Электронная библиотека » Коллектив Авторов » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 3 февраля 2016, 17:20


Автор книги: Коллектив Авторов


Жанр: Философия, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +

При таких условиях с самого начала должно представляться совершенно нелепым стремление привести в целостную логическую связь с телесным бытием и быванием, как миром понятий, который обязан своим существованием тенденции к квантификации и необходимо связанному с ней исключению всего качественного, – привести с ним в связь то, что мы определили, в противоположность к количественному, как качественное, т. е. психический мир. Необходимая в интересах механической теории квантификация должна с такою же необходимостью расколоть мир на две области, логически исключающие друг друга, – на количественное многообразие, с одной стороны, и качественное – с другой; раз мы поняли эту логическую необходимость, то ясно, что проблема психофизической причинности возникает исключительно из понятий, которые образовали мы сами, и что ее неразрешимость есть не что иное, как результат нашего мышления, проистекающий из механической теории тел.

Но значит ли это, что механическая теория ошибочна? Конечно, нет. Значения этого образования понятий, как такового, никак нельзя оспаривать. Напротив, тенденции к квантификации естествознание обязано своими величайшими успехами, чисто количественно определенное понятие тела можно даже логически оправдать, как идеал для общей естественнонаучной теории. Мы безусловно имеем право квантифицируемые элементы действительности называть физическим, а неквантифицируемый остаток – психическим миром и разделить эти области для особой разработки между двумя различными дисциплинами. Но совсем другой вопрос, имеем ли мы право отожествлять продукты этих типов образования понятий с самостоятельно существующими реальностями, с тем, что нам доступно из непосредственного переживания, как дух и тело. На этот вопрос следует ответить отрицательно, хотя бы потому, что иначе мы сделаем непонятным мир, как целое.

Мы должны помнить, что естествознание и психология – специальные науки, которые создаются путем обособления качеств от количеств, что это обособление означает при том просто логическое изолирование элементов, которые фактически всегда связаны между собою, и что поэтому необходимые в интересах специального исследования, но односторонние физические и психологические образования понятий должны потерять свое значение, как только мы сделаем попытку отбросить логическую изоляцию и понять действительность, как цельность и единство. Если наши определения внесли в мир загадки, то мы можем их разрешить лишь тем, что признаем в продуктах этих определений понятия, созданные нами для частных целей знания (таков и есть их смысл), и ограничим применение этих понятий областями, для которых они только и образованы. Вторично связать логически с квантифицированным то, что должно было быть устраненным из него, как остаток, чтобы могло образоваться само понятие количественного, этот фокус не удастся ни одной теории в мире, все равно, будет ли она оперировать с понятием причинности или параллелизма. Здесь мы наталкиваемся на границу естественно-научного образования понятий, принципиально обусловленную природой нашего мышления, а вовсе не на мировую загадку. Так как естествознание должно разрабатывать непосредственную действительность в двух различных направлениях, как науку о телах и науку о душе, то оно не может и стремиться к воссозданию вторичного единства из возникающих отсюда и взаимно исключающих друг друга продуктов мысли.

IV

Из этих соображений, во всяком случае, вытекает, что если мы хотим удовлетворительно объяснить взаимные отношения физических и психических процессов, то мы должны выбрать другой исходный пункт, вместо механической теории телесного мира, и этот исходный пункт не может быть ничем иным, как обращением к непосредственному опыту, переживанию, данности, или как бы мы это ни называли: с точки зрения опыта, с которого ведь и по Канту начинается все наше познание, можно, по крайней мере, устранить те затруднения, которые стоят на дороге всякой приемлемой теории. С самого начала должно быть ясно, что сравнивать непосредственно переживаемую душевную жизнь с тем телесным миром, который представляется только, как продукт логической обработки, – значит отрезать у себя возможность решения психофизической проблемы.

