Текст книги "Гуманитарное знание и вызовы времени"

Обретение и культивирование идей высших качеств невозможны без особого и весьма сложного дела – образования и просвещения души. Этот же трудоемкий процесс лежит в основании гуманитарного знания в целом.

Платон утверждает, что достижение добротности души и постижение истины (идей) требуют просвещенности, и такая «просвещенность (παιδεἰα) – это совсем не то, что утверждают о ней некоторые лица, заявляющие, будто в душе у человека нет знания (έπιατήμης) и они его туда вкладывают, вроде того как вложили бы в слепые глаза зрение. <…> А это наше рассуждение показывает, что у каждого в душе есть такая способность (δύναμιν); есть у души и орудие (ὂργανον), помогающее каждому обучиться. Но как глазу невозможно повернуться от мрака к свету иначе чем вместе со всем телом, так же нужно отвратиться всей душой ото всего становящегося (γένηται): тогда способность человека к познанию сможет выдержать созерцание бытия и того, что в нем всего ярче, а это, как мы утверждаем, и есть благо (τάγαθόν)» (Resp. VII 518b-c).

Отсюда ясно, что для достижения Пайдейи необходимо, чтобы априорные знания, находящиеся в душе, были актуализированы особой «способностью» и «орудием». Эта способность и органон представляют собою не что иное, как анамнесис, припоминание (άνάμνσις). Однако что необходимо предпринять, дабы люди отвратились душой от всего становящегося и начали припоминать априорные истины? Дальше у Платона следует исключительный по важности фрагмент, ибо в нем ставится фундаментальный вопрос о смене установки сознания – с естественной на особенную (философскую).

Что может подвигнуть людей на поиск истины? Как раз «здесь и могло бы проявиться искусство обращения (τέχνη ἄν είη τῆς περιαγωγῆς): каким образом всего легче и действеннее можно обратить (μεταστραφήσεται) человека. Это вовсе не значит вложить в него способность видеть – она у него уже имеется, но неверно направлена, и он смотрит не туда, куда надо. Вот здесь-то и надо приложить силы» (Resp. VII 518d).

Иными словами, у всех людей в принципе есть возможность созерцать идеи, но в повседневной жизни разумение и умственное зрение не задействованы, поскольку человеку вполне достаточно обыденного рассудка и чувственных данных, формирующих мнения различной степени точности. Но существует и другая, выходящая за пределы этой, жизнь, умопостигаемый мир идей, где привычных перцептивных и ментальных инструментов недостаточно. Очевидно, что в человеке присутствуют как минимум две установки сознания. Одна – естественная (повседневная) – используется постоянно и предназначена для жизни в непрерывно изменяющемся мире людей, вещей, явлений и процессов. Другая – особенная (философская) – дана человеку энтелехиально; она выходит за пределы обыденной жизни и направлена на постижение сущностей, присутствующих как в этом мире (опосредованно), так и за его пределами. Соответственно, изменение установки сознания представляет собою «поворот» души «от некоего сумеречного дня к истинному дню бытия», и такое «восхождение (άνάβασις)» называется «стремлением к мудрости» (ibid. 521c).

Платон разъясняет особенности двух установок сознания: «Некоторые добротные свойства, относимые к душе, очень близки, пожалуй, к таким же свойствам тела; в самом деле, у человека сперва их может и не быть, они развиваются путем упражнения и входят в привычку. Но способность понимания (φρονῆσαι), как видно, гораздо более божественного происхождения; она никогда не теряет своей силы, но в зависимости от направленности (πξριαγωγῆς) бывает то полезной и пригодной, то непригодной и даже вредной. Разве ты не замечал у тех, кого называют хотя и дурными людьми, но умными, как проницательна их душонка и как насквозь видят то, что им надо? Значит, зрение у них неплохое, но оно вынуждено служить их порочности, и, чем острее они видят, тем больше совершают зла» (ibid. 518d – 519b).

