Текст книги "Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2018"

Плавучий мост. Журнал поэзии. № 4/2018

Waldemar Weber Verlag, Augsburg

Журнал поэзии «Плавучий мост» является некоммерческим изданием, выпускается на личные средства его создателей, при содействии и участии издательств «Летний сад» (Москва, Россия) и «Waldemar Weber Verlag» (Аугсбург, Германия).

Периодичность издания – один раз в квартал.

Редакторы журнала:

Виталий Штемпель, руководитель проекта (Германия), Вальдемар Вебер, издатель (Германия), Сергей Ивкин (Россия), Надежда Кондакова (Россия), Вячеслав Куприянов (Россия), Вадим Месяц (США, Россия), Дмитрий Мурзин, Тим Собакин (Россия), Андрей Тавров (Россия), Александр Шмидт (Германия)

Сайт журнала:

www.plavmost.org

Адрес редакции:

Германия

Vitali Stempel

Geisaer Str. 3, 36039 Fulda

Tel. (+49) 661 209 111 3

E-mail: [email protected]

Адрес издательства:

Waldemar Weber Verlag,

Nordendorfer Weg 20

D-86154 Augsburg

© Редакция журнала «Плавучий мост», 2018

© Waldemar Weber Verlag, Аугсбург, 2018

© Авторы публикаций, 2018

Поэзия и время

Без лишнего пафоса
Вальдемар Вебер

Пять лет для современного литературного журнала – солидный возраст. В наше время, когда поклонников Гутенберга стращают скорым окончательным низвержением их кумира, основывать традиционный «толстый» журнал, ставящий себе к тому же определенные литературные цели, – беспрецедентная дерзость.

Побудила создателей журнала на подобную смелость их убежденность в том, что эпоха «живой» книги еще далеко не завершилась, что длиться ей еще долго, хотелось бы сказать – «бесконечно долго», но в мире нет ничего не ограниченного во времени. Да и сама временная протяженность – понятие относительное. Многие конкурентные явления существовали в мире культуры в течение многих эпох параллельно, хотя и далеко не синхронно, то вырываясь вперед, то отставая, особенно, когда эти явления полностью отдавались во власть техническому прогрессу, теряли связь с изначальной сущностью искусства. Новые способы распространения и тиражирования результатов человеческого творчества не отменяют и способов испытанных, наоборот, благоприятствуют их новой функциональности. К изобретению Гутенберга человечество шло тысячелетия.

То, что происходит сейчас в области книгопроизводства можно сравнить с современной ситуацией в автомобилестроении. Двигатель внутреннего сгорания не исчезнет с развитием электроавтомобилей, скорее всего он будет успешно сосуществовать с любыми фантастическими открытиями в этой области, даже с предположительными источниками энергии с других планет. Давая название новому журналу, его создатели исходили прежде всего из поставленных перед ним задач.

Что такое «плавучий мост» в прямом значении этого понятия? Это мост c плавучими опорами-понтонами, наплавной мост для временных переправ после аварии, при ликвидации последствий разного рода стихий, или просто там, где нецелесообразно строить каменные и бетонные переправы. Преимущество понтонных мостов по сравнению с другими – их оперативность. И это не придумка ХХ-го века. Еще в Древнем Вавилоне функционировал плавучий мост через Ефрат. В пятом веке до н. э. персы использовали плавучие мосты для переправы войск через реки. В древнем Китае плавучий мост «Алой птицы» вел к главным воротам тогдашней столицы Цзянькану.

У любого моста главная функция – связывать, соединять, приближать. Ни у одной литературы мира нет сегодня такой территориальной рассеянности, как у литературы русской. «Исход» русского населения, а с ним большой части русской литературы продолжался весь двадцатый век. Россию покинуло огромное количество образованных людей. В 20-е годы из России ушло около двух миллионов людей, опасавшихся физического уничтожения, ими, как и эмигрантами огромной второй волны эмиграции в 40-е годы двигал вполне понятный инстинкт самосохранения. В начале 90-х в постсоветских республиках русские в одночасье превратились в иностранцев. В это же время сотни тысяч россиян после отмены выездной визы переселились на территорию США, Канады и почти всех стран Европы. Постепенно и те, и другие образовали культурные русские диаспоры.

