Текст книги "Дракон из Трокадеро"

Глава шестая
Вторник, 24 июля

Фредерику Даглану с лихвой хватило бы денег прожить несколько месяцев в одном из «Отелей Трокадеро». Его поведение было продиктовано не жадностью или нуждой, но необходимостью доказать самому себе, что, несмотря на пятидесятилетний возраст, он еще вполне способен придумать ловкий и хитрый ход, чтобы оставить в дураках себе подобного.

В данном случае этим ему подобным был Ламбер Дутремон. До конца Выставки ему предстояло исполнять обязанности главного администратора одного из четырех отелей Трокадеро, после чего он рассчитывал получить должность директора в роскошном заведении на Больших бульварах.

Ламбера Дутремона известил дежурный администратор Феликс Жодье, который и сам был в шоке после того, как ему из номера позвонил Уильям Финч.

Они вдвоем постучали в дверь коммерсанта, который тут же открыл им в рубашке, жилете и обмотанном вокруг бедер банном полотенце.

– Это уже слишком! И вы называете это отелем? Ночью у меня украли брюки. В которые я накануне положил бумажник со всеми деньгами, документами и квитанцией из камеры хранения багажа на вокзале. Я требую немедленно известить полицию!

Фредерик Даглан говорил с легким британским акцентом. Слова хоть и произносились отчетливо, но, казалось, требовали тщательного обдумывания. Ламбер Дутремон напустил на себя огорченный вид.

– Невероятно. У нас в жизни не было краж. Полнейшая честность и порядочность…

– Разбойничий притон, вот что вы здесь устроили!

– К тому же, – добавил Феликс Жодье, не доверяя возмущенному клиенту, – мы несем ответственность только за то, что постояльцы хранят в нашем сейфе.

– Вы что, хотите, чтобы я оставлял на хранение в сейфе брюки?

– Узнаю иронию, в вашей стране она довольно своеобразна, – парировал дежурный администратор, деланно улыбаясь.

– В конце концов, это просто смешно! – воскликнул Ламбер Дутремон. – Вы что, не заперли дверь на ключ?

– Как это не запер? Вор воспользовался отмычкой, ведь следов взлома и в помине нет. Подумать только – в рекламном проспекте вы до небес превозносите безопасность вашего заведения!

– А почему вор довольствовался только брюками? Они что, были уникального покроя? – спросил дежурный администратор, показывая пальцем на лежавший в кресле пиджак.

– А мне почем знать? Этот грабитель явно действовал вслепую и, чтобы выиграть время, схватил что попалось под руку. Ну что, вызываем полицию?

Ламбер Дутремон и Феликс Жодье переглянулись. Им было совершенно ясно, что этот Уильям Финч проходимец. Вместе с тем они отчетливо сознавали, что он без колебаний подаст жалобу, устроит скандал и тем самым дискредитирует «Отели Трокадеро». Газеты этот скандал раздуют, клиенты соберут манатки, переедут в другие отели, и тогда – прощай, желанное повышение! Над карьерой двух администраторов нависла угроза.

– В кошельке была большая сумма?

– Три тысячи франков, – без запинки ответил Фредерик Даглан.

Ламбер Дутремон судорожно сглотнул ком в горле.

– Поскольку ничто не доказывает, что вы говорите правду, полностью возместить ущерб я не предлагаю, но частично убытки мы вам компенсируем. Кроме того, вы можете жить и питаться у нас сколько вам заблагорассудится, плюс к этому я пришлю портного, чтобы он сшил вам новый костюм.

Фредерик Даглан сделал вид, что обдумывает сделанное ему предложение.

– Такой вариант меня устраивает.

– При условии, что этот компромисс останется между нами, – добавил Феликс Жодье.

– А как же мой багаж?

– Мы заберем его сами, с квитанцией или без нее, – решительно отрубил дежурный администратор и злобно оскалился. – Ну что, договорились?

– Да. Из-за поломки водопровода я не могу даже умыться.

– Не вы один от этого страдаете. С учетом непомерного потребления горожанами воды в этот жаркий период, сегодня ночью мэрия Парижа отключила ее. Ставлю вас в известность, что гидравлический лифт не работает.

