите, – извинился Рэй, – очень спешу на работу. Вы же представляете, что это такое.

Он уехал, оставив патрульную постукивать карандашом по блокноту. Чертова дорожная мафия, подумал он. Делать им нечего, вот и страдают ерундой.

– Как твоя школа? – спросил Рэй, поглядывая на пассажирское сиденье (Том перелез вперед, едва Люси вышла, но упорно смотрел в окно).

– Прекрасно.

Учительница Тома сказала, что ситуация не ухудшилась, но нет и признаков улучшения. Рэю с Мэгс пришлось подъехать в школу и выслушать рапорт о мальчике, у которого нет друзей, который готовит домашние задания с минимально возможным старанием и никогда не поднимает руку на уроках.

– Миссис Хиксон говорит, по средам тренируется футбольный клуб. Хочешь пойти?

– Не особо.

– А я в детстве очень любил футбол. Может, и тебе передалось что-нибудь спортивное?

Даже не глядя на Тома, Рэй знал, что мальчишка вытаращил глаза. Он вздрогнул, слыша себя: сейчас он говорит в точности как его собственный отец.

Том сунул в уши наушники.

Рэй вздохнул. Пубертатный период превратил его сына в недовольного молчаливого подростка, и он с ужасом ждал того дня, когда то же самое начнется с дочкой. Родителям не годится иметь любимчиков, но Рэй питал особую нежность к своей Люси, которая в девять лет обожала посидеть у папы на коленях и порой требовала сказку на ночь. А с Томом Рэю и раньше случалось сталкиваться лбами. Слишком одинаковые, со вздохом говорила Мэгс, хотя Рэй никакого особенного сходства не замечал.

– Можешь высадить меня здесь, – сообщил Том, отстегивая ремень безопасности.

– Отсюда же целых два квартала!

– Пап, все нормально, я дойду. – Мальчишка взялся за ручку, и на мгновение Рэю показалось, что сын сейчас распахнет дверцу и выбросится на проезжую часть.

– Да пожалуйста… – Рэй остановился у обочины, второй раз за утро игнорируя дорожную разметку. – Но ты опоздаешь на перекличку.

– Все, пока.

Хлопнув дверцей, Том пошел через дорогу, лавируя между машинами. Что же сталось с его добрым, смешливым сынишкой? Подобная немногословность – норма для подростков, или же тут что-то другое? Рэй покачал головой. Казалось бы, детские проблемы – это прогулка в парке по сравнению со сложным расследованием, но Рэй бы не задумываясь предпочел допрос подозреваемого общению с сыном. Подозреваемого легче разговорить, невесело подумал он. Слава богу, забирать детей из школы будет Мэгс.

Когда Рэй доехал до управления, мысли о Томе отошли на второй план. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, почему его вызывает высокое начальство: Джейкоб погиб почти полгода назад, расследование застопорилось… Рэй присел на стул у обшитого дубовыми панелями кабинета, поймав сочувственную улыбку секретарши.

– Она заканчивает звонок, – предупредила секретарь. – Ждать недолго.

Оливия Риппон была женщиной блестящего ума и невыносимого характера. Быстро поднявшись по служебной лестнице, она уже семь лет руководила полицией графств Эйвон и Сомерсет. Когда ей предложили очередную должность – комиссара столичной полиции, Оливия, сославшись на «личные причины», осталась в родном управлении, где с наслаждением доводила опытных детективов до состояния заикающихся развалин по время ежемесячных отчетов о выполненной работе. Оливия была прямо-таки рождена для полицейской формы; темные волосы забраны в простой узел, мощные ноги обтянуты плотными черными колготками.

Рэй потер ладони о колени – однажды он слышал, что начальница зарубила повышение перспективному сотруднику, метившему в старшие инспекторы, на том основании, что его «потные ладони не внушают доверия». Рэй не знал, правда это или нет, но держать пари бы не стал. На его зарплату полицейского инспектора семья худо-бедно жила, хотя случалось и затянуть пояса. Мэгс упорно держалась за свою затею пойти в учительницы, однако Рэй подсчитал, что если ему удастся подняться на одно, а то и два звания, новой зарплаты им хватит и без того, чтобы жена выходила на работу. С содроганием вспомнив утренний хаос, Рэй решил, что Мэгс и так делает более чем достаточно. Не годится ей рваться на части ради того, чтобы они могли иногда себя побаловать…

– Можете войти, – произнесла секретарша.

