Текст книги "Три стильных детектива"
Автор книги: Клод Изнер
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Глава восьмая
Понедельник, 18 ноября
Жозеф был готов отдать что угодно за то, чтобы каким-нибудь чудесным образом очутиться в Патагонии, на Больших Зондских островах или на вершине Килиманджаро – неважно, где, лишь бы подальше от этих клуш. Он не спал всю ночь из-за криков Дафнэ, у которой резались зубки, а теперь был вынужден общаться с Олимпией де Салиньяк и ее тощей, похожей на козу приятельницей Бланш де Камбрези, которые перевернули всю лавку в поисках «Эйримаха», исторического романа Жозефа Анри Рони-старшего, написанного им в соавторстве с младшим братом Серафеном Жюстеном Франсуа, и «Осени женщины» Марселя Прево, при этом болтая без умолку о том, как независимы женщины в Соединенных Штатах и покорны в Японии.
Кэндзи отправился оценивать библиотеку на Бур-ля-Рен, Виктор скрылся в хранилище, и на растерзание дамам остались Жозеф и Симеон Дельма. Впрочем, последний являл собой образец ангельского терпения и общался с покупательницами с неизменной улыбкой на лице. Жозеф схватил газету и начал отступление к задней комнате. До него долетали обрывки фраз, но он открыл страницу с хроникой происшествий и больше ничего не слышал.
ДВЕ СТРАННЫЕ СМЕРТИ В ФИАКРЕ
У нас уже были заразные попугаи. Теперь появились фиакры-убийцы. Жаровни с углем стали причиной гибели Деода Брикбека, служащего Парижской обсерватории, и Максанса Вине, рабочего-литейщика, проживающего в богоугодном заведении Тиссран на улице Алезья. Двое мужчин были найдены мертвыми с интервалом в один день. Полиция подозревает, что это не несчастный случай, а преднамеренное убийство. Возможно, в Париже появился маньяк! Ведется расследование. Общественность призывает владельцев фиакров проверить качество жаровен. Пассажирам следует регулярно открывать дверцы, чтобы избежать удушья.
Жозеф, который всегда охотно пользовался этим видом транспорта, решил, что надо предупредить о грозящей опасности всех, и первым делом Виктора. Мелкими перебежками, чтобы его не заметили дамы, он двинулся к лестнице, ведущей в хранилище.
Виктор был не в восторге от появления Жозефа. Он сделал вид, что внимательно слушает подробное перечисление смертельных опасностей, подстерегающих пассажиров плохо проветренных фиакров, напевая про себя песенку собственного сочинения:
– Вы меня слушаете? – спросил Жозеф.
– Конечно, Жозеф. Кстати, как вы думаете, Брикбек пишется через «к», так же как и город?
– Ну да, в школе бедолагу наверняка дразнили «Брик-а-брак»[42]42
Bric-а-brac (фр.) – старый хлам. – Прим. перев.
[Закрыть]!
– Среди многочисленных увлечений моего дяди Эмиля была и история старинных замков. Во время своего последнего пребывания в Лондоне он несколько раз упоминал о замке Брикбеков.
– А какое это имеет отношение к тому, что я вам только что прочитал?
– Никакого.
– Понятно! Вы заговорили про замки, чтобы от меня избавиться! – обиделся Жозеф и вышел из хранилища, бросив газету на картонную коробку.
Оставшись один, Виктор попытался припомнить детали того разговора с дядей. Замками-то Эмиль, конечно, интересовался, но вот о Брикбеке упомянул, как казалось теперь Виктору, лишь потому, что ему встретился в Париже некто, чья личность показалась забавной. Как же дядя его описывал… «Ему всего двадцать четыре года, но выглядит он гораздо старше, возможно, потому, что волосы у него длинные и одет он неизменно строго, во все черное. В нем было что-то от персонажей Диккенса… этакий протестантский пастор».
Виктор развернул газету. Деода Брикбек. В тумане его воспоминаний словно замигал маяк. Деода Брикбек, Максанс Вине. Эти имена были ему определенно знакомы. Он машинально подчеркнул их карандашом и пометил на полях: «Проверить…». Где же он мог их видеть?.. Он щелкнул пальцами. Вот оно! Когда после смерти дяди он унаследовал книжную лавку, ему пришлось разбирать хранившиеся там старые счета, письма и другие бумаги. Всё, что было связано с дорогим сердцу дяди учением Шарля Фурье, Виктор сложил в сундук. Тот самый, о котором упоминала недавно Мишлин Баллю и содержимое которого Виктор увидел на полу в мансарде.
«Прыжки на одной ноге… Одноногий… Хромоножка… Нет! Подранки!» – так Эмиль Легри назвал ассоциацию, среди членов которой были и Деода Брикбек, и Максанс Вине. Остальных Виктор не помнил и решил подняться в мансарду. Увы, для этого надо было пройти через магазин, где он тут же попал в лапы Бланш де Камбрези, которая, за неимением Марселя Прево, готова была удовлетвориться «Галилеей» Пьера Лоти[43]43
Пьер Лоти (наст. имя Луи Мари Жюльен Вио; 1850–1923) – французский офицер, романист и коллекционер. – Прим. перев.
[Закрыть].
– Я буду к вашим услугам через тридцать секунд! – пообещал ей Виктор.
Не сказав ни слова Айрис, которая качала на руках Дафнэ, он прошел к лестнице, ведущей на мансарду, открыл дверь и, споткнувшись о фарфоровую салатницу, с трудом устоял на ногах. Ругаясь на чем свет стоит, зажег свечу и склонился над сундуком. Тот был пуст.
– Дырявая голова! Я же сам попросил Андре Боньоля отнести на улицу Фонтен коробки с дядюшкиными бумагами!
Когда мадам Баллю вернулась с рынка, Виктор вручил ей ключ.
– Спасибо, месье Виктор, я разобрала подарки покойного Онезима, и теперь их осталось только отнести наверх. Правда, у меня сегодня так болит поясница…
Виктор проигнорировал эту завуалированную просьбу о помощи и, решив оставить велосипед в лавке, чтобы не столкнуться с покупательницами, отправился домой в фиакре. Причем, несмотря на холод, отказался воспользоваться жаровней.
Приехав домой, он сразу позвонил Жозефу.
– Куда вы подевались? – удивился тот.
– Извините, я опаздывал на важную встречу, и мне пришлось срочно уйти.
Вряд ли Жозеф ему поверил, но обещание быть завтра в лавке к открытию его успокоило.
Коробки из мансарды стояли в дальнем углу мастерской. Поскольку Таша не было дома, Виктор решил приступить к делу немедленно. Не сразу, но он отыскал реестровую книгу, правда, оказалось, что первая страница в ней отсутствует. Это заставило Виктора задуматься. Когда он по просьбе мадам Баллю поднялся в мансарду, там все было перевернуто вверх дном. Он подумал, что это дело рук консьержки, но вряд ли она вырвала страницу из реестровой книги Эмиля Легри. Не связано ли все это с подозрительной кончиной двух дядюшкиных знакомых? Внутренний голос нашептывал Виктору: «Ты ухватился за ниточку, ведущую к разгадке». Он взял в руки старую фотографию, датированную июнем 1876 года: на ней были запечатлены девятеро мужчин, две молодые женщины с бокалами в руках и совсем юная, но очень высокая девушка. Судя по всему, это и были члены ассоциации «Подранки». Жаль, что на фотографии не указаны их имена. И вдруг Виктора осенило! Он поспешно направился в свою фотолабораторию.
Переехав сюда, на улицу Фонтен, он решил украсить квартиру акварелями Констебля, портретами кисти Гейнсборо и рисунками Фурье, которые достались ему в наследство от дяди, и заказал для них новые рамки. И теперь припомнил, что заметил тогда на обратной стороне одного из рисунков какой-то список.
Виктор снимал их со стены один за другим и переворачивал. Удача улыбнулась ему на третьем рисунке. В левом верхнем углу, под дважды подчеркнутой надписью «Подранки» был длинный список имен.
– Ида Бонваль, Матюрен Бонваль, Сюзанна Боске, Деода Брикбек, Рен и Лазар Дюкудре, Гюго Мальпер, Виржиль Сернен, Эрнест Сорбье, Донатьен Вандель, Максанс Вине, Эварист Вуазен, – прочитал Виктор. – Итого дюжина, а сам дядюшка Эмиль тринадцатый, он, должно быть, всех и сфотографировал. Имена перечислены в алфавитном порядке. А вот адресов здесь, увы, нет. Но я помню, они были записаны в реестровой книге. Так… зато в статье, которую мне подсунул Жозеф, говорилось, что Деода работал в Обсерватории, а Максанс жил… Нет, не помню. Ничего, выясню это завтра же. Но мне, кажется, попадались еще какие-то бумаги, связанные с этой веселой компанией…
Виктор порылся в ящиках бюро и извлек оттуда коробку из-под печенья с красивой картинкой на крышке.
