Текст книги "Экономическая история мира. Том 4. Экономика СССР в период с 1921 по 1929 годы. Деньги и Вторая мировая война. После Второй мировой войны: экономика ФРГ, Англии, Франции, США, Латинской Америки, Китая, Японии и Восточной Европы"

Кооперирование крестьян к началу индустриализации становилось все более необходимым. Теоретические предпосылки, из которых исходил ленинский кооперативный план, теперь дополнялись необходимостью преодолеть низкую товарность крестьянского хозяйства. Если перед Первой мировой войной товарность сельского хозяйства России составляла 26–30 %, т. е. до 1/3 сельскохозяйственной продукции шло на рынок, то теперь товарность понизилась до 13–18 %: крестьянское хозяйство оставалось натуральным. Это означало, что, даже восстановив довоенный уровень производства, деревня давала городу вдвое меньше хлеба, чем до революции. И в то же время росла доля промышленных рабочих, потреблявших эту товарную сельскохозяйственную продукцию.

К тому же мелкие крестьянские хозяйства не давали простора для дальнейшего развития технического прогресса.

А между тем техника сельского хозяйства уже сделала некоторый шаг вперед: если перед революцией еще почти 1/2 земель обрабатывалась сохой, то в 1928 г. сохой было обработано только 10 % пашни. Соху уже вытеснил железный плуг. Это был уже переворот.

Но если применение плуга было рационально в мелких крестьянских хозяйствах, то чуть более сложные механизмы были уже нерентабельны. Рентабельное использование комплекса конных машин – сеялки, жатки и молотилки – требовало большей посевной площади, чем была в хозяйстве среднего крестьянина.

Особое значение для сельского хозяйства имел трактор. Он в этой отрасли был тем же, чем был паровой двигатель для промышленности – главным звеном перехода от ручного труда к машинам. Но трактор был явно недоступен каждому крестьянину и не мог себя оправдать в его хозяйстве.

Все это требовало осуществления кооперативного плана, и до 1929 г. этот план успешно проводился в жизнь: к тому времени уже 1/2 крестьян состояли в кооперативах. При кооперировании особенно успешно росла товарность сельского хозяйства – ведь кооперировалось именно товарное производство. Но в 1929–1930 гг. началась массовая коллективизация: кооперативы были распущены, а вместо них стали создаваться колхозы. Почему?

Для получения средств для индустриализации стали увеличивать обязательные государственные поставки при сохранении самостоятельности крестьянских хозяйств. Большая доля поставок, так называемые «твердые задания», приходилась на так называемые кулацкие хозяйства, т. е. практически на тех крестьян, которые добивались лучших результатов в производстве, которые пытались повышать технический уровень своих хозяйств, производили товарную продукцию. Еще недавно их называли «культурными хозяевами» и делали на них ставку в увеличении товарности сельского хозяйства.

Увеличение поставок с «твердыми заданиями» означало возвращение к методам продразверстки. И результат был таким же: чтобы не быть зачисленными в кулаки, крестьяне, и в первую очередь «культурные хозяева», стали сокращать производство. Хлеба стало не хватать. С конца 1927 г. начался хлебозаготовительный кризис. В 1928 г. были снова введены карточки на продовольствие.

На места была отправлена директива: взять хлеб у крестьян «во что бы то ни стало». Если человек не выполнял положенное задание (а «твердые задания» были непосильными), он подлежал уголовному наказанию. Имущество осужденных конфисковывалось, причем четверть конфискованного отдавалась крестьянам-беднякам.

Поскольку такой вариант все же не дал нужного количества товарного хлеба, а вызвал сокращение производства, было решено объединить крестьян в колхозы и взять хлеб у колхозов. А поскольку крестьяне сопротивлялись принудительной коллективизации, она была объединена с раскулачиванием. Раскулачивание, особенно раскулачивание людей, которые кулаками не являлись, создавало атмосферу страха, позволявшую сломить сопротивление, разобщало крестьян, формируя группу «активистов», заинтересованных в раскулачивании соседей и выступавших за образование колхозов. При этом ликвидировались, отправлялись в Сибирь те крестьяне, которые лучше других умели вести хозяйство.