Появление еще одного журнала за пределами России неизбежно порождает ассоциацию с так называемой литературой русского зарубежья. К его представителям принято применять понятие «эмигрант». Так сложилось, что понятие эмиграции в российском трагическом контексте неразрывно связано с чем-то вынужденным, совершенным под чужим давлением или результатом насильственного выселения, депортации, политических репрессий.

Однако вряд ли можно в этом смысле назвать эмигрантами покинувших свою страну добровольно, в основном из-за жизненных неурядиц и обстоятельств или в стремлении решения личных проблем. А таких «эмигрантов» в русскоязычной среде вне России абсолютное большинство. Поэтому издатели журнала «Плавучий мост» избегают по возможности понятий «эмигрант» и «чужбина». Ибо пишущий по-русски сделал выбор. Он принадлежит стране русской поэзии. Он продолжает в ней жить, он не эмигрировал. Издателям «Плавучего моста» хотелось бы стать в этой стране одним из связных и делать это без чуждого этому роду занятий пафоса. И еще на одно качество плавучих мостов хотелось бы обратить внимание. Такие мосты используются не только при больших переправах, но чаще всего на небольших реках со спокойным течением. Порой они – единственный путь в цивилизацию, особенно там, где нет дорог, но, например, речка, одна соединяющая эту местность с внешним миром. Самый древний и самой простой способ преодолеть это бездорожье – Плавучий мост.

Примечание:

Вальдемар Вениаминович Вебер – поэт, прозаик, переводчик. Издатель и один из редакторов журнала «Плавучий мост». Живёт в Аугсбурге.

берега

Замедленное кино
Александр Тимофеевский

Александр Павлович Тимофеевский – поэт, драматург, сценарист. Родился в 1933 г. в Москве. Окончил сценарный факультет ВГИКа. Первые публикации стихов – в конце пятидесятых годов в рукописном диссидентском поэтическом сборнике «Синтаксис». Из-за усложнившихся отношений с КГБ после окончания ВГИКа был вынужден уехать в Душанбе (1959). Все последующие годы поэт писал «в стол», служил редактором на киностудии «Таджикфильм», киностудии «Союзмультфильм», студии «Мульттелефильм» ТО «Экран». Отдушиной для творчества стала мультипликация. При его участии в качестве редактора, сценариста, автора текстов песен (А. Тимофеевский автор слов популярной «Песенки крокодила Гены» из мультфильма «Чебурашка») выпущено около 100 мультипликационных фильмов, многие из которых были отмечены на всесоюзных и международных кинофестивалях. Как поэт начал печататься только с конца восьмидесятых годов – в журналах «Юность», «Согласие», «Сельская молодежь», «Стрелец», «Континент», «Дружба народов», «Новый мир», «Знамя», «Время и мы», «Встречи», в антологиях и альманахах «Самиздат века», «Кольцо А», «Мир Паустовского» и других изданиях. В настоящее время проживает в городе Москве, является Членом Академии кинематографических искусств «Ника». Член АСИФА, Союза писателей Москвы. Лауреат поэтических премий журнала «Дружба народов», литературной премии Союза писателей Москвы «Венец», присужденной «За пронзительность лирических откровений и независимую позицию в литературе». В 2007 году книга «Письма в Париж о сущности любви» попала в число книг лауреатов премии «Московский счет».

Примета времени – молчанье,

Могучих рек земли мельчанье,

Ночей кромешных пустота

И дел сердечных простота.

Как обесценены слова…

Когда-то громкие звучанья

Не выдержали развенчанья.

Примета времени – молчанье.

Примета времени – молчанье.

Предпраздничная кутерьма…

Ноябрьский ветер, злой и хлесткий,

Бесчинствует на перекрестке.

