Текст книги "Цилиндр"

Клиффорд Саймак
Цилиндр

Clifford D. Simak

The Birch Clump Cylinder

© 1986 by Clifford D. Simak

© Корженевский А., Филонов А., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

1

Когда Бронсон повернул машину на ведущую к ступеням Крамден-Холла петляющую дорогу, я ощутил в окрестном пейзаже перемены, хотя и не сразу понял, какие именно.

– Глядите-ка, пагода исчезла! – наконец догадался я.

– Да, снесло как-то ночью ураганом несколько лет назад, – сообщил Бронсон. – Уж больно она была хлипкая.

В остальном все осталось по-прежнему. Енотов Ручей ничуть не переменился. Он спокойно располагался на своем месте и, хотя несколько обветшал, изо всех сил старался выглядеть как ни в чем не бывало.

– Да и хорошо, что нет ее, – продолжал Бронсон. – Все равно она была здесь как-то не к месту. По мне, так чересчур легковесная.

Машина подкатила к колоннаде и остановилась.

– Заходите, – сказал Бронсон. – Старик Пратер вас ждет. А я поставлю машину и принесу ваши чемоданы.

– Спасибо, что встретили. Давненько мы не виделись, Бронсон.

– Лет пятнадцать, – уточнил он, – а то и все двадцать. Года нас не балуют. А вы не заглянули к нам ни разу.

– Да, – согласился я, – не довелось.

Машина отъехала, и, как только она скрылась из виду, я увидел, что был не прав. Пагода никуда не пропала; залитая закатным светом, она по-прежнему стояла на своем месте – точь-в-точь такая, какой запомнилась. Примостилась на опоясанной изгибом дороги лужайке. Возле угла пагоды тянулась к небу сосна, а под стеной шелестел листьями тис.

– Чарльз, – донеслось сзади, – Чарльз, как я рад тебя видеть.

Я обернулся и увидел ковыляющего вниз по лестнице Старика Пратера.

Я быстро пошел навстречу, и мы немного постояли, глядя друг на друга в угасающих лучах заката. Старик Пратер почти не изменился. Пожалуй, чуточку постарел и поистрепался, но пока не горбился и держался молодцом, демонстрируя чуть ли не армейскую выправку. От него все так же исходил воображаемый запах мела. «Величественный, как и прежде, разве что с годами все черты чуточку смягчились», – подумал я, глядя на него.

– Тут все как раньше, – сказал я, – только плохо, что пагода…

– Эта набившая всем оскомину штука рухнула. Мы замучились разгребать обломки.

Мы поднялись по лестнице.

– Хорошо, что ты приехал. Вероятно, догадываешься, что у нас проблемы. Видишь ли, по телефону я не мог вдаваться в подробности.

– Я ухватился за возможность приехать сюда. Разумеется, я сидел без дела с тех самых пор, как меня вышвырнули из Института времени.

– Но это было два года назад. И никто тебя не вышвыривал.

– Уже три, – возразил я. – И вышвырнули, причем довольно явно.

– По-моему, обед давно готов. Лучше поторопимся к столу, а то старик Эмиль…

– Эмиль здесь?

– Мы еще держимся. – Старик Пратер тихонько хихикнул. – Бронсон, я и Эмиль. Приходят и молодые, но у них не та школа. А мы стали сварливыми. Временами даже въедливыми, особенно Эмиль. Он придирчив сверх всякой меры и может отругать, если опоздаешь к обеду или съешь меньше положенного – считает это оскорблением для своей стряпни.

Мы добрались до двери и ступили в холл.

– А теперь, – предложил я, – может, будете любезны изложить мне суть этого розыгрыша с пагодой?

– А, так ты ее видел?

– Ну конечно же видел. Уже после того, как Бронсон объявил, что она рухнула. Она была там в то самое время, когда вы говорили, что она развалилась. Если это замысловатая шутка, каким-то образом относящаяся к моей работе в Институте времени…

– Это не трюк, а одна из причин твоего приезда. Поговорим об этом позже, а сейчас надо поспешить к столу, не то Эмиль будет в ярости. Кстати, я не упоминал, что парочка твоих однокашников будет обедать с нами? Леонард Эсбери – ты, разумеется, не забыл его.

