Текст книги "VII Всероссийская научно-практическая и научно-методическая конференция «Конфликты в социальной сфере», 15–16 марта 2013 года"

Дискриминация при приеме на работу: неразрешенный законом конфликт

Исаева Е.А., Гаврилова О.В.

Ярославский государственный университет им. П.Г. Демидова, Ярославль

Проблема дискриминации в трудовых отношениях широко обсуждается как в зарубежных странах, так и в России. Искоренение неравноправия по признаку пола, расы, возраста, семейного положения, религии и других оснований является целью ряда международных актов, ратифицированных нашей страной, и принципом, закрепленным в ТК РФ. Задача любой цивилизованной страны, заинтересованной в борьбе с дискриминацией в трудовых отношениях, – разработать во внутреннем законодательстве процедуры, дающие возможность лицу, подвергшемуся дискриминации, реально восстановить нарушенные права.

Трудовой кодекс России установил запрет как ограничения в трудовых правах и свободах, так и получения каких-либо преимуществ на основании обстоятельств, не связанных с деловыми качествами работника, который действует на всей протяженности трудовых отношений. Законодатель предоставил возможность лицу, подвергшемуся дискриминации, обратиться за судебной защитой.

Стоит провести анализ эффективности его норм ТК РФ, оценить, насколько реально лицу, подвергшемуся дискриминации, реализовать свое право на защиту, вывести требования, которые могут быть предъявлены жертвой дискриминации.

В данной статье в силу объема не представляется возможным рассмотреть всю совокупность случаев проявления дискриминации в трудовых отношениях. В связи с этим акцент будет сделан на незаконный отказ в приеме на работу, в рамках которого наиболее часто и нарушается со стороны работодателей запрет, установленный в ст. 3 ТК РФ.

Трудовой кодекс Российской Федерации в ст. 64 предусматривает, что отказ в заключении трудового договора может быть обжалован в судебном порядке. Но какова цель такого обжалования, на что может претендовать лицо, которое по причине пола, расы или возраста не получило желаемую работу? Смысл защищать свои права есть лишь в том случае, если гражданин будет рассчитывать, что с помощью судебной защиты он в итоге получит ту работу, которая для него была столь желанной. Бесспорным является факт, что даже при получении ожидаемого судебного решения, установить безоблачные отношения с «работодателем поневоле» вряд ли удастся. Но, исключая из вариантов защиты возможность лица трудоустроиться, мы вообще в рамках российской действительности исключаем сам смысл обращения в суд. Ограничение исковых требований лишь компенсацией морального вреда в размере, в лучшем случае, 3-5 тысяч рублей, вряд ли станут аргументом для ценности судебной защиты в принципе и, скорее всего, не научат работодателя уважать закон. Характерно, что российский законодатель вообще умалчивает о том, что же может просить у суда работник, подвергшийся дискриминации при приеме на работу, т.е. каковы правовые последствия признания отказа в заключении трудового договора необоснованным. Этот вопрос к российскому законодателю является ключевым.

Существуют различные точки зрения относительно того, каким может быть решение суда по исковым заявлениям работников. Ряд специалистов [1] считает, что при доказанном случае необоснованного отказа в заключении трудового договора суд выносит решение, обязывающее работодателя заключить с работником трудовой договор со дня обращения на работу. Согласно иной точке зрения, ТК Российской Федерации не содержит соответствующих норм, и правила, обязывающие работодателя заключить трудовой договор, противоречат принципу свободы трудового договора. Считаю возможным присоединиться именно к этой точке зрения. Логично, что прием на работу – это основной способ восстановления нарушенного права потенциального работника, но суд не может толковать закон, он должен применять его. А закон не дает однозначного выхода из данной ситуации. Считаю, что законодатель должен разрешить эту проблему путем внесения дополнений в ст. 394, 83 ТК РФ. А именно, – дополнить ст. 394 ТК РФ указанием на то, что при незаконном отказе в заключении трудового договора лицо может требовать заключения трудового договора и оплаты времени вынужденного прогула. А ст. 83 ТК РФ дополнить пунктом, аналогичным п.2 той же статьи, (прекращение трудового договора в связи с принятием на работу лица, которому незаконно было отказано в трудоустройстве). Согласно разъяснениям, приведенным в Постановлении Пленума ВС Российской Федерации от 19 декабря 2003 г. № 23 «О судебном решении» [2], в резолютивной части решения должно быть четко сформулировано, что именно суд постановил по заявленному иску, а также какие конкретно действия должен произвести ответчик (в нашем случае работодатель) в целях восстановления нарушенных прав истца (лица, которому незаконно отказано в приеме на работу).

