Текст книги "Я, ты и шизофрения"

– Лара с Алисой просто выскочки, которым важен, лишь статус в школе. Мне не нужны безмозглые подружки, без собственного мнения, мама! Если я тебя не устраиваю такой, то, пожалуйста, можешь отдать меня в детдом!

Мама стоит с открытым ртом и смотрит на меня. Я вижу, как по морщинистым щекам спускаются слезы. Она схватилась за лоб и повернулась ко мне спиной. Я слышу, как родной мой человек, который любит меня больше всех, плачет, а я ничего не могу сделать. Не знаю, что сказать. Ненавижу себя! Ненавижу себя за то, что довела маму до такого состояния. Никто этого не заслуживает; я рушу жизнь себе и своим близким, совершенно наплевав на все. Самое ужасное, что может сделать человек – это ранить близкого. Моя мама святая женщина, которая всегда была терпелива, умна и заботлива. Я всегда у нее была на первом месте, от чего папа порой ревновал. И теперь «человек номер один» плюёт в её душу, говоря страшные вещи. Ненавижу себя, ненавижу! Сколько всего делают для нас мамы, а, что делаем мы?! Ненавижу эту болезнь, которая расстраивает не только меня, но и моих родителей. Тут возникает вопрос: «Почему именно я»?! Мама продолжает лить слезы, совсем позабыв о цыплёнке. Я подхожу к ней и обнимаю её со спины. Чувствую, как в бьется в судорогах её тело. Она пытается сдержать поток солёных капель и перестать плакать.

– Мам, прости меня… Я не знаю, что на меня нашло, – проговорила я и прижалась к ней сильнее.

– За что ты так со мной, Аманда? – задыхаясь, спросила мама.

Я просто обнимаю её и молчу. Мне нечего сказать в своё оправдание. Я ужасная дочь, ужасный друг, ужасный человек. Думаю, что мое рождение – это самая большая ошибка.

Глава 3.

Я проснулась посреди ночи, захлёбываясь в слезах. Раздался душераздирающий крик, на который прибежали родители. Я сижу на кровати и плачу в подушку, что лежит на моих коленях. Мама подбегает ко мне и обнимает. Она гладит мою спину и пытается успокоить. Мне так страшно. Сердце чуть не выскочило из груди. Меня душили! Я проснулась из-за нехватки кислорода. Подушка была на моей голове, и кто-то душил меня, пытался убить! Я боюсь умереть. Галлюцинации хотят избавиться от меня, но зачем? Теперь мне и вправду страшно, ведь я не знала, что такое возможно.

– Тише, дорогая, что случилось? – мама посмотрела в мои глаза и начала вытирать солёные капли. Её горячая ладонь нежно гладит мои щеки и убаюкивает мое сознание.

– Мне приснился кошмар, – соврала я и крепко обняла маму, – прошу, не оставляйте меня!

– Все хорошо, это всего лишь дурной сон.

Мама продолжает меня успокаивать, а после вновь поглядела на мое мокрое лицо. Я снова легла в постель и укрылась одеялом. Нежные руки мамы гладят мою голову и поправляют пряди. Папа стоит надо мной и улыбается, смотря на рамку с семейной фотографией. На ней изображено, как отец обнимает маму, а я стою между ними и беззаботно смеюсь. Эта моя самая любимая фотография; здесь мы счастливы. Как печально, что все хорошие моменты остались на фотографиях.

– Спи, завтра будет новый день, – прошептала мама и встала с края кровати. Она подошла к ночнику и выключила свет.

– Нет! Включи скорее! – я панически крикнула и родители повиновались.

Из-за психического расстройства, теперь у меня фобии. Просто класс.

– Спокойной ночи.

И я осталась одна. Комната находилась в полумраке, все еще пугая меня, вселяя страх, что сейчас кто-то прыгнет на меня. Этой ночью я могла умереть! На-все-гда!