Стоят такси, оцепенев,

И не мигают светофоры,

По главной улице в стране

Проходят бронетранспортеры.

Проходят танки по Москве,

И только стекол дребезжанье.

Прохожий ежится в тоске.

Примета времени – молчанье.

Мысль бьется рыбою об лед,

И впрямь, и вкривь, в обход, в облет.

И что ж – живой воды журчанье

Сковало льдом повсюду сплошь.

Мысль изреченная есть ложь.

Примета времени – молчанье.

1960 г.

 
1. «Снесенные дома…»Снесенные дома
Умершего Арбата,
Спасенные тома
И вирши самиздата.
Колодцы пустоты,
Расколотые арки
И нашей нищеты
Бесценные подарки.
Та оттепель и пляс
Под звуки той капели,
И дом, где в первый раз
Мы Галича запели.
И кухонь тех восьми —
метровая свобода,
Тот воздух, черт возьми,
И даже непогода.
Да вот и сам я, вот…
Вон, у того портала —
Одно плечо вперед,
Другое чуть отстало…
 

 
2. КаштанкаИ тот окликает Каштанку,
Чья ласка была столь крута,
Кто вывернуть мог наизнанку,
Чтоб выдрать кусок изо рта.
И мигом Каштанка забыла,
Что было теплом и добром,
И то, что вчера веселило,
Сегодня ей кажется сном.
Хозяин пустое бормочет,
И падает крупный снежок,
И ноздри Каштанки щекочет
Знакомый сивушный душок.
Фонариков светы косые
Не могут пробить снегопад.
Каштанка, Каштанка, Россия,
Зачем ты вернулась назад?
 

2005

 
Подумай о людях нежнее,
Коснись сокровенных их снов.
Пристрастие сердца важнее
Случайных поступков и слов.
 
 
Над жизнью и смертью, над спором
Неправды и правды, как нож —
Пристрастие сердца, с которым
Рождаешься ты и умрешь.
 
 
В погоне за призраком ложным,
Где Парки колеблется нить,
Так просто забыть о нем можно,
Но можно ль ему изменить?
 
 
Мы судим легко об Иуде,
Что совесть его нечиста,
Что злым и завистливым людям
Он продал Иисуса Христа.
 
 
Любил ли он истинно Бога?
Когда не любил – не беда.
Когда не любил – то не продал,
А если любил, что тогда?..
 
 
Мы требуем меры за меру
И кровь вырываем из вен,
А можно ль судить за измену,
Когда не бывает измен…
 

1975

 
Смотрел я на восход малиновый
И голову назад закидывал,
Такого сине-сине-синего
Еще никто из вас не видывал.
Идет толпа многомильонная,
Идут себе и не толкаются,
И все до одного влюбленные,
И все друг другу улыбаются.
От встречного не надо пятиться,
Раз настроение весеннее.
Я говорю – сегодня пятница?
Мне отвечают – воскресение!
 
 
И вдруг я вижу, что у дверочки,
Ведущего в неясность входа
Стоят мои друзья и девочки
Из пятьдесят восьмого года.
Стоит Борис и Танька с Дашею,
С кем целовались мы и пили,
От времени не пострадавшие,
Такие в точности, как были.
Они смеются, корчат рожицы
И делают глазами знаки.
Башка в жару, и мне неможется,
Я думаю, все бред и враки,
Но что-то мне сказать торопятся
Сюда пришедшие оттуда.
А сердце бьется и колотится
И все никак не верит чуду.
 

Еще стрижей довольно и касаток…

О. Мандельштам

 
Стоит березонька во ржи
В краю, где отчий дом.
И чертят в небе чертежи
Стрижи перед дождем.
Забудь про этот край. Покинь!
Не поминай родства.
На самом деле там пески,
Полынь. Разрыв-трава.
И дождь не в счет, и рожь не в счет.
Не в счет полет стрижей.
Где Мандельштам сказал —
Еще, я говорю – Уже.
 