Лицо, которому было незаконно, по его мнению, отказано в заключении трудового договора, может потребовать в исковом заявлении оплаты времени вынужденного прогула. Но ТК Российской Федерации предусматривает удовлетворение денежных требований только незаконно уволенных работников или переведенных на другую работу. А поскольку до даты вступления трудового договора в силу это лицо в трудовых отношениях с работодателем не состояло, то юридические основания для оплаты периода времени лицу, которому было незаконно отказано в заключении с ним трудового договора, отсутствуют.

Практика показывает, что доказать факт дискриминации в суде практически невозможно. Каждому претенденту на должность работодатель в случае отказа должен объяснить его причины в письменной форме. Но сделать это он обязан только в случае, если соискатель обратился к нему с соответствующей просьбой. Не имея документа, которым оформлен отказ от приема на работу, гражданину будет достаточно сложно защитить свои права. Именно истец должен будет доказать в суде сам факт обращения за трудоустройством. Придется и обосновать, что он просил работодателя объяснить причину отказа.

Проблему составляет и то обстоятельство, что российское трудовое законодательство не закрепляет четкий порядок обращения соискателей к потенциальному работодателю. Закон не обязывает последнего регистрировать данные обращения, рассматривать их в определенном порядке, фиксировать где-то принятые решения. Регламентация процесса трудоустройства – с обязательной регистрацией кандидатов, указанием предоставленных ими сведений о квалификации и опыте работы, ведением реестра письменных отказов претендентам – сделала бы эту процедуру более прозрачной, а в случае судебного спора способствовала бы установлению истины.

Для того, чтобы выиграть дело о незаконном отказе в приеме на работу, продвижению по службе, увольнении и т.д. по дискриминационным основаниям, лицу, подвергшемуся дискриминации, необходимо собрать достаточные доказательства для подтверждения своей позиции. Доказывание в делах о дискриминации строится на принципах и нормах ГПК Российской Федерации. Поскольку никаких исключений в гражданском процессуальном законодательстве Российской Федерации по искам о дискриминации нет, то суды требуют от истцов соблюдения ст. 56 ГПК Российской Федерации, согласно которой каждая сторона должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается в обоснование своих требований или возражений. В силу того, что вся доказательственная база находится у работодателя, работнику остается лишь уповать на суд, который в соответствии с Постановление пленума ВС Российской Федерации от 17.03.2004 г. № 2 «О применении судами Российской Федерации Трудового кодекса Российской Федерации» решает вопрос о том, был ли факт дискриминации или нет, при рассмотрении конкретного дела. При этом у суда нет критериев для разрешения данного вопроса. Ситуацию усугубляет отсутствие четкого определения понятия дискриминации в Трудовом кодексе, отсутствие в законе понятия деловых качеств работника, слишком широкое их определение в указанном выше Постановлении пленума Верховного суда России, открытый перечень оснований дискриминации, позволяющий работнику считать себя подвергшимся дискриминации по таким причинам, как сексуальная ориентация, рост, вес и др.

Небрежный подход российского законодателя к разработке комплексного механизма защиты работника от дискриминации в трудовых отношениях приводит к практически полному отсутствию в России положительной судебной практики по данной категории дел. Запрет дискриминации, так гордо прозвучавший в Трудовом кодексе, за одиннадцать лет не смог обрасти реальным механизмом реализации, оставшись, к сожалению, лишь декларацией о намерениях.

Работа выполнена при поддержке Минобрнауки РФ в рамках госзадания № 6.4438.2011.

Список литературы

1. См. подробнее: Соколова, Г.А. Отказ в приеме на работу // Кадровая служба и управление персоналом предприятия. – 2007. – № 8.

2. О судебном решении. Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 23 от 19 декабря 2003 г. // Российская газета. – № 260. – 2003. – 26 декабря.

Диагностика процесса трансформации социальных напряжений в социальную деструкцию: некоторые методологические подходы

Куконков П.И., Лубяной М.С.