***

Коридор школы. Все с интересом обсуждают нашумевшую историю о нашей ученице Беатрис Янг, которая покончила с собой, спрыгнув с двенадцатиэтажного дома. Если верить слухам, то она это сделала из-за парня, который бросил её и ушел к сестре Беатрис. Представляю, как себя чувствует эта девушка, к которой ушел парень. Причина самоубийства Беатрис – она. Я бы на месте этой разлучницы полетела вслед за ней. А, что насчёт слухов? Вы думаете, что кому-то жаль Беатрис Янг? Единственные, кто её оплакивает, так это родители девушки. Вот печальная, правда: когда ты умрешь, плакать будут только твои родители. Остальные забудут и пройдут дальше. Смотрю в сторону газет. На стенде вывешена фоторамка с изображением Беатрис, в школьной форме, и надпись: «Помним. Любим. Скорбим.»

Какая фальшивая игра; в этой школе пропадают великие актеры. Они забыли добавить частицу «не»: Не любим, не помним, не скорбим. Вот вся суть этих фальшивых лицемеров.

– Она была хорошей девушкой, – проговаривает голос сзади меня. Я обернулась и увидела Майкла, в руках которого были две тетради.

– Думаешь, это какого-то волнует? Всем плевать на нее. Это стадное чувство: каждый просто делает, что и все, чтобы не выделяться из толпы и не стать изгоями.

Парень неловко кашлянул и протянул мне одну из тетрадей.

– Что это? – я неуверенно взяла в руки бумагу и начала рассматривать записи.

– Ты думала, что я позволю тебе завалить предмет?

Я улыбнулась. Несмотря на то, что я ему наговорила, он все равно помог мне. И честно говоря, я удивлена. Внутри стало как-то тепло и щекотно. Слезы пролились из глаз, и я бросилась в объятия одноклассника. Он ответил мне, и я ощущаю его тёплую ладонь на своей спине. Обо мне, кроме родителей некому заботиться и переживать, а тут такой сюрприз. Конечно, он сумел растопить лёд в моем сердце.

– Хилл нашла себе дружка, только посмотрите! – раздался писклявый голос за спиной. Мои брови нахмурились, и я резко отодвинулась от Майкла. Передо мной стоят Лара с Алисой и их «шестёрка» Маргарет. Видимо они пришли мстить за мой нехороший поступок, но эти безмозглые куклы не знают, что во мне скрывается, или точнее «кто».

– Найдите себе другое увлечение, ладно? – мои нервы расшатаны, но я стараюсь сдерживать свой гнев, ведь мы находимся в школе.

– Ты ли будешь нам указывать, Аманда? Сделай одолжение и вернись в дыру, из которой вылезла, – прошипела, как змея Алиса.

– Расслабьтесь, девочки! – вмешался Майкл.

– А ты вообще заткнись, недомерок!

Вокруг нас собралась небольшая толпа таких же людей, как Алиса и её компания. Когда они начали смеяться надо мной и Майклом, я услышала женский голос в своей голове, который твердил: «Сделай это! Она заслужила».

Впервые согласившись с галлюцинациями, мои руки полезли в карман джинсов и достали деньги.

– Это того стоит, – произнесли мои губы, а ноги повели к автомату с напитками. Все вопросительно смотрят на меня, ожидая продолжение этого триллера. Я купила газировку, открыла её и сделала глоток. Все продолжают глядеть на меня и непонимающее шептаться. Я подошла к Майклу и улыбнулась ему, а затем мои руки вылили содержимое в банке на трёх девушек. Они начали громко кричать и барахтаться. Раздался громкий, хоровой смех подростков, что окружили нас.

– Освежитесь! – засмеялась я, чувствуя гордость.

Майкл начал громко хохотать и показывать пальцем на мокрых девушек, что напоминали куриц, попавших под дождь. Алиса и другие начали скулить и трогать свои мокрые кофты.

– Аманда Хилл, в мой кабинет, живо! – раздался глухой крик. Я оглянулась и увидела нашего директора. Все затихли и разбежались по сторонам.

Моя шалость не удалась, и теперь я сижу на стуле перед лицом директора, который раздраженно постукивает по деревянному столу.

Помещение наполнено грамотами, кубками и медалями за игры в соккер и волейбол. А сзади самого директора, висит его портрет.

– Твоё сегодняшнее поведение лишено всякого оправдание, Аманда! – начал лысоватый мужчина.

– Это не так, – возразила я.

– Что?