– Вот! Сюда я сложил открытки с приглашениями на свадьбы, крестины и похороны… Надо же, сколько людей уже покинули этот мир… Нашел!
Он вертел в руках маленький конверт, адресованный Эмилю Легри в книжную лавку на улице Сен-Пер, 18. Там стояла дата: февраль 1888 года. По всей видимости, отправитель не знал, что адресата уже нет в живых. Виктор вынул из конверта карточку с черной рамкой, на которой было написано всего несколько слов:
Мадам Жюльен Сорбье, урожденная Кате, и ее сыновья Жан и Мишель с прискорбием сообщают о кончине супруга и отца Эрнеста Сорбье. Похороны состоятся на кладбище Пер-Лашез….
– Сорбье… Это тот самый, которого прозвали Полька Пикет. И где же жил покойный? Вот: Париж, Двенадцатый округ, авеню Домесниль, дом 26.
– Привет, а вот и я! – раздался голос Таша. – Решил навести порядок?
– Нет, просто кое-что искал.
– Ты увлекся коллекционированием? – предположила она, проведя рукой в перчатке по рассыпанным перед ним карточкам.
– Я коллекционирую только женщин, дорогая, – улыбнулся Виктор.
– Что ж, тогда я – жемчужина твоей коллекции!
Виктору нечего было возразить – так хороша была Таша в шелковом серо-голубом платье с воланами и кокетливой шляпке в тон.
– Сэру Реджинальду несказанно повезло, – ревниво заметил он, – каждый день видеть такую красивую и элегантную женщину!
– Радуйся, мой заказчик уезжает в Лондон, чтобы привлечь внимание общественности к судьбе своего друга Оскара Уайльда, которого в скором времени собираются перевести из тюрьмы Уандсворт в Редингскую тюрьму. Несчастный совершенно сломлен. Это такая несправедливость – гениального поэта осудили за гомосексуализм, хотя многим другим это сходит с рук!
– Тебя в Лондон не пригласили?
– Зачем? Здесь, в Париже, я могу сделать гораздо больше. К примеру, воспользовавшись отсутствием сэра Реджинальда, планирую заняться «Наядой». Я хочу изобразить ее выглядывающей из-за скалы на фоне уплывающего вдаль парохода – объединить прошлое с настоящим.
– Продолжить серию «современные сюжеты, навеянные античностью»?
– Да. Хотя моему заказчику это вряд ли понравится. Его гость, Обри Бердслей, не одобряет мой стиль, и, поскольку он проведет на улице Фезандри ближайшие два дня, я не смогу там работать.
– Очень рад. Бердслей? Не он ли делал иллюстрации к «Саломее» Оскара Уайльда, вышедшей в свет в прошлом году? Я помню их – обнаженные рабы, порочные ангелы… Довольно откровенно.
– Но очень талантливо. Уистлер превозносит Бердслея до небес: тому всего двадцать три года, а он уже не раз выставлялся.
– Ты к нему неравнодушна?
– Перестань. Он был одним из любовников Уайльда, и на судебном процессе его тоже облили грязью. Их познакомил приятель сэра Реджинальда, Артур Симон, который издает «Савой», а Бердслей сотрудничает с этим журналом.
– Что ж, я благодарен ему за то, что он критикует твои произведения, и ты возвращаешься в лоно семьи! Но сорок восемь часов пролетят быстро…
Виктор притянул Таша к себе и с удовольствием вдохнул запах ее любимых духов с ароматом росного ладана.
– А ты в мое отсутствие снова занялся разгадкой какой-то тайны? – прошептала Таша, кивая на карточки.
– Самая главная тайна для меня – это ты, мой обожаемый сфинкс.
– Ты увиливаешь, потому что я права! Ты лицемер, собственник и обманщик! Беда только в том, что я тебя безумно люблю…
Они разомкнули объятия и с нежностью посмотрели друг на друга. На самом деле оба оберегали свою любовь, и именно поэтому старались избежать разногласий.
– Дорогой, ты слышал что-нибудь о Уолтере Патере?
– Нет, а кто это?
– Английский эссеист, духовный наставник Оскара Уайльда. Он умер в прошлом году. У него есть такое выражение: «Главное – не результат, а процесс познания!»
– Согласен.
– Ты ведешь расследование, признавайся?
– Может быть, да, а может быть, нет.
– Значит, да.
Он засмеялся и прошептал ей на ухо:
– Ночами я принадлежу одной тебе, родная.
– Только ночами? Значит, ты больше не будешь фотографировать меня в костюме Евы?