Приволжский филиал ИС РАН, Н.-Новгород

Включение все новых социальных групп в процесс социальной деструкции свидетельствует о том, что в настоящее время это явление представляет реальную угрозу, как для отдельных регионов, так и для России в целом. Достаточно очевидно, что доминировавшие в 90-е гг. ХХ в. деструктивные практики, способствовавшие разрушению коммунизма, не только отбросили страну назад, но и сегодня являются тормозом для позитивных изменений, представляя собой серьезную угрозу для российской государственности.

Раскол современного российского общества блокирует процесс институциализации гармонизирующих социальных практик, порождает и расширяет «зоны социальной деструкции». В обществе растет обеспокоенность эскалацией ее проявлений в различных сегментах социального пространства.

Глубокие социальные изменения, происходящие в России на рубеже ХХ-ХХI вв., требуют нового подхода к феноменам, исследованию которых ранее не уделялось достаточного внимания, а также к отражающим их понятиям. Особого внимания, на наш взгляд, заслуживают понятия, описывающие те сегменты социального пространства, которые аккумулируют разрушительный потенциал. К числу таких понятий относятся «социальные напряжения» и «социальная деструкция».

Традиционный конфликтологический подход к описанию процессов и явлений в этом сегменте социального пространства, на наш взгляд, недостаточно избирателен, поскольку социальные напряжения и социальные конфликты могут иметь как позитивные, конструктивные, так и разрушительные, деструктивные последствия. Все более разрушительный характер проявлений социальной деструкции, нередко сопровождаемых насилием, актуализирует проблему поиска путей раннего выявления их потенциала с целью предупреждения, а при необходимости, локализации и блокирования. Исследование социальной деструкции, направленное на поиск возможностей ее диагностики и предупреждения, в настоящее время приобретает важное теоретическое и практическое значение. Мы предполагаем, что поиск таких возможностей наиболее продуктивен в пространстве трансформации социальных напряжений в проявления социальной деструкции.

Основой перехода от ситуации, описываемой термином «социальная напряженность», к конфликтной ситуации и далее к открытому конфликту выступает несвоевременное или неадекватное удовлетворение нужд и потребностей, трансформирующееся в процесс увеличения подавленных базовых инстинктов большинства населения [1, 272]. Если неудовлетворенность выступает как сущность рассматриваемого типа отношений, то напряженность – их явление в социальной действительности, обнажение, обострение которого происходит в форме социального конфликта [2, 15].

Рассматривая социальную напряженность как проявление неудовлетворенности, необходимо иметь в виду, что ею далеко не всегда может исчерпываться сущность последней. Феномен социальной напряженности, при определенных условиях, может искажать реальную картину неудовлетворенности конкретных социальных общностей различными сторонами своей жизнедеятельности. Опасность такого искажения возрастает тогда, когда неудовлетворенность приобретает многослойный, многомерный характер, создавая условия для сознательной или бессознательной подмены объекта неудовлетворенности, а также для деформации процесса ее персонализации и выбора неадекватных, разрушительных социальных практик.

Мы предполагаем, что ситуация, сложившаяся в постсоветской России, является закономерным следствием преобразований последних 20ти лет, характер, направленность, последствия которых требуют объективного, беспристрастного изучения. Эти преобразования описываются при помощи различных теорий: модернизации, кризиса, транзита. На наш взгляд, природу и характер этих процессов наиболее адекватно описывает теория «травмы» [3, 472-492]. Углубление «травмы», полученной населением в первой половине 90-х годов прошлого века, возможно при стечении различных обстоятельств – ухудшение социально-экономической ситуации, стихийные бедствия, техногенные катастрофы, акты терроризма… Длительное сохранение и видоизменение травмы – это уже «вызов дьявола», на который нет ответа [4]. На наш взгляд, вероятным ответом на этот вызов может выступить социальная деструкция, характерная для известных в истории России периодов «смутного времени».

Следствием травмы в России стала аномия, описанная Э. Дюркгеймом как состояние накануне самоубийства [5, 248-251]. Именно этот диагноз поставил посткоммунистическим обществам Р. Дарендорф: аномия – отсутствие норм или их рассогласование вместо прежней гиперномии сверхнормированности [6]. В результате этих перемен социально признанные смыслы, значения рассредоточились по разным слоям общества, формируя противостоящие друг другу реальности, между которыми неизбежно аккумулируется напряжение и потенциал разрушения.