– Доктор Пратер, все эти годы я пытался не вспоминать об этом хамоватом типчике. Кто еще из выпускников попал в избранный круг участников дела о пагоде?

– Только один человек – Мэри Холланд, – ответил он, нимало не смутившись.

– Та, что разбила ваше сердце, занявшись музыкой?

– Чарльз, если ты думаешь, что она разбила мое сердце, то заблуждаешься и насчет моих занятий, и насчет целей института. Мир не может позволить себе лишиться музыки, которую творит эта девочка.

– Итак, – провозгласил я, – знаменитый математик, талантливый композитор и разиня – исследователь времени. Когда речь заходит о подборе команды, вы проявляете чудеса изобретательности.

В его глазах запрыгали веселые чертики.

– Пойдем-ка за стол, – усмехнулся он, – а то Эмиль всех собак на нас спустит.

2

Обед был хороший, простой и обильный: суп-пюре из курятины, салат и отличные ребрышки с жареным картофелем; было и неплохое вино.

Старик Пратер довольно часто пускался в непоследовательные и помпезные рассуждения; хозяином он был хорошим, в этом ему не откажешь. Мы же почти не прерывали молчания, перекинувшись лишь несколькими словами, которые принято произносить после долгой разлуки с давними знакомыми.

Я пристально разглядывал тех двоих, и они отвечали мне тем же, наверняка гадая, с какой это стати Старик Пратер решил пригласить и Чарльза. Что ж, вопрос вполне законный, и винить их тут не за что.

Как я понял, Леонард Эсбери остался все тем же хамоватым типом. Его жидкие черные волосы были плотно прилизаны, на лице застыло холодное хитроватое выражение. Говорил он, почти не разжимая тонких губ. Этот ублюдок нравился мне ничуть не больше, чем прежде.

А вот Мэри совсем другое дело. Она была симпатичной девчушкой, у нас даже было несколько свиданий – но и только, ни к чему серьезному это не привело. Зато теперь красота покинула ее, и Мэри превратилась в этакую солидную матрону. У меня даже возникло подозрение, что за написанным на ее лице умиротворением скрывается обыкновенная пустота.

Оба они совершенно сбили меня с толку. Я забеспокоился и начал жалеть, что приехал.

– А теперь, – заявил Старик Пратер, – перейдем к делу. Ибо, как я полагаю, нас собрало здесь некое дело, причем весьма спешное.

Он вытер губы салфеткой, скомкал ее, бросил на стол и продолжил:

– По-моему, Чарльз уже кое о чем догадывается. Едва прибыв, он заметил нечто такое, что вы оба упустили.

Леонард и Мэри одновременно воззрились на меня. Я не промолвил ни слова: представление затеял Старик Пратер, вот пусть он и расхлебывает.

– Весьма вероятно, что у нас есть машина времени.

Мгновение все хранили молчание, а потом Леонард наклонился вперед и спросил:

– Вы хотите сказать, что кто-то изобрел…

– Прошу прощения, – отвечал Старик Пратер, – этого я сказать отнюдь не хочу. Машина времени свалилась в березовую рощицу у небольшого пруда позади мастерских.

– Как это – свалилась?

– Ну, может, и не свалилась. Вероятно, слово «объявилась» более уместно. Ее нашел Колченогий, наш садовник. Очень недалекий парень. Вы его, наверно, не знаете: он пришел всего несколько лет назад.

– То есть вы предполагаете, что она стала видна? – уточнила Мэри.

– Ну да, просто стала видна. Ее можно там увидеть, хотя и не совсем отчетливо, потому что частенько она кажется несколько расплывчатой. Иногда около нее оказываются какие-то объекты, потом исчезают – мы считаем, что они просто блуждают во времени. Вокруг университетского городка появляются довольно странные миражи – пагода, к примеру. – Он обернулся ко мне: – Похоже, эта конструкция питает слабость к пагоде.

– Тут нашим экспертом будет Чарльз, – с плохо скрываемой издевкой заявил Леонард. – Это ж он у нас исследователь времени.

Я не ответил, и в течение долгих минут вообще не было сказано ни слова. Наконец молчание стало невыносимым, и Старик Пратер попытался его нарушить.

– Разумеется, все понимают, что нынче вечером они приглашены сюда не без причины. Мы должны как-то овладеть ситуацией, и я убежден, что каждый из вас внесет свой вклад в дело.

– Но, доктор Пратер, – возразила Мэри, – об этом предмете я знаю меньше чем ничего. О времени я даже не задумывалась – разве что как об отвлеченном понятии. Я даже не ученый. Вся моя жизнь посвящена музыке, и все другие понятия меня не интересовали.

– Именно это я и имел в виду, – отвечал Старик Пратер, – именно потому-то ты и здесь. Нам нужно незапятнанное, непредубежденное – я бы сказал, девственное – сознание, чтобы рассмотреть этот феномен. Нам нужен разум человека, подобного тебе, который ни разу не подумал о времени, кроме как, по твоим словам, «об отвлеченном понятии». И у Леонарда, и у Чарльза здесь имеется некоторая предубежденность.

– Конечно, я благодарна за приглашение и, вполне естественно, заинтригована тем, что вы называете «феноменом». Но вы должны понять, что в отношении времени у меня крайне посредственные представления и возможность моей помощи в работе весьма и весьма сомнительна.

Слушая, я осознал, что вполне с ней согласен. Наконец-то Старик Пратер умудрился облапошить самого себя. Его доводы в пользу приглашения Мэри в группу показались мне полнейшей белибердой.

– Я тоже должен признаться, – подхватил Леонард, – что не уделял времени серьезного внимания. Разумеется, в математике – то есть в некоторых разделах данной науки – время является одним из факторов, и с таковым я, естественно, знаком. Но само время меня никогда не интересовало, и вам следует понять…

Старик Пратер остановил его нетерпеливым жестом.

– Не торопись. Сдается мне, вы чересчур торопитесь сбросить себя со счетов. – Он повернулся ко мне: – Итак, остался только ты. Ты не сказал ровным счетом ничего.

– Вероятно, потому что мне нечего сказать.

– Факт остается фактом, – настаивал он. – Ты работал в Институте времени. При мысли об этом я прямо сгораю от любопытства. Хоть ты сможешь рассказать, о чем там шла речь. Особенно мне интересно, почему ты уволился.

– Я не увольнялся, меня выперли, вышвырнули, дали под зад коленкой. Предпосылки проекта вам известны. Исходная и самая главная предпосылка заключается в том, что если мы выберемся за пределы Солнечной системы – если надеемся добраться до звезд, – то должны знать о концепции пространства-времени чуточку больше, чем теперь.

– До меня доходили кое-какие слухи об ужасном скандале, – вмешался Леонард. – По моим сведениям…

– Не знаю, насколько он был ужасен, – перебил я, – но, как я понимаю, это был своего рода крах. Видите ли, я собирался устроить развод: отделить пространство от времени, превратив их в две отдельные сущности. Ведь, будь они прокляты, стоит немного подумать, и сразу ясно, что это два самостоятельных фактора. Но ученые столько времени болтали о пространственно-временном континууме, что он стал научным идолом. Похоже, в науке превалирует мнение, что при попытке разделить их вселенная разлетится на кусочки, что они каким-то образом слиты – дескать, сие и породило вселенную. Но если ты намерен работать со временем, так и работай с одним лишь временем, без всяких довесков. Либо ты работаешь со временем, либо – с пустым местом.

– На мой взгляд, это философия, – заметил Старик Пратер.

– Вы и кое-кто еще из здешних педагогов учили нас философскому подходу. Помню, как вы говорили: «Думайте интенсивно и напрямик, и к чертям всякие выкрутасы».

Он весьма неестественно закашлялся.

– Сомневаюсь, что я облек данное выражение именно в такую форму.

