Текст книги "Уголовный процесс современной России"

Отечественные и зарубежные противники закрепления в законе задачи достижения объективной истины неизменно считают ее рудиментом законодательства эпохи СССР. Так, профессор университета Сент-Луиса (США) Стивен Тейман пишет: «Обязанность принять все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, то есть установить истину, является типичной формулировкой советских времен, которая придает инквизиционный тон всему уголовному процессу»5555
  Тейман С. Введение в уголовно-процессуальный кодекс Туркменистана // Смирнов А. В., Калиновский К. Б. Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Туркменистана / Под ред. А. В. Смирнова. Ашхабад: Центр ОБСЕ в Ашхабаде. 2012.


[Закрыть]. Хотя и самому автору должно быть хорошо известно, что концепция объективной истины развилась на основе континентальной смешанной формы уголовного судопроизводства, появившейся после Великой французской революции.

В арсенале оппонентов широко используется, в принципе, привлекательный и перспективный лингвистический подход к анализу правовых категорий. В современной теории наиболее ярко он представлен в работах А. С. Александрова. «Судебная истина всегда формальна, – пишет автор, – потому что отлита по юридическим формам, изготовлена по лекалам юридического языка».5656
  Александров А. С. «Похвала» теории формальных доказательств. С. 35.


[Закрыть]

С помощью лингвистического подхода и его средствами обосновывается неприемлемость для «независимого, состязательного правосудия концепции «объективной истины», которая проникнута техницизмом, логизмом и не учитывает человеческой природы судебной истины»5757
  Александров А. С. Цель и средства аргументации в уголовном судопроизводстве // Юридическая техника. Ежегодник. Нижний Новгород. 2013. № 7. Ч. 1. С. 52–59.


[Закрыть].

Конечно, господство одной идеологии в эпоху СССР создавало многочисленные барьеры на пути проникновения ряда прогрессивных концепций в исследования проблем доказательственного права. Действительно, уголовное судопроизводство и по сей день в значительной степени зависимо от государства и построено по принципу «одной стороны», где эта сторона – обвинитель, единый в трех ипостасях – следователь, прокурор, судья.5858
  Мизулина Е. Б. Уголовный процесс: концепция самоограничения государства. Тарту, 1990. С. 50.


[Закрыть] Однако отечественные процессуалисты и криминалисты никогда не сводили познание в уголовном процессе к «механическому» отражению, к «зеркалу» (хотя, вырванные из контекста цитаты, отрицающие эти положения, наверняка, можно обнаружить в юридических текстах). Напротив, познание всегда рассматривалось ими в единстве практической и мыслительной деятельности. «Мысль рождается из действия, а целенаправленная деятельность, практика, подчинена мысли. – писали Р. С. Белкин и А. И. Винберг. – Процесс познания, в котором обобщаются данные опыта, практики, достигнув ступени науки …, – это уже опосредствованное и обобщенное отражение существенно общих свойств и отношений объектов»5959
  Белкин Р. С., Винберг А. И. Криминалистика и доказывание. Методологические проблемы. М.: Юрид. лит., 1969. С. 8–9.


[Закрыть]. В наши дни о единстве творческой мыслительной и практической деятельности субъектов доказывания, об общественно-исторической практике как критерии истины, постигаемой в уголовном судопроизводстве, о непосредственном и опосредованном познании событий прошлого через материальные и идеальные следы и можно прочитать в любом учебнике по уголовному процессу и криминалистике.

Далее. Нет сомнений в том, что обстоятельства, доказательства, факты, само доказывание, мыследеятельность его субъектов и, конечно, законотворчество существуют и осуществляются не иначе как в языковой форме и выражены речевыми средствами. В них естественно господствуют юридическая фразеология, документальные профессионализмы и протокольные криминалистические штампы. Но здесь мы задаемся вопросом: неужели обыденная или какаялибо иная речь (художественная, научная и др.) позволила бы нам точнее составить представление о событиях познаваемого прошлого? Тем более, что речь идет о событиях, оцениваемых правоведами с позиций категорий права. С таким же успехом формальномедицинским, не соответствующим фактическому состоянию здоровья человека можно окрестить и врачебный диагноз пациента, поскольку он отлит по лекалам медицинской терминологии. А допустимо ли, скажем, упрекать экспертов и специалистов в том, что в исследовательских частях своих заключений, а в определенной мере и в выводах, они используют фразеологию из сфер тех профессиональных познаний, которыми обладают? Конечно, нет.

Думается фразеология юриспруденции, ее речевые стандарты и профессионализмы яснее, лаконичнее и вернее выражают то, что высказано обыденным, повседневным, разговорным языком, а уж тем более другими «измами». Многовековая юридическая практика для этого собственно и создала их таковыми.

Что касается гносеологии, в частности, теории отражения, равно как и иных подходов (деятельностностного, натуралистического, лингвистического и др.), то они – важнейшие компоненты, но все же лишь инструментарий в арсенале исследователей-правоведов. Не следует, как это нередко случается в уголовнопроцессуальной и криминалистической литературе, подменять им – инструментарием – юридическую проблематику. Более привлекательной нам представляется позиция О. Я. Баева, который пишет о нежелании втягиваться в дискуссию об истине «из-за отсутствия должной философской подготовки и каких-либо притязаний в этом отношении»6060
  Баев О. Я. Законопроект «Об объективной истине в уголовном судопроизводстве» и возможные последствия его принятия // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2012. № 4. С. 21–22.


[Закрыть]. Слова столь авторитетного ученого наводят на мысль о том, что юристам надлежит быть крайне осмотрительными, когда они вторгаются на «чужую территорию».

Однако более всего настораживает тот факт, что в рамках единого, казалось бы, концептуального подхода к проблемам доказательственного права известными специалистами зачастую делаются диаметрально противоположенные выводы. «Требование о всестороннем, полном и объективном исследовании обстоятельств дела, – пишет О. Я. Баев, – можно отнести лишь к такому профессиональному участнику уголовного судопроизводства, как суд»6161
  Там же. С. 21.


[Закрыть]. С. А. Шейфер подобное решение считает возвратом к репрессивному, недемократичному характеру УПК РСФСР и предлагает закрепить принцип объективной истины только в качестве одного из общих условий предварительного расследования, не годного для суда6262
  Шейфер С. А. О законопроекте «О внесении изменений в УПК РФ в связи с введением института объективной истины по уголовному делу» // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2012. № 4. С. 286–287.


[Закрыть].

Научную состоятельность дискуссии подрывают и встречающиеся в литературе заблуждения, противоречивые оценки, некорректная аргументация, чрезмерно вольное использование постулатов философии. Примеры подобного рода мы неизменно находим в работах Г. А. Печникова. Вопреки провозглашенному автором приоритету материалистической диалектики в правовых исследованиях, нормы права ставятся им выше или вровень с объективными естественными законами. Г. А. Печников не разграничивает назначение, цель и принципы уголовно-процессуальной деятельности и уголовно-процессуального права. Допускает сравнение «истинности» правовых норм с качеством постигаемого в уголовном процессе знания. Нарочито характеризует современное уголовное судопроизводство и УПК РФ (в изложении автора встречается – «УПК России») не иначе как уголовный процесс и Кодекс состязательного типа. К своим сторонникам причисляет процессуалистов, никогда не считавшихся приверженцами объективной истины в контенте теории отражения6363
  Например: Печников Г. А. Диалектика и уголовный процесс // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2012. № 4. С. 199–208; Печников Г. А. О понятии доказательств в состязательном УПК России в свете теории отражения // Вестник Волгоградской академии МВД России. Научно-методический журнал. 2002. № 2. С. 3–8.


[Закрыть]. Примеры можно продолжить.

Думается, что в российской модели уголовного процесса сосуществуют и взаимодействуют материальные и формальноюридические, объективные а, возможно, и субъективные знания (когда процессуальные гарантии оказываются бессильны обеспечить должный для уголовного производства результат). Но при этом принцип достижения достоверного знания, т.е. стремление к «объективному» установлению юридически значимых обстоятельств такими, какими они имели место в действительности, на всех этапах уголовного процесса как одного из основных специальных (правовых) средств противодействия преступности не должно вызывать сомнений.

В. П. Гмырко, являющийся одним из рецензентов настоящей книги, написал авторам: «Если быть последовательным и не забывать о законе тождества, то речь можно вести только об истине в ее корреспондентской версии без оформляющих ее сущность прилагательных. Т.е. следует различать истину и иные – вероятностные – продукты доказывания. Это – conditio sine qua non!». Хочется надеяться, что в конечном счете именно такое качество достоверных знаний с его неминуемыми коллизиями и разнообразием мы и имеем в виду.

Состязательность же не противоречит истине, а служит главной движущей силой на пути ее познания. С позиций назначения, цели и задач уголовного процесса неразумно низводить производство в суде до уровня спортивного состязания, проводимого в присутствии пассивного арбитра. Мы помним – «суд на рассуд, а не на осуд». Но объективность и беспристрастность суда не должна приравниваться к его бездеятельностному равнодушию. (Каковы к этому процессуальные средства – отдельный, особый вопрос). Собранные доказательства должны быть достаточными для формирования убежденности суда в правильности и справедливости принимаемых решений.

Уголовный процесс – одно из наиболее эффективных правовых средств противодействия преступности. Анализируя его проблемы, невозможно игнорировать и реакцию социума на криминальные злодеяния, безудержную алчность мздоимцев, несмолкаемую уголовную хронику. Обществу остается лишь надеяться на карающий меч правосудия6464
  Послушаем криминологов. «Сохранение в действующем уголовном законе санкций и назначения наказания, – пишет К. В. Корсаков, – по-прежнему остающихся основным средством общественного реагирования на преступные посягательства и главным инструментом государственного воздействия в сфере противостояния преступности, явно недостаточных для удовлетворения чувства социальной справедливости, заключают в себе реальную угрозу окончательного подрыва общественного доверия и утраты социального согласия» (Корсаков К. В. Модель возмездия в криминологии и уголовно-правовой доктрине. М.: Юрлитинформ, 2007. С. 192).


[Закрыть].

Конечно, формулируя принципы как доктринальные идеи относительно того, каким надлежит быть современному уголовному производству, мы невольно, в той или иной мере, абстрагируемся от реальных жизненных ситуаций и процедур, которые могут быть значительно сложнее или, напротив, примитивнее. Если, предположим, предварительное расследование стороной обвинения проведено небрежно, неумело, поверхностно, а сторона защиты добросовестно и скрупулезно подготовилась к участию в заседании суда, – велик шанс того, что лицо, совершившее «серьезное» преступление, может избежать заслуженной ответственности и наказания. Либо иная ситуация. Любой дознаватель может вспомнить, с каким «воодушевлением» и пониманием благополучной судебной перспективы отнеслись должностные лица контролирующих и надзирающих инстанций, например, к материалу проверки заявления об угрозе причинения тяжкого вреда здоровью, в котором к протоколу осмотра прилагались красочные фотоснимки, отражающие обстановку места происшествия. Без этих иллюстраций, вероятно, немало усилий было бы положено для принятия решения об отказе в возбуждении уголовного дела. Однако примеры подобного рода не должны затмевать роль принципов в формировании законодательства, правосознания сотрудников уголовной юстиции и правоприменительной практики.

Наша позиция по вопросу о законодательном закреплении объективной истины заключается в следующем:

1) категории гносеологии и логики, в принципе не следует отражать в УПК РФ. Однако это благое пожелание сейчас просто трудноосуществимо: наше законодательство, увы, строится по другому сценарию. Поэтому приходится констатировать: как идея мировоззрения относительно должного и целесообразного в уголовном процессе доктринальный принцип достижения объективной истины может быть в большей степени, чем это сделано сейчас, отражен в Кодексе. Можно также согласиться с А. В. Победкиным в том, что каждый дознаватель, следователь, прокурор, судья должны отчетливо сознавать цель своей деятельности и быть нацелены на ее результат6565
  Победкин А. В. Указ. работа. С. 211.


[Закрыть];

2) от употребления терминов «истина», «объективная истина», являющихся философскими категориями и раздражающих многих процессуалистов, в тексте Кодекса следует воздержаться;

3) постулат достижения объективной истины не обязательно следует закреплять в гл. 2 УПК РФ «Принципы уголовного судопроизводства». Достойное место он может найти, будучи помещен в гл. 11 УПК РФ «Доказывание».

С учетом этих соображений можно предложить следующую редакцию ст. 85 УПК РФ:

«Статья 85. Доказывание

Доказывание состоит в собирании, проверке, оценке и использовании доказательств с целью всестороннего, полного и объективного установления дознавателем, следователем, прокурором и судом обстоятельств, предусмотренных ст. 73 настоящего Кодекса».

Предлагаемая формулировка и место ее размещения в структуре Кодекса, вероятно, могут, в определенной мере, примирить сторонников и противников закрепления принципа достижения объективной истины в УПК РФ, ведь на смену периоду схоластических дискуссий либо «силовых» методов решения проблемы (почин Следственного комитета РФ) должно прийти время достижения консенсуса. Хотя бы в той части, которая относится к законодательству.

И в заключение. В связи с инициативой Следственного комитета РФ ряд авторитетных процессуалистов ясно и однозначно выразили свое отношение к возможности возвращения или невозвращения уголовного дела судом для производства дополнительного расследования. Ими предлагается обратить внимание на то, что существует и третий путь, используемый в практике Европейского Суда по правам человека, Конституционного Суда РФ, предусмотренный УПК Украины (ст. 333) и ряда других государств – истребование дополнительных материалов по инициативе суда. В том числе, полученных путем поручения органу досудебного расследования производства определенных следственных (розыскных) действий6666
  См.: Баев О. Я. Указ. работа. С. 30–32; Дорошков В. В. Указ. работа. С. 96.


[Закрыть]. Думается, в этом направлении и следует создавать комплекс норм, регламентирующих указанную проблемную ситуацию.

Глава 3. Доказательства и источники доказательств

«Знание точного значения слов и их различие между собой есть необходимое условие всякого научного мышления, ибо слова суть выражения понятий»

В. Г. Белинский

Не надо быть слишком проницательным, чтобы предположить: в современной теории доказывания многие заблуждения, неточности и ошибки в значительной степени предопределены концептуально уязвимым законодательным определением понятия доказательств в уголовном судопроизводстве.

Доказательства. Формулировка определения этого краеугольного понятия доказательственного права, безусловно, не могла не оказаться в зоне пристального внимания членов рабочих групп по подготовке проекта УПК РФ, а затем и законодателей. Не случайно, как мы уже отмечали в 1 главе, – только в Модельном уголовно-процессуальном кодексе для государств – участников СНГ предлагалось три его варианта.

Хотя в принципе, закрепление дефиниций в текстах нормативных актов применяются не часто. Тексту закона более свойственны разъяснения терминов, используемых в рамках отрасли права (например, «алиби», «близкие лица», «ночное время», «реплика», «стороны» – ст. 5 УПК РФ6767
  Заметим попутно: разъяснение содержания в ст.5 УПК РФ «Основные понятия, используемые в настоящем Кодексе» таких терминов как «алиби» и «следователь-криминалист» с точки зрения законодательной техники сделано неосмотрительно, поскольку именно в самом «настоящем Кодексе» эти дефиниции не употреблены ни разу.


[Закрыть]). Не содержалось определение понятия доказательств и в УПК РСФСР 1923 г. Однако, впервые сформулированное в Основах уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик 1958 г. и, соответственно, воспроизведенное в УПК союзных республик бывшего СССР, оно настолько прочно вошло в структуру отечественного доказательственного права. (Постановка вопроса о его ликвидации применима лишь к будущему законодательству). Создатели УПК РФ, наряду с достаточно типичным при обновлении законодательства редактированием, в статье 69 УПК РСФСР «Доказательства» провели замену ряда ключевых терминов, а именно:

1) ранее содержавшееся в ее ч. 1 словосочетание «фактические данные» заменено словом «сведения». Новая редакция нормы, составляющая ч. 1 ст. 74 УПК РФ, объяснима и не вызывает возражений. Объяснима она, на наш взгляд, желанием ее создателей приостановить многолетнюю дискуссию о понятии доказательств в уголовном процессе6868
  Обзор основных точек зрения см., например: Орлов Ю. К. Основы теории доказательств в уголовном процессе. М.: Проспект, 2001. С. 34–40.


[Закрыть], дискуссию в среде ученых, научные представления многих из которых складывались до кодификации уголовно-процессуального законодательства 1958–1961 гг.; дискуссию, в которой основным раздражителем служили, казалось бы, простые и ясные слова, составляющие фразу – «доказательствами по уголовному делу являются любые фактические данные (выделено нами – авт.)». Возражений же ч. 1 ст. 74 УПК РФ не вызывает, поскольку слова «фактические данные» заменены синонимом – «сведения». И в разговорной речи, и в специальной литературе слова «сведения», «сообщения», «данные» и даже «информация» используются как тождественные или весьма близкие по смыслу. Так, термин «сведения» применили А. М. Ларин, И. Л. Петрухин и В. М. Савицкий в статье «Доказательства» при конструировании модели Основ уголовно-процессуального законодательства Союза ССР и союзных республик6969
  Уголовно-процессуальное законодательство Союза ССР и РСФСР: Теоретическая модель. М.: Институт государства и права АН СССР, 1990. С. 35.


[Закрыть].

2) содержавшиеся в ее ч. 2 слова «Эти данные устанавливаются» заменены словосочетанием «Доказательствами являются». В результате, перечисленные за этими словами объекты, – показания, заключения, – вещественные доказательства, протоколы и документы, – изменили свой процессуально-правовой статус. Из источников доказательств, т.е. источников сведений (данных) они трансформировались в сами эти сведения. Причем вовсе и не в «любые сведения», как это записано в ч. 1 ст. 74 УПК РФ, а лишь поименованные в ее ч. 2. Невольно вспоминаются слова немецкого юриста и философа Ю. Г. фон Кирхмана: «Один росчерк пера законодателя – и целые библиотеки превращаются в макулатуру»7070
  Цит. по работе: Штайнингер А., Деркач Т. Взаимодействие с государством. Четвертая часть Гражданского кодекса: сравнительноправовой анализ // URL: www/clj.ru/diccussion/state/53484/?print=1


[Закрыть]. Применительно к рассматриваемой ситуации цитату хочется перефразировать: два слова законодателя и сотни страниц будут исписаны в поисках объяснения и толкования этого изменения и его последствий.

Уместен вопрос: как же случилось, что при разрушении прежних редакций (ст. 69 УПК РСФСР) и подготовке новых норм (ст. 74 УПК РФ), над сложившимися дефинициями, соответствующими категориями гносеологии, информатики и других наук (документалистики, психологии, семиотики), над формулировками, содержавшимися в авторитетных проектах УПК РФ7171
  Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации. Общие положения. (Проект) // Российская юстиция, 1994, № 11. С. 49; Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР // Уголовнопроцессуальное законодательство Союза ССР и РСФСР. С. 118.


[Закрыть], возобладали личные доктринальные представления создателей действующего Кодекса о понятии доказательств в уголовном процессе? Объяснение здесь видится в гиперболизации господствующей в науке уголовного процесса концепции единства фактических данных и их источников. Такого единства, при котором первое понятие поглощает второе.

После проведенных в ст. 74 УПК РФ изменений в литературе, как и следовало ожидать, возникла разноголосица. Даже в учебниках и учебных пособиях по курсу «Уголовный процесс», в комментариях к УПК РФ, в которых, как всегда было принято считать, излагаются наиболее устоявшиеся концепции, одни и те же положения освещаются неоднозначно. Вновь источники доказательственной информации именуются видами доказательств»7272
  Уголовный процесс Российской Федерации: учебник / отв. ред. А. П. Кругликов. М.: Проспект, 2009. С. 196 и др.


[Закрыть], хотя этот термин логичнее использовать в классификациях доказательств по тому или иному основанию. Вновь встречаются суждения о том, что наряду со сведениями, доказательствами по уголовному делу служат также и достоверно установленные факты, будто сама познанная реальность в каком-либо ином виде кроме как в форме сведений может фигурировать в материалах уголовного дела7373
  Применение онтолического и гносеологического подходов в науке уголовного процесса стимулировало появление ряда интересных и оригинальных работ (например: Гмырко В. П. Доказывание в уголовном процессе: деятельностная парадигма. Теоретический анализ. Проблематизация. СМД-репрезентация. Днепропетровск: Академия таможенной службы Украины, 2010 /на укр. яз./).


[Закрыть]. Так, Б. Т. Безлепкин в своих работах пишет: «Фактам нельзя отказать в доказательственной ценности»7474
  Например: Безлепкин Б. Т. Уголовный процесс России: Учеб. пособие. 6-е изд., перераб. и доп., М.: КНОРУС, 2010. С. 111.


[Закрыть]. Согласимся, нельзя. Да и как иначе? Ведь именно они (достоверно установленные факты как элементы знания о событии преступления – времени, месте, способе его совершения, виновности лица, форме вины и т.д.) есть ничто иное как обстоятельства, подлежащие доказыванию по уголовным делам, т.е. его – доказывания – предмет (ст. 73 УПК РФ) или же, входящие в пределы доказывания (например, факт недостачи материальных ценностей, алиби). Устанавливаемые доказательствами факты служат основаниями для принятия процессуальных решений. Более того, и фактические данные, и факты – понятия однопорядковые. И первое, и второе есть выраженное в языковой форме (т.е. речевыми средствами) знание.

Однако более всего настораживают утверждения, что доказательства по уголовному делу – это не любые сведения, а лишь перечисленные в ч. 2 ст. 74 УПК РФ7575
  См.: Борисов А. Б. Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации (постатейный). 3-е изд. М.: Книжный мир, 2009. С. 146; Росинский С. Б. Уголовный процесс: учебник. М.: Эксмо, 2009. С. 185 и др.


[Закрыть]. Какими бы оговорками эти заявления не сопровождались, в частности, двойственным пониманием доказательства – и как формы, и как содержания, сами по себе они в значительной степени представляют возвращение к теории формальной оценки доказательств. Конечно, исследователи проблем доказательственного права могут придерживаться собственных взглядов, однако при этом не следует создавать теорию «с чистого листа», игнорируя фундаментальные исследования отечественных ученых, проведенные за десятилетие существования УПК РСФСР7676
  Прежде всего, хотелось бы отметить труды В. Я. Дорохова. См. его: Понятие доказательств в советском уголовном процессе // Советское государство и право, 1964, № 9. С. 108–117; Теория государства и права. Часть Общая. М.: Юридическая литература, 1966. С. 227–267; Природа вещественных доказательств // Советское государство и право, 1971, № 10. С. 109–114 и др.


[Закрыть].

Среди процессуалистов можно выделить и тех, кто исходит из легального, т.е. буквального, основанного на тексте закона толковании ст. 74 УПК РФ. Их позиции заслуживают уважения, если они тщательно аргументируют свои оценки, выводы и предложения. Но вот с последними-то не всегда можно согласиться. Так, А. В. Смирнов, найдя слово «источник» в одной из норм УПК РФ («… показания свидетеля, который не может назвать источник своей осведомленности» – п. 2 ч. 2 ст. 75 УПК РФ), возвел его в ранг термина и сделал вывод: источник доказательств – это лица, от которых исходят доказательственные сведения. В их число автором включены субъекты доказывания: лица, имеющие в деле самостоятельный правовой интерес и их представители; физические и юридические лица, представляющие вещественные доказательства и документы; и даже понятые и иные лица, участвующие или присутствующие при производстве следственных и судебных действий7777
  Смирнов А. В., Калиновский К. Б. Уголовный процесс: учебник / под общ. ред. А. В. Смирнова. 4-е изд., перераб. и доп. М.: КНОРУС, 2008. С. 186.


[Закрыть]. В данном случае, удачно употребленные (с точки зрения официально деловой стилистики) законодателем слова («источник осведомленности») повлекли за собой искажение информационной и процессуальной природы формирования и восприятия доказательственной информации. Очевидно также, что осведомленность свидетеля обеспечивается не только другими лицами, но и воспринимаемыми ими предметами и документами.

Ученые-процессуалисты и криминалисты, исследующие проблемы теории доказательств, как правило, утверждают, что в своих исследованиях они опираются на категории гносеологии и информатики. Иначе и быть не может, поскольку доказывание в уголовном процессе осуществляется в соответствии с общими закономерностями познавательной деятельности. Однако, изучение литературных источников, увидевших свет в минувшее десятилетие, показывает, что эти заявления не всегда спасают от неточностей и ошибок. Так, по мнению С. А. Шейфера, новая редакция ст. 74 УПК РФ стала заметным шагом вперед в развитии теории доказательств7878
  Шейфер С. А. Доказательства и доказывание по уголовным делам: проблемы теории и правового регулирования. М.: Норма, 2009. С. 71.


[Закрыть]. Автор как бы не замечает, что аналогичные шаги почему-то не предпринимаются в других отраслях процессуального права – гражданском, административном и арбитражном. В статьях 55 ГПК РФ, 26.2 КоАП РФ и 64 АПК РФ понятия сведений (данных) и их источников четко разграничиваются. Аналогичные правовые конструкции закреплены и в ряде других отечественных и зарубежных законодательных актах. Так, в ст. 2 ФЗ РФ от 27.07.2006 г. № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации»7979
  СЗ РФ, 2006, № 31 (Ч. 1). Ст. 3448.


[Закрыть], в котором дано разъяснение понятию правовой информации, она определяется как «сведения (сообщения, данные) независимо от формы их представления». В ч. 2 ст. 88 УПК Республики Беларусь закреплено: «Источниками доказательств являются показания подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля; заключения эксперта; вещественные доказательства; протоколы следственных действий, судебного заседания и оперативно-розыскных мероприятий; иные документы и другие носители …»8080
  Уголовно-процессуальный кодекс Республики Беларусь. СПб.: Юридический центр Пресс, 2001. С. 195.


[Закрыть].

Новую формулировку ст. 74 УПК РФ нельзя назвать и шагом назад в доказательственном праве. Таким шагом было бы возвращение к периоду действия УПК РСФСР 1923 г., в котором, как отмечалось выше, понятие доказательств не формулировалось, а учеными-процессуалистами предлагалось выводить его из смысла других норм, например, из правила ст. 319 УПК РСФСР – «суд основывает приговор исключительно на имеющихся в деле данных, рассмотренных в судебном заседании»8181
  Чельцов М. А. Советский уголовный процесс. М.: Издательство юридической литературы, 1951. С.136.


[Закрыть].

Не только предпочтительными, но и правильными представляются позиции авторов, разграничивающих понятия доказательств и их источников, и не изменивших своих взглядов после принятия УПК РФ8282
  Безлепкин Б. Т. Уголовный процесс России: учеб. пособие. – 6-е изд. С. 110–112; Григорьев В. Н., Победкин А. В., Яшин В. Н.: Учебник. – 2-е изд., перераб. и доп. – М,: Эксмо, 2008. С. 173–177; Доля Е. А. Формирование доказательств на основе оперативно-розыскной деятельности. М.: Проспект, 2009. С.48–88; Томин В. Т. Уголовный процесс: актуальные проблемы теории и практики. М.: Юрайт, 2008. С. 217 и др.


[Закрыть]. Категории доказательственного права не относятся к числу идеологических (хотя, вероятно, можно попытаться в собственных интересах превратить в идеологемы и эксплуатировать в качестве таковых многие правовые понятия). Но в онтологическом и гносеологическом аспектах ничего не изменилось в средствах отыскания истины по уголовным делам. Корректироваться, как известно, могут нормы права и знания о правовых явлениях.

В повседневной жизни, в соответствии с общенаучными представлениями, вряд ли кого-либо посетят мысли отождествлять газету с опубликованными в ней материалами, ауди-компакт-диск с музыкой, звучащей при его воспроизведении. Ясно, что каждое публицистическое и музыкальное произведение обладают самостоятельной формой и содержанием. Также и названные предметы (газета, ауди-компакт-диск) в информационно-познавательном процессе могут быть охарактеризованы с точки зрения содержания и формы. Применительно же к познавательной деятельности в сфере уголовного судопроизводства, эти очевидные положения интерпретируются иначе. Одним термином «доказательство» предлагается охватить два понятия – и его процессуальную форму, и его содержание. Представляется ошибочным, например, мнение о том, что «ни теоретически, ни практически невозможно отделить сведения о фактах от показаний свидетелей, документов и других средств, в которых они содержатся»8383
  Арсеньев В. Д. Вопросы общей теории судебных доказательств. М.: Юридическая литература, 1963. С. 83.


[Закрыть]. Практически о таком отделении не может быть и речи. Однако заметим: для правоприменителей, как и для большинства исследователей в области криминалистики, юридической психологии, судебной медицины, правовой информатики и ряда других отраслей знаний, во многих ситуациях вовсе не безразлично, в какой форме и какие объекты выявляются, фиксируются, исследуются и оцениваются – носители доказательственной информации либо сама устанавливаемая ими информация. Достаточно указать, например, на показания, даваемые на незнакомом языке или неразборчивую речь; сложную техническую документацию; ряд признаков и свойств вещественных доказательств, имеющих криминалистическое содержание; недостаточно очевидные для субъектов доказывания формулировки, даваемые специалистами и экспертами и т.д. Теоретически же вычленение какой-либо грани, звена целостного объекта не только в принципе возможно, но и целесообразно. Более того, оно является одним из методологических принципов системных исследований.

Конечно в реальной действительности, в практической деятельности доказательства и их источники существуют в неразрывном единстве. Однако понятия эти неоднозначны. Доказательства – это любые сведения (данные, сообщения, информация), обладающие указанными в законе свойствами. Познавательная природа фактических данных (их форма) всегда одна и та же: они выражаются речевыми, т.е. языковыми средствами. Источники же доказательств служат той процессуальной формой, в которой доказательства допускаются в уголовное судопроизводство. Изобретать в юридических текстах какой-либо новый термин для их обозначения представляется излишним.

Еще раз подчеркнем: процессуальной формой, процессуальными источниками. Именно им посвящены тысячи норм в различных отраслях процессуального права, и именно этот факт следовало бы отразить в новой формулировке ч. 2 ст. 74 УПК РФ. (Вполне вероятно, что подобная формулировка могла бы в определенной степени примерить позиции процессуалистов).

Каждому из источников доказательств, т.е. каждой «процессуальной форме», в свою очередь, также присуща вполне определенная форма, как категория диалектики. Формой показаний является речь допрашиваемого лица. Форма вещественных доказательств – признаки и свойства предметов. Форма протоколов, заключений и документов – письменные акты и другие носители информации.

Наряду с терминами «доказательства», «обстоятельства», «факты» законодатель нередко использует термин доводы (в ч. 2 ст. 14, ч. 5 ст. 321 УПК РФ и др.). Под доводами в языке уголовно-процессуального права, на наш взгляд, следует понимать аргументы (аргументацию), например, аргумент участника судебного разбирательства, реализующего право заявлять ходатайство. В аргументации (аргументах, доводах) могут содержаться факты или доказательства. Доводы могут основываться на них. Но могут и не содержаться и не основываться. Так, одна из сторон судебного разбирательства, заявляя ходатайство о просмотре видеозаписи, полученной с камеры видеонаблюдения, может аргументировать его потенциальной возможностью установления судом имеющих значение для дела обстоятельств. Аргументы (доводы) в таком ходатайстве наличествуют, а вот доказательств и фактов в нем нет.

Источники доказательств. Размышления о доказательствах в уголовно-процессуальном, да и в целом, в судебном праве, неразрывно связаны с проблемами порождаемыми источниками доказательств, их статусом, условиями допустимости, систематизацией, достаточностью, ролью и значением в доказывании. Надо заметить, что до создания ныне действующего УПК РФ эти проблемы пребывали sit venia verbo «в тени» доказательств, поскольку их юридическая форма составляла один из нескольких признаков этого понятия. Всплеск эмоций процессуалистов произошел после преобразования текста ст. 69 УПК РСФСР в редакцию ст. 74 УПК РФ, потерявших точку опоры в определении подходящего места для источников доказательственной информации. Задуматься об их процессуально-правовой природе пришлось многим авторам – и «новаторам», и сторонникам традиционных доктрин, причем разброс мнений здесь также достаточно широк.

С. А. Шейфер предлагает отказаться в научных исследованиях от употребления термина «источник доказательств»8484
  Шейфер С. А. Указ. работа. С.73.


[Закрыть]. Стало быть, обсуждаемая правовая категория в действительности существует, но вот наименование ей надо бы дать какое-то другое. Чем же мешает автору название этого ясного, лаконичного и однозначного, казалось бы, понятия? Да только тем, что оно не укладывается в критикуемую нами редакцию ст. 74 УПК РФ, формулировка которой, как отмечалось выше, поглотила в себе и понятие доказательств, и их источников.

В. Т. Томин, формулирует и отстаивает тезис о скатывании отечественного уголовно-процессуального законодательства к теории формальной оценки доказательств8585
  Томин В. Т. Уголовный процесс: актуальные проблемы теории и практики. С. 220–225.


[Закрыть]. Этот оригинальный и неожиданный, на первый взгляд, тезис у учеников и последователей Валентина Тимофеевича не вызывает принципиальных возражений. Но вот в качестве одного из примеров, подтверждающих эту тенденцию, автор называет «ограничительный перечень источников доказательств, представленный законодателем в ч. 2 ст. 74 УПК»8686
  Там же. С. 217.


[Закрыть], считает его, в сочетании с рядом других норм, не только излишним, но и вредным8787
  Там же.


[Закрыть]. В этом частном вопросе мы придерживаемся иной, близкой к традиционной точке зрения. В 1 главе нами уже отмечалось: перечень источников доказательств, установленный ч. 2 ст. 74 УПК РФ, универсален. Он позволяет определить процессуально-правовую природу любого носителя доказательственной информации либо сделать вывод о том, что тот или иной информационный источник недопустим в уголовное судопроизводство. Это обстоятельство никак не умаляет ни природу самих доказательств, ни правила их оценки и использования, о чем подробнее остановимся ниже.

Поиск утраченных законодателем источников доказательств, как и в приведенном выше мнении, побудил отечественных процессуалистов к воспроизводству и развитию идей В. Я. Дорохова о том, что таковыми источниками являются лица – участники уголовного процесса, поскольку без homo sapiens относящаяся к делу информация не может возникнуть и быть воспринята, сохранена и доведена до органов расследования и суда. «Под источником доказательств нами понимается обвиняемый, свидетель эксперт и иные лица, занимающие определенное процессуальное положение, от которых исходят доказательства», – в 1981 г. отмечал В. Я. Дорохов8888
  Дорохов В. Я. Понятие источника доказательств // Актуальные проблемы доказывания в советском уголовном процессе. Тезисы выступлений на теоретическом семинаре, проведенном ВНИИ МВД СССР 27 марта 1981 г. М.: ВНИИ МВД СССР, 1981 г. С. 7, 8. Ныне широко используемая в открытой печати и даже рекомендуемая студентам юридических факультетов и вузов, работа В. Я. Дорохова, опубликована в сборнике научных трудов, снабженном ограничительным грифом. Она и сейчас не знакома широкой читательской аудитории, поскольку продолжает пребывать на специальном хранении в научно-исследовательских учреждениях и учебных заведениях МВД России. Тем, кому комментируемая статья В. Я. Дорохова труднодоступна, хотелось бы сообщить: в ней (последней прижизненной), как и в предшествующих произведениях, Василий Яковлевич не отрицал за показаниями, заключениями, вещественными доказательствами, протоколами и документами значения источников фактических данных и не призывал к изменению законодательства.


[Закрыть]. Три десятилетия спустя В. А. Лазарева, повторяя эту точку зрения, пишет: «… суд и стороны получают информацию не из показаний свидетеля или потерпевшего, а от самого свидетеля или потерпевшего, которые и являются источниками этих сведений»8989
  Лазарева В. А. Доказывание в уголовном процессе: Учеб.практич. пособие. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Юрайт, 2011. С. 159.


[Закрыть] (хотя буквально через одну страницу автор отмечает, что именно показания являются и доказательствами и источниками доказательств9090
  Там же. С. 161.


[Закрыть]).