Но почему у колхозов было легче взять хлеб, чем у единоличников? Потому что колхоз действовал по государственному плану, т. е. объем производства определялся уже не желаниями крестьян, а государственными заданиями. В Уставе сельскохозяйственной артели, который стал законом колхозной жизни, было сказано: «Артель ведет плановое хозяйство, точно соблюдая установленные правительством планы сельскохозяйственного производства и точно исполняя планы сева, подъема паров, обработки почвы, уборки урожая и пр.». Не было уже разницы между государственным предприятием и колхозом, и мы не можем считать колхозы кооперативами.

Централизованное планирование в сельском хозяйстве приносило дополнительный вред, потому что местное земледелие во многом зависит от местных условий. Вырабатывая план сельскохозяйственных работ, государственные органы, конечно, не могли учесть этих особенностей.

Для организации колхозного производства в деревню были направлены «двадцатипятитысячники» из числа наиболее преданных идеям партии городских рабочих и партийных работников. Не зная сельскохозяйственного производства, они обеспечивали твердость в проведении партийной «линии» и по причине своей некомпетентности наносили дополнительный ущерб.

Объем сдачи продукции государству тоже определялся государственным планом. Поскольку планы заготовок исходили из государственных потребностей и государственных планов сельскохозяйственного производства, а не из реального урожая, то нередко оказывалось, что колхозы должны были сдать больше продукции, чем производили. Чтобы выполнить план заготовок, местные власти и «активисты» забирали не только продукцию колхозов, но и продовольствие, которое удавалось обнаружить у крестьян. Особенно значительными стали такие конфискации в 1932–1933 гг., когда для закупки промышленного оборудования за границей потребовалось резко увеличить экспорт зерна. Годовой вывоз зерна вырос до 5 млн т. Это не так много, если учесть, что царская Россия перед войной вывозила 9-10 млн т. Но в условиях вызванного коллективизацией падения сельскохозяйственного производства результатом стала гибель миллионов людей от голода. По расчетам специалистов, за период с 1926 по 1939 г. от раскулачивания и голода погибли до 6 млн крестьян.

К началу коллективизации, т. е. в 1928 г., в стране было 25 тыс. тракторов. Это не так много. В том году тракторным инвентарем было обработано лишь 1 % пашни. К концу первой пятилетки тракторами обрабатывалось 22 % пашни, а к концу второй – 50–60 %. Таким образом, только к началу войны тракторы стали главной силой на полях. А в 1928 г. не хватало и более примитивной техники. Только у 1/3 колхозов имелись сеялки, жатки и молотилки. Преобладал ручной труд. А это значило, что материально-техническая база для крупного производства не была еще создана.

До коллективизации сельскохозяйственные машины направлялись в деревню двумя путями – или продавались, или давались напрокат через прокатные пункты. Но оба эти способа были признаны непригодными с началом коллективизации, потому что они базировались на товарно-денежных отношениях, не соответствовали централизованной системе распределения ресурсов и не обеспечивали равенства: взять напрокат или купить мог лишь тот, у кого были деньги. А равенство всего для всех тогда считалось очень важным.

Поэтому для снабжения деревни машинами были созданы МТС – машинно-тракторные станции. МТС своими силами обрабатывали поля соседних колхозов. Первоначально МТС были задуманы как межколхозные акционерные предприятия, т. е. каждая МТС должна была стать общей собственностью нескольких соседних колхозов. Правда, средства для этого выделяло государство, но в следующие годы колхозы должны были вернуть долг. Однако для колхозов эти расходы оказались непосильными, и в конце первой пятилетки МТС стали государственными предприятиями.

К началу войны хозяйство колхозов несколько стабилизировалось и наметился далее некоторый рост производства. Поскольку основные полевые работы были теперь в основном механизированы, их выполняли уже не колхозники, а рабочие МТС. Начался переход от традиционного трехполья к научным многопольным севооборотам. Правда, они были введены пока только в 1/5 колхозов, т. е. преобладало пока архаичное трехполье.

Даже авиация была привлечена на службу сельскому хозяйству. Средняя Азия до этого страдала от саранчи, съедавшей временами всю растительность. Теперь очаги саранчи были уничтожены с самолетов.

Но хозяйство колхозов по-прежнему истощалось. Колхозная товарная продукция сдавалась государству по цене намного ниже стоимости. Например, государственные заготовительные цены на зерно были установлены в конце 20-х гг. и не менялись до начала войны, тогда как даже не рыночные, а государственные розничные цены за это время выросли в 6,4 раза. Обходился 1 ц зерна в 1940 г. в 3 руб., а государство его покупало за 86 коп.