Он расстегнул лиф ее платья, радуясь тому, что она не носит корсет.
– Пойдем в постель, – прошептал он.
– Готовь свою аппаратуру.
– К черту фотографию!
Забытая во дворе, Кошка заскреблась в дверь.
– И к черту представителей семейства кошачьих, – пробормотал Виктор, увлекая Таша в альков.
Вечер того же дня
– И это – псише мадемуазель Марс[44]44
Мадемуазель Марс (наст. имя Анн-Франсуаз-Ипполита Буте-Сальвета; 1779–1847) – французская актриса, игравшая на сцене Комеди Франсез 33 года; псише – напольное овальное зеркало. – Прим. перев.
[Закрыть]? Нет, это всего лишь его жалкая копия! Вас облапошили, как последнего простофилю!
– Мышоночек, ну вы же не собираетесь завладеть оригиналом графини де Ла Бинь?
– Не произносите при мне этого имени! Я ненавижу эту Вальтесс де Ла Бинь[45]45
Вальтесс де Ла Бинь (наст. имя Люси Эмили Делабинь; 1848–1910) – французская актриса, писательница, куртизанка. – Прим. перев.
[Закрыть], кстати, на самом деле ее зовут Люси Эмили Делабинь.
– Но вы проявляете изобретательность, подражая ей.
Сюзанна Боске раздраженно мерила шагами будуар, где собиралась разместить свой трофей. Длинный подол ее платья из черного атласа, украшенного лиловыми шелковыми лентами, волочился по полу. Наконец, она успокоилась и склонилась над подарком, который преподнес ей Амори де Шамплье-Марей. В нем отразилось ее лицо, густо покрытое румянами и рисовой пудрой, которые должны были скрыть пятнадцать лет разницы между нею и любовником.
«Какой же он недотепа! Если бы не его деньги, я бы послала его ко всем чертям!»
Но Сюзанна была достаточно умна, чтобы держать при себе юного простофилю, предпочитавшего зрелых любовниц. Регулярные семейные сцены шли их отношениям только на пользу. Последнюю Сюзанна устроила позавчера, когда нашла под креслом альбом под названием «Невинные забавы инфанты» с фотографиями некой Фьяметты, выставлявшей напоказ свои прелести.
– Я узнала ее! Это Фифи Ба-Рен, ваша бывшая, танцовщица канкана, которая вышла замуж за русского князя! Вот значит, чем вы занимаетесь в мое отсутствие!
Амори Шамплье-Марейю понадобился час, чтобы успокоить Сюзанну и заверить в том, что она в его сердце – единственная.
«Со своим кривым носом и торчащими во все стороны вихрами он похож на птенца!» – тяжко вздохнула она.
Впрочем, разве важно, как он выглядит? Лишь бы давал ей возможность жить на широкую ногу. И все же ее небольшая вилла на улице Бель-Респи[46]46
Переименована в 1897 году в улицу Арсена Юссе. – Прим. авт.
[Закрыть] не шла ни в какое сравнение с особняком графини де Ла Бинь. Эта куртизанка в пятнадцать лет стала матерью-одиночкой, она якшалась со всякими бездарными мазилами. Ее особняк журналы описывали как построенный в стиле модерн, хотя на самом деле его стиль больше тяготел к Ренессансу. Вот почему Сюзанна, сгорая от зависти, заставила любовника потратить часть своего наследства на реставрацию «презренной лачуги», расположенной недалеко от площади Звезды.
– Я хочу вестибюль из белого камня, украшенный чучелами ибисов, столовую в средневековом стиле, а в моей спальне – кровать с балдахином, который держит в руках серебряная Венера. А еще должны быть веранда и живописный сад. А в моем будуаре будет стоять точная копия псише мадемуазель Марс!
– Но, мышоночек, это стоит целое состояние! Я же не принц де Саган[47]47
Финансировал строительство особняка Вальтесс де Ла Бинь, что его и разорило. – Прим. авт.
[Закрыть]!
– Вы – сахарный король, а это гораздо лучше. Ах, как я вас люблю! Мы с вами – две половинки одного целого! – промурлыкала Сюзанна, расправляя тонкое кружево на корсаже и прижимая любовника к пышной груди.
И Амори де Шамплье-Марей растаял.
– А зачем нам библиотека? – осведомился он, разглядывая одну из стен гостиной, расположенной рядом с будуаром.
– Я хочу заполнить ее книгами в красивых переплетах.
– Для чего? Вы же их не читаете. Сами говорили, что не выносите такого бездарного времяпрепровождения, от которого к тому же портится зрение!