– Знаю. Вчера вечером я заметил, что двери в лифт приоткрыты, попытался их закрыть, но не смог. Что бы вы ни говорили, но на лифтера можно было раскошелиться!

– Подача воды будет возобновлена через полчаса. – ответил Ламбер Дутремон, не вступая в полемику. – И хотя она немного мутновата, инженеры заверили нас, что качество ее остается на высоте благодаря фильтрации в хранилищах Сен-Мора и Иври. На этом разрешите откланяться, сначала вам принесут завтрак, затем придет портной.

Вежливо обмениваясь прощальными фразами, они увидели, что в коридоре торчит человек.

– Здравствуйте, господин Уолтер. Все идет в полном соответствии с вашими желаниями?

– О’кей, о’кей.

Молчаливого американца Фредерик Даглан узнал по широким бакенбардам, мельком виденным в обеденном зале. Тот выстрелил в него взглядом, столь же неприветливым, как и накануне вечером, и тяжелой поступью удалился.

У Филаминты Демелан были два предмета особой ненависти: Великая французская революция и гидравлические лифты. Первая отняла у ее предков состояние, лишила частицы «де», указывавшей на знатное происхождение, и низвела до состояния простолюдинов, грозившего затянуться на несколько столетий. Вторые, недавнее появление которых было призвано облегчить ее страдания, вызванные хроническим флебитом, оказались лжедрузьями, склонными постоянно ломаться.

– Бедные мои ноги, как же им приходится страдать в такую невыносимую жару! Это не вены, это веревки какие-то, все дергают и дергают! Чтобы они не воспалялись еще больше, я за обедом лишь чуток поклюю, как какая-нибудь колибри, но все без толку! Ерунда все это. Вся беда в том, что лифт опять не работает, потому как нет воды.

Служанка, которую коллеги прозвали Черепахой из-за вынужденного голодания и апатичного вида, вот уже битый час изливала на кухне свои жалобы и стенания.

– Если хотите, я могу вместо вас взять подносы, подняться на третий этаж и разнести заказы клиентам в номера, – услужливо предложил Эмабль Курсон, рабочий кухни, нанятый временно в разгар сезона.

– Вы хотите сделать это за меня? Нет-нет, я не отказываюсь. Китайский чай и бутерброды с апельсиновым мармеладом господину Финчу в двадцать четвертый и чай с молоком, яйца, сваренные в кипящей воде без скорлупы, бекон и тосты господину Форестеру в двадцать шестой.

– Два подноса?

– По одному в каждой руке, наивный вы человек! Затем спуститесь за другими, а подносы из номеров 24 и 26 заберете. Уяснили своей головой?

Эмабль Курсон, в обязанности которого обычно входило лишь наполнять водой чайники и кофейники, а также раскладывать по блюдцам масло и конфитюр, тут же проклял Черепаху вплоть до седьмого колена.

– Постойте-ка, наденьте что-нибудь почище, а то ваша тужурка вся в пятнах.

Эмабль Курсон забаррикадировался в раздевалке, чтобы сменить одежду. Он принадлежал к категории людей, которые слишком рано взрослеют, но потом бросают вызов времени, больше не властвующему над их внешностью. И поскольку все считали его мужчиной лет сорока, он решил признавать за собой этот возраст до тех пор, пока новые морщины не заставят прибавить к этой цифре еще десяток годков.

В то же время его скелет всячески противился грузу этой лжи, а суставы похрустывали, свидетельствуя о том, что двигаются навстречу своей погибели.

Постоялец из двадцать четвертого номера встретил его в странном наряде – рубашка, жилет и банное полотенце, обмотанное вокруг бедер.

– Знаете, что-то этот ваш портной опаздывает.

Избавившись от подноса и пробормотав невнятный ответ, Эмабль Курсон поторопился в двадцать шестой.

Возобновление подачи воды полчаса спустя было встречено бурными аплодисментами.

– Филаминта, у нас нехватка персонала. Поскольку лифт вновь заработал, вы поможете горничной произвести в номерах уборку, – заявил Ламбер Дутремон, обходя с инспекцией помещения отеля. – Займетесь номером 26, в котором проживает Энтони Форестер. Полетта, скажете Филаминте, где взять простыни.

Юная Полетта, в восторге от того, что ее освободили от нелегкой работенки, адресовала милую улыбку старой Филаминте, которая решила спустя рукава убрать в номере, где проживал извечный враг Франции.

Вооружившись универсальным ключом, она вошла в номер, пропахший сигарами и фиалковой водой. Затем взяла поднос, переставила его на соломенный коврик, подошла к окну и открыла жалюзи. По дороге подняла подвязку и скривилась от отвращения. Вот оно что, значит, этот «бифштекс»[35]35
  «Бифштекс» – презрительное прозвище, которым французы называют англичан.


[Закрыть] принимает у себя женщин! А раз так, то и вся постель перепачкана, в этом нет никаких сомнений. Какие же они все-таки грязнули, эти мужчины, она поступила мудро, что осталась в девицах! Филаминта пару раз махнула веником, смела пыль под ковер, вытащила из-под вазы кружевную салфетку, протерла ею, как тряпкой, плинтуса и спинки стульев, вытряхнула в окно и направилась в ванную.

Туалетная комната была немым свидетелем неопрятности человеческого рода. Хотя свет в нее проникал лишь через узкое окошко в дальней стене, прилипшие к эмали волосы можно было разглядеть и без лупы. Мыльные разводы, следы недавнего бритья насухо в отсутствие воды напоминали Филаминте водоросли, выброшенные на песчаную отмель в Барневиле, маленьком городишке на полуострове Котантен, где она в юности работала на ферме, не разгибая спины. Филаминта уныло взглянула в зеркало, все в маленьких точечках, оставленных по причине небрежного обращения с зубной щеткой. Она наклонилась к своему отражению, поправила шиньон, улыбнулась… и застыла как вкопанная. Кроме нее, в комнате был кто-то еще. За ее спиной страшным, набитым соломой чучелом, виднелась какая-то темная масса.

Филаминта была не в состоянии пошевельнуться, мышцы напрочь отказывались ей подчиняться. Она сделала над собой нечеловеческое усилие и повернулась.

Съежившись в промежутке между ванной и биде, на нее, оскалив рот, смотрел человек. На рубашке проступила алая полоса, из груди торчала стрела с красным оперением.

Филаминта поднесла руки к щекам, затем к замершему сердцу. Ее неистовые вопли, покатившиеся с этажа на этаж, привели к неоднозначным результатам.

Полетта в номере 22 остановилась, застыла на месте и констатировала, что мочевой пузырь сыграл с ней злую шутку.

Шавка, оставленная хозяином в номере 18, задрала нос к потолку и попыталась тявкнуть, но ее першившее горло смогло издать лишь немощное урчание.

Одна почтенная матрона запуталась в своих многочисленных юбках и упала вверх тормашками, взбрыкнув в воздухе ногами.

В номере 24 Фредерик Даглан, он же Уильям Финч, выскочил из туалетной комнаты, позабыв полотенце, служившее ему набедренной повязкой. Он выбежал на лестницу, вспомнил о своем недостойном виде, вернулся за полотенцем и вновь вылетел в коридор в тот самый момент, когда горничная рысцой неслась к ступенькам:

– Покойник! – голосила она. – Как же у меня болят ноги! Я сейчас умру!

Затем заперлась в лифте, который стал спускаться вниз.

Несколько шагов – и Фредерик оказался у открытой двери соседнего номера. Он вошел, не увидел ничего необычного и направился в ванную.

Поначалу вид трупа не оказал на него никакого влияния. Раньше Даглан уже смотрел в лицо смерти, и хотя равнодушным его назвать было нельзя, единственным чувством, которое он испытывал в данный момент, было опасение, что его заподозрят в причастности к этому делу.

В то же время руки Фредерика слегка задрожали, когда он похлопал по карманам пиджака убитого, узнав в нем приветливого британца, сидевшего с ним за одним столом в обеденном зале. Того самого англичанина, который ночью принимал у себя даму.

Не успела в голове Даглана забрезжить блестящая идея, как он тут же приступил к ее осуществлению. Он завладел бумажником Энтони Форестера, развязал шнурки на его туфлях, снял их, расстегнул пояс, приподнял тело и стащил брюки. Это дело, которое он провернул с необычайной ловкостью, отняло больше времени, чем предполагалось вначале. Прижав к груди штаны с бумажником, Фредерик поспешил вернуться к себе в номер, лишь чудом избежав встречи с толпой, галопом несущейся в покои убитого.

Внимательно прислушиваясь к шуму, который становился все громче и громче, Даглан подумал было смотать удочки, но тут вспомнил, что на нем нет брюк.

В дверь постучали. Фредерик спрятал добычу под матрас и увидел перед собой чопорного субъекта с отяжелевшими веками и кожаной сумкой в руках.

– Господин Финч? Я портной Морлан, пришел снять мерки. Меня попросили сшить вам костюм.

Фредерик Даглан сдался без боя. Покопавшись в своей сумке, портной потряс в воздухе сантиметром и опоясал им плечи нового клиента. Дверь вновь открыли и в номер ввалились сотрудники отеля, незадолго до этого удостоверившиеся в правдивости слов Филаминты.

– Господин Финч! Вы, случаем, не слышали? В 26 номере шума никакого не было?

– Еще как слышал! Позвольте заметить, что ваши рекламные проспекты лгут. Тишина? Здесь, в этом отеле? Смешно! Проходной двор какой-то! Вечно кто-то уходит, кто-то приходит, кричит как полоумный. Вы что, готовитесь к проведению карнавала?

– Вы это нарочно говорите?

Филаминта Демелан, со съехавшим набок шиньоном и еще не оправившаяся от страха, вызванного прикосновением к смерти, с выражением ярости на лице в упор смотрела на этого грубияна в жилетке и полотенце, обмотанном вокруг бедер.

– Попрошу вас не выходить из отеля, произошло… произошел несчастный случай, мы вызвали полицию, которая, несомненно, допросит как персонал, так и наших постояльцев, – заявил Ломбер Дутремон.

– Куда мне идти? – парировал Фредерик Даглан. – Если я выйду на улицу в таком виде, меня тут же возьмут под белы ручки и отведут в участок. Да и потом, мне кажется, не стоило ничего рассказывать… как это по-французски?.. ах да, фликам[36]36
  Флик – разговорное прозвище полицейских во Франции.


[Закрыть], чтобы не пятнать репутацию вашего заведения.

Он в гневе мерил шагами комнату, за ним по пятам следовал портной, отчаявшийся снять необходимые мерки.

– Никакой связи между нашей с вами историей, разве что… отсутствие штанов… Да, в сложившихся обстоятельствах мы вынуждены рассказать о причиненном вам ущербе.

– Из того, что вы говорите, я не понимаю ни единого слова.

– У нас украли уже вторые штаны, только на этот раз… их владелец умер насильственной смертью.

Чтобы изобразить на лице удивление, Фредерику понадобилось все его присутствие духа. Полотенце соскользнуло на пол, явив взорам собравшихся длинные кальсоны. Через ширинку проглядывал неизменный мужской атрибут, который деликатность запрещает демонстрировать по поводу и без повода.

Феликс Жодье подбородком указал на этот изъян в одежде. Фредерик Даглан недоуменно уставился на него и, наконец, замер на месте – к большому облегчению портного.

– Э-э-э… там, внизу, застегните вашу…

Мнимый негоциант из Бристоля увидел свою досадную оплошность и оставил без внимания кудахтанье Полетты.

– Как бы там ни было, вы же не собираетесь сказать, что организованная шайка злодеев выпускает кишки из мужчин, остановившихся в этом отеле, только ради того, чтобы стащить у них брюки?

– И бумажники тоже, – со значением сказал Ламбер Дутремон.

– В таком случае мне повезло, чертовски повезло! Из постояльцев больше никого не убили? – безразлично спросил он.

От волнения черты лица Ламбера Дутремона исказились.

– Шутка грубая и отдает дурным вкусом.

– Вот журналисты будут облизываться. Кстати, а каким образом моего соседа отправили на тот свет?

– Всадили стрелу прямо в яблочко! – воскликнул Гедеон.

– Ну вы остряк!

– Может, по ту сторону Ла-Манша и любят подобные развлечения, но у нас, во Франции, с убийцами не шутят, мы их преследуем и отрубаем им головы! – заявила Филаминта.

– Что касается нас, то мы в отношении их довольствуемся виселицей, – метко заметил Фредерик Даглан, – это служит доказательством того, что при отправлении правосудия и вы, и мы поступаем как варвары.

– Вот тебе раз! – дала ему отпор Филаминта. – Вы жалуетесь, что преступников казнят? Но ведь в противном случае людей, как сегодня, убивали бы пачками!

Ламбер Дутремон велел женщине замолчать.

– Господин Финч, у нас останавливаются лишь привилегированные постояльцы, – заявил Феликс Жодье, – бьюсь об заклад, что в этом отеле вы не встретите ни одной подозрительной личности.

– Вы правы, воры, охотящиеся за чужими штанами, отдают предпочтение роскошным отелям, но по зрелому размышлению я обратил внимание на некоего господина, чья физиономия совершенно не внушает мне доверия. Он носит густые бакенбарды, а глаза его – настоящие торпеды.

– Должно быть, вы имеете в виду господина Мэтью Уолтера, – вмешался в разговор дежурный администратор Феликс Жодье.

– Да он обходительнее монастырской привратницы, – добавил Гедеон.

– Вы наговорите! Этот отель не имеет с монастырем ничего общего, здесь кишмя кишат особы, торгующие своими прелестями. Около полуночи мой покойный сосед принимал у себя даму, мне пришлось слушать, как они предавались любовным утехам, стены-то ведь из бумаги.

– Господа, господа, как я могу работать, если вы без устали обрушиваетесь на этого господина с нападками? – заскулил портной, тщетно стараясь снять с торса Фредерика Даглана мерку.

– Полиция распутает этот клубок, – процедил сквозь зубы Ламбер Дутремон.

– Я буду разговаривать с инспекторами только в надлежащем костюме, так что дайте господину Морлану спокойно работать, – приказал Фредерик Даглан. – А заодно унесите поднос.

Номер опустел. Портной закончил снимать мерки и откланялся, пообещав через два часа прийти с готовым костюмом.

Фредерик Даглан выждал несколько минут, осторожно выглянул в коридор и направился в кладовку за своими инструментами. Он чуть было опять не потерял обернутое вокруг бедер полотенце. Обратный путь в номер неожиданно преградили две молодые женщины, дожидавшиеся лифта. Как только они оказались в кабине, Фредерик Даглан метнулся к себе. Затем в темпе разложил все необходимое, приподнял ковер, извлек несколько паркетных дощечек и добавил к собственным брюкам штаны Энтони Форестера. Если бы полицейские решили провести обыск по всем правилам, их ждал бы богатый улов. Поэтому бумажник Энтони Форестера перекочевал в тайник – вместе с деньгами и документами, до этого спрятанными за трюмо. Фредерик с сожалением заделал дыру в паркете, нанес слой лака и прибил обратно ковер. Быстрее, быстрее – здесь вот-вот будут флики. Отнести инструменты в кладовку, вернуться обратно, закурить гаванскую сигару – чтобы отбить запах лака – и выпить стакан воды. Подобная гимнастика была не для его возраста, и сердце Даглана отплясывало джигу. Тут он увидел у ножки кресла квадратик бумаги, забрызганный красными пятнами. Откуда он выпал? Фредерик вспомнил конверт, торчавший из бумажника Форестера.

Клапан, закрывавший его, был тут же отклеен. Фредерик извлек лист, исписанный неразборчивым почерком. Слова на нем читались с трудом, некоторые фразы были полностью залиты кровью. Он поднес письмо к лампе у изголовья кровати, но прочесть недостающие буквы так и не смог. Даглан сел за стол. Такого признанного специалиста по тайнописи подобная помеха остановить не могла.