Зарождение отношений по поводу объекта потенциального конфликта, включает интерпретацию понятий, отражающих существо этих отношений, проработку различных стратегий взаимодействия. Неспособность социального субъекта адекватно интерпретировать сущность зарождающихся отношений неизбежно накладывает отпечаток на характер принимаемых стратегий их становления и развития, обусловливающих жесткость, безадресность становящегося потенциала напряженности и предопределяющих возникновение субъекта социальной деструкции.

Мы солидарны с тем, что социальная деструкция может предшествовать социальному конфликту (как причина или предпосылка), присутствовать в конфликте (как характеристика конфликтных взаимодействий) и быть следствием конфликта (выражаясь в ущемлении интересов одной или обеих сторон) [7]. Социальные напряжения также присутствуют на всех этапах возникновения, урегулирования и разрешения социальных конфликтов. Исходя из этого, можно предположить, что понятие «социальная напряженность» содержит значительный прогностический потенциал изучения природы, характера, динамики, как социального конфликта, так и социальной деструкции.

Анализ степени научной разработанности проблемы социальной деструкции свидетельствует об отсутствии общепринятого подхода к пониманию этого явления. В связи с этим, возникает необходимость в исследовании социальной деструкции с использованием методов социологии, социальной психологии, статистики. На наш взгляд, в настоящее время весьма актуальна проблема анализа социальной деструкции, ее соотношения и взаимосвязи с социальными напряжениями. Под социальной деструкцией мы понимаем социальную форму активного отношения к миру, включающую деструктивную деятельность, деструктивную активность и деструктивный конфликт, основное содержание которых составляет разрушение существующих объектов и систем.

Деструктивная деятельность возникает в процессе усиления социальных напряжений, когда в состоянии фрустрации начинается процесс утраты жизненных ориентиров и смыслов. Она реализуется в таких формах, как участие в акциях, направленных на разрушение институтов общества и государства, несанкционированных государством проявлениях насилия, нигилизм, вандализм. Деструктивную социальную активность мы рассматриваем как самодеятельность, разрушающую социальную среду, социальную систему. Смысл понятию «деструктивная активность» дает, на наш взгляд, выход потенциала социальной напряженности за границу обеспечения существенных интересов социального субъекта, включение в ее ареал «случайных» объектов. Такая «неизбирательность» ведет к постепенной утрате социальным субъектом способности приспосабливаться к изменяющимся условиям, превращая деструктивную деятельность в способ его существования. К числу деструктивных конфликтов мы относим те, в структуре которых доминируют деструктивные функции.

Мы исходим из того, что факторами трансформации социальных напряжений в проявления социальной деструкции могут быть объективные условия совместной деятельности [8] а также интерпретация сложившейся социальной ситуации: фрустрированная идентичность [9] осознание несовместимости интересов [10] идентификация «противоположного» субъекта взаимодействия [11, 16]. В контексте исследования социальной деструкции особый интерес приобретает теория относительной депривации, определяемая, как воспринимаемое расхождение между ценностными экспектациями и ценностными возможностями [12, 75].

Периодически фиксируемые быстрые, лавинообразные процессы в социальной среде актуализируют вопрос о том, «…какие существуют требования, позволяющие избегать вероятностного распада сложных структур вблизи моментов максимального развития» [13, 5].

Принципиально важно, что нелинейная положительная обратная связь «…уже содержит в себе внутренние механизмы переключения режимов – механизмы самоорганизации, образования структур» [14, 12]. Выявление механизмов «переключения режимов», позволяющее прогнозировать характер возникающих механизмов самоорганизации деструктивной направленности, выступает одним из важных направлений исследования социальной деструкции.

Недостаток знаний о субъекте потенциального деструктивного взаимодействия имеет следствием «расплывчатость очертаний», позволяющую увидеть лишь «то, как его поддерживает, возвышает или же унижает тот всеобщий тип, к которому мы его причисляем» [15, 19]. В связи с этим, необходимо учитывать, что «…усилия, действия отдельного человека не бесплодны, они отнюдь не всегда полностью растворены, нивелированы в общем движении социума. В особых состояниях неустойчивости социальной среды действия каждого отдельного человека могут влиять на макросоциальные процессы» [16, 5], что предполагает выявление, описание и анализ индивидов, групп, структур, имеющих выраженную деструктивную направленность, их влиятельность в структурах власти разного уровня, общественных структурах, СМИ, а также среди организаторов массового протеста. Весьма важно выявление деструктивного характера деятельности лидеров общественного мнения (реальных и мнимых, «назначенных»).