Правда, именно стоя на точке зрения непосредственного переживания, мы встречаемся с трудностью, которая тотчас же, по-видимому, приводит к допущению полной несравнимости телесного и духовного мира. Как на результат обращения к непосредственной данности, часто ссылаются на положение, что вся эмпирическая действительность есть «содержание сознания» и потому психична, а этот вывод, по-видимому, в свою очередь, заключает в себе учение о непосредственной реальности душевного и о феноменальности телесного мира. Однако, эта спиритуалистическая интерпретация гносеологического закона не выдерживает критики. Мир – не содержание сознания, если «сознание» значит то же, что индивидуальная душевная жизнь; сознание есть чисто гносеологическое понятие, вместо которого мы лучше будем говорить об имманентном, непосредственном бытии. Слово «психическое» теряет свой смысл, который заключается только в противоположности к «физическому», если его хотят сделать наименованием всей эмпирической действительности. Простое название само по себе, конечно, не может быть ни истинным, ни ложным, но им изменяется всего-навсего имя, а никак не реальные отношения, и такое преобразование терминологии нецелесообразно. По-прежнему мы удерживаем в эмпирической действительности различие ее составных частей, которое приводит к разделению на две области, обычно называемые материей и духом, и никакие гносеологические рассуждения, как бы они ни были важны для других проблем, не могут устранить этого фактического различия. Поэтому оказывается целесообразнее удержать название телесного мира для одной половины имманентного бытия, которую каждый называет телами, и которому принадлежат, по крайней мере, с точки зрения непосредственного опыта, цвет, твердость, температура – так же неотъемлемо, как форма и движение. Предположение, что физическое и психическое уже первоначально различаются между собой, как феноменальное и реальное бытие, является догматом, который не только не может быть основан на гносеологическом законе сознания, но, напротив, уничтожается им. Этот догмат не пользовался бы такой широкой распространенностью, если бы он не находил видимого подтверждения в квантифицирующей теории естествознания и если бы с ним не находились в мнимой гармонии результаты физиологии органов чувств. Свет, звук, тепло – так думают часто – не только по учению физики являются в сущности движением атомов, но и физиология показывает, что только посредством органов чувств и их «специфической энергии» возникает свет, звук, теплота, и с этим буквально совпадает философское убеждение, что все непосредственно и реально телесное является только «моим представлением».

Прежде всего следует возразить, что с точки зрения имманентности движение и свет, т. е. качественное и количественное для философии являются одинаково феноменальными или же, может быть, реальными, и что, следовательно, механическая теория тела и учение о специфической энергии органов чувств, из которого сделали даже «закон», вовсе не совпадают с гносеологическим идеализмом. Далее, физиологический идеализм, для которого мир качеств возникает только благодаря органам чувств, есть безвредная в специальной науке, даже относительно правомочная интерпретация фактов, но, в качестве всеобщего онтологического начала, он становится совершенно несостоятельным предположением. Физиология может, конечно, показать, что без посредства органов чувств и их специфической структуры внешние раздражения не достигли бы мозга человека и не вызвали бы там состояний, которые считаются необходимыми условиями для восприятия соответствующих чувственных качеств; но при этом органы чувств уже предполагаются данными, как качественно определенные тела, известные нам только из опыта. Как бескачественные комплексы атомов, они не обладают никакими свойствами, из которых ясно вытекала бы их способность и необходимость к опосредствованию внешних раздражений; они нуждались бы в помощи других органов чувств, чтобы своим воздействием на них стать тем, чем они являются для нас. Но это был бы бессмысленный regressus in infinitum, и избежать его мы можем лишь в том случае, если будем остерегаться естественно-научные образования понятий гипостазировать в метафизические реальности и населять мир, как целое, одними загадками. Поэтому мы отбрасываем все эти теории и прежде всего рефлектируем на данный телесный мир, подобно тому, как мы берем психическое в его непосредственности, и тотчас же, вместе с этой необходимой гносеологической координацией двух половин действительности, исчезает полная несравнимость их содержания. Мало того, телесное и духовное отчасти становятся теперь по своему содержанию столь мало несравнимы, что трудно уже, напротив, провести границу между этими двумя областями. Некоторые части данности, как например, движение и форму, мы причисляем только к телесному миру.