Урожай вычислялся предварительно, на корню, и с этой предварительной цифры рассчитывалась величина поставок. При уборке до 30 % урожая гибло. И оказывалось, что колхозы должны были сдавать большую долю продукции, чем считалось официально. Вся выручка колхоза от сдачи продукции объявлялась его «доходом», т. е. из нее не вычитались производственные затраты. А они обычно были больше этой выручки, и в действительности хозяйства были убыточными.

Колхозник получал на трудодень до 2–3 кг зерна и от 50 коп. до 1 руб. деньгами. Поэтому основным источником существования колхозников было не общественное хозяйство, а личные приусадебные хозяйства, которые к концу второй пятилетки давали 40 % сельскохозяйственной продукции страны. В 1940 г. на долю этих хозяйств приходилось 13 % посевных площадей, но они давали 65 % картофеля, производимого в стране, 48 % овощей, 72 % мяса, 77 % молока, 94 % яиц.

Итак, цель коллективизации сводилась к тому, чтобы, объединив крестьян в колхозы, получить за счет деревни средства для индустриализации. Но расчет не оправдался, потому что коллективизация вызвала падение сельскохозяйственного производства. В целом это производство сократилось на 1/4. Поголовье скота уменьшилось вдвое, и уровень поголовья 1928 г. был восстановлен только в 60-е гг. Но так как при этом существенно упала продуктивность животноводства, то производство продуктов животноводства упало значительно больше (по расчетам некоторых исследователей – до уровня 1919 г.). Снизились сборы зерна, и только в 50-х гг. производство зерновых превысило уровень, достигнутый при нэпе.

В городах, однако, это положение производства было не столь заметно, потому что резко повысилась товарность – с 15 % накануне коллективизации до 36 % в конце второй пятилетки. Сократив производство и собственное потребление, деревня теперь сдавала государству больше продукции, чем в период благополучного существования. Только в этом отношении цель коллективизации была достигнута.

Государственные заготовки зерна для экспорта и снабжения городов выросли с 1925–1928 гг. до 1938–1940 гг. приблизительно на 20 млн т. Из этой суммы 2–3 млн т шли на экспорт. Эти цифры и явились результатом, ради которого проводилась коллективизация.

2. Экономический фактор в развязывании мировых войн

Введение

Экономические противоречия, сформировавшиеся к началу XX в. между ведущими державами мира, стали основным фактором, который, подчиняя социальные, идеологические, династические и культурные соображения, привел к возникновению ряда международных военно-политических кризисов, в конечном счете вылившихся в одну из величайших мировых драм.

Новизна мирового экономического развития в этот период заключалась в том, что цивилизация вступила в очередной виток научно-технического прогресса, сопровождавшегося прежде всего ростом массового производства, требующего новых рынков и источников сырья. Относительно свободная рыночная конкуренция способствовала быстрому развитию производительных сил практически во всех отраслях экономики, но прежде всего в промышленности, а также транспорте и связи. Объем промышленной продукции мира за весь XIX – начало XX в. (до 1914 г.) вырос в 25 раз[12]12
  Новая история 1850–1914. Учебное пособие. М.; Самара, 1998. С. 11–12.


[Закрыть]. Если XIX столетие считалось веком угля и стали, то XX в. с полным основанием стал веком электричества. В начале этого столетия электроэнергия стала широко использоваться в промышленности. Одновременно с применением более совершенных машин и технологий здесь разрабатывались новые принципы организации производства. Американский предприниматель Ф. Тейлор предложил разделить заводской производственный процесс на отдельные стадии и операции. Специализация рабочего только на одной операции позволяла существенно повысить производительность труда. Эти идеи были подхвачены и развиты на автомобильных предприятиях Г. Форда в США, где производство основывалось на стандартизации и автоматизации работ[13]13
  Nevins A. Ford: the Times, the Man, the Company. N.Y., 1954. P. 644, 646–647, 652.


[Закрыть]. Важнейшим технологическим новшеством стало применение «сборочного пути», как называл его сам Форд, или конвейера (впервые это произошло в 1913 г.). Сборка автомобильного двигателя, которая раньше выполнялась одним рабочим, была разбита на 48 отдельных движений. В результате производительность труда увеличилась в 3–4 раза.