– Девушки, которых я облила, унижали меня и моего друга. Я должна была впитывать их высказывания?

Директор не ожидал моих слов. Он помнит меня скромной, милой девочкой, которая не способна обидеть и мухи. Это объясняет его удивление.

– Нельзя отвечать на насилие насилием!

– О боже, простите меня мистер Гроув, но в наше время только так и общаются. Вы не знаете ничего о своих учениках и о том, что происходит в стенах этого заведения. Говоря языком учебника истории, здесь творится междоусобная война! Одной рукой люди пожимают вашу ладонь, а другой вонзают нож в спину. Вот она, правда, мистер Гроув.

Мужчина внимательно слушал меня, совсем забыв, что тут директор он. Я закончила свою речь и ожидала казни, которую придумывал мне Гроув. Он перестал стучать пальцами об стол и посмотрел на часы.

– Это ничего не меняет. Ты поступила неприлично, потому, Аманда, ты отстранена от занятий на два дня!

– Что-о?! Мистер Гроув…

– Нет, не делай хуже. Собирай свои вещи и покинь это место на два дня. Родителям сообщат о твоем проступке!

Я смотрю на директора и пытаюсь сдержать слезы обиды и злости. Ненавижу несправедливость. То, что меня не будет, два дня в этой колонии очень даже радует, но, когда об этом узнают родители.... Как же мне хочется сейчас оказаться в глухом лесу, где есть только я и моя собачка – Догги; в своем маленьком домике, сидеть в мягком кресле у камина и пить вкусное какао. Но нет, я нахожусь в реальности, где есть только боль, боль и боль.

***

Сижу в комнате и смотрю в своё любимое окно. На улице вечер. В домах светит тёплый, желтый свет. Он так наполняет душу уютом, что становится хорошо внутри сумасшедшей головы. Все тихо и так спокойно, что, кажется, будто я не больна, будто я вновь вернулась в детство. Но, как обычно это бывает, идиллию нарушают шаги, а потом и голоса. В комнату ворвалась злая и нервная мама. Я знала, о чем пойдет речь и была полностью к этому готова. Тем более, мне нечего умалчивать правду, виновной я себя не считаю. Мама присела рядом со мной на подоконник и просто молчала, смотря во двор. Скажу в сотый раз, что моя мама очень терпеливая. Я люблю её за то, что она такая заботливая и понимающая. Некоторые мамы бы вбежали в комнату и снесли все к чертям. Но не она.

– Тебе уже все рассказали? – с какой-то тоской и усталостью произнесла я, не отрывая взгляд с неба, где плавали темно-синие облака.

– Хочу услышать твою версию, что произошло?

– Ничего, просто Алиса и её подружки обозвали меня и Майкла. Я дала сдачу. Драма, – с насмешкой объяснила я и опустила голову в пол.

– Мне кажется, что у тебя сейчас сложный период в жизни. Экзамены, выпускной класс – все это на тебя влияет, надеюсь, что скоро это пройдет, – мама взглянула на меня и улыбнулась так, как только умеет она: с заботой, любовью, пониманием.

– Спасибо, мам… Я редко это говорю, но спасибо!

Мама встала с подоконника и подошла ко мне, поцеловала мою макушку головы и покинула комнату. Снова одиночество. Даже сейчас, вроде все хорошо, но мне плохо. Мне не хочется жить, но и умирать нет желания. В голову пробираются мысли сдаться и рассказать все родителям, может, так будет лучше?

Меня проглотила тоска по детству. Помню, как на мое седьмое рождество, папа сказал, что Санта Клаус – мой дедушка. После этого он сделал меня самым счастливым ребенком на планете. Представьте, что ваш дедушка – Санта. Это ведь невероятно круто. Когда мне было интересно, почему я его ни разу не видела, папа отвечал: «Он ведь Санта – занятой человек». Глупышка Аманда верила и хвасталась, что её дед, сам Санта Клаус. Папа любил меня удивлять. Сколько выдуманных историй рассказывал он; где только не бывал мистер Ди – выдуманный супергерой отца. Мистер Ди бывал в Гималаях, в Бермудском треугольнике, где поборол большого сверхъестественного осьминога; на Альпах, на корабле великого пирата. Вспоминаю, как сдерживала смех мама, видя мое счастливое лицо. Сколько воспоминаний, которые теперь всего-то картинки в голове. Родители всегда радовали меня. Не скупались и дарили самые дорогие игрушки и вещи. Почему я такая неблагодарная? Наверное, они меня избаловали, но вины их здесь нет. Я сама все порчу.