– Ну конечно нет, в моем исполнении это звучит несколько упрощенно. Ваши слова были куда вежливее и намного витиеватей. Никакой философии тут нет, это всего лишь здравый смысл – результат тех напряженных и незамысловатых рассуждений, к которым вы всегда нас призывали. Если ты намерен с чем-нибудь работать, то сперва разберись с чем или хотя бы выдай какую-нибудь теорию на сей счет. Разумеется, теория может быть и ошибочной.

– Вот потому-то, – воткнул шпильку Леонард, – от тебя и избавились.

– Вот потому-то от меня и избавились. Мол, это нереалистичный подход, дескать, никто этим не будет заниматься.

Пока я говорил, Старик Пратер успел встать из-за стола, подойти к высившемуся в углу древнему комоду и вытащить из ящика какую-то книгу. Вернувшись к столу, он вручил книгу Леонарду и уселся на место.

Леонард открыл книгу и зашелестел страницами, потом внезапно перестал листать и уставился в текст.

– Где вы это взяли? – Он озадаченно поглядел на Пратера.

– Помнишь, я говорил, что благодаря машине времени появляются кое-какие объекты? Появляются и исчезают…

– Что за объекты? – спросила Мэри.

– Разные, по большей части – весьма распространенные. Помнится, были даже бейсбольная бита, сломанное велосипедное колесо, ящики, бутылки, всякий другой хлам. Все появлялось поблизости от этой конструкции, но мы позволяли объектам исчезнуть, боясь подойти к ним чересчур близко. Не стоит шутить с эффектами времени – кто знает, к чему это может привести.

– Но ведь кто-то же утащил эту книгу? – усомнился Леонард.

– Колченогий. Он немного туповат, но почему-то очень интересуется книгами – и вовсе не потому, что может вычитать что-нибудь понятное для себя. Особенно из этой.

– Да уж, надо думать! – согласился Леонард. Потом заметил мой пристальный взгляд. – Ладно, Чарльз, слушай: это математика, совершенно новый раздел. Мне надо его изучить.

– Из будущего?

– Из будущего, которое наступит через двести лет, – пояснил Старик Пратер, – если верить дате издания.

– А есть повод не доверять ей?

– Абсолютно никакого, – со счастливой улыбкой ответил он.

– Вы не упомянули лишь об одном, – сказал я, – о размерах машины. Насколько она велика?

– Если ты думаешь о контейнере, в котором мог бы поместиться пассажир, то нет – для этого она маловата. Это просто цилиндр длиной не более трех футов. Сделан из чего-то вроде металла. С обоих концов имеется нечто вроде решеток, но ни следа какого-либо механизма. Словом, по виду она совершенно не похожа на представления о машинах времени, но по результатам деятельности именно таковой и является. Во-первых, объекты то появляются, то исчезают. Во-вторых, миражи. Мы зовем их так из-за отсутствия в нашем языке более подходящего определения. Например, пагода, которая на самом деле рухнула, мелькает то там, то тут. Ходят какие-то люди – какие-то чужаки. Появятся, а потом исчезают. Возникают некие призрачные структуры – частью пребывающие в настоящем, а частью вроде бы в будущем. Должно быть, в будущем, потому что в прошлом ничего подобного здесь не было. Взять хотя бы лодку на пруду. На здешнем прудике никогда не было лодок: он для этого слишком мал. Если помните, это просто лужа.

– Вы приняли меры, чтобы никто не слонялся в поле действия машины?

– Поставили вокруг забор. Обычно кто-нибудь за ним присматривает, чтобы отгонять прочь приблудных посетителей. Завтра после завтрака первым делом сходим поглядеть на нее.

– А почему не сейчас? – поинтересовался Леонард.

– Нет смысла. Мы почти ничего не увидим – там темно. Однако если желаете…

Леонард отмахнулся:

– Да нет, завтра вполне сойдет.

– Быть может, вы ломаете голову еще над одним вопросом, – добавил Старик Пратер, – как она туда попала. Я уже говорил, что ее нашел садовник. Сначала я заявил, что она упала, потом поправился и сказал, что прибыла. Поправка была не вполне корректной: есть доказательства того, что машина упала – в березовой рощице некоторые ветки поломаны. Это может служить свидетельством движения цилиндра среди крон деревьев.

– Вы сказали «упала», – подчеркнула Мэри. – Упала откуда?

– Толком не знаем, но есть определенные гипотезы на сей счет. Несколько ночей назад к западу отсюда что-то случилось. Сообщали, что в холмах рухнул самолет. Как вы, может быть, помните, это дикая пересеченная местность. Несколько человек видели, как он упал, были высланы поисковые группы, но штука в том, что никакого самолета не было! В выпуске новостей сообщалось, что наблюдатели могли счесть самолетом падающий метеорит. Совершенно очевидно, что кто-то вмешался и замял это дело. Я сделал несколько аккуратных запросов своим вашингтонским друзьям, и по всему выходит, что упал космический корабль. Не из наших – наши все наперечет. Предположение заключается в том, что это мог быть инопланетный корабль.

– А вы решили, что машина времени свалилась с чужого космического корабля, – подытожил Леонард. – Он сломался и…

– Но зачем инопланетному кораблю машина времени? – спросила Мэри.

– Это не машина времени, – вмешался я. – Это двигатель. Двигатель, использующий время как источник энергии.

3

Уснуть я не мог и потому решил немного пройтись. Луна над восточными холмами только что взошла, и ее болезненного света едва-едва хватало на то, чтобы разогнать тьму.

Я закрывал глаза и пытался задремать, но они открывались сами собой, и я просто глазел в потолок – а вернее, в темный прямоугольник на месте потолка.

«Надо же, – думал я, – двигатель! Время в качестве топлива. Боже мой, значит, я прав!» Если эта штука в березовой роще действительно окажется двигателем, то прав был я, а все остальные заблуждались. Более того, если время можно использовать в качестве энергии, то Вселенная для нас открыта – не только ближайшие звезды, не только наша Галактика, а вся Вселенная, ее самые отдаленные уголки. Ведь если можно манипулировать временем – а использование его в качестве источника энергии свидетельствует, что такое возможно, – то никакие расстояния нам больше не помеха и человек сможет отправляться куда только пожелает.

Я смотрел на звезды и готов был крикнуть им: «Теперь расстояния не в счет! Пусть вы далеки, пусть ваши сестры безумно далеки, далеки настолько, что ни один лучик света, рожденного в их яростно пламенеющих недрах, не в состоянии достичь нашего взора, зато нам самим теперь под силу достичь даже самых тусклых, даже невидимых звезд!»

Вот что я хотел крикнуть, но, конечно же, не стал. Нет смысла кричать на звезды – они слишком безлики.

Я прошел немного вдоль дороги, а потом свернул на тропинку, ведущую к высящейся на холме обсерватории. Поглядев налево, я подумал: «Вот за этим возвышением, в березовой рощице у пруда…» Пытаясь представить лежащий в березовой роще цилиндр, я в тысячный раз задавался вопросом, то ли это, о чем я думаю.

Когда я миновал поворот извилистой тропинки, со скамейки молча встал сидевший там человек. Я остановился, немного испугавшись его внезапного появления: я-то думал, что в такую пору смогу побыть один.

– Чарли Спенсер? – спросил человек. – Неужто Чарли Спенсер?

– Не исключено, – ответил я.

Лицо незнакомца скрывалось в тени, и узнать его я не мог.

– Прошу прощения, что прервал твою прогулку. Я думал, что один здесь. Я Кирби Уинтроп – может, ты меня не помнишь?

Я порылся в памяти, и имя тут же всплыло:

– Ты знаешь, помню! Ты был на год или два моложе. Я частенько гадал, кем же ты стал.

Это, разумеется, было чистейшим вымыслом; с какой стати мне о нем думать?

– Я остался, – сообщил Кирби. – В здешнем воздухе есть что-то такое, что проникает в кровь. Преподаю помаленьку, но больше занимаюсь исследовательской работой. Старик Пратер затащил тебя из-за машины времени?