Укрупнение предприятий, концентрация промышленного производства происходили не только вследствие развития технологий. В условиях промышленного роста усиливалась конкуренция. Чтобы укрепить свои позиции в той или иной отрасли, предприятия объединялись в картели, синдикаты, тресты. Степень взаимодействия участников в этих объединениях различалась. В картелях предприятия договаривались об объеме производства, рынках сбыта, ценах на однородную продукцию, но сохраняли финансовую и производственную самостоятельность. В трестах они полностью переходили под единое управление, становились пайщиками одной компании. Например, «Комите де Форж» (Комитет металлургической промышленности Франции) объединял 250 компаний, производивших до % чугуна и стали в стране[14]14
  История Франции: В 3 т. М., 1973. Т. II. С. 513.


[Закрыть]. В синдикатах сбыт продукции и распределение заказов осуществлялось централизованно, но при этом входящие в него компании сохраняли юридическую и производственную свободу действий.

Цель названных объединений состояла в том, чтобы занять монопольное, т. е. исключительное, положение в своей отрасли. Отсюда общее название подобных объединений – монополии. По мнению австрийского ученого Р. Гильфердинга, появление в экономической жизни феномена монополий было вызвано объективными причинами: «Ожесточенность конкуренции пробуждает стремление к ее прекращению. Самым простым способом достигается это, если части мирового рынка включаются в состав национального рынка, т. е. присоединением чужих стран колониальной политикой. Если свободная торговля была равнодушна к колониям, то протекционизм непосредственно приводит к большей активности в колониально-политической сфере. Здесь интересы государств непосредственно враждебно сталкиваются между собой»[15]15
  Гильфердинг Р. Финансовый капитал. Новейшая фаза в развитии капитализма. М., 1924. С. 384.


[Закрыть]. При этом монополизация, по Гильфердингу, постепенно утверждается не только в экономической, но практически во всех сферах общественной жизни. В частности, профессиональные союзы, на его взгляд, также представляют собой не что иное, как картели по монополизации рабочей силы: «Функция профессионального союза заключается в том, чтобы прекратить на рабочем рынке конкуренцию рабочих между собою: он стремится монополизировать предложение товара – рабочую силу»[16]16
  Там же. С. 419.


[Закрыть].

Быстрее всего монополии росли в новых отраслях промышленности: автомобильной, химической, нефтедобычи, электротехнической. Но и в традиционных отраслях появились гигантские объединения типа «Ю. С. Стил-корпорейшн» («Стальной трест») в США или сталелитейное и военное производства Круппа в Германии. Монополии, как правило, имели разветвленную хозяйственную инфраструктуру, охватывающую всю производственно-сбытовую цепочку. Например, французская резинотехническая фирма «Мишлен» располагала каучуковыми плантациями в Индокитае, пароходами, складскими помещениями, сетью торговых заведений[17]17
  Долгих М., Руденко Г. Монополистический капитализм. М., 1961. С. 27.


[Закрыть].

Изначально лидерство в создании монополий принадлежало США. Здесь классической формой монополий стали тресты. Составляя примерно 1,4 % от общего числа предприятий, они получали около половины совокупной прибыли. Схожая ситуация наблюдалась в Германии, где на предприятиях, составлявших менее одного процента от общего числа, трудились около 30 % всех наемных рабочих[18]18
  См.: Эренбург И. Хроника наших дней // Собр. соч.: В 9 т. М., 1966. Т. 7. С. 74–76.


[Закрыть]. Немало предприятий с числом рабочих от 500 человек и выше на рубеже веков появилось и в России. Нескольким десяткам гигантских предприятий легче было договориться между собою о разделе сфер влияния в той или иной отрасли производства, что позволяло значительно увеличить объем прибылей.

Получая огромную прибыль, владельцы этих предприятий сосредоточили в своих руках огромные капиталы. Так, 185 американских трестов совокупно владели огромным по тем временам капиталом в 1,5 млрд долл.[19]19
  Долгих М., Руденко Г. Указ. соч. С. 19.


[Закрыть] Подобным гигантским предприятиям уже было тесно в национальных масштабах, они всё более активно устремлялись на мировые рынки, приобретая тем самым транснациональный характер.

Одновременно с концентрацией производства шла централизация капиталов в банках, претендующих на новую, доминирующую роль в экономике страны. Так, пять лондонских банков распоряжались 32 % всех денежных вкладов в стране, 9 берлинских – 49 % вкладов[20]20
  Ленин В. И. ПСС. Т. 27. Империализм как высшая стадия капитализма. С. 332–333.