Мои воспоминания развеял шум, исходящий из улицы. Я посмотрела во двор и увидела карабкающегося по стенке Сэма. Сколько счастья испытало мое сердце. Мое сознание требовало его; этот парень был мне дорог, хоть и совсем не знаком. Я открыла окно и впустила юношу в комнату. Приставив к своим губам палец и прошипев: «Тс-с-с», я заперла оконную раму и подошла к другу. Парень снял с себя куртку и бросил её на пол, а потом посмотрел на меня.

– Здравствуй, Аманда, – улыбается Сэм и садится на кровать.

Убедившись, что родители не слышат нас, я заперла дверь и со спокойной душой села рядом с другом.

– Я тебя ждала, – улыбнулась я, совсем не понимая, зачем это говорю.

– На чем мы остановились в прошлый раз?

Я улыбнулась.

– Ты называл мне свою фамилию, – обманула я, и парень понял мой намёк.

– Сэм Гилмор к вашим услугам! – приложил руку к голове и произнес парень с офицерским акцентом. Мы засмеялись. Я смотрю на него несколько секунд, и он это замечает, однако я не могу убрать взгляд с его лица. Его тёмные волосы небрежно разбросаны в разные стороны, глаза большие и карие, а также у него густые и длинные ресницы, что можно позавидовать; губы красные, как огонь или клубника. Думаю, это из-за холода.

– Почему ты так смотришь на меня? – засмущался Сэм.

– У меня складывается впечатление, что мы знакомы сто лет.

– И у меня также, – согласился тот и улыбнулся в тридцать два зуба, – Ты любишь фильмы?

Я развеяла ненужные мысли и встрепенулась. Парень схватил коробки из-под дисков и начал рассматривать их, считывая названия и корча лицо.

– В основном мелодрамы, так что…

– Класс, давай посмотрим! – вскочил с места Сэм и подошёл к компьютеру.

Заявление парня меня удивило. Впервые вижу человека, тем более мальчика, который любит романтические фильмы, как и я.

– Эм, ладно, что будем смотреть? – я подошла к высокому другу. Сэм продолжал рассматривать диски, а потом остановился и залился довольной ухмылкой. Его рука показала мне коробку с надписью: «Привидение».

На лице появилась тупая улыбка.

– Черт возьми, это мой любимый фильм!!! – ликую я.

– Я тоже обожаю этот фильм, он проникновенный!

Меня поражает поведение Сэма. Не может быть такого, чтобы парень любил такую мелодраму. Многие называют её «сопливой игрой». Но мне так не кажется. Этот фильм способен заставить реветь навзрыд, даже самого чёрствого человека. Сэм включил фильм и уселся на кровать.

– Что-нибудь принести поесть? – поинтересовалась я. Парень отрицательно помахал головой и продолжил смотреть в монитор. Я уселась рядом с ним. Мы принялись смотреть фильм и изредка комментировать моменты. Друг успел подметить, что главного героя зовут тоже Сэм, после чего мы обменялись улыбкой и продолжили просмотр. Поражаюсь игрой актёров. Как надо уметь играть, чтобы заставить человека плакать. Мой любимый актёр, не считая Бреда Питта, Джонни Деппа, Орландо Блум, это – Патрик Суэйзи. Как и должно было быть, в конце фильма я разревелась. Сэм приобнял меня за плечи и протер мою слезу. Прошло больше двух часов, уже было десять вечера. Я выключила компьютер и уставилась на друга.

– Самая сильная мелодрама, – заявил Гилмор, грустно улыбаясь.

Моя голова машинально кивнула.

– Не забывай о Титанике, – напомнила я, протерев мокрые глаза.

– Ты в порядке?

– А почему ты спрашиваешь?

Я села возле кареглазого парня и была в тридцати сантиметрах от него.

– Выглядишь не очень…

Последовал глубокий вдох.

– Тебе можно доверять?

– Да, – ответил Сэм. Его ответ внушал огромное доверие, и мне не терпелось открыться ему.

– Я больна.... У меня шизофрения, и я боюсь! И сегодня ночью чуть не умерла, меня хотели задушить, представляешь?! – от своих слов на глазах появилась новая пелена слез.

– Кто? Кто это хотел сделать?

– Галлюцинация! Боже, Сэм, мне страшно! Сегодня я действительно могла умереть!

Парень взял мою руку, и я почувствовала холодок. Его ладонь в моей руке. От прикосновения Гилмора мое сердце начало биться быстрее, вырабатывая адреналин. Не знаю от чего, либо из-за болезни, либо я… Сэм смотрит в мои глаза, а я в его. Чувствую, дикое желание обнять молодого парня и растворится в чувствах, что сейчас щекочут меня.

– Почему не скажешь родителям?

– Не хочу пугать их, – я убрала руку, чувствуя, что вновь раздражаюсь. А меньше всего на свете мне хотелось навредить ему. Трепет потихоньку исчезал, и на замену пришла тоска.

– Послушай, я…

Сэм хотел что-то сказать, но ему помешали голоса родителей. Я слышу, как они становятся ближе. В груди что-то кольнуло, и я схватила руку парня и повела его к окну.

– Опять прогоняешь меня? – ухмыльнулся тот. Я бросила в его руки куртку и открыла окно.

– Это для твоего же благо, верь мне!

Сэм карабкается по стенке вниз и смеётся. Он не может перестать смеяться и от этого падает на землю. Последовал ужасный грохот.

– Сэм! Ты жив?! – с испугом кричу я, ища в темноте парня. Несколько секунд молчание были длинною в вечность.

– Жив… – послышался голос парня, и я облегченно вздохнула.

Стук в дверь. Родители пытаются открыть её, но у них не получается. Я закрыла окно и подбежала к двери. Руки открыли деревянную «изгородь», и в комнату входят мама с папой.

– В чем дело? Почему ты заперлась? – спрашивает папа, осматривая комнату, словно ища что-то или кого-то.

– Уже ничего, что не так? Зачем вы пришли?

Мама грустно смотрит на меня, а папа как-то озлобленно. Мое шестое чувство подсказывает, что меня ждут проблемы. Может, папа узнал о моем отстранении от уроков?

– Нам нужно поговорить с тобой, Аманда, – отец сел на край кровати.

– Мы хотим отправить тебя к тёте Эмме, – проговорила мама.

– Зачем? Мне и здесь хорошо!

– Так будет лучше для тебя, дорогая…

– Лучше для меня или для вас?! Если я вам надоела, то просто скажите мне это в лицо, а не высылайте к тете, как ненужную мебель!!!

– Что ты такое говоришь? Мы тебя любим и всегда будем любить!

Мама закрывает лицо руками и скрывает слезы. Папа напрягся. Мне просто так обидно, что они хотят отправить меня в другой город. Просто зачем? Эти родственники не смогут терпеть меня, они спятят.

– Вы сможете меня отправить, только через мой труп!

Я выбежала из комнаты, стирая слезы с глаз. Моя голова горит адским пламенем. Мысли все смешались в одну кучу. Резкая, глухая боль в затылке. Я чувствую, как ноги подкашиваются, а в глазах потемнело.

– Аманда! – эхом донеслось до моих ушей. Последнее, что я вижу это подбегающих ко мне родителей. А затем удар. Падение. Темнота.

Глава 4.

Чувствовать боль и причинять её другим – совершенно разные вещи, но очень схожие в эмоциях. Это, как эффект домино или бабочки – тебе причиняют боль, а ты причиняешь боль другим, потом другой причинят боль остальным, потому что ты причинил боль ему, и так по цепочке. Все начинают задумываться об этом после главной своей ошибки. Но лучше поздно, чем никогда, правда?

Одно дело сделать это на эмоциях, а другое в целях простого издевательства. Не смогу забыть тот ужасный день, когда стало ясно, что со мной творится черт знает что. Вроде обычный день в школе, но за пять секунд все перевернулось с ног на голову. Я помню, как мы с Алисой и Ларой сидели в кафетерии. Все было хорошо, даже лучше, чем просто хорошо. Лара, которую мы называли Эл, рассказывала о последних сплетнях в школе, а Алиса и я внимательно слушали, давая прозвища провинившимся. Но потом я задумалась: «Ведь те с кем мы сплетничаем о других, могут сплетничать и о нас». Мои ослепшие от подхалимства глаза распахнулись, и я поняла, как глубоко ошибалась в людях. Обозвав лучших подруг сплетницами, стервами и тупыми куклами, я выбежала из столовой и канула прочь. С одной стороны я даже рада, что мы больше не общаемся. Я научилась различать людей, словно над их головами написаны значки: «Годен», «Гнилой». Но я также скучаю по ним, по нашим разговорам, по шуткам… Я осталась одна, и меня это убивает, ведь шизофрения питается моим настроением, одиночеством и страхом.

Одна секунда, за которую я оказалась на полу коридора, перед глазами прошло всего одно видение. И это было не воспоминание с детства, и не родительские лица. То, что я увидела, было странно и прекрасно одновременно. Перед глазами был Сэм Гилмор, который держал мою руку. Не успела сказать, но ладонь этого парня была холодней льда, снега и Северного Ледовитого океана. Именно поэтому по мне прошел холодок, но речь сейчас не о терморегуляции его организма. Ровно пять секунд назад я упала в обморок. И прямо сейчас нахожусь в темноте своего рассудка, которого почти лишилась. Это немного странно и необычно, вроде бы я в сознании, но не могу ничего предпринять. Очень похоже на реалистичный сон, только наяву. Хотя кто его знает: сон это или реальность? То, что ученные не могут объяснить, они оправдывают фразой: «Временные аномалии, коллеги». Ха, кого они хотят оболванить? Люди не могут прожить без каких-либо чудовищ, призраков, вампиров и другой нечисти. И я с ними согласна, ведь жизнь и так скучна до потери сознания. Кстати о потери сознания… Я чувствую, как сильные папины руки помогают мне, они хватают мое «безжизненное» тельце и несут в гостиную. Уже через пару секунд я была на мягком диване, который пахнет домашним запахом. Это может быть печенье, или парфюм, или папироса. Думаю, вы поняли меня; в каждом доме есть свой запах уюта.

– Аманда, открой глаза, дорогая! – мама судорожно гладит мою голову. Чувствуется, как её тёплые руки дрожат, а по голосу слышно, что она плачет.

Я нахожусь в сознании и одновременно вне границ разума. Словно придавило куполом, который невозможно разбить.

– Боже, Брюс, она не просыпается! Звони в скорую! – продолжает паниковать мама.

Через секунду я уже видела люстру и мамину улыбку безмерного счастья и облегчения. Ко мне подбежал папа и начал смеяться. Наверное, они думали, что больше никогда не увидят мои карие глаза, да и у меня была такая мысль.

– Как же ты нас напугала! – плача смеётся женщина, что любит меня больше всех. Они набросились на меня и крепко-крепко обняли. В этот момент понимаешь, как ты не одинок.

***

Я сижу на своей кровати и собираю небольшой чемодан вещей. После долгого раздумья я решила, что будет лучше оставить этот дом и город на два дня. Мне нечего было терять, кроме встреч с Сэмом, по которому я уже успела соскучиться. Родители поддержали меня, хоть и передумали отпускать, боясь, что у меня опять возникнут проблемы со здоровьем. Папа подвез меня и посадил на нужный автобус. Городок не далеко от нашего, время езды составит около трёх часов. Так что, к обеду я буду там. Тётин дом прекрасен: он трехэтажный, расположен на окраине города, где растянуты кукурузные поля. Это место можно назвать фермой. У женщины двое детей – девятнадцатилетний Кайл и моя ровесница Джини. Мы не виделись три года, и я не знаю о чем с ними говорить. Словно еду к малознакомым родственникам, с которыми мне доводилось видеться раз в жизни.

Спустя двадцать песен и один альбом любимой группы, я уже была у ворот большого, немного потрепанного дома, чьи стены покрашены в бежевый цвет. Меня встретила собака по кличке Робинзон и служанка Наталия. Двор был большим. На траве стояли ржавые качели и полностью заросшая мхом беседка.

– Фу, проклятье божье, пошел прочь! – ругает женщина пса, который прыгает мне на ноги.

Наконец я вошла в тёмную прихожую, которая состояла из вешалки, комода и зеркало. На испачканном паркете были разбросаны туфли и домашние тапочки. Наталия провела меня в гостиную и попросила подождать. Я кивнула и принялась разглядывать большую комнату. Как все изменилось за это время. Раньше в гостиной стояло старое фортепиано, и висели чучела, а теперь здесь расположились два кожаных дивана, большой старинный ковёр, телевизор и стол в углу, на котором стояла ваза с цветами. На секунду мне померещилось, что цветы начали двигаться, но это лишь очередная галлюцинация, к которой я успела привыкнуть.

– Аманда! – входит в комнату статная женщина. Её волосы черны, как ночь и собраны в пучок; на тете надета кофта с пуговицами и строгие брюки. Она подошла ко мне и крепко обняла. Я сразу почувствовала запах её духов, которые напоминали мне корицу.

– Тетя Эмма! Ты вообще не изменилась! – произнесла я, и женщина отпустила меня, принимаясь разглядывать.

– А ты изменилась, выросла, похорошела! Как мы рады, что ты приехала к нам в гости!

Я продолжаю улыбаться и смотреть в серые глаза тётушки, а затем мое внимание привлекла молодая девушка, которая с широкой улыбкой шла в нашу сторону.

Я сразу же узнала Джини, что изменила цвет волос на рыжий, когда раньше была шатенкой. С громким хохотом мы обняли друг друга и начали шататься в разные стороны, крича, как скучали друг по другу. В детстве мы были не разлей вода, но потом все изменилось и наши пути разошлись.

– Как ты изменилась! Черт, какая красотка! – щупает мои руки Джини.

– То же самое говорю о тебе! Ты проколола уши?

Мы продолжаем перебивать друг друга и не можем остановить поток слов, что скопился у нас за три года. Тетя Эмма попросила свою дочку показать мою комнату, а потом спуститься к столу обедать. Джини схватила мою ладонь и плавно повела за собой на второй этаж. Лестница на каждом шагу скрипела, что наводило ужас, особенно ночью. Моя комната была светлой и пахла только что испёкшим яблочным пирогом. Большая, деревянная кровать находилась посредине комнаты. Слева от двери расположился комод и небольшое зеркало, которое было чуть поцарапанным. Мы сложили вещи и прыгнули на кровать. Тишина. Где-то далеко слышен рёв мотора трактора и крики людей. Несмотря на конец февраля, здесь было достаточно тепло.

– Честно говоря, я удивлена, что ты приехала к нам, – произнесла Джини, смотря в мою сторону. Я неловко улыбнулась.

– Просто подумала, что пора сменить обстановку и поведать близких людей.

– Да, – согласилась она, – я рада, что мы вернулись в детство! Сегодня разожжём костёр, будет весело!

– Костёр? В честь чего? – я перевернулась на живот.

– Наша соседка выходит замуж, а у нас традиция устраивать костер и провожать невесту, – объяснила Джини и немного задумалась, – ладно, вставай ленивая задница, мама приготовила рыбу для тебя!

Я, Джини и тетя Эмма сидим за большим столом, на котором много еды и тарелок, хоть нас и было три человека. Любопытно было спросить, зачем им столько сервиза, но я боялась обидеть их или показаться грубой. Наталия положила в мою тарелку кусок пареной рыбы, салат и сок. Джини рассказывает, как она победила в конкурсе танцев, получив первое место. Она очень талантлива и умна, полная моя противоположность. Родители не имели такую плохую привычку сравнивать меня с ней, однако за них это делала я. Мне всегда не уютно, когда семьи собираются вместе и делятся новостями и успехами. Я ничем не увлекаюсь, не люблю школу, не умею петь и танцевать. Все, что мне нравится, так это смотреть сериал «Друзья» и есть вредную пищу. Папа пытался заинтересовать меня в спорте, а мама в вышивке, но бесполезно. Мои руки – макаронины ни на что не способны.

– А где Кайл? – вспоминала я о кузене. Мы с ним еще не успели встретиться. Ясно одно – его нет дома.

– Этот обалдуй в городе, – пробурчала тетя, что видно была зла на своего сына, – он играет в группе и выступает в забегаловке! Позор!

Джини закатила глаза и раздраженно вздохнула.

– Мама, ему это важно! Он хочет этим заниматься, что плохого?

– Джини, ты же знаешь, что ваш отец хотел другого! Кайл должен продолжить его дело, почему вы это не понимаете?

Муж тети, то есть мой дядя, умер шесть лет назад. Это был чёрный день для всей семьи. Его схватил сердечный приступ, видно он сильно перенервничал. Дядя руководил большой компанией по производству бумаги, но после его смерти дела пошли ко дну.

Джини с тетей долго спорили, и мне стало как-то не по себе. Находиться между огнём и водой не очень приятно, знаете ли.

– Мама, давай просто поедим и оставим этот спор, чтобы не портить, друг другу настроение, ладно? – хмуро заявила кузина и уткнулась в тарелку. Тетя Эмма глядит на дочь и отрицательно машет головой. Она подняла брови и посмотрела на пол, затем встала и покинула комнату. Обычно так себя ведут подростки, но и взрослым иногда хочется побыть наедине. Джини протяжённо выдохнула и облокотилась об спинку стула. Её рука бросила столовый предмет на стол, после чего послышался хрустальный звон.

– Прости, что ты была свидетелем очередной семейной драмы, – устало протянула сестра.

– Все нормально, у меня дома то же самое.

– Просто мама не понимает, как для брата это важно!

– Мама не понимает, как это важно для брата, а брат не понимает, как это важно для мамы… – я ухмыльнулась, и последовало молчание. Кажется, я сболтнула лишнего. Мой глупый язык, что же я наделала! Джини продолжает молча сидеть и смотреть в одну точку, а затем её голова начала кивать.

– Ты права, – посмотрела она на меня, – я и не думала, что для мамы это важно. Вот черт, а!

– Джини, все хорошо?

– Да, все нормально.... Пройдёмся?

Мы с сестрой встали со стульев, и вышли во двор. Наталия начала ругаться, что мы почти не притронулись к еде, но нас вернуть уже было нельзя. Желтовато – зеленый газон был колюч. Джини села на скрипучие качели и принялась медленно отталкиваться ногами от земли. Я же присела на беседку, что была оранжево-жёлтого расцветка из-за мха. Небо было бледно-голубым и на нем плыли облака, которые собирались в разные фигуры. Например, одно облако было в форме крокодила, другое напоминало мужской профиль. От такой атмосферы стало одиноко на душе.

– Расскажи что-нибудь, – попросила Джини все больше и больше, раскачиваясь на качели.

– Оканчиваю школу, планирую уехать в колледж, пока что все, – мне нечего было рассказывать сестре, в жизни ничего не происходило. Не могла же я рассказать ей о лишении ума?

– Я тоже оканчиваю школу и уезжаю учиться на хореографа, хочу покорить Бродвей! – мечтательно произносит она. – У меня есть парень, его зовут Эван, ты сможешь с ним сегодня познакомиться!

И вот еще одно: у Джини все хорошо в личном плане, когда у меня дно. Ну, она обаятельная девочка, которая способна подружиться с кем угодно. Я за нее рада, честно, просто мне одиноко. Хотя, разве со мной кто-то будет встречаться? Я же больная, которая не может сдерживать гнев и слезы. От меня всегда шарахаются парни. Думаю, дело в характере.

– Это классно, – лишь вымолвила я, вспомнив о Сэме и нашем прикосновении.

– А у тебя есть парень?

Я засмеялась, ожидая этого вопроса.

– Нет, но, кажется, что мне нравится один парень…

Джини звонко рассмеялась, тем самым загнав меня в краску. Я чувствую, как кровь приливает к щекам. Раньше бы я сказала, что это простая простуда, но теперь с уверенностью скажу, что я чувствую трепет в животе. И пусть это прозвучало банально и по-детски. Вообще-то, мне кажется, что я влюбилась в Сэма с первой встречи, как врезалась в него. Он интересный, весёлый, любит романтические фильмы.... С ним интересно и хорошо.