Другие – как чувства, страсти, волевые акты – мы рассматриваем исключительно, как душевные. Третий класс объектов мы можем причислять как к той, так и к другой области, т. е. они характеризуются тем, что совершенно одно и то же содержание может считаться не только физическим, но и психическим. Мы приобретаем, таким образом, понятие первоначально целостного психофизического мира, и это непосредственное переживание сохраняется неприкосновенным, какие бы мы ни образовывали теории, раскалывающие мир на две принципиально несравнимые части.

Вместе с тем, с точки зрения непосредственного опыта устраняются скрытые в понятиях физического и психического предпосылки, которые делали невозможными не только психофизическую причинность, но и психофизический параллелизм. Конечно, мы этим выиграли бы немного, если бы каждая научная теория должна была всегда отвлекаться от этого единства качеств и количеств и принципиально разделять обе составные части, чтобы прийти к пригодным научным абстракциям. Но на самом деле этого нет, и даже многочисленные отрасли естествознания, т. е. науки о телесном мире, каковы химия, биология, работают с помощью понятий, которые большей частью состоят из качественных элементов. И эти науки удерживают таким образом то понятие тела, которое возникает из рефлексии на непосредственную данность, т. е. понятие о чем-то, что ни в отношении к форме своего бытия, ни к содержанию не может считаться несравнимым с психическим. Нельзя также считать эти образования понятий только предварительными, которые должны исчезнуть с прогрессом науки и замениться количественно определенными продуктами. Пока существуют биология и химия, эти науки будут оперировать с качествами и ни одна самая общая теория тела в ее мыслимом завершении не в силах изгнать эти качественные понятия1414
  Логические основания этого я пытался показать в моих «Grenzen der naturwiss. Begriffsbildung». Стр. 118, 264 и сл.


[Закрыть]
. Если же не всякая естественнонаучная работа над телесным миром приводит к принципиальному выделению качественного, то понятие психического само по себе, вследствие своего качественного характера, разумеется, не исключает связи с миром тел.

Может ли эта связь быть причинной, мы этого еще не знаем, это выяснит нам только исследование понятия причинности; мы постараемся поэтому установить то, что вытекает с точки зрения непосредственного опыта для понятия действования, по крайней мере, в тех пределах, насколько это необходимо, чтобы составить себе мнение о справедливости высказанного выше предположения. Необходимость причинной связи отожествляется, как мы видели, с необходимостью закона природы. Возможно ли считать единственно значимым проистекающее отсюда понятие причинности? Понятия законов – общи, как и все понятия естествознания, а так как мы никогда не переживаем непосредственно общего, а всегда лишь частное и индивидуальное, то и первоначальное переживание, называемое нами действованием, нужно так же отличать от содержания закона причинности, как и всякое другое индивидуальное переживание от содержания общего понятия, его объемлющего. И общий принцип причинности, т. е. закон, по которому все совершающееся имеет причину, и всякий общий закон причинности – понятие, которое мы должны тщательно отличать от общего принципа причинности1515
  Этого различия часто не делают, и тогда возникает отожествление идеи, что все совершающееся имеет причину, с тем, что все происходит закономерно – смешение двух понятий, которое может дать повод к заблуждениям, чреватым последствиями. Принцип причинности не является также и самым общим причинным законом – в чем он состоит, мы до сих пор, по крайней мере, не знаем – поэтому его и не следует называть «законом причинности».