[Закрыть]. Размещая накопленный капитал в промышленности в виде кредитов, займов, выпуска акций, банки постепенно захватывали контроль над промышленностью. Процесс переплетения, сращивания банковского и промышленного капитала, приведший к образованию финансово-промышленного капитала, стал характерной чертой набирающего силу империализма. Как любое новое явление, этот процесс сопровождался структурными и организационно-управленческими изменениями, в том числе взаимным представительством руководства банков и заводов в соответствующих директоратах. Постепенно в ведущих странах сформировалась элитарная управляющая группа – финансово-промышленная олигархия.

В труде «Финансовый капитал» (1910 г.) австрийский ученый Р. Гильфердинг дал следующую характеристику этому процессу: «Характерную особенность «современного» капитализма представляют те процессы концентрации, которые обнаруживаются, с одной стороны, в «уничтожении свободной конкуренции» посредством образования картелей и трестов, а с другой стороны, во все более тесной связи между банковым капиталом и промышленным капиталом. Благодаря этой связи, капитал принимает форму финансового капитала, представляющего наивысшую и наиболее абстрактную форму проявления капитала»[21]21
  Гильфердинг Р. Указ. соч. С. 13.


[Закрыть].

В США эта олигархия была представлена примерно 60 семействами (Морганы, Рокфеллеры, Дюпоны, Меллоны, Карнеги и др.), во Франции – около 200 (Ротшильды, де Вандели, Шнейдеры, де Боге и др.), в Германии насчитывалось свыше 300 магнатов (Круппы, Тиссены, Симменсы и др.). В Англии в финансово-промышленную элиту входили «нефтяной король» Г. Детердинг, Д. Арс, Аберкони, Стректон и др.[22]22
  Прицкер Д. П. Жорж Клемансо. Политическая биография. М., 1983. С. 212–213.
  Гильфердинг Р. Указ. соч. С. 392.


[Закрыть]

Установив контроль над национальными рынками, монополии включились в ожесточенную борьбу за внешние рынки сбыта. Европейский и мировой рынок электротехнических изделий разделили такие гиганты, как американская «Дженерал Электрик», немецкие АЭГ и «Симменс-Шукерт». Немецкие металлургические и машиностроительные концерны А. Круппа, А. Тиссена, братьев А. и Р. Маннесман соперничали с британскими конкурентами. За рынки нефти и керосина вели борьбу британско-голландская «Ройял Датч Шелл», американская «Стандарт Ойл» и немецкие фирмы, объединившиеся вокруг «Дойче банк». Не менее жестко шла борьба на рынке вооружений, где конкурировали германские фирмы «Крупп» и «Маузер», английская «Виккерс» и «Армстронг», французский концерн «Шнейдер-Кре-зо», «Ансальдо» и «Фиат» из Италии, «Ремингтон Арме» из США, заводы А. Путилова из России и др.

Лидирующее место по капиталовложениям за пределами своих стран в начале века удерживали Великобритания и Франция. Британская правящая элита предпочитала вкладывать средства в свои колонии, где можно было получить большие прибыли за счет дешевого сырья и жесточайшей эксплуатации рабочей силы. Это паразитическое свойство империализма отмечал австрийский экономист Р. Гильфердинг: «Капиталисты крупных хозяйственных территорий стараются создать в чужих странах не такие промышленные отрасли, которые производят средства потребления, а больше заботятся о том, чтобы обеспечить за собою господство над сырым материалом для своих все более вырастающих промышленных отраслей, производящих средства производства»*. Французские капиталы чаще вывозились за границу в виде займов под высокие проценты, в связи с чем Францию стали называть «ростовщиком Европы». К началу Первой мировой войны в числе крупных должников французских банков оказались Россия, Испания и другие государства. Оборотной стороной колониальной политики являлось снижение стимулов к повышению производительности труда и обновлению ассортимента изготавливаемой продукции. В колонии и зависимые страны вкладывался капитал, который мог быть использован для развития экономики самых метрополий. Соответственно, в Англии и Франции, создавших самые обширные колониальные империи, темпы экономического роста замедлились. Напротив, Германия, США и Япония, не имевшие крупных заморских владений, большую часть капитала направляли на развитие национальных экономик. Позднее вступив на путь индустриального развития, они оснащали отечественную промышленность самой передовой по тем временам техникой. Это обеспечивало им преимущества в борьбе с конкурентами. В начале XX в. ожесточенное противоборство в экономической сфере между ведущими державами резко обострилось. Появились первые труды, в которых предпринималась попытка осмыслить особенности экономической жизни того времени.