– Зато наши гости это оценят. Мы же будем принимать у себя весь Париж!
– Ну, что она там копается, эта растяпа? – Сюзанна бросилась к горничной, которая неуклюже расставляла в застекленном шкафу кофейный сервиз. – Смотрите, не разбейте! Этот сервиз мне достался от бабушки.
На самом деле, это был подарок Эмиля Легри, одного из первых любовников Сюзанны, который вывел ее в свет и оставил после себя волнующие воспоминания.
– А эта бездельница вообще читает газету! Право, мой друг, что за никчемных слуг вы наняли! Наверное, и тут сэкономили, как с этим зеркалом?
– Простите, мадам! – воскликнула служанка. – Просто тут такое написано, что кровь в жилах стынет! Два человека погибли в фиакре из-за жаровен! А мой отец служит в конторе, владеющей наемными экипажами!
Сюзанна взяла у нее газету и пробежала глазами статью. Два имени бросились ей в глаза: Деода Брикбек и Максанс Вине. В статье открыто намекали на убийство. Сюзанна едва не потеряла сознание, комната закружилась у нее перед глазами, пол уходил из-под ног. Она выронила газету и схватилась за спинку стула, чтобы не упасть.
– Мышоночек, что с вами? – бросился к ней Амори.
– Ничего, я, должно быть, простудилась. В этом доме такой холод!
– Лизон, скорее, нюхательные соли мадам! – крикнул Амори де Шамплье-Марей.
Он взял газету.
– О! Вас это напугало? Вероятно, это месть какого-нибудь уволенного служащего городской компании наемных экипажей. Не бойтесь, в нашем доме уже сложили камины, и я планирую еще установить калориферы, в которых циркулирует горячая вода… Скоро тут будет не просто тепло – жарко!
Сюзанна оттолкнула Лизон, которая протягивала ей флакон с нюхательными солями. Сначала разочарование при виде жалкого псише в раме с пухлыми ангелочками. Потом потрясение, которое она испытала при виде статьи в газете…
– Какое счастье, что я не попросила вас купить мне ванну маркизы Паивы[48]48
Маркиза Паива (Лахман, Эсфирь Борисовна; 1819–1884) – европейская куртизанка еврейского происхождения, одна из ярких символических фигур Второй империи. Родилась в Москве, приехав в Париж, вышла замуж за немца Хенкеля Доннерсмарка, который построил для нее особняк на Елисейских Полях (дом 25), открытый для посещения и в наши дни. – Прим. авт.
[Закрыть], вы бы притащили какое-нибудь корыто! Это жалкая лачуга! Здесь не хватает гобеленов, зеленых растений, всего не хватает! Который час?
– Половина пятого, мой мышоночек.
– Мне хочется прогуляться!
– Я могу вас сопровождать?
– Нет, вы отправитесь к флористу заказывать пальмы в горшках! – раздраженно буркнула Сюзанна и, тут же опомнившись, просюсюкала: – Мой сладенький, мой Момо. Я вас обожаю.
«Вот так, дорогая, – сказала она себе, – с тебя не убудет. Мужчины настолько глупы, что не способны распознать, когда их любят за деньги».
Но тревога, охватившая ее после того, как она увидела в газете знакомые имена, не отступала. Убиты! Что заставило полицию прийти к такому заключению? Сердце Сюзанны бешено колотилось. Начнется расследование, ее могут вызвать на допрос! Только усилием воли ей удалось немного успокоиться.
Она нацепила широкополую шляпу, разукрашенную бантами и перьями, сменила туфли на высоких каблуках на удобные ботики и, надев жакет с баской, накинула норковую пелерину.
Сидя в тильбюри[49]49
Тильбюри – легкий двухколесный экипаж. – Прим. перев.
[Закрыть], Сюзанна Боске прижимала к груди шоколадного пуделя Какао. Нет, ей опасность не грозит, ведь она не имеет к этой истории никакого отношения. И тут она вспомнила об ужасном происшествии с Донатьеном Ванделем. В тот летний день она вместе с двумя идиотами и Гюго Мальпером сопровождала несчастного к нему домой, в дом номер 5 на улице Депар. Вдруг Бернадетта Перошон ее запомнила? Поставит ли она в известность полицию? Вряд ли. Сюзанна поцеловала пуделя и решила отвлечься от тревожных мыслей, придумывая себе псевдоним, – собственное имя казалось ей чересчур простым. Почему бы не стать Эрмин де Комбре? Или Эрмангардой де Рокбрюн?
– Придумала! Афродита д’Анжьен! В конце концов, это мой родной город. Никто же не знает, что мои родители были колбасниками.
На город опустились сумерки, обыватели расселись на скамьях под деревьями вдоль Елисейских Полей. Зажигались фонари, освещая посыпанные песком дорожки, многочисленные лавки и магазины.
Сюзанне не терпелось поскорее попасть на улицу Марини, где ее должна была ждать в открытой коляске графиня Греффюль, урожденная Караман-Шиме. Они собирались посмотреть военный парад. В воздухе уже с раннего вечера стояла странная смесь запахов конского навоза и дамских духо́в, а экипажи всех мастей съезжались в предместье Сент-Оноре. Если бы Сюзанне, вернее, Афродите д’Анжьен, повезло чуть больше, ее бы заметили баронесса де Ротшильд, которая ехала в двухместной карете, запряженной двумя чистокровными лошадьми, или месье Луи Стерн, чей кучер в сапогах с отворотами подгонял хлыстом породистых гнедых лошадей. Дорога была запружена всадниками, повозками и даже велосипедистами. Когда тильбюри Сюзанны приостановилось перед особняком Паивы, Сюзанна прочла слова Эмиля Ожье[50]50
Эмиль Ожье (1820–1889) – французский драматург, автор известных пьес, член Академии. – Прим. перев.
[Закрыть], выбитые над входом: «Добродетель, как и порок, имеет границы».
А бесчестье? Есть ли у него границы? Сюзанна в ужасе представила, как к ней приближается отряд полицейских.
Глава девятая
Вторник, 19 ноября
Строчки из газеты так и стояли перед глазами Эрика, сидевшего на скамье в сквере рядом с церковью Святой Троицы. Деревья шумели и гнулись под сильным северным ветром. Слышалось назойливое журчание фонтанов.
– Убиты. Деода Брикбек и Максанс Вине убиты, угорели до смерти, наглухо запертые в фиакрах…
Молодой человек совсем замерз и решил укрыться в одном из трактиров на улице Клиши. Он вошел в первое попавшееся заведение и сел за столик. Официант подошел к нему и принял заказ.
Эрик снова развернул газету и внимательно перечитал показания коллиньонов, которые везли Деода и Максанса. Их нанял какой-то человек, описать которого им было сложно, так как он был одет в длинное широкое пальто с капюшоном; он заранее обговорил маршрут и оплатил поездку. Кучеры понятия не имели о том, что происходило внутри фиакра. Они постоянно использовали жаровню, и до сих пор никаких проблем это не вызывало.
Официант поставил перед Эриком пикон[51]51
Пикон – алкогольный напиток, приготовленный путем вымачивания апельсиновых корочек, горечавки и коры хинного дерева. – Прим. перев.
[Закрыть] с гранатовым сиропом. Юноша сделал глоток и вновь уткнулся в газету. Как следовало из доклада полицейских экспертов, в данном случае уголь в жаровнях был особенный, при его горении выделялось большее количество окиси углерода, чем обычно. Таким образом, преднамеренное убийство было налицо.
Эрик повертел в руках стакан. Кому понадобилось убивать этих несчастных? И почему это случилось именно с теми, кого он пригласил к себе в контору в пассаж д’Анфер? О предстоящем визите могли знать только двое, уже посетившие Эрика. Впрочем, они вполне могли рассказать об этом другим членам ассоциации. Но главный вывод из случившегося очевиден: если кто-то готов прибегнуть даже к таким жестоким методам, чтобы убрать двух пешек с шахматной доски, игра наверняка стоит свеч.
«Значит, сокровище, о котором упоминал дядя, не выдумка, а знатный куш, – думал Эрик. – Я был слишком наивен. Впредь надо действовать более осмотрительно!»
Он допил пикон и извлек из кармана лист бумаги, разрисованный карикатурами.
Устав ассоциации «Подранки»,
предназначение которой – создание фаланстера,
направленного на филантропию
Заседание первое
6 января 1876 года
Список присутствующих в алфавитном порядке:
1. Бонваль Ида, родилась в 1863 году, студентка и певица, по прозвищу Восьмушка, проживает со своим отцом Матюреном на улице Клиши, 24
2. Бонваль Матюрен, родился в 1838 году, водонос, по прозвищу Кап-Кап, отец Иды, адрес тот же
3. Боске Сюзанна, родилась в 1855 году, без профессии, по прозвищу Ни-То-Ни-Се, авеню Вагран, 63
4. Легри Эмиль, основатель, книготорговец, по прозвищу Кавардак, улица Сен-Пер, 18
5. Мальпер Гюго, родился в 1835 году, философ, друг собак, по прозвищу Апорт, Домон, замок Буа-Жоли
6. Вандель Донатьен, родился в 1837 году, служащий железных дорог, по прозвищу Поршень, улица Депар, 5
7. Вине Максанс, родился в 1831 году, рабочий литейщик, по прозвищу Макс Большое Ухо, сите Дюпон, 6.