[Закрыть]
, предполагают индивидуальное действованиe, которое, чем бы оно ни было, должно быть сложнее простой последовательности: иначе связь между индивидуальным телесным и индивидуальным духовным процессами прежде всего не будет заключать в себе никакой проблемы, и, вовторых, будет не вполне ясно, каким образом понятия общего принципа причинности и любого закона причинности могут содержать в себе нечто большее, чем последовательность во времени; первый только распространяет понятие индивидуальной причинности на всю действительность, а второй обнимает то общее, что присуще множеству индивидуальных причинных отношений. Оба понятия не могли бы мыслиться без предпосылки индивидуальных причинных связей, как чего-то большего, чем простая последовательность.

Если придерживаться этих различий, в особенности же различия между общим законом природы и индивидуальной причинностью, то отсюда немедленно вытекает следующее: так как частное всегда содержит в себе больше, чем общее, то и всякая действительность, которую мы называем действованием, должна содержать больше, чем закон, под который она подходит. Но из этого следует, что существование причинного влияния одной индивидуальной вещи на другую индивидуальную вещь никогда не должно оспариваться только на том основании, что соответствующий процесс не умещается в общем понятии закона, выраженном в причинном равенстве. Метафизический «реализм понятий», который, правда, часто делается неискоренимой привычкой мышления там, где считают себя наиболее свободными от метафизических идей, – именно, в естествознании – этот реализм должен же когда-нибудь вспомнить тот факт, что вся действительность в ее особенности и индивидуальности бесконечно богаче, чем содержание естественно-научных общих понятий, в которых она мыслится нами, и что это следует сказать о всяком действительном индивидуальном действовании.

Нас здесь прежде всего интересует отношение индивидуального действования к тому понятию причинности, которое абстрагировано от понятия причинного равенства, и лишь только мы спросим, как идея равенства причины и следствия относится к действительности, которую мы переживаем, тотчас окажется, что в мире опыта процесс, названный причиной, всегда производит нечто отличное от него, что раньше вообще не существовало. Здесь нет и следов эквивалентности, и это не только там, где мы мыслим причинно связанными процесс физический с психическим, но равным образом и там, где мы связываем между собой, как причину и следствие, два эмпирически данных физических или два психических события. Должно ли представление о таком неравенстве, которое представляет нам каждый отдельный индивидуальный процесс действования, совершенно быть вытеснено тем понятием причинности, которое предполагает возможность причинного равенства? От ответа на этот вопрос зависит, очевидно, и то, должны ли мы a limine отклонить психофизическую причинность или нет.

Представим себе прежде всего условия, которые выполнены там, где понятие причинного равенства заступает место причинного отношения, и которые мы находим в мире чистой механики. Всякое бывание может быть здесь замещено подстановкой комплекса атомов, изменения которого могут быть целиком выражены в понятиях количественно определенных и потому измеряемых отношений, и мера их должна полагаться равной на обоих концах причинного отношения. Это возможно потому, что всякое действие становится здесь передачей движения, и следствие представляет, собственно, не что иное, как имевшееся в причине движение, но только в другом месте. Причина и следствие здесь на самом деле совершенно равны между собою, и закон causa aequat effectum имеет для этого мира абсолютное значение. Но в то же время в этом мире никогда и не возникает ничего нового. Атомы остаются вечно одни и те же, и исключительно движение, потенциальное или актуальное, переходит с одного их комплекса на другой. Если действование предполагает изменение, то сами вещи здесь уже не действуют, но всякое действие переносится в изменения отношений между вещами.