Упоминаемое Платоном Восхождение (άνάβασις), или (в современных терминах) трансцендирование души в умопостигаемую область, представляет собою истинную Пайдейю. Конечной целью Восхождения является приобщение к Благу. Таким образом, Платонова метафизика обнаруживает еще одну характерную черту – тео-агатоэтический телеологизм, а мышление – тео-агато-этическую интенциональность, иначе говоря, направленность бессмертной части души на Бога, Благо и добро. Здесь следует сказать, что у Платона интенциональность выступает, прежде всего, как ценностная тео-агато-этическая ориентация мышления и бытия человека, т. е. направленность на Благо и идеи высших качеств, и, кроме того, как направленность и устремленность сознания и познания на существующее, т. е. как сугубо гносеологическая интенциональность. В результате и сами гуманитарные науки – как порождение просвещенной души – вбирают в себя это ценностное свойство.

Здесь следует обратить внимание на специфические характеристики и, соответственно, различие между гуманитарными и естественно-научными дисциплинами. Любое знание – настаивал Платон – должно обладать полезностью (ώφέλιμον). Однако полезность humaniora и полезность естествознания отличаются друг от друга. Естественные науки и построенная на них техника в качестве целей видят перед собою истину и практическую пользу. Гуманитарные науки, в свою очередь, также добиваются истины, но кроме того – стремятся узреть ценности, а именно ценности умопостигаемого и материального миров, человека как такового и особой человеческой сферы – культуры. Выражаясь платоновскими терминами, науки о природе стремятся к έπιστήμη (знанию) и χρήσιμον (утилитарной пользе), а humaniora – к έπιστήμης и άγαθόν (знанию и Благу).

Эта ценностная интенциональность философии и другого гуманитарного знания постоянно демонстрируется и утверждается Платоном. Humaniora и, прежде всего, философия основываются одновременно и на рациональности, ноэзисе, и на тео-агато-этической интенциональности; они представляют собою Пайдейю, воспитание души, и являются составной частью Восхождения души к Благу и Богу Следовательно, философское и гуманитарно-научное исследование – это не просто гносеологическое, но также телеологическое и аксиологическое действие на основе обретения добротности (άρετή) души. Согласно Платону, через humaniora и Восхождение человек может установить непосредственное отношение с высшим миром, прикоснуться к Благу и Божественному, перенестись (хотя бы на время) из обыденной жизни в сферу идеалов и высших идей, в мир истинного бытия.

Короче говоря, гуманитарные науки во главе с философией – по большому счету и в конечном итоге – занимаются человеческой душой, прежде всего – бессмертной ее частью, т. е. тем, что мы сейчас называем духом. Они культивируют Психею, просвещают и лечат, не давая при этом утилитарной пользы, но направляя ее и обращая к Благу. А ведь, как известно, «идея блага – вот это самое важное знание» (άγαθοῦ ίδέα μέγιστον μάθμσα) (Resp. VI 505a).

Отчего Благо как высшая идея в умопостигаемом мире, как Идея идей является самым важным знанием? Через идею Блага становятся пригодными и полезными идеи высших качеств: добротность, справедливость, рассудительность и все остальные. Иначе говоря, ценностная интенциональность души ищет выхода в понимании своего объекта, она направляет все познание на истинные и добротные сущности, регулирует наше поведение на основе άρετή); короче говоря, человек всеми силами стремится к Благу. Но – как стоически произносит Симмий в «Федоне» – «величие самого предмета и недоверие к человеческим силам все же заставляют сомневаться» в способности постигнуть Благо (Phaed. 107a-b).

Горестное осознание недостатка душевных сил и познавательных способностей для выразимости Блага приводит Платона к «косвенному» методу исследования: теперь речь пойдет о том, что рождается от Блага и чрезвычайно на него походит. Платон живописует знаменитый эйкон о свете и Солнце. Суть этого образа заключается в следующем: как Солнце в области зримого выступает по отношению к зрению и зрительно воспринимаемым вещам, так и Благо в умопостигаемой сфере относится к уму и умопостигаемому. Подобно тому, как человек в неверном освещении ночи плохо видит предметы, так и душа, когда она уклоняется от истины и бытия и вступает в область смешения и мрака, тупеет и становится подверженной мнениям, так что кажется, будто она лишилась ума (Resp. VI 508b-d).

Платон в своих рассуждениях о Благе основывается на факте ценностной интенциональности души: любой человек предчувствует, что есть «нечто такое», высшее, но не может понять, в чем оно состоит. Это «нечто такое» есть некое интуитивное ощущение и предпонимание высшего начала собственной и общечеловеческой жизни, не допустить существования которого никакой человек, безусловно, не может. Не случайно, что после вселения души в тело у человека возникает трансцендентная тоска по тем чистым идеям, которые когда-то созерцала душа. Из всего, что видела она в сфере истинного бытия, наиболее доступным в этом мире оказывается прекрасное. Ибо из всех идей только красота воспринимается здесь посредством самого отчетливого из всех чувств – зрения. Потом, с возрастом, мудрость человека возрастет, и ему будут доступны и другие идеи, поскольку, как известно, «зрение рассудка становится острым тогда, когда глаза начинают уже терять свою зоркость» (Symp. 219a).

Итак, Благо придает познаваемым вещам истинность, а человека наделяет способностью познавать. Стало быть, Благо является причиной знания и постижения истинного бытия. Как правильно было признать свет и зрение солнцеобразными, но неверно было бы считать их самим Солнцем, так же вполне справедливо полагать познание и истину имеющими образ Блага («благообразными», άγαθοειδῆ), но отождествлять их с ним самим нельзя. Солнце дает всему видимому не только возможность быть видимым, но и рождение (γένεσιν), рост и питание, хотя само оно не есть становление (γένεσιν). Точно так же познаваемые вещи не только могут познаваться лишь благодаря Благу, «но оно дает им и бытие, и существование, хотя само Благо не есть существование, оно – за пределами существования (έπέκεινα τῆς ούσίας), превышая (ύπερέχοντος) его достоинством и силой» (Resp. VI 508e – 509b)[62]62
  Тематизация агатонологии позволила Уильяму Гатри сделать вывод о том, что в идее Блага Платон «сочетает три концепции: [1] цели жизни, высшего объекта желания и стремления; [2] условия познания, которое делает интеллигибельный мир понятным, а человеческий ум – понимающим; [3] и фундаментального основания идей, которые, в свою очередь, являются порождающими причинами естественных объектов и человеческих действий». – Guthrie W.K.C. A History of Greek Philosophy: In 6 vol. – Cambridge, 1962–1981. – Vol. 4, 1975. – P. 506.


[Закрыть].

Обратившись к характеристикам, данным в «Филебе», можно обнаружить, что Благо определяется, во-первых, как тождественное самому себе единство. Во-вторых, Благо есть вечно сущее, однако состоящее из единства и множества. Уже отсюда следует, что в определенных аспектах Благо можно рассматривать даже как нечто множественное, как совокупность проявлений в человеческом мире (Phileb. 15a-c, 16c-e). В-третьих, «удел Блага» (άγαθοῦ μοῖρα) таков, что оно есть нечто наисовершеннейшее и, кроме того, является самодовлеющим: самодостаточным, независимым, самостоятельным, самоценным.

Кроме того, Благо в качестве предела ограничивает собою, как мерой, область беспредельного, устанавливая там, по возможности, умеренность (μέτρου) и соразмерность (συμμέτρου). Эти последние, будучи регуляторами Блага, всегда порождают истину, добродетель и красоту. Сократ делает заключение: «Если мы не в состоянии уловить (θμρεῦσαι) благо одной идеей, то поймаем его тремя – красотой, соразмерностью[63]63
  «Соразмерность (συμμέτρία)» и «умеренность (μετριότης)» являются, по сути, синонимами «добротности (άρετή)», поскольку фундаментальным и конституирующим частные добродетели свойством άρετή является как раз соразмерность (умеренность) во всем. Эта мысль подробно рассматривается, например, в «Политике». Кроме того, многосоставная душа – указывается в «Тимее» – ради сохранения силы должна поддерживать соразмерность движения своих компонентов. Безобразие в душе, как утверждает элейский чужеземец в «Софисте», есть не что иное, как род несоразмерности. Наконец, в «Государстве» говорится, что истина родственна соразмерности; и чтобы стать восприимчивым к идее всего сущего, необходимо обладать соразмерностью и прирожденной тонкостью ума. – См.: Politic. 307а – 311с; Tim. 89d-е, 87с-d; Soph. 228а; Resp. VI 486d.