 
И море в странном освещенье,
И туча черной полосой,
И я перед тобой в смущенье
Стою раздетый и босой.
Спасибо, Бог, за все на свете,
Ведь этот миг неповторим —
И море в предзакатном свете,
И туча черная над ним.
 

 
О как я был с тобою близок,
Ладони в мягком утопя,
Я груди брал твои, как визу
На путешествие в тебя.
 
 
И я сжимал твои колени,
И трогал влажных губ края,
Чтоб выпрыгнуть хоть на мгновенье
Из рамок собственного я.
 
 
И надо мною тяготела,
Меня давила и несла
Тоска по телу, жажда тела —
Познания добра и зла.
 
 
И полон ощущеньем плоти
Я наслаждался им взасос,
Так воздух чувствуют в полете,
Так травы чувствуют в покос.
 
 
Не понестись ли вверх ли, вниз ли
Рука в руке, нога в ноге,
и сталкивались наши мысли,
как искры в вольтовой дуге.
 
 
Со лба на лоб взбегали тенью
Из глаз в глаза, из глаз в глаза
Пять тысяч мыслей в осужденье
И ровно столько ж мыслей за.
 
 
Но это значило так мало,
Весь город вдруг ушел в провал,
И как последний в мире мамонт
Мелькнул в окошке самосвал.
 

1968

 
Мы россияне, так рассеянны.
Построив храм Христа, забыли
Офелию на дне бассейна.
Вот она ртом, как рыбка, воздух хватает
и кричит, – Любви не хватает!
Любви не хватает!..
 

1997

 
Нам кажется, вчерашний день так близок,
что рядом он,
что вышел прогуляться,
здесь, за угол, совсем недалеко.
Еще слышны вчерашние слова,
шаги гостей, что допоздна сидели,
и прыг их провожавшего кота.
И много, много
вчерашней мишуры и суеты.
И милое дыхание любимой,
и кажется, что можно ей сказать,
– Ну что ты куксишься?
Забудь, оставь.
Я что-то брякнул,
и совсем некстати?
Так это ж все слова,
им грош цена
и, главное, что можно все исправить.
Вчерашний день – он здесь,
он точно рядом,
как на плите кастрюлька,
только встань,
не поленись
и руку протяни.
Да черта с два,
нет никакого дня!
Умолкните поэты и жрецы,
Заткнитесь все и вы, миллиардеры,
ни за какие деньги
вчерашний день обратно не вернуть.
Он канул в вечность.
Он дальше Фермопил и пирамид.
Он затерялся средь полузабытых,
ну, как их там
живых или убитых
гомеровских героев.
Вот так мои друзья.
 

13 апреля 2018

 
Мы опять говорим не о том,
Осень рыжая вышла из леса
И рассыпалась ржавым листом,
И скрипит под ногами железом.
 
 
Нам себя же придется винить,
Если вдруг мы на осень наступим.
Я тут Богу хотел позвонить,
Говорят, абонент недоступен.
 
 
Мимо нас все на скейтах бегут,
Так торопятся, видно, им к спеху.
Где-то празднуют, слышен салют,
И по парку разносится эхо.
 
 
Но когда те пойдут на войну,
А другие пойдут в магазины,
Мы с тобой соберем тишину,
Как грибы, и уложим в корзину.
 

26.09.2015

 
Отсюда видно, как в небе синем
Уходят боги.
Они решили людей покинуть
И сделать ноги,
Удрать от нас в ледяные дали
Дорогой млечной,
Они и раньше нас покидали,
Теперь навечно.
Забыв о силе своей и славе
Бегут так скоро…
Зевс в спешке шлёпы свои оставил —
Вот эти горы,
Веками море их обмывало,
Сушил их ветер,
Как будто вовсе и не бывало
Богов на свете.
 

20.10.2017

 
Где горы, горы и горы
По серпантину
Виток за витком
И вдруг, как гость без звонка
Появляется море.
Синевы такого разлива
В палитре художника нету.
Бесконечное.
Мягким своим полукружьем
С горизонтом слилось,
Но что это?
По краям окоема зазубрины,
Точно черт краюху обгрыз.
 