Взяв в руки карандаш, он принялся за дело. По мере того как пробелов становилось все меньше, лицо его мрачнело все больше и больше. Фредерик с озабоченным видом спрятал записку в кальсоны, надеясь, что в своих подозрениях полицейские не дойдут до того, чтобы заставить его раздеваться. Как только ему принесут костюм, он отправится по адресу, запечатленному в памяти, вернет старый долг и предупредит человека, которого ему не суждено забыть до конца жизни. Даглан обязан для него это сделать. К счастью, у него осталось достаточно денег, чтобы нанять фиакр. Он отправится к нему завтра. Фредерик расшвырял подушки, рухнул на смятые простыни и стал ждать вторжения полиции.

На том же этаже, в двадцатом номере, Арчибальд Янг подстригал усы. В дверь постучали. Не желая видеть сейчас горничную, он приготовился послать ее куда подальше, но, увидев перед собой сурового вида мужчину, изумленно застыл на месте. Незваный гость протянул визитную карточку, обличавшую его как главного комиссара полиции, без приглашения вошел и замер посреди комнаты, прямой, как фонарный столб.

– Комиссар Вальми, из префектуры, – слащаво произнес он.

Арчибальду показалось, что, несмотря на серый костюм, мольтоновую рубашку и бежевый галстук, посетитель своими манерами похож на англиканского священника. Янг обратил внимание, что изумительные туфли у него на ногах начищены до блеска.

– Чем обязан чести принимать вас у себя? – спросил он по-французски с едва заметным британским акцентом.

– Перейду прямо к делу. В двадцать шестом номере было совершено убийство. Жертвой стал Энтони Форестер. Англичанин, как и вы.

Чтобы произвести еще лучшее впечатление, Арчибальд Янг выпятил грудь.

– Вы совершаете ошибку, комиссар, я шотландец.

– Давайте не будем отвлекаться на детали. Я хочу знать, чем вы занимались. Начиная со вчерашнего вечера.

– Спал, храпел, по обыкновению, пару раз вставал, чтобы удовлетворить естественную нужду.

– Подозрительного ничего не слышали?

– Слышал и намереваюсь обратиться к дирекции с жалобой. Неоднократно громко лаяла какая-то шавка.

– Вы обратили внимание, в котором часу эта шавка заявляла о себе?

Арчибальд Янг смерил полицейского взглядом и облизал губы.

– Вы полагаете, я стану записывать в дневник причуды какой-то тявкушки?

– Это было бы очень кстати. Энтони Форестера, постояльца из 26-го номера, убили стрелой в промежутке между полуночью и восемью часами утра. А перед этим жестоко пытали.

На лице шотландца отразились первые признаки волнения.

– Надеюсь, меня вы не подозреваете. Я даже обыкновенной рогатки в руках никогда не держал.

– Я подозреваю всех без исключения, такая уж у меня работа. И был бы не против устроить вам очную ставку с рабочим кухни, который приносил завтрак в номер Форестера, ведь если верить слухам, которые распространяет персонал, еду в номер доставили не покойному, а другому человеку. Но к сожалению, этого рабочего наняли временно, он то придет, то уйдет, что несколько усложняет ход моего расследования.

– В его поведении нет ничего необычного. Если он видел злоумышленника, то теперь боится, что его тоже убьют. Это вполне нормально. Ваш рабочий сбежал, заклиная небеса сохранить ему жизнь. Что касается меня, то принесенной утром подгоревшей каши мне хватило вполне, поэтому нет никакой необходимости добавлять, что я не стал бы лезть за дополнительной порцией в номер незнакомого мне человека.

Огюстен Вальми окатил его подозрительным взглядом.

– Подобные умозаключения вас никоим образом не оправдывают, господин Жанг. Как и другие постояльцы отеля, вы обязаны оказывать моим инспекторам всяческое содействие до тех пор, пока мы не найдем убийцу, который совершил аналогичным образом уже не первое преступление.

– Янг, моя фамилия Янг. Вы же не хотите сказать, что все мои соседи обречены безвылазно здесь сидеть!

– Попрошу вас информировать нас обо всех ваших перемещениях. Где вы были этим утром?

– Пялился на витрины на Больших бульварах. Это запрещено?