Приложимо ли это понятие причинности к другому миру, кроме чисто количественного мира, созданного механическим воззрением на природу, т. е. можно ли говорить о причинном равенстве между двумя качественными процессами? Идея равенства имеет смысл лишь там, где она означает полное или частичное тожество, или же где она служит выражением для общей меры в двух процессах. И никакого третьего значения слову «равенство» приписывать нельзя. Так мы называем, например, равными два следующих друг за другом тона, если они не отличаются ни высотой, ни звучностью, ни длительностью – ничем, за исключением их положения во времени, т. е. если они тожественны по содержанию; с другой стороны, сумму углов треугольника, например, мы считаем равной двум прямым углам, так как некоторое определенное количество повторяется здесь и там одинаковое число раз. Но и тот второй род равенства, который не предполагает тожества по содержанию, встречается только в чисто количественно определяемых образованиях, ибо различные качества не поддаются прямому измерению общей мерой; отсюда следует, что всюду, где причина и действие не могут быть представлены ни тожественными по содержанию, ни чисто количественно определяемыми величинами, говорить о равенстве причины и следствия не имеет никакого смысла. И если бы понятие причинности было допустимо лишь там, где данная связь в принципе поддается выражению посредством причинного равенства, то это значило бы, что понятие действования вообще не может прилагаться к иному миру, кроме изображаемого в понятиях, поддающихся чисто количественному определению.

Но отсюда следует, что невозможно выполнить требования эквивалентности причины и следствия, не изгоняя понятия действия из всех наук, за исключением чисто механических. Все эти науки, как мы видели, изучают качественные изменения, а последние ни в каком случае не могли бы играть роль причины или следствия. Однако, этого никто серьезно утверждать не станет. Напротив, если бы мы были поставлены перед выбором между понятием причины, как равенства, или неравенства, то скорее можно было бы отвергнуть понятие причинного равенства и отрицать действование в чисто механическом бывании, к которому оно только и может относиться, так как здесь нет никаких действующих вещей, но лишь пространственные перемещения логических абстракций. Если же мы не хотим этого, то должны провести различие между двумя видами причинности, т. е. наряду с механическим понятием удержать понятие причины, которая не может быть ни тожественной со своим следствием, ни полагаться количественно равной ему, но производить нечто новое, и это понятие действования выступает в вопросе о связи физических и психических процессов.

Одним словом, causa aequat effectum только в мире понятий, и при том даже не в той системе понятий, в которую может войти психическое, а исключительно в чисто количественном мире механических понятий. Где должна воздействовать психика на психику, и где мы вообще связываем между собой причинной нитью любые эмпирические, т. е. качественные действительности, там есть только причинные неравенства. Мы не можем, следовательно, устранить это понятие, пока смотрим на качества, как на действительности, которые имеют свою причину и способны к действию. Единодержавие механического понятия причинности было бы совместимо только с метафизикой материализма. Но тем самым устранена и вторая посылка, вытекающая из понятия причинности, которая заставляла отвергать психофизическую причинность, и падают все основания, которые, казалось, вынуждали к признанию всеобщего метафизического параллелизма.

V

На этом отрицательном выводе я хотел бы окончить развитие моей мысли. В положительном отношении результат не велик, и чтобы предупредить недоразумения, подчеркиваю особенно, что понятие действования, которым мы пользовались, чтобы, по крайней мере, вскрыть возможность психофизической причинности, само в высшей степени неопределенно и не позволяет с помощью его из необозримого многообразия эмпирической действительности выделить однозначно, строго научным образом, один процесс, в качестве причины, и другой – следствия, как это возможно с установлением причинных равенств. Мы сделали лишь попытку снова вернуться от естественнонаучного мира понятий к непосредственной жизни и хотели этим только очистить поле для нового, отличного от механического, понимания причинных отношений. Достаточно, если удалось установить, что для причинной связи качественно-определенного тела с психическим бытием принципиально нет других препятствий, чем для причинной связи двух качественно определенных тел или двух психических процессов между собою. Возникновение цветной жидкости из двух бесцветных или вызванное одним представлением появление другого по так называемым законам ассоциации совершенно в той же мере непонятны, как воля, которая движет рукою, или выстрел, рождающий испуг. Вопрос лишь в том, представляет ли логический интерес зафиксировать в понятиях причинные отношения не только в обоих первых случаях, но и в двух последних, и если да, то как это сделать.