 
От купола неба
Здоровенный кусок отвалился.
Пустота и в дыре
Второго неба не видно.
Снесло полгоры.
У горы обнаружилось чрево,
И странно смотреть на него.
А домики желтого цвета,
Что буквой Г
Вдоль дороги стояли,
Газонокосилкой
Скосило.
 
 
По спирали
Виток за витком,
То ли вверх, то ли вниз.
У платана срослись два ствола
И слегка изогнулись,
Как ноги слона,
Но где голова и живот?
 
 
Кончается все,
Пятисотлетний маяк
На две части расколот.
У богини любви отрублены руки,
И бетховенский марш оборвался,
Словно немцы тридцать девятого года
В Польшу вошли
И, разинувши рты, онемели.
А шоссе, что неслось в пустоту,
Вместе с нами туда и попало.
 
 
Но солнце второе встает,
И заря – на все стороны света,
Так наступает начало.
 

20.10.2017

 
На фотографии те двое,
Ей двадцать, мне двадцать четыре.
В их лицах что-то есть такое,
Что, как намек —
Они живые.
Такие, может быть, не умирают,
А попадают в параллельные миры.
Вон из египетских песков
Прут пирамиды —
Углы другого измеренья.
Когда-то эти двое повторяли:
Мы уходим с тобой
Из этой проклятой системы,
Где любовь в чистом виде
Не встречается даже местами.
И касаемся пальцев влюбленных
С застенчивой нежностью школьников,
Где двум d не равняется сумма углов треугольника.
Вот они и попали туда,
Где тела не подвержены тленью,
Где сердце живо
Четырехмерной любовью,
А все что лживо
Превращается в лепешки,
В дерьмо коровье.
А может попросту, они мне милы.
Их лица на моем столе, а не где-то в мире,
И кажется, они живые,
Ей двадцать, мне двадцать четыре.
 

25.11.2018

 
Мы мчим на такси,
На экспрессах
На трёхнутых вертолетах,
На маршрутке – 345 К —
Цена проезда полтинник.
Мы торопимся в Химкинский порт.
Кто-то паспорт не взял и билет,
Кто-то забыл чемодан —
Наплевать!
Нам нельзя опоздать.
Скорее, скорее, скорее…
Уже сходни убрали.
Отходит корабль,
У причала бурлят буруны.
Все ли поспели?
Чёрт с ними, со всеми,
Главное – мы!
Мы расселись в каютах своих
И мы едем, ура! —
На корабле дураков.
 

Октябрь 2018

Б. Владимирскому

 
Вот море темное, немое,
Урчит немое, камни моя,
То срочно скалы огибая,
То прочь устало убегая.
Поговорим с тобой о времени,
Ему назначено, однако,
В физической системе не
Иметь минусового знака.
Латинским бесом нарисовано,
И задано идеей вражьей.
Я видел, как оно спрессовано
Под глыбами в памирском кряже.
До времени, пока не ожило,
Для управленья миром, мило
Хранится в ящичках, уложено
В них, как хозяйственное мыло.
С ужасным «бременем» рифмуется,
Имеет дьявольский эпитет,
Взорвавшись, снова не спрессуется
В уютный параллелепипед.
 
 
Причина обгоняет следствие,
За хвост схватив его игриво.
Мы все здесь терпящие бедствие,
Последствия большого взрыва.
Желтеют листики зеленые
И вешняя вода спадает.
Мы мчимся ветром унесенные,
Естественно спросить: куда я?
Где вы, где вы, буфетные слоники,
И в трусах по колено, борцы?
Вся эпоха как кадр кинохроники,
Где гуляют одни мертвецы.
 
 
Поговорим с тобой о времени,
Все, что ни скажем, будет мимо.
Ты лучше как-нибудь соври мне,
Что время, мол, неощутимо,
Предмет не взвесить, не пощупать,
На завтрак с булочкой не схрупать,
Нет запаха, нельзя измерить,
Попробуем в него не верить.
У синя-моря в Партените
На берег сядем в голом виде,
Стихи любимые читая,
Считая за волной волну
И постепенно забывая,
Что мы у времени в плену.
 