[Закрыть] и истиной (κάλλει καἰ συμμετρί ακἰ); сложив их как бы воедино, мы скажем, что это и есть действительная причина того, что содержится в смеси (μῖξις), и благодаря ее благости самая смесь становится благом» (ibid. 64e – 65a)[64]64
  У. Гатри так комментирует универсалистско-синтетическую интенцию «Филеба»: «Таким образом, возвышенная точка зрения Платона на меру, соразмерность, симметрию и т. д. регулируется всеобщей телеологической гипотезой: то, что делает любую смесь хорошей, как в макрокосме, должно быть причастно мере и соразмерности среди ее компонентов. <…> Филебявляется отличным примером таланта Платона сочетать этическое и метафизическое, человеческое и космическое. Вся реальность есть сфера его деятельности, и он не склонен отделять любую из ее частей, так как они составляют органическое целое». – См.: Guthrie W.K.C. Op. cit. – Vol. 5, 1978. – P. 203.


[Закрыть].

Таким образом, Пайдейя как «восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, – это подъем души в область умопостигаемого (τήν δέ ἄνω άνάβασιν καἰ θέαν τῶν ἄνω τήν είς τόν νοητόν τόρον τῆς ψυχῆς ἄνοδον)» (Resp. VII 517b). Восхождение позволяет понять, что в отношении познаваемого идея Блага – это предел (γνωστῶ τελευταία); она с трудом различима, но если мы все же сумеем ее различить, то сразу же сделаем вывод, что именно эта идея является причиной всего правильного и прекрасного. Ибо в области умопостигаемого идея Блага является владычицей, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет осознанно действовать как в частной, так и в общественной жизни (ibid. 517c). Именно такая теоагатоэтическая деятельность человечества является конечной целью humaniora.

Стало быть, науки – и гуманитарное знание, прежде всего, – зависят от тео-агато-этического уровня развития чистой души, от степени ее направленности на Бога, Благо и Добро. Значит, истинное гуманитарное познание обладает телеологической, интенциональной, ценностной и этической природой. В таком случае Платона можно назвать родоначальником этики науки.

Вместе с тем нужно постоянно помнить, что Платоново Благо (в другой своей ипостаси – Единое) служит человечеству постоянным напоминанием о том, что (как указывал Григорий Померанц) «при подступе к Целому законы логики сминаются, как предметы при релятивистских скоростях. Тождество с самим собой, как единичным, атомарным фактом, А=А, уступает место причастности Богу», и, таким образом, создается единство – «неслиянно, непревращенно, неразделимо и неразличимо»[65]65
  Померанц Г. С. Дороги духа и зигзаги истории. – 2-е изд. – М.; СПб., 2013. – С. 92.


[Закрыть].

Именно о таком идеале – цельном знании, основанном на принципе Всеединства, мечтал Вл. Соловьёв. Платоновское Благо-Единое как идея цельности и – одновременно – трансцендентальный идеал, всегда будет предостережением в отношении запредельного и безудержного рационалистического сциентизма и логицизма.

Воспитание и образование души – Пайдейя – включает в себя как составную часть восхождение к философии. В седьмой книге «Государства» Платон анализирует совокупность из пяти наук: арифметики, геометрии, стереометрии, астрономии и гармонии. Все они отобраны Платоном вовсе не произвольно и не являются изолированными дисциплинами, ибо имеют нечто общее, а именно: предметом их рассмотрения является не чувственно воспринимаемый мир, но математически точные абстракции, формирующие понятийное знание[66]66
  Винценты Лютославски указывает: в зрелых диалогах «целью науки является не непосредственное созерцание вечно предсуществующей истины, но совершенствование наших собственных идей, с тем чтобы сформировать систему, построенную на взаимной корреляции всех элементов». – См.: Lutoslawski W. The origin and growth of Plato’s logic. – L.; N.Y.; Bombay, 1897. – P. 413.


[Закрыть]. Эти науки в своей совокупности образовывают, тренируют и подготавливают мышление к постижению философии как воплощению и высшей стадии humaniora. Ибо только любовь к мудрости способна привести человека к его последней цели – добротности души и обретению Блага.

Арифметика, например, направляет душу к рассуждению и размышлению, особенно в отношении того, что не определяется ощущениями, т. е. вещей умопостигаемых. «Искусство счета» настаивает Платон, «ведет с помощью самого мышления к созерцанию природы чисел» и, стало быть, «усиленно влечет душу ввысь и заставляет рассуждать о числах самих по себе, ни в коем случае не допуская, чтобы кто-нибудь подменял их имеющими число видимыми и осязаемыми телами» (Resp. VII 525с-e). В таком случае, арифметика «заставляет душу пользоваться самим мышлением ради самой истины» (ibid. 526а-b).

Геометрия, поскольку она помогает нам «созерцать идею блага», изучает вовсе не становление, а идеальные объекты сами по себе и, следовательно, имеет прямое отношение к бытию самому по себе. Познавая вечное бытие, геометрия «влечет душу к истине и воздействует на философскую мысль, стремя ее ввысь» (ibid. 527b).

Стереометрия исследует такого же рода объекты, что и геометрия, но только не плоскостные, а имеющие «глубину». Стало быть, она также развивает априорное и абстрактное мышление.

Астрономия – парадоксальная наука: на первый взгляд, кажется, что она имеет дело с чувственно воспринимаемыми и живыми телами (Солнце, Луна и другие звезды), однако это далеко не так. Платон утверждает: «Эти узоры на небе, украшающие область видимого, надо признать самыми прекрасными и совершенными из подобного рода вещей, но все же они сильно уступают вещам истинным». Ведь истинные вещи постигаются «разумом и рассудком, но не зрением. <…> Значит, небесным узором надо пользоваться как пособием для изучения подлинного бытия» (ibid. 529c-е).

О каком подлинном бытии говорит здесь Платон? Узоры на небе, в области видимого являются лишь эмпирическим выражением движения тех истинных тел, которые составляют подлинное бытие. Значит, вовсе не эти «теловидные» (σωματοειςεῖ) объекты составляют подлинный предмет познания астрономии. Эта наука о «законах звезд» исследует чистое, неэмпирическое движение и скорость («быстроту и медленность») согласно истинному числу во всевозможных истинных же формах. Кроме того, она изучает чистые отношения, присутствующие в идеальной сфере, как то: равенство само по себе, удвоение, темпоральные соотношения ночи и дня, суток и месяца, месяца и года, а также функциональные отношения звезд (идеальных тел) ко всему перечисленному. Именно этот идеальный мир является априорным содержанием разума и рассудка и – в качестве такового – совокупностью форм познания a priori[67]67
  «Истинные пропорции и изменения видимой природы суть математические, невидимые законы. Числа и законы сокращают хаос физических явлений. То, что является реальным, есть, стало быть, “синтез a priori”, как называет это Кант, или диалектическое единство логической формы и иррационального содержания». – См.: Mueller G.E. Plato: The Founder of Philosophy as Dialectic. – N.Y., 1965. – P. 16.


[Закрыть].

Стало быть, мы исследуем вовсе не реальное Небо, а «чистую» астрономию, т. е. в прямом смысле слова – «законы звезд» (άστρονομία). Эти законы не являются индуктивным обобщением эмпирических наблюдений за небесными существами, но суть априорные понятия, принципы, отношения, сущности, содержащиеся в рассудке и разуме. На этом основании Платон и заключает: «Значит, мы будем изучать астрономию так же, как геометрию, с применением общих положений, а то, что на небе, оставим в стороне, раз мы хотим действительно освоить астрономию и использовать еще неиспользованное разумное по своей природе начало нашей души» (Resp. VII 530c).

Подобно тому, как глаза наши устремлены к астрономии, так уши – к движению стройных созвучий, т. е. гармонии. Пифагорейцы утверждают, что астрономия и гармония – родные сестры. Гармония должна исследовать, учили пифагорейцы, «числа в воспринимаемых на слух созвучиях» и рассматривать «общие вопросы» в отношении того, «какие числа созвучны, а какие нет» (ibid. 531b-c).

Изучение ноэтических наук развивает мышление и в итоге приводит к усвоению еще одной науки – диалектики как «способности рассуждать (διαλέγεσθαι δυνάμεως)». На этом уровне можно уже постигать философию. Если перечисленным выше наукам «всего лишь снится бытие, а наяву им неведомо его увидеть» (ibid. 533c), то диалектика необходима тому, кто уже не опирается на ощущения, а пытается постичь сущее при помощи одного только разума. Ибо диалектика есть способность «охватить всё (παντός), то есть сущность любой вещи» (ibid. 533b). «Диалектический метод (διαλεκτική μθοδος)» в таком случае «отбрасывая предположения, подходит к первоначалу (άρχήν) с целью его обосновать; он потихоньку высвобождает, словно из какой-то варварской грязи, зарывшийся туда взор нашей души и направляет его ввысь (άνάγει ἄνω), пользуясь в качестве помощников и попутчиков теми искусствами [науками], которые мы разобрали» (ibid. 533c-d).

Какое отношение имеют эти дисциплины к Восхождению и Пайдейе? Во-первых, если изучение наук дойдет до установления их общности и родства и приведет к выводу относительно того, в каком именно отношении они друг другу близки, то оно будет способствовать достижению поставленной цели – обретению Блага (ibid. 531c-d). Во-вторых, в науках «очищается и вновь оживает некое орудие души каждого человека, которое другие занятия губят и делают слепым, а между тем сохранить его в целости более ценно, чем иметь тысячу глаз, ведь только при его помощи можно увидеть истину» (Resp. VII 527d-e). Это «орудие души» можно назвать трансцендентальной способностью познания a priori, а также интеллектуальным созерцанием (интуицией), умопостигаемым зрением, или, как говорит сам Платон, – «мысленным взором» (ούκ ἄν ἄλλως ἰδοι τις ή τῆ διανοία) (Resp. VI 511a).

Отличительным свойством Платона-философа является его убеждение (говоря в кантовских терминах) в примате практического разума над теоретическим. Со времени сократических диалогов и вплоть до «Филеба» и «Законов» афинский мудрец исследует сущность Блага и добротности души (άρετή). Добротная, т. е. справедливая, рассудительная, благочестивая жизнь, основанная на мужестве и ведущая к мудрости, даст, наконец, возможность душе приобщиться к Благу. К самой же подлинной добротности (άληθής άρετή) человека может привести только истинное знание (άληθής έπιστήμη). Но истина (άλήθεια) вовсе не является набором субъективных представлений (νοήματα ψυχῆς) или даже правдоподобных сведений об эмпирической действительности, полученных чувственно-рассудочным путем. Истинное знание не есть правильное мнение с объяснением (δόξα άληθής μετά λόγου έπιστήμη), оно может быть только постижением, усмотрением сущности (ούσία).

Постижение наук есть лишь вводная часть к тому, что предстоит усвоить любителю мудрости и что является преддверием Восхождения к Благу. Здесь необходимо вспомнить процесс Восхождения в «Пире» и сравнить его с тем сложнейшим путем наверх, как он рисуется в «Государстве». Следует полностью согласиться с Джоном Рейвеном, когда он говорит: «Нарисованная в “Пире” картина создает впечатление, что восхождение является автоматическим: как только вы ставите ногу на основание лестницы, ничто не может вам помешать подняться на вершину. Картина же “Государства” своим напряжением, доходящим до боли, вызванной возрастающей яркостью света и постоянным желанием узника возвратиться в темноту, откуда он пришел, действенно противостоит этому ошибочному впечатлению. В “Государстве”, в отличие от “Пира”, восхождение является только предварительной ступенью перед определенными практическими намерениями»[68]68
  Raven J.E. Plato’s Thought in the Making: A Study of the Development of his Metaphysics. – Cambridge, 1965. – P. 175.


[Закрыть].

Все рассмотренные науки, как уже отмечалось, только образовывают, тренируют и подготавливают мышление к восприятию и постижению философии, которая только и способна привести человека к его последней цели – άρετή и Благу. Философия отличается от чувственного формирования ложных мнений тем, что полностью умопостигаема. Зрительная способность, например, хотела бы достичь этого уровня, но все ее попытки что-либо разглядеть обращены лишь на предметы, животных, звезды, Солнце… Когда же рассуждает подлинный философ, он, «минуя ощущения, посредством одного лишь разума устремляется к сущности любого предмета и не отступает, пока при помощи самогo мышления не постигнет сущности блага. Так он оказывается на самой вершине умопостигаемого, подобно тому, как другой взошел на вершину зримого» (Resp. VII 532a-b).

Философия принимает под опеку душу человека, стремящегося к истинному познанию и подлинной жизни; душа эта туго-натуго связана в теле и прилеплена к нему. Философия берет душу под свое покровительство и освобождает ее, показывая, до какой степени обманчивы зрение, слух и другие чувства. Занятие пропедевтическими науками, утверждает основатель Академии «ведет прекраснейшее начало нашей души ввысь (έπαναγωγήν), к созерцанию самого совершенного в существующем (άρίστου έν τοῖς οὖσι θέαν)» (ibid. 532с). Сама же философия в таком случае будет «освобождением от оков, поворотом от теней к образам и свету, подъемом из подземелья к Солнцу (έκ τοῦ καταγείου τόν εἰς ήλιου έράνοδος)» (ibid. 532b-d). Стало быть, философия ведет человека – любителя мудрости в умопостигаемый мир идей, идеалов и ценностей, которые лежат в основе всего гуманитарного знания.

* * *

«Человеческие науки», Humaniora, возникли в Античности и с самого начала выполняли тео-агато-этические, воспитательные, гносеологические, методологические и онтологические функции: 1) сохраняли, преумножали, словом – культивировали древние сакральные традиции, в основе которых лежали наиболее почитаемые и передаваемые по наследству идеалы и ценности человеческого и вселенского существования; 2) прививали любовь к мудрости как одному из высших проявлений Блага; 3) формировали систему общечеловеческих ценностей («пирамиду идей») с целью ориентации человека в окружающем и умопостигаемом мирах; 4) стремились познать истинное Бытие, а именно Бога, Благо и Добро; 5) заботились о Пайдейе: воспитывали и образовывали человеческую душу, прививали ей тео-агато-этическую направленность; 6) учили и помогали (телеологически) согласовывать любую человеческую деятельность с истинным знанием-бытием, т. е. Божественными идеями и Благом; 7) открывали для человека возможность Восхождения – прикосновения к высшему (трансцендентному) миру и в конечном счете – к Богу и Благу; 8) разбирались с проблемами смыслообразования и понимания; 9) занимались интерпретацией всевозможных текстов; 10) разрабатывали диалектический и логический методы рассуждения и познания; 11) создавали и культивировали новые тексты – основу гуманитарного знания; 12) проводили научные исследования в широкой гуманитарной сфере; 13) осуществляли самоисследование: изучали сущность, внутреннюю структуру, методологию, аргументацию и систему доказательств гуманитарных и других ноэтических наук; 14) несли политическую функцию: вырабатывали учение о справедливом и этически ориентированном государстве и программу воспитания добротных правителей.

Выполнение гуманитарными науками всех этих функций одновременно создавало культуру как собственный мир людей, основанный на человеческих ценностях.