Отвечать здесь на этот вопрос не входит уже в мою задачу, и я позволю себе сделать только краткий намек на общую тенденцию этих рассуждений, чтобы не оставлять никакого сомнения относительно направления, в котором нужно искать дополнения вскрытых мною односторонностей. К счастью, теперь все более укрепляется сознание того, насколько недостаточны продукты естественно-научного образования понятий для всестороннего философского мировоззрения. Но не всегда, по-видимому, старания преодолеть односторонности бывают удачны. Жалуются на неудовлетворительность непосредственно данной действительности и стремятся к полной реальности, как трансцендентному, постижимому только чистой мыслью. Здесь не место решать вопрос о правомочности таких попыток, заметим только одно, что прежде, чем стремиться к трансцендентному, философия прежде всего должна бы снова восстановить в ее правах полную ценность реальности, заключающейся в непосредственно данном опыте. Упрекать ее в скудости она может лишь потому, что часто смешивает ее с тонкой сетью логических абстракций естествознания, образованной для специальных познавательных целей, и за ней забывает то, что вторгается к нам в неоспоримой реальности с каждым мгновением жизни. При таких условиях нам нужен, по крайней мере, в ближайшее время, эмпиризм и позитивизм, который, разумеется, не имеет ничего общего с тем, что понимает под этим «естественно-научное мировоззрение», но который, напротив, поможет нам сознать, что действительность бесконечно превосходит своим богатством все естественно-научные теории.

Разумеется, мы никогда не можем оставаться при одной данности, и никакое знание не обнимает полной реальности опыта; мы должны постоянно преобразовывать и перерабатывать его нашей мыслью, так что самый широкий эмпиризм является только первой ступенью. Но в философии мы должны не только стремиться к общим понятиям о мире, но относиться со вниманием и к тем точкам зрения, с которых подходят к миру опытные науки и прежде всего подлинная наука о действительности, т.е. история. Это имеет огромное значение и для нашей проблемы, так как с точки зрения исторической науки возможность отличной от механической теории причинности и при том психофизической причинности превращается в необходимость.

Что касается, во-первых, понятия причинности вообще, то, правда, не задача истории где бы то ни было искать причинные законы, так как она, сколько бы ни утверждали противное чуждые истории, модные натуралистические теории, имеет дело с однократным, особым развитием вещей, а не с общими, неизменными абстракциями, но общий принцип причинности, т. е. идея причинной связи всех индивидуальных событий, остается необходимым особенно для науки о действительности. Но как могла бы она свои однократные эволюционные ряды привести в причинные равенства, когда эволюция всегда означает возникновение чего-то нового? Ясно, что эволюционная история, которая предполагает причинную обусловленность всякого бывания, непременно имеет дело всюду с причинными неравенствами.

Далее, для исторических наук главный интерес представляет культурный человек, который ставит себе цели и хочет действовать в мире, и потому они не могут обойтись без понятия психофизической связи, так же как и без причинного неравенства. В духовном мире мы действуем через посредство тел, которые также являются поэтому объектами истории, поскольку они приобретают значительность, как средство, своим особым характером; физический результат всегда является даже ближайшей целью наших стремлений. Историческая наука должна поэтому не только признать вообще необходимую связь между индивидуальным решением воли и индивидуальным физическим результатом, так как без нее всякое действование потеряло бы свой смысл, но эта психофизическая связь может быть только прямой причинностью, потому что параллелизм, даже если бы он вообще был осуществим логически, никогда не мог бы заступить место исторической психофизической причинности. Историю интересуют как причина, так и следствие в своей особой и индивидуальной форме, а параллелизм всегда превращает либо причину, либо следствие в какое-то совершенно неизвестное в своей индивидуальности образование, мыслимое лишь схематически, в логических абстракциях, которое уже не представляет никакого исторического интереса.

Из всего этого вытекает не только обособление индивидуального исторического действования от механической причинности, но и логическая фиксация психофизических причинных отношений, как неизбежная задача всякого учения о науке, которое на ограничивает себя областью механического естествознания.

Перев. Г. Федотов

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации