Текст книги "Три стильных детектива"

Жеробом Дараньяк исчез так быстро, словно испарился. Когда присутствующие вышли из оцепенения, выяснилось, что Эрик Перошон тоже пропал. Мадам Бонефон перегнулась через край колодца, Кэндзи последовал ее примеру.

– Думаю, теперь уже можно известить полицию, месье Легри, – сказала Ида охрипшим от волнения и сырости голосом.

«Какой ужас! Я же не смогу петь!» – с беспокойством подумала она.

– Так займитесь этим. Мы свою миссию выполнили, – ответил ей Виктор, – и возвращаемся в Париж.

– Дорогой Господин во фраке, вы – обманщик!

– Да, мадемуазель Боске, я не журналист, а книготорговец. Загадка интересна мне лишь до тех пор, пока не решена. Прощайте, месье Дюкудре. Вы убили столько людей, а все закончилось всплеском воды в колодце…

– Кто хватается за все, ни в чем не поспевает, – глубокомысленно изрек Жожо.

– К этой истории, скорее, подойдет выражение «суета сует», дорогой зять, – с иронией заметил Кэндзи.

– Постойте! – воскликнула Сюзанна. – Кое-что мне осталось неясно: кто был в том кабриолете с темным верхом, который чуть не сшиб меня?

Лазар Дюкудре усмехнулся:

– Это был я, моя милая. Я следил за домом нашей примадонны и видел вас обеих на катке. Когда птичка в руках, ее надо ощипать. Жаль, что вы увернулись. В память о покойном Максе Большое Ухо приведу тебе известное изречение: «Везение не может быть вечным».

Эпилог

За окном слышались шум дождя и завывание ветра. Эрик Перошон перевез в квартиру Коры кое-что из обстановки своей псевдо-нотариальной конторы: секретер с откидной крышкой и кресла фирмы Жакоб вытеснили туалетный столик и шифоньер, доставшиеся Коре от бабушки, на маленькую кухоньку, а их владелица безропотно капитулировала под натиском любовника. «Клятва Горациев» теперь висела на стене вместо репродукции «Разбитого кувшина» кисти Греза, а тарелки Бернадетты Перошон – вместо статуэтки Святого Христофора с младенцем Иисусом на руках.

Эрик валялся на кровати, наслаждаясь бездельем. Кора вернется не раньше одиннадцати утра, она провела ночь с греком-судовладельцем, который щедро платил за ее ласки. Эрик ее не ревновал и не чувствовал себя униженным, напротив, его вполне устраивало такое положение вещей. Кора не только давала ему кров и стол, он пользовался ее телом и деньгами тоже.

Печально было признать, что в надежде завладеть сокровищем он гонялся за миражом. Судьба подшутила над ним, оказалось, что речь шла об обыкновенном камне, который покоится теперь на дне глубокого колодца. Впрочем, Эрик не умел долго поддаваться унынию и решил начать новую жизнь. Вот только от двенадцати тысяч франков, которые он нашел в шкафу у дядюшки Донатьена, уже почти ничего не осталось. О том, чтобы вернуться к матери, не могло быть и речи. К счастью, Кора была к нему добра. Когда Эрик спросил: «Можно, я поживу у тебя, пока мои дела не наладятся?», она долго смотрела на него, взвешивая «за» и «против», и в конце концов ответила: «Хорошо. Но при одном условии: никаких других женщин. Потому что если ты подхватишь сифилис, нам обоим придет конец. Будь умницей, иначе я выставлю тебя за дверь. И еще не забывай: детей не аисты приносят». Эрик впервые видел ее такой: мудрой и осмотрительной. Он понял, что ошибался на ее счет, эта девушка – настоящее сокровище. Эрик с улыбкой кивнул: для него главное – не думать о том, как заработать на кусок хлеба. Но он дал себе слово, что никогда не отплатит неблагодарностью той, кто поддержала его в трудную минуту.

Пробежав глазами письмо Джины, Кэндзи ощутил легкий укол ревности. Она писала о своем новорожденном внуке Маркусе Таборе так, словно он один олицетворял собой все семь чудес света. Почему младенцы вызывают у всех такой восторг? Кэндзи аккуратно сложил листки, исписанные мелким изящным почерком. Джина писала, что задержится у младшей дочери на неопределенное время. Сомнение закралось в душу Кэндзи: испытывает ли она к нему по-прежнему глубокую привязанность, или сработало правило: «С глаз долой – из сердца вон»?

«А ты сам? – возразил ему внутренний голос. – Так ли сильно ты дорожишь этой женщиной? Будет ли предательством по отношению к Джине, если ты скрасишь дни разлуки с помощью Фьяметты?»

Кэндзи стало стыдно. Разве можно нарушить клятвы, которыми они с Джиной обменивались ночами на улице Эшель? Неужели он способен изменить ей с женщиной, которую не любит?

«Разумеется, способен, – ответил он сам себе. – Это всего лишь зов плоти. Сама Фифи Ба-Рен с легкостью обманывает мужа и любовников, она исповедует принцип свободной любви. Джина никогда не узнает об этой интрижке, а значит, не будет страдать».

Кэндзи включил фонограф, который подарили ему на Рождество дочь и зять. Послышалось шипение, и красивый баритон запел:

 
Ты больше не прилетишь, маленькая влюбленная бабочка,
И не станешь кружиться здесь день и ночь…[123]123
  Моцарт, «Женитьба Фигаро», конец первого акта.». – Прим. авт.


[Закрыть]
 

Кто-то потянул его за брючину, и он резко обернулся. Оказывается, это маленькая Дафнэ, заслышав музыку, выбралась из своей кроватки. Теперь за ней нужен был глаз да глаз: ведь она могла попытаться самостоятельно спуститься по винтовой лестнице в магазин. Жозеф изобретал всякие перегородки и баррикады, но малышка успешно их преодолевала. Кэндзи взял внучку на руки и с улыбкой наблюдал, как она шевелит пальчиками в такт мелодии. Хорошенькая, спокойная, разумная… ему не хватало эпитетов, чтобы описать Дафнэ. Куда до нее какому-то Маркусу Табору! Кэндзи встал и с внучкой на руках прошел в соседнюю комнату. Оттуда слышался грохот пишущей машинки: Айрис печатала последние страницы нового романа «Месть призрака», который этой ночью закончил сочинять Жозеф.

Кэндзи с укоризной посмотрел на дочь.

– Дафнэ опять выбралась из кроватки, – сказал он.

Айрис испуганно вскочила.

– О боже! Когда я работаю, ничего вокруг не замечаю…

– Жозеф не должен был нагружать тебя, – проворчал Кэндзи.

– Я сама предложила ему помощь, – возразила Айрис, – иначе он просидел бы за пишущей машинкой всю ночь.

– А главное – ради чего! Это же всего лишь очередной бульварный роман, – заметил Кэндзи, усаживая Дафнэ обратно в кроватку.

Но она тут же снова вскочила и закричала что есть мочи:

– Кэзи! Музика!

– Она требует продолжения концерта! – рассмеялась Айрис.

– Так сыграй ей Шопена, – ответил Кэндзи, указывая на пианино.

– Боюсь, я разучилась играть: уже с трудом читаю с листа!

– Вот именно! Вместо того чтобы стучать по клавишам этого дурацкого аппарата, лучше бы поупражнялась на клавишах пианино.

– Ты же приверженец технического прогресса, чем тебя не устраивает мой «Ремингтон»?

– «Ремингтон» вполне устраивает, а вот к зятю есть претензии, – буркнул Кэндзи и вышел.

Айрис достала тетрадь со сказкой про божью коровку без пятнышек и перелистала ее. Таша нарисовала пока еще только две иллюстрации, но Айрис этого было достаточно, чтобы представить, что в руках у нее настоящая книга. Дафнэ все громче требовала к себе внимания, и Айрис, присев перед ней на корточки, показала дочери божью коровку на картинке.

– Ледибед, – произнесла она, четко выговаривая каждую букву.

– Эди! Кэзи! – отозвалась Дафнэ, стараясь схватить тетрадь.

– Как же ты любишь своего деда! Ничего удивительного: он неизменно имеет успех у слабого пола!

– Месье Мори! Наконец-то я вижу вас в лавке! Вы получили «Дочь депутата» Жоржа Оне[124]124
  Жорж Оне (1848–1918) – французский новеллист, представитель модернизма. Автор ряда сценариев к фильмам. – Прим. перев.


[Закрыть]? Я дожидаюсь ее вот уже две недели!

– Дорогая мадам де Салиньяк, я сейчас занят составлением весеннего каталога. После того как месье Пиньо удовлетворит заявку мадемуазель Беккер, он с удовольствием займется вашим заказом.

Раздосадованная Олимпия де Салиньяк похлопала по плечу Хельгу Беккер, которая восторженно описывала новый магазин велосипедов, открывшийся в Париже около недели назад.

– О! Это вы, графиня! Я так огорчена, я просто в отчаянии! Как я умудрилась пропустить открытие выставки во Дворце промышленности! Сам президент Феликс Фор пришел полюбоваться новыми моделями. Ах, это просто чудо техники! Складной велосипед Жерара, велосипедный подъемник, модель «Дешенэ» и этот «Акатен», в котором не нужно смазывать тормоза, это что-то невероятное!

– Не сомневаюсь. Вы позволите?

Но даже столь титулованной особе под силу было прервать Хельгу Беккер, которая села на своего любимого конька.

– Месье Пиньо, я принесла вам каталоги, передайте их месье Легри. Это правда, что он купил себе новый велосипед? Не тот ли знаменитый, что стоит двести пятьдесят франков?

– Право же, вы прекрасно осведомлены! – воскликнула неслышно вошедшая Эфросинья.

– Мама!

– Дайте моему сыну хоть немного передохнуть, он так устает, ведь теперь ему приходится выполнять двойные обязанности: свои собственные и служащего, – продолжила мадам Пиньо, бросив злобный взгляд на Кэндзи.

– Мама, перестань!

– Нет, не перестану! Я очень расстроена! Андре Боньоль и эта нескладеха Зульма Тайру поженились сегодня утром в мэрии Шестого округа. Ей таки удалось его окрутить, а ведь он мог бы стать твоим отчимом! Ох, тяжек мой крест! Да чтоб они оба провалились! Всё, я вычеркиваю их из своей жизни!

Жозеф застыл, потрясенный.

– Вот это, и правда, новость так новость! Кто же будет тебе помогать, если Зульма уволится?

– От этой лентяйки все равно было мало проку! Я справлюсь одна.

– Но, мама, ты уже не в том возрасте…

– Что-о?! Твой отец всегда говорил: «Эфросинья, у тебя отменное здоровье». Я в любом возрасте не собираюсь сидеть сложа руки!

– Мадам Пиньо, вы прямо как Фредегонда[125]125
  Фредегонда (ок. 545–597) – франкская королева. – Прим. перев.


[Закрыть], которая никогда не сдавалась, несмотря на превратности судьбы! – воскликнула Хельга Беккер.

– А кто это?! – с подозрением уставилась на нее Эфросинья, ожидая подвоха.

– Героиня оперы[126]126
  Либретто оперы «Фредегонда» написал Луи Галле (1835–1898), а музыку – Эрнест Гиро (1837–1892). Окончил и оркестровал оперу Шарль-Камиль Сен-Санс (1835–1921). – Прим. авт.


[Закрыть], которую я недавно слушала!

– Месье Пиньо, я жду, когда вы займетесь моим Жоржем Оне, – вмешалась графиня де Салиньяк, теряя терпение.

– Да-да, одну минуту! Мама, пусти, я пройду!

Жозеф порылся в стопке книг и воскликнул:

– Нашел, вот она!

– Графиня уже ушла, – отозвался Кэндзи, не поднимая глаз.

Жозеф выбежал на улицу.

– Мадам, ваш Оне!

– Нет уж, молодой человек, я больше не приду в ваш магазин! Никакого воспитания, никакого такта, а что за прием?! Имейте в виду, отныне я буду заказывать книги только у ваших конкурентов!

– Графиня Вальтесс де Ла Бинь? – удивилась Ида.

– Простолюдинка! Выскочка! – фыркнула Сюзанна. – Когда я думаю…

– А это точная копия псише мадемуазель Марс, великой французской актрисы? – перебила ее Ида.

– Да, дорогая, именно так. Амори заплатил за это зеркало целое состояние! – ответила Сюзанна, довольная восторгом подруги.

Они вошли в гостиную, где служанка сервировала для них чай. Ида с таким аппетитом набросилась на булочки и пирожные, как будто неделю не ела.

– Я откормлю тебя, моя цыпочка, – с нежностью заверила ее Сюзанна. – Хорошо, что этот недоумок Амори поехал навестить своих родственников! Мы с тобой повеселимся на славу, ты и я!

Насытившись, они отправились на экскурсию по особняку, битком набитому китайскими и японскими безделушками, украшениями из искусственного мрамора, коврами и мебелью, которая, казалось, была доставлена сюда прямиком от старьевщика, торгующего железным ломом. Ида не переставала охать и ахать, сгорая от зависти. Больше всего ее поразила огромная кровать.

– О-ля-ля! Вот это да! Хотя, конечно, для двоих нужно много места…

– Для двоих? Девочка моя, Амори тут никогда надолго не задерживается.

– Прямо как у Золя в «Нана», ты читала этот роман?

– Конечно! – подтвердила Сюзанна.

Она подошла к кровати, поправила волан на покрывале, взбила подушки.

– Знаешь, мне бывает так одиноко в этой большой кровати…

Ида поняла намек и вспыхнула.

– Мы могли бы спать вместе, как сестры… – продолжила Сюзанна. – Шушукались бы, согревали друг друга… Мне так надоел этот зануда Амори!

Ида провела рукой по тонкому кружеву покрывала и молча кивнула головой.

Вечер выдался дождливым. Виктор и Таша целовались в фиакре, с трудом пробирающемся через заполненный экипажами бульвар Капуцинов. Виктор так горячо просил простить его за то, что он ввязался в очередное расследование, что Таша над ним смилостивилась.

Потом они гуляли по улицам самого шикарного квартала столицы, где, несмотря на ливень, было много зевак. В лужах отражались масляные лампы ярмарочных палаток, стоящих тесными рядами вдоль бульвара. Уличные торговцы надрывали горло.

– Попробуйте леденцовую карамель, нугу из Монтелимара!

– Каштаны, горячие каштаны!

У дома номер 14 какой-то человек, одетый в адмиральскую форму, но при этом почему-то в котелке, вышагивал перед входом в «Гран Кафе», выкрикивая:

– Приглашаем насладиться синематографом! Проекция движущихся фотографий братьев Люмьер!

Прохожие получали буклеты, в которых описывалась программа: десять кинолент по семнадцать метров каждая. Три десятка любопытствующих, в том числе Таша с Виктором, заплатили двадцать су зазывале, стоящему рядом с афишей.

Виктор увидел месье Вольпини, директора «Гран Кафе», с которым познакомился на Всемирной выставке 1889 года, где выставляли свои работы коллеги Таша, и подошел, чтобы поприветствовать его.

– Как великодушно с вашей стороны предоставить помещение братьям Люмьер.

– Да, но боюсь, их изобретение пока что пользуется не слишком большой популярностью.

Зрители спускались по лестнице в подвал, бывший бильярдный зал, а теперь Индийский салон «Гран Кафе». На этом первом платном сеансе плетеные стулья, поставленные в несколько рядов перед белым полотном, натянутым на раму, почти все оставались незанятыми. Большой выручки это не обещало.

– Месье Легри! Если я не ошибаюсь…

Повернувшись, Виктор столкнулся нос к носу с инспектором Аристидом Лекашером.

– Не хотите леденец, господин книготорговец… и детектив в одном лице? Нет? Жаль, я хотел вас отблагодарить. Хотя вы сыграли в этом грязном деле, которое недавно было раскрыто, весьма сомнительную роль. И не надо улыбаться, прошу вас. Субъект, которого описывают многочисленные свидетели как в Уйе, так и в Домоне и в «Миротон де Терн», сильно напоминает вас. А некоторые факты, связанные с личностями Эвариста Вуазена и Виржиля Сернена, мы пока так и не смогли объяснить.

– Я не вижу связи…

– Ах, не видите? Почему бы вам тогда не воспользоваться очками? Что вы можете сказать по поводу взрыва в замке Буа-Жоли? Почему на месте событий оказались вы и ваш родственник?

– Мы тут не при чем, инспектор. Простите, нам пора рассаживаться, сеанс вот-вот начнется.

– Вы как всегда увиливаете от ответа! К вашему сведению, я собираюсь уйти в отставку и намерен писать мемуары. Можете не сомневаться, вам в них будет отведено особое место. Под каким именем вы предпочитаете фигурировать: Леблан, Ленуар? Имейте в виду, мой преемник – молодой хищник с острыми клыками, напрочь лишенный чувства юмора. Кстати, я все еще надеюсь, что вы достанете для меня первое издание «Манон Леско».

Инспектор поклонился Таша и прошел в дальний конец Индийского салона.

Свет погас, послышались аплодисменты, на экране появилось изображение площади Белькур в Лионе.

– Это и есть их великая находка? – возмутился Виктор вполголоса. – Месье Мельес[127]127
  Жорж Мельес (1861–1938) – французский предприниматель, режиссер, один из основоположников мирового кинематографа. – Прим. перев.


[Закрыть] показывает такое в театре «Робер-Уден» вот уже десять лет!

Едва он успел это сказать, как лошадь, запряженная в повозку, стала двигаться. По залу прокатился вздох восхищения.

– Снято прямо посреди улицы! – прошептал Виктор на ухо Таша. – Посмотри, как падает свет… Изображение такое четкое… Просто потрясающе!

На экране открылись ворота фабрики, выпуская мужчин на велосипедах и работниц в длинных платьях… В следующем сюжете плакал ребенок… по озеру плыл игрушечный парусник… Затем на экране возник провинциальный вокзал и железная дорога. Вдалеке показалась движущаяся точка, которая приближалась до тех пор, пока не превратилась в огромный паровоз, несущийся, казалось, прямиком на зрителей. Кто-то из них даже вскочил на ноги в страхе быть раздавленным, но паровоз свернул влево за пределы экрана, вагоны остановились у платформы, и пассажиры стали садиться в поезд[128]128
  На первых сеансах братья Люмьер демонстрировали сценки, в основном снятые с натуры: «Выход рабочих с фабрики», «Прибытие поезда на вокзал Ла-Сьота», «Завтрак младенца», «Вылавливание красных рыбок» и др. – Прим. перев.


[Закрыть].

Виктора поразила реалистичность действия, которое разворачивалось перед его глазами. Он не отрываясь смотрел на экран, чувствуя, что стал свидетелем поворотного момента в истории человечества.

Когда в зале снова зажегся свет, он прошептал Таша:

– Это событие не менее значимое, чем… падение метеорита.

Послесловие

Зима в 1895 году холодная.

Чтобы пассажиры не мерзли, в фиакрах ставят на пол раскаленные жаровни, что вызывает несколько несчастных случаев. По мнению доктора Армана Готье, профессора медицины, системы отопления, при которых происходит выделение продуктов сгорания, необходимо запретить, так как пребывание в плохо проветриваемом помещении вызывает отравление или даже удушье. Чтобы избежать несчастных случаев, в Иври разрабатывают обогревательный аппарат под названием «Монополия»; он спрятан под днище экипажа и сверху закрыт ковром. Таким образом, он нагревает кабину, но вредные вещества в нее не попадают.

Сена покрыта льдом, часто идет снег. Катание на коньках становится популярным среди жителей столицы. Хорошо идут дела у продавцов шуб, искусственных или натуральных, а также у угольщиков. Благотворительные организации пытаются помочь бедным и обездоленным.

Холод не останавливает тех, кто пришли посмотреть гражданскую казнь капитана артиллерии Альфреда Дрейфуса. 5 января 1895 года, воскресенье, девять часов утра. Слушатели Военной школы выходят во внутренний двор, выстраиваются рядами и застывают по стойке «смирно». Выводят капитана Дрейфуса. Щелкнув каблуками, он останавливается перед генералом. Секретарь военного суда зачитывает приговор. Генерал приподнимается в стременах и обращается к приговоренному: «Альфред Дрейфус, вы недостойны носить оружие. Именем французского народа мы вас разжалуем. Привести приговор в исполнение!» Дрейфус кричит: «Я невиновен! Да здравствует Франция!» Звучит барабанная дробь. Толпа волнуется. Слышатся крики: «Смерть евреям!» Аджюдан[129]129
  Аджюдан – старшее унтер-офицерское звание во французской армии. – Прим. перев.


[Закрыть] республиканской гвардии приближается к приговоренному, срывает с его формы знаки отличия, ордена и медали и бросает их на землю. Над головой Дрейфуса переламывают его шпагу. Ему предстоит пройти перед войсками и сделать круг по плацу. Поравнявшись с группой журналистов, он останавливается перед ними: «Господа, пусть Франция знает, что я – невиновен!» «Замолчи, мерзавец! – отвечают ему. – Трус! Предатель! Иуда!». Так начинается то, что останется в истории как позорное «Дело Дрейфуса» и спровоцирует политический кризис во Франции в 1898–1899 годах.

Меньше чем через две недели, 17 января 1895 года, президентское кресло в Елисейском дворце занимает Феликс Фор. Ему пятьдесят четыре года, он сын хозяина скромной обойной мастерской в Париже, а сам владеет большим кожевенным предприятием в Гавре и уже почти двенадцать лет является президентом тамошней торговой палаты и членом палаты депутатов. Его предшественник на посту президента Жан Казимир-Перье подал в отставку, пробыв у власти лишь шесть месяцев и двадцать дней. Вызванные отставкой волнения продлились недолго: через сорок восемь часов Казимир-Перье был замещен.

«Машина по избранию президентов Республики, установленная на версальском заводе, функционирует бесперебойно с момента включения и никогда не заржавеет», – пишет по этому поводу хроникер «Фигаро иллюстре» Лютециус.

С приходом к власти нового президента и его министров потребности чиновников только возрастают. По мнению Симона Левраля, печатающего свои статьи в приложении к газете «Пти Журналь иллюстре», «из пяти – шести тысяч чиновников префектур и супрефектур около семисот живут за государственный счет, и число их неуклонно растет».

Государственный долг Франции достигает тридцати пяти миллиардов четырехсот двадцати одного миллиона золотых франков. На каждого маленького француза уже в момент рождения ложится долг в девятьсот двадцать два франка пятьдесят сантимов.