Рэй глубоко вздохнул и толкнул дверь:

– Доброе утро, мэм.

Ответом послужило молчание – начальница что-то быстро и подробно записывала в блокноте известным своей неразборчивостью почерком. Рэй мялся у дверей, притворяясь, что любуется целой коллекцией сертификатов и фотографий, развешанных по стенам. Темно-синий ковер был толще и мягче, чем у других в управлении; огромный стол для совещаний занимал полкабинета. Оливия Риппон сидела у дальней стены за пузатым письменным столом. Дописав, что нужно, начальница подняла глаза:

– Я хочу, чтобы вы закрыли дело о наезде в Фишпондс.

Ясно было, что присесть ему не предложат, поэтому Рэй взял ближайший к Оливии стул и присел без приглашения. Начальница приподняла бровь, но ничего не сказала.

– Мне кажется, будь у нас еще немного времени…

– У вас было достаточно времени, – отрезала Риппон. – Пять с половиной месяцев. Это просто позорное пятно на нашей репутации, Рэй. Каждая статейка в «Пост» о ваших сомнительных «достижениях» в расследовании лишний раз напоминает – полиция не справляется со своей задачей. Вчера вечером мне звонил Льюис: он хочет, чтобы дело отправили в архив. Это совпадает с моим желанием.

Рэй почувствовал, как в нем растет гнев.

– Разве не лично Льюис отклонил просьбу общественности ограничить скорость в жилых районах до двадцати миль в час?

Последовала пауза, в течение которой Оливия холодно глядела на него.

– Закрывайте дело, Рэй.

Они мерили друг друга взглядами над блестящей полированной ореховой столешницей. Странно, но первой глаза опустила Оливия, отодвинувшись на стуле и положив руки перед собой.

– Рэй, вы превосходный сыщик, ваше упорство делает вам честь, но если вы хотите повышения, то должны понимать, что в полиции нужно не только уметь раскрывать преступления, но и вести правильную политику.

– Так точно, мэм. – Рэю с трудом удалось избежать тоскливой интонации.

– Ну вот и хорошо. – Оливия сняла с ручки колпачок и потянулась к очередной служебной записке. – Значит, договорились: с сегодняшнего дня дело Джордана закрыто.

Возвращаясь в управление, Рэй впервые в жизни обрадовался дорожной пробке. Ему очень не хотелось сообщать новость Кейт, причем эта мысль отчего-то перевешивала остальные соображения. Кейт в полиции еще новичок и не привыкла расписываться в собственном бессилии, закрывая расследования, в которые вложено столько сил. Стампи отнесется к этому спокойнее.

Приехав, Рэй сразу вызвал их обоих к себе. Кейт вошла первой, неся кружку кофе, которую поставила рядом с его компьютером, где стояли три других, с остатками холодной черной жижи.

– С прошлой недели, что ли?

– Ага. Уборщица отказалась мыть.

– Ну и правильно, вы и сами в состоянии вымыть за собой чашку. – Кейт присела. Вошел Стампи, кивнув Рэю в знак приветствия.

– Помните машину, которую Брайан и Пэт заметили на записях уличных камер? – начала Кейт, как только Стампи уселся. – Которая летела, будто за ней черти гонятся?

Рэй кивнул.

– Мы не смогли установить ее номер, и я бы хотела отдать видеозапись Уэсли. В крайнем случае сможем вычеркнуть водителя из числа подозреваемых.

Уэсли Бэррон был анемичным тощим типом, каким-то образом попавшим в эксперты дорожной полиции. Сидя в цокольном этаже тесного здания на Рэдленд-роуд, он работал на потрясающем оборудовании и умел добиться такой четкости записей с уличных камер, что материалы можно было использовать в качестве доказательств в суде. По логике вещей, за Уэсли ничего не водилось, раз он сотрудничал с полицией, но сама обстановка его душного подвала без окон будила нехорошие подозрения.

– Прости, Кейт, но эти расходы я тебе не подпишу, – покачал головой Рэй, собираясь с духом сказать, что работу над делом придется прекратить. Уэсли стоил дорого, хотя результаты у него были выше всяких похвал. Однако Рэя впечатлил столь всесторонний подход к расследованию у новой сотрудницы. Ему не хотелось признаваться в этом даже себе, но за последние недели он отвлекся от дела Джордана. А все этот Том со своими проблемами, с неожиданной обидой подумал Рэй. Нельзя допускать, чтобы семейные неурядицы сказывались на качестве работы, особенно в таких громких делах. Хотя какая теперь разница, с горечью сказал он себе, раз Риппон вынесла постановление о прекращении расследования.

– Ну, там не такая огромная сумма, – не сдавалась Кейт. – Я говорила с Уэсли, и он…

– Я не могу выделить ни пенни из бюджета управления, – перебил Рэй, многозначительно глядя на Стампи. Тот посмотрел на Рэя и все понял. Не в первый раз они закрывали дело по распоряжению началь-ства. – Главная приказала отправить дело в архив, – пояснил Рэй, переведя взгляд на Кейт.

Стало очень тихо.

– Надеюсь, вы сказали, куда ей идти, – засмеялась Кейт, но смех прозвучал в тишине. Она поглядела на Рэя, затем на Стампи, и лицо у нее вытянулось: – Вы серьезно? Что, вот так взять и все бросить?

– А нечего бросать, – хмыкнул Рэй. – Мы в тупике. У нас ничего нет, осколки разбитой фары ничего не дали…

– Есть больше десятка подозрительных автомобилей, – перебила Кейт. – Необязательно верить на слово механикам, которые якобы не ведут записей, кому чинили машину. Я все равно смогу их проверить, просто это займет больше времени!

– Напрасный труд, – мягко сказал Рэй. – Иногда нужно уметь вовремя остановиться.

– Мы сделали все, что могли, – поддержал его Стампи, – но это все равно что искать иголку в стоге сена. Ни номера, ни цвета, ни марки, ни модели. Маловато для раскрытия, Кейт.

Рэй остался очень благодарен Стампи за его слова.

– Вот именно, – подхватил он. – Боюсь, пока придется подвести черту. Конечно, если что-то всплывет, мы возобновим расследование, но пока…

Он не закончил, спохватившись, что говорит, как Риппон в пресс-релизах.

– Это все внутренняя политика, да? – вдруг спросила Кейт. – Начальство говорит: «Прыгай», а мы только спрашиваем: «На какую высоту?»

Похоже, девушка приняла новость слишком близко к сердцу.

– Да ладно тебе, Кейт, ты не первый день в полиции и понимаешь – иногда приходится принимать трудные решения… – Рэй заставил себя замолчать, а то у него выходило чересчур снисходительно. – Пойми, за полгода у нас ничего не появилось – ни свидетелей, ни данных судмедэкспертизы. Мы можем бросить все ресурсы в мире на это дело и все равно не соберем достоверной информации. Прости, но у нас в работе другие дела и другие жертвы.

– Но вы хоть возразили или сразу лапки кверху подняли? – надерзила Кейт, щеки которой пылали от гнева.

– Кейт, – предупреждающе одернул ее Стампи, – уймись!

Игнорируя его, она с вызовом смотрела на Рэя:

– Наверное, вы думали о своем повышении! Кто метит высоко, с начальством не ссорится!

– Это здесь ни при чем! – неожиданно для себя рявкнул Рэй. Несколько секунд они с Кейт испепеляли друг друга взглядами. Краем глаза он видел, что Стампи выжидательно смотрит на него. Старшему инспектору полагалось приказать Кейт выйти из кабинета, напомнить, что она рядовой оперативный сотрудник в заваленном работой полицейском управлении, и если начальник сказал, что дело закрыто, значит, оно закрыто, и баста. Рэй открыл рот, но заговорить не смог.

Проблема была в том, что Кейт попала в точку. Было время, когда Рэй тоже стоял перед начальством и ожесточенно возражал – примерно так, как Кейт сейчас. Может, он теряет хватку или действительно на все готов ради повышения?