– Знакомые у вас в Париже есть? Друзья, родственники?

– Если бы были, разве я стал бы останавливаться на этом захудалом постоялом дворе, где клиентов отправляют на тот свет?

– Каков род ваших занятий, господин Жанг?

– Янг, первая буква «Я». Торговля и экспорт. Специализируюсь на разнообразных безделушках, которые туристы считают необходимым дарить родственникам и знакомым либо выставлять на этажерках в виде трофеев. Здесь надеюсь приобрести ряд изящных вещиц, представляющих различные павильоны Выставки, а также миниатюрные Эйфелевы башни, пользующиеся у нас огромным успехом.

Вальми заглянул в свой блокнот.

– Вы знакомы с Уильямом Финчем?

– Нет.

– А с Мэтью Уолтером?

– For Christ’s sake[37]37
  Бога ради (англ.).


[Закрыть]! Я что, должен якшаться со всеми англосаксами, шастающими на Выставке?

– Нет, только с двумя, господин Жанг. Первый – Уильям Финч, англичанин из Бристоля, такой же торговец, как и вы. Его номер примыкает к тому, где убили Форестера. Знаете, ночью, пока он спал, у него сперли штаны и бумажник. Он устроил дирекции настоящий скандал, но самое странное в том, что брюки Форестера тоже исчезли.

Арчибальд Янг умолк и с настороженным видом откинулся в кресле.

– Второй, господин Мэтью Уолтер, поселился в отеле 18 июля, въехав в тридцать шестой номер, в аккурат над комнатой покойного Форестера. Он американский турист из Массашосета – ястребиные глаза, шкиперская бородка, густые бакенбарды. Если верить служащим отеля, весьма неприятный субъект. Перед прибытием полиции сей клиент уплатил по счету и ударился в бега.

– Из Массачусетса, комиссар. А этот господин Уолтер тоже остался в одних кальсонах? Вынужден вас огорчить, у меня нет времени знаться с этими господами. Я вполне мог встречать их в обеденном зале, но не обратил на них ни малейшего внимания. А почему они вас так интересуют? Вы их в чем-то обвиняете?

– Не больше, чем остальных постояльцев и членов персонала отеля. Вопрос лишь в том, что вы признали…

– При чем здесь я? Я живу в двадцатом, в самой глубине коридора.

Комиссар Вальми не сводил с него ироничного взгляда.

– Расстояние между двадцатым и двадцать шестым можно преодолеть за какие-то полминуты, – через мгновение продолжил он безобидным тоном.

– Вы ставите меня в крайне затруднительное положение, комиссар, – выпалил Арчибальд Янг, с трудом сдерживая гнев, – я буду жаловаться на вас в мое посольство.

– Жалуйтесь, господин Жанг, жалуйтесь, но из Парижа – ни ногой, ведь здесь так много достопримечательностей! – ответил на это комиссар, слегка прикасаясь к шляпе.

Арчибальд Янг громко высморкался.

– Комиссар, вы сказали, что схожим образом было совершено еще одно убийство. Его жертва тоже жила в этом отеле?

– Нет. Это был азиат. Установить, откуда он, мы так и не смогли. Кем он был – тонкинцем, аннамитом, китайцем, корейцем, японцем, выходцем из Самоа или какой другой страны Дальнего Востока? Тайна, покрытая мраком. Желаю вам приятно насладиться видом витрин, господин Жанг, и не забудьте вечером вернуться в отель, ведь расследование только начинается, – бросил Огюстен Вальми и с такой силой одернул полы своего пиджака, что чуть не оторвал их.

Затем он удалился, не сказав больше ни слова.

Арчибальд Янг рухнул в кресло, вытащил из кармана еще один носовой платок и вытер лоб. Затем приоткрыл дверь номера, повесил на ручку табличку с надписью «Не беспокоить», повернул ключ и прошел в ванную. Там снял пиджак, расстегнул брюки, развязал тесемки, удерживавшие на груди широкие полосы из толстого мольтона и облегченно вздохнул. Прощай, большое брюхо! Терпеть этот нелепый наряд, радикально менявший его наружность, было настоящей пыткой, но игра стоила свеч: новая жизнь, новые документы, новый человек. Сначала он хотел стать Квентином Данди, но это имя не соответствовало избранному им образу. В конце концов он решил, что ожиревшему буржуа, в которого он превратился четыре недели назад, лучше всего назваться Арчибальдом Янгом. Арчибальд – в честь Арчибальда Дугласа, прославленного шотландца, жившего в XIV веке, а Янг – потому что из пятерых детей в семье он был самым младшим[38]38
  Английское слово «young» переводится как «молодой» или «младший».