Деструктивные силы присутствуют в структуре всех социальных слоев и групп, внутри государственных и общественных структур, во власти и в оппозиции, в СМИ. Задача заключается в том, чтобы выявить характер и направленность их деятельности, проанализировать степень их влиятельности. Следует иметь в виду, что эволюция групп, стремящихся сообщить социальным процессам угодную им форму, на декларативном уровне зачастую направлена на решение реальных задач, стоящих перед обществом. Причем, чем более резко и агрессивно они выступают против обеспечивающих безопасность и стабильность общественных институтов и государственных структур, тем более своекорыстными и социально безответственными оказываются их усилия, тем более острую и непредсказуемую форму может обрести массовая реакция на них. Она может принять форму бунта против государства, грозящего обществу откатом в варварство.

Выявление и раннее предупреждение проявлений социальной деструкции ограничено жесткими временными рамками процесса усиления до определенного предела уровня социальной напряженности, обретения ею черт социальной деструкции. Попытки регулирования темпов и ритмов процесса достижения такого «предела» чаще всего принимают формы «искусственного притупления» или «искусственного обострения» социального противоречия.

Следует подчеркнуть, что сегодня не существует универсальных рецептов предупреждения, локализации и блокирования проявлений социальной деструкции, поскольку в процессе своего становления они обретают многофакторный, сложносоставной характер. Направленность и динамика этих проявлений тесно связаны с доминирующими ценностями, преобладающими стереотипами поведения, уровнем конфликтологической культуры и особенностями конфликтологических практик, распространенных в той или иной локально-территориальной общности.

Органическое соединение комплексного знания о взаимосвязи социальных напряжений и социальной деструкции с практической деятельностью – мониторингом социальных напряжений, ориентированном на раннее предупреждение социальной деструкции, позволит выяснить степень адекватности и границы применения теоретических моделей для исследования реальных проявлений социальной деструкции в регионах России. Трансформация знания о социальной деструкции в практические действия по ее прогнозированию, раннему предупреждению и, при необходимости, блокированию предполагает, прежде всего, включение этого знания в структуру управленческих практик.

С практической точки зрения важно не только понять роль и место социальной напряженности в становлении и расширении социальной деструкции, но и превратить ее мониторинг в реально наблюдаемый и замеряемый процесс. Для этого необходимо разработать и апробировать методический аппарат, позволяющий в структуре растущих социальных напряжений фиксировать элементы социальной деструкции.

Список литературы

1. Сорокин П. Человек, цивилизация, общество. – М.: Республика, 1992.

2. Куконков П. Социальная напряженность как этап в процессе развития конфликта / Социальные конфликты: экспертиза, прогнозирование, технологии разрешения. – М., 1995. – Вып. 9. – Ч.1.

3. Штомпка П. Социология. Анализ современного общества. – М.: Логос, 2005.

4. Федотова В.Г. Русская апатия как противостояние хаосу // www.intelros.org.

5. Дюркгейм Э. Самоубийство: социологический этюд. – М.: Мысль, 1994.

6. Дарендорф Р. Тропы из утопии. – М.: Праксис, 2002.

7. Ним Е.Г. Специфика проявления конфликтности и деструкции в религиозной жизни общества. Автореф. дисс. … канд. соц. наук. – Барнаул, 1999.

8. Агеев В.С. Психология межгрупповых отношений. – М.: Изд-во МГУ, 1983.

9. Лебедева Н.М. Психологические исследования социокультурной модернизации. – М.: РУДН, 2007.

10. Крисберг Л. Миро-созидание, миро-сохранение и разрешение конфликтов // СоцИс. – 1990. – № 11.

11. Куконков П.И. Указ. соч.

12. Гарр Т. Почему люди бунтуют. – СПб.: Питер, 2005.

13. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетика как новое мировидение: диалог с И. Пригожиным // Вопросы философии. – 1992. – № 12.

14. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Указ. соч.

15. Зиммель Г. Человек как враг // Социологический журнал. – 1994. – № 2.

16. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Указ. соч.