Из-за невозможности приехать отсутствовали и уполномочили голосовать за себя:
8. Брикбек Деода, родился в 1846 году, служащий обсерватории, по прозвищу Гринвич, улица Данфер-Рошро, 83
9. Дюкудре Рен, родилась в 1844 году, коммерсантка, по прозвищу Юла, бульвар Бомарше, 13
10. Дюкудре Лазар, родился в 1843 году, коммерсант, по прозвищу Волчок, адрес тот же
11. Сернен Виржиль, родился в 1842 году, владелец ресторана, по прозвищу Мухоловка, улица Понсле, 2
12. Сорбье Эрнест, родился в 1833 году, учитель танцев, по прозвищу Полька Пикет, авеню Домесниль, 26
13. Вуазен Эварист, родился в 1845 году, разводит шампиньоны, по прозвищу Гриб, Карьер-Сен-Дени, дорога де Ла Крю, 11
То есть изначально их было тринадцать. Эмиль Легри и Донатьен Вандель умерли своей смертью. Деода Брикбек и Максанс Вине отравлены. Теперь их осталось девять. И один из них – убийца?
Эрик подозвал официанта и попросил принести перо и бумагу. Он написал:
Я побывал в конторе в пассаже д’Анфер, 20 по поводу дела, имеющего отношение к Донатьену Ванделю, о кончине которого не знал. А затем прочитал в газете о гибели Деода и Максанса в фиакрах от угарного газа. Полиция считает, что это были преднамеренные убийства. Мне стало страшно. Возможно, все мы теперь в опасности? Будьте начеку. Неужели один из нас убийца?
Эварист Вуазен
Закончив, Эрик снова развернул список и принялся помечать карандашом имена, приговаривая вполголоса:
– Эту записку я отправлю Бонвалю, Иде и Матюрену… Так, Боске Сюзанна… Надо найти ее новый адрес, но как? Мальперу Гюго я тоже ее пошлю.
В результате список стал выглядеть так:
Донатьен Вандель. Умер естественной смертью, но в августе в Домоне с ним произошел несчастный случай.
Максанс Вине. Убит.
Деода Брикбек. Убит.
Рен Дюкудре. Отправить записку.
Лазар Дюкудре. Отправить записку.
Сернен Виржиль. Отправить записку.
Сорбье Эрнест. В течение нескольких лет отсутствует на заседаниях. Убедиться в этом. Проверить прежде, чем отправить.
Вуазен Эварист. Послужит наживкой.
Эрик переписал текст записки четыре раза, рассовал листки по конвертам и надписал адреса получателей. Три письма он спрятал в портфель, четвертое – в карман пальто. Заплатив по счету, молодой человек направился к дому 24 по улице Клиши.
Консьержки не было видно. Напрасно Эрик искал список жильцов. К счастью, в тот момент, когда он уже готов был сдаться и уйти, к дому подошла пожилая женщина с таксой на поводке. Она охотно ответила на вопрос Эрика.
– Ида? Конечно, я ее знаю. Когда она была совсем еще крошкой, я качала ее на коленях! Ида мечтала стать певицей и своего добилась. Фенуйяр, не тяни, ты же удавишься, глупая собака! О чем это я? Ах, да! Матюрен, Идин отец, отдал Богу душу пять лет назад. Бедняга, он выбивался из сил ради дочери, совсем себя не щадил! Он один Иду воспитывал, его жена умерла, когда малышке было три года. Славный был человек, он разносил клиентам воду из общественного источника. По двадцать литров в каждой руке, тридцать пять – сорок ходок в день, а ведь нередко ему приходилось подниматься на верхние этажи. И так с утра до вечера! Фенуйяр, прекрати! Слава богу, у них был друг, книготорговец, он им помогал… Но в семьдесят седьмом или в семьдесят восьмом он скончался, вот тогда Бонвалям туго пришлось… Пока Ида не начала зарабатывать, они едва сводили концы с концами!
– А вы не подскажете, как мне найти мадемуазель Иду?
– Сейчас у нее гастроли в провинции, не помню, где именно. Но путь, похоже, туда не ближний, я видела, как она уезжала, так вот, она взяла с собой два больших чемодана…
– А когда она вернется, не знаете?
– Обещала, что приедет к Рождеству. Извините, но мой Фенуйяр больше не вытерпит. Перестанешь ты тянуть, или нет, кретин!
И женщина удалилась. Эрик мысленно вычеркнул из списка Матюрена, взглянул на адресованное ему письмо и после краткого раздумья сунул его консьержке под дверь. Теперь – на почту.
Сермез-ле-Бен, в тот же день
В зеркале отражалось изможденное лицо с синяками под глазами и густым слоем кольдкрема на щеках. Порывистым движением Ида Бонваль провела пуховкой по лицу. Когда она красила губы, рука ее дрогнула, и помада оставила в углу рта алую полосу, похожую на рану. Ида вытерла ее кружевным платочком, но кружево зацепилось за серьгу, и Ида вскрикнула от боли, а на мочке уха выступила капля крови. Плохой знак, подумала Ида и поцеловала золотой кулон в виде трилистника, надеясь, что талисман поможет ей избежать несчастья. День заканчивался так же плохо, как начался.
Утром горничная принесла ей поднос с легким завтраком и свежими газетами. После вчерашнего спектакля Ида надеялась отдохнуть. Она с любопытством развернула газету. Театральные критики обычно публиковали рецензии сразу после премьеры, излагая личное мнение, которое в девяти случаях из десяти не совпадало с мнением публики. Ида надеялась увидеть в газете свое имя: она считалась известной оперной певицей. На этот раз она выступала в казино Сермез-ле-Бен, второй этаж которого был недавно переделан в концертный зал. Ида равнодушно скользнула взглядом по статье о пользе железистых источников и об архитектуре бювета[52]52
Бювет – специальное сооружение над минеральным источником или близ него. – Прим. перев.
[Закрыть], построенного в 1852 году по инициативе компании по водоснабжению и канализации. Ага, вот оно!
Ида пила апельсиновый сок и жевала круассан, читая статью о Саре Бернар. Вдруг она заметила внизу страницы знакомые имена: Деода Брикбек и Максанс Вине. Прочитав о том, что они найдены мертвыми в фиакре и полиция подозревает двойное убийство, Ида чуть не подавилась.
Ну почему она отказалась от предложения открывшегося в августе казино Руайян, полагая, что не успеет разучить свою партию? Если бы согласилась на два спектакля «Корневильских колоколов»[54]54
«Корневильские колокола» – оперетта Робера Планкетта (1848–1903). – Прим. перев.
[Закрыть], ей бы не пришлось возвращаться в Париж. Ида впала в панику. Если ее вызовут в полицию, чтобы допросить в качестве свидетеля, карьера будет погублена!
Ида вспомнила слова своего импресарио, который постоянно предостерегал ее, призывая быть более осмотрительной: «Милочка, чтобы сделаться известной, надо быть знаменитой! Ты – не звезда, так что не задирай нос. Когда ты превзойдешь славу Эммы Кальве[55]55
Эмма Кальве (1862–1942) – французская оперная певица, в 1892 году исполнила партию Кармен в «Опера́ Комик». – Прим. авт.
[Закрыть], мы вернемся к этому разговору».
Кретин! Она еще покажет ему, чего стоит! Вот выйдет на сцену «Опера́ Комик», и ему останется только утопиться в первой попавшейся сточной канаве.
Ее нервы были на пределе, и она принялась мерить шагами комнату, декламируя:
– «Артист не должен задерживать время начала спектакля, указанное в афишах и программках… Артист сам обеспечивает себя костюмами… В случае болезни артист не имеет права прерывать гастроли, если только не предоставит врачебное заключение, в котором значится, что он не может передвигаться[56]56
Шарль Баре. «О человеке, который хорошо устроился», 1909. – Прим. авт.
[Закрыть]…».
У Иды пропал аппетит, и ее партнер Лучано Орвьетто, которого на самом деле звали Гислен Лепля, немало удивился, когда за обедом она даже не прикоснулась к блюду из кролика. Он оставил вялые попытки поухаживать за ней и отправился к себе. Ида поспешила закрыться в своей комнате.
Был только один способ избавиться от тревоги: обратиться к Сюзанне Боске, которая сообщила ей по секрету («только тебе, моя козочка») свой новый адрес. Эта мысль Иду приободрила, и она продолжила гримироваться. Несколькими минутами позже она уже пела низким грудным меццо-сопрано партию в дуэте с баритоном Лучано Орвьетто:
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