[Закрыть]. Запомнить – проще простого. Он склонился к зеркалу, снял с головы рыжеватый парик и засунул его в небольшой ларец. Та же участь постигла бороду, усы и брови. Три часа передышки.

Стоя нагишом под душем, он наслаждался холодной водой, струившейся по его стройному телу.

Лавка торговца вином отбрасывала на тротуар длинную дорожку света. На фоне плит мелькнула чья-то тень, и все разговоры стихли. Человек бросил на прилавок монету, засунул подмышку бутылку и вышел, не сказав ни слова.

– А он не болтлив, – заметил какой-то голодранец, навалившись на прилавок, – я его здесь никогда не видел.

– Заткнись, – пробормотал хозяин, – он темная личность.

– Так оно и есть, – подлила масла в огонь его жена. – От его вида у меня все поджилки трясутся. Видели его глаза? Хищная птица. Говорю вам: гриф, высматривающий жертву, чтобы набить ею брюхо!

Мэтью Уолтер тяжелой походкой шел по улице. Подмастерья, после трудного рабочего дня заигрывавшие с девицами, которые днем полировали украшения в ювелирных мастерских, при его приближении уступали дорогу. Какая-то проститутка, толстая как бочка, караулившая клиентов у водосточного желоба, резво перебежала дорогу.

Мэтью Уолтер завернул в глубину двора. Притаившись за грязными занавесками, матушка Мокрица, вырядившись в индийскую юбку, внимательно следила за всеми, кто шастал туда-сюда. Она бы обратила в звонкую монету даже звезды, если бы могла их схватить. Но этого человека она не продаст, ведь он очаровал ее сразу двумя вещами: во-первых, острыми железными побрякушками, постоянно болтавшимися у него на поясе, а во-вторых, щедрой платой. Временное жилье, которая она сдавала ему поденно, было поистине убогим. Мебель рассыпалась на глазах, металлическая сетка кровати ощетинилась торчавшими в разные стороны пружинами. Но Мэтью было все равно – мягко ему не доводилось спать никогда. На его левой руке красовалась татуировка: Свобода или смерть, украшенная красным драконом, эмблемой стяга его родного Уэльса.

Когда Мэтью было шесть лет, отец, овдовев, поместил его в работный дом. Коротко стриженный, облаченный в бумазейные обноски, превратившийся в маленького каторжника, он провел детство, по четырнадцать часов надрываясь на мануфактуре по производству корабельных снастей. Изголодавшись и растратив последние силы, устав от побоев за малейшую провинность, весенней ночью накануне своего двенадцатого дня рождения он бежал и после долгих скитаний добрался до Ливерпуля. А там – впервые увидел порт.

Может, за этим обширным пространством, усеянным лесом мачт, его ждала Обетованная земля? К каким неизведанным краям направляются эти корабли, паруса которых надувает ветер? Бомбей, Кейптаун, Шанхай, Сидней? От свободы исходил запах йода, пряностей и смолы.

Мэтью Уолтер редко вспоминал прошлое. Хладнокровный, грамотный, лишенный любых моральных устоев, наделенный развитыми аналитическими способностями, он с честью выходил из самых опасных передряг. Одиночка, не знающий ни стыда ни совести, но действующий неизменно эффективно и наверняка. В свои сорок два года он кем только не был и теперь готовился в очередной раз сменить образ жизни.

Уолтер взял лист бумаги с расписанными на нем этапами реализации проекта. Он прибыл в Париж две недели назад, и неожиданный поворот, который приняли события, ничуть не нарушил его планов. Еще несколько дней потерпеть – и взлелеянная мечта станет действительностью.