– Меня и других. Что ты знаешь об этом?

– Практически ничего – это не моя область. Я кибернетик – потому-то и остался здесь. Я часто поднимаюсь на холм, когда здесь тихо, и размышляю.

– Когда речь заходит о кибернетике, то я тут дурак дураком.

– Это довольно обширное поле деятельности. Я работаю над интеллектом.

– Подумать только!

– Над искусственным интеллектом, – уточнил Кирби.

– Машина может стать разумной?

– На мой взгляд, да.

– Ну что ж, чудесно. Желаю тебе успехов.

Я чувствовал, что теперь, когда появился новый человек, с которым можно поговорить о работе, на Кирби напала охота почесать языком; зато у меня никакой охоты стоять и среди ночи выслушивать излияния как-то не было.

– Пожалуй, пойду обратно, – решил я. – Стало холодновато. Может, теперь смогу заснуть.

Я повернулся, чтобы уйти, но он остановил меня вопросом:

– Чарли, я хочу спросить тебя об одной вещи. Сколько раз за свою жизнь ты говорил собеседникам, что получил образование в Енотовом Ручье?

Вопрос настолько меня ошарашил, что я вновь повернулся к нему.

– Курьезный вопрос.

– Может, оно и так, но все-таки – сколько?

– Не больше, чем требовалось, – ответил я, минуту поколебался, ожидая ответа, но он молчал, и тогда я решил подвести черту. – Рад был повидаться, Кирби.

И направился к дому.

Но он снова окликнул меня:

– Скажи, что тебе известно об истории Енотова Ручья?

Я остановился и посмотрел на него.

– Ничегошеньки, и даже неинтересно.

– А вот мне было интересно, и я кое-что проверил. Ты знаешь, что сюда не вложено ни цента государственных денег? За всю его историю не было никаких субсидий на исследовательскую работу. Насколько мне известно, за ними даже не обращались.

– В свое время были сделаны какие-то пожертвования. В восьмидесятых некий Крамден вложил сюда денежки, и Крамден-Холл назван в его честь.

– Это так, да только никакого Крамдена не было и в помине. Кто-то вложил деньги от его имени, но никакого Крамдена на свете не было. Вообще не было людей с таким именем.

– А кто же тогда был?

– Не знаю.

– Ну-у, – протянул я, – по-моему, теперь это роли не играет. Енотов Ручей на месте, а остальное не в счет.

Я снова повернулся, и на этот раз он дал мне уйти.

Я сказал, что рад был с ним повидаться, хотя никакой радости не испытывал: я ведь его почти и не помнил. Кирби был для меня просто именем, пришедшим из прошлого, я даже не помнил его лица. Кстати, он так и остался именем без лица: луна светила ему в спину, и лицо скрывалось в тени.

А потом еще эти глупые расспросы, сколько раз я поминал Енотов Ручей да кто жертвовал на него. Чего же Кирби добивался и что его так волновало? «Во всяком случае, – решил я, – мне на это начхать». Я не собирался торчать тут так долго, чтобы это начало меня трогать.

Дойдя до основания ведущей в Крамден-Холл лестницы, я обернулся и через дорогу обозрел прилизанный пейзажик, уютно приткнувшийся в ее изгибах.

«Енотов Ручей, – подумал я. – Бог ты мой, ну конечно же это Енотов Ручей!» О таком месте никогда не станешь упоминать без особой нужды, потому что название звучит как-то уж слишком кондово и люди сразу начинают спрашивать, а где это да что там за школа… А ответов-то и нет. «Не слыхал ни разу, – скажут тебе, – а ведь такое интересное название!»

И уж тогда не скажешь, что они не слыхали, потому что и не должны, потому что он заботливо упрятан подальше и получил свое кондовое название именно для того, чтоб ни один человек в здравом уме и твердой памяти на вздумал ехать сюда учиться. И нельзя даже сказать, что не студенты выбирают школу, а школа выбирает студентов, что для вербовки интеллектуалов отправляют специальные миссии, как другие колледжи отправляют миссии для вербовки здоровяков в футбольные команды. Вообще-то, «интеллектуалы» – это слишком уж сильно, поскольку далеко не все мы – а я тем более – были такими уж мозговитыми. Скорее от нас требовалось наличие каких-то специфических способностей, хотя никто толком не знал, каких именно – вроде особого подхода к решению проблем и некой философии, тоже несформулированной. Разумеется, кое-кто знал в этом толк, но наверняка не приглашенные в Енотов Ручей избранники. Мы так и не поняли, ни как нас отыскивали, ни кто за всем стоит. Я-то всю жизнь считал, что правительство: процесс отбора осуществлялся с какой-то увертливой скрытностью, характерной для спецслужб. Хотя, если Уинтроп не соврал, правительство тут ни при чем.

Конечно, далеко не все из нас устроились так благополучно, как следовало ожидать, – взять хотя бы меня. А Мэри… Ну, Мэри, наверно, тоже. Помнится, во время учебы она проявляла такой интерес к экономике, что это огорчало Старика Пратера, да и других, наверно, тоже; а потом с экономики перекинулась на музыку, что было еще дальше от того идеала, к которому стремился колледж. Вот Леонард – другое дело. Он был одним из счастливчиков: блестящий математик, продвигающий науку из области логики в область интуиции, положивший начало многообещающему прорыву к пониманию не только устройства, но и смысла существования вселенной.

Я немного постоял, глядя на газон и огибающую его дорогу; пожалуй, ждал, что пагода вот-вот появится, но она так и не появилась, и я ушел в дом.

4

Машина времени выглядела именно так, как ее описал Старик Пратер. Цилиндр заклинило между березовыми стволами; обводы его были немного нечеткими, словно мерцали, но не настолько сильно, чтобы его нельзя было разглядеть. Хлама, занесенного из других времен, почти не было: только теннисный мячик да старый ботинок. А пока мы смотрели, исчез и он.

– Перед вашим приездом, – сообщил Старик Пратер, – мы провели кое-какие предварительные исследования; привязали к шесту фотоаппарат и подвинули поближе, чтобы снять всю поверхность – кроме того бока, что на земле. Первый фотоаппарат пропал – если подобраться слишком близко, то можно сдвинуться во времени, что ли, – но второй остался здесь, и на снимках мы нашли кое-что любопытное. У самой земли, за березой, есть нечто вроде регулятора.

Старик Пратер вынул из-под мышки папку, и мы сгрудились вокруг, чтобы поглядеть на фотографии. Две из них действительно показывали что-то похожее на ручку управления – круглую заплату на металле цилиндра. На ней не было никакой маркировки, только три небольших выступа по краю – должно быть, раньше они были связаны с каким-то механизмом управления.

– И все? – спросил Леонард.

– Есть еще пара зазубренных пятачков на концах цилиндра. – Старик Пратер откопал соответствующие снимки. – И все.

– Должно быть, они остались на тех местах, – пояснил я, – где двигатель времени крепился на корабле, – если это действительно двигатель времени и он в самом деле стоял на космическом корабле. Зазубрины появились, когда сломались крепления.

– Я гляжу, ты в этом почти уверен, – не без издевки сказал Леонард.

– Только так, – отрезал я, – можно дать исчерпывающее объяснение случившемуся.

– Сдается мне, – заметил Леонард, – нужен еще кто-то кроме нас троих. Чарли здесь единственный, кто имеет представление о том, что такое время и…

– Мои познания на сей счет, – перебил я, – лишь теоретические. Я понятия не имею, как запустить подобную конструкцию, а работать с ней на ощупь нельзя. Если это двигатель времени, то сейчас он работает на холостом ходу; но мы по-прежнему не знаем, на что способна сила времени. Быть может, она не очень велика, но не исключено, что сила варьируется. Если мы начнем тыкаться и вдруг включим его на всю катушку…

– Могу представить, – мрачно кивнул Старик Пратер. – Но если это случится, то лучше уж не выносить сора из избы. Не по душе мне делиться этим открытием с кем-нибудь еще, тем более с правительством. А кроме правительства, обратиться не к кому.

– Работать было бы проще, – вмешалась Мэри, – если вытащить машину из рощи на открытое место, где к ней легче подступиться и можно ее вертеть.

– Мы думали об этом, – ответил Старик Пратер, – но побоялись подходить слишком близко. Конечно, мы могли бы ее извлечь, но…

– По-моему, – сказал Леонард, – лучше ее пока не трогать. Малейшее сотрясение может запустить механизм, и тогда… Беда наша в том, что приходится тыкаться вслепую, не имея даже понятия, что попало к нам в руки. Вот если б выключить ее – но хотел бы я знать, как это сделать. Может, диском, если допустить, что это выключатель? И потом, как к ней подобраться, чтобы повернуть его?

– Вы сказали, что Колченогий достал книгу, – повернулась Мэри к Старику Пратеру. – Как он это сделал? Он что, просто подошел и взял?

– Он умудрился зацепить ее мотыгой.

– А может, – предложил Леонард, – в мастерских сумеют сладить какую-нибудь штуку для работы с этим диском? Приладят длинную ручку, чтобы дотянуться до него и зацепиться за эти пупырышки. Если у нас будет подходящий захват, то дело в шляпе.

– Великолепно, – согласился я, – вот только в какую сторону крутить?

Но я начал думать об этом слишком рано. Захват-то в мастерских сделали – по фотографиям. В первый раз он оказался чуточку маловат, во второй пришелся точка в точку, да только без толку: он все равно проскальзывал мимо бугорков на диске, словно они были смазаны маслом. В общем, ухватиться за них никак не удавалось. В мастерских неустанно совершенствовали захват, работу не прерывали даже на ночь, но и нам, и слесарям уже стало ясно – этот номер не пройдет.

В тот же вечер за обедом мы попытались обсудить это, но разговор как-то не клеился. Слишком много оставалось открытых вопросов: недостаточно заглушить двигатель, надо еще понять, как он работает. Но как исследовать механизм, топливом для которого служит само время? Конечно, если повезет, то можно демонтировать его, тщательно фотографируя и зарисовывая каждый этап. Не исключено, его удастся даже собрать заново, но как и почему он работает, останется тайной. Можно даже разобрать его до косточки, понять назначение и взаимосвязь всех элементов – но так и не уловить принцип действия двигателей времени.

Мы все сходились на том, что разборка будет сопряжена с опасностью. Где-то в глубине этого металлического цилиндра скрывается неизвестный фактор, столкновение с которым представляет значительную опасность. Для управления этим фактором в машину встроены датчики и регуляторы, и стоит вывести систему из равновесия, как окажешься один на один со временем – с тем фактором, который мы называем «временем». Но абсолютно никто на свете не знает, что же такое время.

– Нам нужно что-нибудь этакое, – сказал Леонард, – способное изолировать время, защитить нас от него.

– Во-во, – согласился я, – вот именно. Штуковина, которая подавляла бы фактор времени, чтоб нас не зашвырнуло в каменноугольный период или в то жуткое будущее, которое наступит после тепловой смерти вселенной.

– Ну, не думаю, чтобы эти силы были настолько уж велики, – возразил Старик Пратер.

– Сейчас это действительно так, – ответил Леонард, – но Чарли полагает, что двигатель работает на холостом ходу, быть может, еле дышит. Если это и в самом деле то, что мы думаем, ему свойственна значительная мощность – ведь он перемещал космический корабль на расстояние многих световых лет.

– Подавлять фактор времени может только нечто нематериальное, – сказал я, – нечто не принадлежащее к материальной вселенной. Нечто не имеющее массы, зависящей от времени. Нужен объект, не подчиняющийся времени.

– Может, свет? – предположила Мэри. – Лазеры…

Леонард покачал головой.

– Либо время влияет на свет, либо у света свое собственное время. Он перемещается только с одной скоростью. И потом, он материален, хоть на первый взгляд и кажется бесплотным: в сильном магнитном поле пучок света отклоняется. Нам нужно нечто пребывающее вне времени и потому независимое от него.