Снова начинается обсуждение планов строительства метрополитена, про который забыли на двадцать два года. Впереди Всемирная выставка 1900 года, которая должна состояться в Париже. Бюрократические проволочки сильно замедляют дело. Общественность возмущена тем, что суровыми зимами женщины, старики и дети вынуждены ездить на втором этаже омнибусов на открытом ветру. Это расценивают как «варварство в столице, которая претендует называться цивилизованной».

Президент Феликс Фор ясно выражает свою позицию во внешней политике, поддержав планы завоевания Францией Мадагаскара. Во время церемонии вручения знамен войскам, расположенным в Сатонэ близ Лиона он заявляет: «Наш флаг символизирует не только могущество французской армии, но и просветительский дух нашей Родины; помните об этом всегда, только так вы сможете показать себя достойными нести факел цивилизации, который вам доверила Республика».

В марте Париж захлестывает волна энтузиазма. Войска готовы немедленно отправляться на далекий остров. Огромная толпа собирается у казарм Пепиньер, люди бросают солдатам цветы, машут шляпами и провожают их до самого вокзала. Слышатся патриотические возгласы, народ приветствует тех, кто отправляется отстаивать интересы своей страны на малагасийской земле. На Мадагаскаре добывают золото, серебро, медь, железо и каменный уголь. Страна имеет стратегически важное географическое положение. Через нее пролегает путь в Индию, и господство над этим большим островом позволит Франции занять выгодную геополитическую и экономическую позицию, обеспечит страну рабочей силой и углем. При этом на страницах «Магазен питореск» речь идет о том, чтобы «избавить Мадагаскар от двух его главных бед, которыми являются ховы[130]130
  Ховы – коренные жители Мадагаскара. – Прим. перев.


[Закрыть] и англичане».

В мае контр-адмирал Бьенеме[131]131
  Амедей Пьер Ленард Бьенеме (1843–1930) – военный и политический деятель, контр-адмирал с 1895 года, вице-адмирал с 1900 года, автор книги «Война на море 1914–1915: ошибки и возмездие». – Прим. перев.


[Закрыть] занимает город Таматаве на западном берегу Мадагаскара и освобождает порт Диего-Суарес, а генерал Дюшен высаживается в Мадзунге. Первого августа на острове Реюньон в ряды французской армии вербуют местных жителей – по закону 1889 года уроженцы колоний подлежат призыву. 21 августа в Андрибе экспедиционный корпус одерживает победу над ховами. Месяц спустя, 30 сентября, генерал Дюшен входит в Антананариву. Мадагаскар, «король Индийского океана» становится французским. Остров подчиняется протекторату, более жесткому, чем протекторат 1885 года, а 6 августа 1896-го объявляется колонией. Королеву Ранавалону III лишают всех полномочий, и она отправляется в ссылку сначала на остров Реюньон, а затем в Алжир.

Надо отметить, что ход этой кампании не получал широкого освещения в прессе. Если англичане передают новости в Лондон через остров Маврикий, то французские депеши обходятся слишком дорого – по десять франков за слово, так как, чтобы достигнуть Франции, должны обогнуть почти весь Африканский континент. Поэтому глава кабинета министров Александр Рибо узнает о взятии Антананариву лишь через десять дней после того, как это произошло.

По данным альманаха «Ашетт, или Малая энциклопедия практической жизни», в этой войне со стороны французов погибло от ранений около тридцати пяти человек и пять тысяч пятьсот пятьдесят семь от болезней, что составило четверть всего личного состава.

Жертвы катастрофы в Бузе, произошедшей в мае, не столь впечатляющи – сотня погибших, в том числе много детей. Стена водохранилища, находящегося в семи километрах от Эпиналя, снабжающего Восточный канал[132]132
  Восточный канал – водный путь во Франции, включающий канализованную р. Мёз (Маас), небольшой отрезок канала Марна – Рейн, р. Мозель (верхнее течение) и канал Мозель – Сона. Соединяет систему внутренних водных путей Бельгии и Франции. Сооружен в 1882 году. – Прим. перев.


[Закрыть], обрушилась почти по всей длине, и семь миллионов кубометров воды с сокрушительной силой хлынули в долину Авера, неся смерть и разрушения. Дома были унесены водой вместе с их обитателями, железная дорога Эпиналь – Шомон отрезана, но, заплатив десять франков за три минуты разговора, можно позвонить в Лондон, где с марта по май рассматривается дело писателя Оскара Уайльда. Три месяца лондонское общество разделено на тех, кто «за», и тех, кто «против». Книги Уайльда исчезли с прилавков, а его имя с театральных афиш, и никто больше не осмеливается носить увядшую орхидею в петлице. Обыватели связывают Обри Бердслея с этим «делом», несмотря на его разногласия с Уайльдом. Приговор Оскару Уайльду – два года принудительных работ – не встречает большого отклика во Франции. Писатель отбывает наказание в Редингской тюрьме на юге Англии. Там он пишет свое знаменитое письмо-исповедь «De profundis» («Тюремная исповедь»), адресованное любовнику лорду Альфреду Дугласу. Выйдя из тюрьмы, Уайльд уезжает во Францию и в 1898 году публикует там поэму «Баллада Редингской тюрьмы». Оскар Уайльд умрет в нищете и одиночестве в 1900 году.

Несмотря на то что в энциклопедии «Ларусс»[133]133
  Пьер Ларусс (1817–1875) – французский лексикограф, основал в 1852 году издательство «Ларусс», выпустившее в 1856 году первый том «Большого Универсального Словаря XIX века». С 1856 по 1876 год было выпущено 15 томов этого словаря. После смерти Пьера Ларусса его дело унаследовал племянник Клод Оже. В 1889 году он издает Полный Иллюстрированный Словарь, а с 1906 года приступает к ежегодному выпуску довольно увесистого однотомного «Малого Иллюстрированного Ларусса». – Прим. перев.


[Закрыть] 1895 года издания говорится, что «порядочность и нравственный облик людей страдают, когда они покидают свои дома», французам не сидится «дома», в своей стране, и результатом становятся франко-малагасийские войны.

Будущий год будет, как и предыдущие, отмечен катастрофами, забастовками, военными походами, изобретениями, новой модой, новыми песнями, рождениями и смертями. На июнь месяц приходится основание Французской Западной Африки, которая объединяет африканские колонии общей площадью 4 425 000 квадратных километров. Затем, 29 сентября и 12 декабря, Франция присоединяет и острова в Океании, которые получат название Французской Полинезии: это Хуахине, Бора-Бора и Райатеа или, как их еще называют, Подветренные острова.

А французы тем временем напевают модные песенки. Выбор огромен, и, как сказал Бомарше: «В наше время то, чего не стоит говорить, поют». Наибольшей популярностью пользуется трогательная «Пемполезка» в исполнении Меоля, музыка Эжена Фотрие, слова Теодора Ботреля[134]134
  «Севильский цирюльник» (1775), д. I, явл. 2; Теодор Ботрель (1868–1925) – бретонский фольклорный поэт и певец; Роми – литературный псевдоним французского писателя, историка, журналиста, антиквара и радиоведущего Роббера Микеля (1905–1995). – Прим. перев.


[Закрыть]. Она у всех на устах, эта «Пемполезка, что ждет меня в земле бретонской». В своей книге «Большой успех и пирожки» Роми пишет, что Меоль во время репетиции замечает некоторый конфуз в третьем куплете:

 
Твои паруса, старик Жан-Блез,
Не так белы на бизань-мачте,
Как кожа пемполезки,
Что ждет меня в земле бретонской.
 

В предпоследней строчке: «Que la peau de la Paimpolaise» из-за паузы можно было услышать: «Que la peau», что могло вызвать смех, так как «Твои паруса, старик Жан-Блез, не так белы, как твоя кожа…» звучит не совсем пристойно. Если убрать паузу, то получится ничем не лучше: «Que la peau de lapin» («не так белы, как кожа кролика»). Поэтому Ботрель заменяет двусмысленную строчку на: «Que la coiffe а la paimpolaise» («как чепчик пемполезки»), что так навсегда и закрепилось в песне. «Пемполезка» вновь обретет популярность в шестидесятые годы двадцатого столетия[135]135
  Цитируется по книге Роми «Большой успех и пирожки» (Gros Succиs et petits fours), издательство Serg, 1967. – Прим. авт.


[Закрыть].

В июне в Парижской Опере дают «Тангейзера». Большинство слушателей покорены музыкой Вагнера, и остаются равнодушными лишь те, кого несколько лет назад не впечатлила постановка «Лоэнгрина». Многих привлекает в театр «Жимназ» афиша спектакля по пьесе Марселя Прево с красноречивым названием «Полудевы».

А как же национальный праздник, неужели он предан забвению? Не считая военного парада на аллее Лоншам под изнуряющим солнцем, никакие официальные мероприятия не запланированы, и народ празднует 14 июля кто во что горазд. В кабаках идет гулянье. «Порядочные люди уезжают за город или запираются дома: вот как они празднуют взятие Бастилии, наш главный праздник, символ освобождения!» – возмущается хроникер «Фигаро».

Велосипед скоро заменит лошадь, его используют везде, даже в армии. Капитан Жерар конструирует складной велосипед, который пехота может носить с собой и раскладывать за несколько минут. Как и все новинки, это изобретение подвергается нападкам, но через год успешно пройдет испытания на крупномасштабных военных учениях.

Лето 1895 года выдается необыкновенно жарким. Даже в сентябре температура доходит до 35,5 °C. Такого никогда прежде не бывало! Максимально высокие цифры зафиксированы 16 сентября 1847 года и составляли 33,2 °C.

23 и 24 сентября основана Всеобщая конфедерация труда Франции.

Согласно статистике, потребление алкоголя во Франции, которое в 1830 году составляло 1,12 литра на человека, возросло в 1894 году до 4,04 литра, тогда как в Швеции оно уменьшилось благодаря мерам, принятым правительством.

Шведский предприниматель и химик, изобретатель динамита Альфред Нобель составляет в Париже завещание, согласно которому большая часть его состояния должна пойти на учреждение премии в области физики, химии, физиологии или медицины, литературы и укрепления мира. Текст завещания помещен в сейф стокгольмского банка. Альфред Нобель умрет в Италии в 1896 году.

Немецкий физик Вильгельм Конрад Рентген, открывший 8 ноября 1895 года Х-лучи, 22 декабря осуществляет первую рентгенографию руки своей супруги. Двумя годами позже рентгенологию уже преподают на большинстве медицинских факультетов Европы. Беда в том, что рентгенологи не знают о риске, которому подвергаются, и не защищаются от излучения.

Мужская мода меняется и предписывает, чтобы отныне на брюках были отвороты. Двубортный жилет украшают вышивкой, галстуки носят как обычные, так и бабочки. Довершают туалет пристегивающиеся жесткие белые воротнички. Ночью господа, следящие за модой, переодеваются в пижамы английского производства.

Себастьян Фор основывает свою газету «Ле Либертер»[136]136
  Себастьян Фор (1858–1942) – один из наиболее видных лидеров анархистского движения во Франции, основатель метода индуктивной педагогики, оратор, автор нескольких книг и основатель анархистского периодического издания «Ле Либертер» («Освободитель»). – Прим. перев.


[Закрыть]. На улице Шапталь открывает свои двери новый театр «Гран-Гиньоль», парижский театр ужасов, один из родоначальников жанра хоррор. Начинается строительство моста Мирабо. Состоялось открытие музея Гальерá.

Книжная лавка «Эльзевир» предлагает покупателям последние литературные новинки: «Пустыню» Пьера Лоти, восьмой том «Дневника» братьев Гонкур, «Плавучий остров» Жюля Верна, «Маленький приход» Альфонса Доде, «Сад Эпикура» Анатоля Франса, «Топи» Андре Жида, «Города-спруты» Эмиля Верхарна, «Исповедь» Верлена…

Во время экскурсии по Парижу путешественник XXI века обязательно остановится у дома номер 14 на бульваре Капуцинов, чтобы прочитать на табличке:

Здесь

28 декабря 1895 года

состоялась первая публичная демонстрация

движущихся картинок с помощью синематографа,

изобретенного братьями Люмьер

«Входите, входите, билет стоит всего двадцать су!» – кричит зазывала. Он останавливается возле афиши Бриспо[137]137
  Анри Бриспо (1846–1928) – французский художник, писавший в стиле Бэль Эпок. Особую известность ему принесли жанровые сценки и изображение фигур в интерьере. Автор ряда рекламных афиш, в т. ч. для синематографа братьев Люмьер. – Прим. перев.


[Закрыть], на которой черными и красными буквами написано: «СИНЕМАТОГРАФ ЛЮМЬЕР». Для первого платного публичного сеанса братья Люмьер сознательно выбрали небольшое помещение, чтобы в случае провала убытки были минимальными. Они наняли кассира и киномеханика и сняли за тридцать франков в день в подвале «Гран Кафе», расположенного в самом центре шикарного парижского квартала, бывший бильярдный зал, декорированный в восточном стиле и названный Индийским салоном. Владельцы кафе, не веря в успех предприятия, отказались от 25 % своей доли выручки. Потом они горько пожалеют об этом.

Продрогший зазывала кричит во все горло: «Персонажи в натуральную величину! Полная иллюзия реальной жизни всего за двадцать су!» Несколько смельчаков спускаются по лестнице, ведущей в Индийский салон. Там перед натянутым на раму белым полотном расставлены рядами около сотни плетеных стульев, по большей части пустующих. Свет гаснет. Раздается потрескивание, на экране появляется изображение закрытых ворот и надпись: «ВЫХОД РАБОЧИХ С ФАБРИКИ».