– Когда вкладываешь в дело всю душу, с таким исходом трудно смириться, – негромко произнес он.

– На кону не просто дело, – Кейт указала на фотографию Джейкоба на стене, – а гибель маленького мальчика! Так нельзя, это неправильно!

Рэй вспомнил мать Джейкоба, сидевшую на диване, с почерневшим от горя лицом, и не стал спорить.

– Мне очень жаль. – Он кашлянул и попытался сменить тему. – Что еще у нас в работе сейчас? – спросил он у Стампи.

– Малколм в суде всю неделю по делу Грейсона, у него слушание о тяжких телесных на Квинс-стрит – прокуратура решила предъявить обвинение. Я занимаюсь агентурными сведениями касательно ограблений магазинов «Ко-оп», а Дейва бросили проводить мероприятия в рамках кампании предупреждения незаконного ношения холодного оружия. Он сегодня в колледже, взаимодействует с местными сообществами…

Последнюю фразу Стампи произнес с отвращением. Рэй засмеялся.

– Приходится шагать в ногу со временем, Стампи.

– Перед этими юнцами можно трепаться до посинения, – огрызнулся сержант, – это не помешает им ходить с ножом в кармане.

– Возможно, но попытка не пытка, – проговорил Рэй, быстро записывая себе памятку в ежедневнике. – Что будет нового, сообщи мне завтра до утреннего совещания. И я бы хотел получить твои соображения о добровольной сдаче ножей до начала школьных каникул. Нужно отвлечь от улицы как можно больше подростков.

– Будет сделано.

Кейт смотрела в пол, безжалостно обдирая заусенцы. Стампи мягко потыкал ее в плечо. Девушка повернула голову.

– Хочешь сандвич с беконом? – тихо спросил он.

– От сандвича мне лучше не станет, – буркнула она.

– Тебе нет, – согласился Стампи, – зато мне станет легче, если ты все утро не будешь ходить с лицом как у бульдога, проглотившего осу.

Кейт невесело засмеялась:

– Сейчас подойду.

Возникла заминка – Кейт явно ждала, пока Стампи выйдет. Плотно прикрыв дверь за сержантом, Рэй вернулся за свой стол, уселся и скрестил руки на груди.

– Ты в порядке?

Кейт кивнула:

– Я хотела извиниться. Я позволила себе недопустимый тон.

– Я слышал и похуже, – усмехнулся Рэй. Кейт не улыбнулась, и он понял, что у нее нет настроения для шуток. – Я знаю, сколько значило для тебя это расследование…

Кейт снова оглянулась на снимок Джейкоба.

– У меня такое чувство, будто я его предала.

Рэй почувствовал, что его решимость колеблется. Это правда, они действительно предали погибшего мальчишку, однако Кейт не станет легче, если это озвучить.

– Ты выложилась на полную, – сказал он вместо этого. – Большего ты не сделаешь.

– Но этого оказалось недостаточно? – Кейт поглядела на начальника. Рэй покачал головой.

Девушка встала и вышла из кабинета, прикрыв за собой дверь. Рэй с силой врезал кулаком по столу. Ручка покатилась и упала на пол. Инспектор качнулся назад на стуле и переплел пальцы за затылком, отметив, какими жидкими стали волосы, и прикрыл глаза, чувствуя себя старым и уставшим. Рэй подумал о старших по званию полицейских, с которыми ежедневно пересекался, – большинство солидного возраста, но немало и молодых, бодро штурмовавших служебную лестницу. Хватит ли у него сил состязаться с ними? Хочет ли он этого вообще?

Много лет назад, когда Рэй пришел в полицию, ему все казалось предельно простым: сажать негодяев и охранять безопасность добропорядочных горожан, собирать улики на месте преступления, где произошло убийство, изнасилование или злостное хулиганство, ловить виновных, и от этого людям станет легче дышать. А чем он занимается? Торчит в офисе с восьми до восьми и уходит домой, просто махнув рукой на нескончаемые бумажные завалы, вынужденный подчиняться корпоративной политике, даже когда она идет вразрез с его убеждениями.