 
Жизнь моя вытекает по жиле,
Ножик сонную жилу рассек.
– Долго жили, не тем дорожили, —
Говорит мне седой старичок.
Сердце бьется все легче и легче,
Кровь спадает и снова течет.
Старичок мой бормочет и шепчет,
Наставляет, глаголет, речет.
– Смертный сон никому не опасен,
Добрый сон… Самый крепкий из снов…
И таинственен так, и не ясен
Ускользающий смысл его слов.
 

 
IСчастливый жребий выпал мне:
Прожить в краю садов,
Не зная бед, как в сладком сне,
До четырех годов.
До четырех годов, а в пять
Мне было суждено
Под мельницей, попавши в падь,
Волчком уйти на дно.
У омута на быстрине
Настиг меня отец,
На миг он опоздай ко мне,
Пришел бы мне конец.
Когда б он опоздал на миг,
В ушах звенел бы звон,
И к лику ангелов святых
Я был бы сопричтен.
 
 
Течет вода на быстрину,
Кружит водоворот,
И я волчком иду ко дну,
Но все во мне поет.
Восторг звенит в моей груди,
В глазах моих круги:
Отец земной мой – погоди,
Небесный – помоги!
И вдруг раздался этот миг
На много тысяч дней,
Иль сжалась жизнь в мгновенный вихрь,
Как тут сказать верней.
Вся жизнь, как бесконечный взрыв
В замедленном кино.
Вся жизнь в грядущее прорыв —
Вагонное окно.
 
 
Вся жизнь до срока, до поры
Раскрывшийся бутон.
Вся жизнь с наскока вниз с горы
Несущийся вагон.
Вся жизнь моя от первых слов
И глупых детских слез
До неоплаченных долгов
И ран, что я нанес.
 
 
Со всех сторон глаза, глаза
Глядят в упор и вслед,
Трепещут, по волне скользя,
Боясь сойти на нет.
А я вьюном иду ко дну
С тех пор и по сейчас,
Но я забыл, что я тону,
Я тут в снегу увяз.
 
 
Снег, наледь, тяжело ногам,
На сердце скукота,
И я тащусь в универсам
За кормом для кота.
И мне лицо секут ветра —
Двоится все от слез,
И два метра, и два Петра,
А посередке мост.
 

 
IIНе во сне, не наяву
Я иду через Неву.
Иду по мосту девять дён,
А мост стальной как жизнь, длинён.
Небо присыпано золой.
Со мной играет ветер злой.
Дует в шею, валит с ног.
Спотыкаясь, скольжу, склоняюсь вбок.
 
 
В черной талой воде, во льду
Кто-то ночью попал в беду.
Вот он стонет, кричит, зовет —
То утонет, то вновь всплывет.
Где-то в городе бьёт набат,
В черной проруби тонет брат.
Выплыл брат мой – гребок, гребок —
И обратно, как поплавок.
Что ты скачешь, как бес, в волне?
Что ты плачешь – ко мне, ко мне,
Душу томишь – тону, тону!
Что ты стонешь, я сам стону.
 
 
Черт на мост меня занёс,
Что ни шаг – сугроб, занос.
Иду по мосту девять дён,
А черный мост, как жизнь, длинён.
Снег-то по морде мне шлеп-шлеп,
Жалит щеки, жалит лоб.
Мороз горячий, как огонь,
К перилам прикипает ладонь.
 
 
Что ж он хочет, чтоб так спроста,
Я средь ночи к нему с моста?
Если правильно сигану,
Значит, точно пойду ко дну.
Буду там я лежать всегда,
Будет течь из ушей вода…
Если прыгну не в полынью,
То достанусь я воронью.
Череп, треснувшись о быки,
Разлетится на черепки,
Кости выскочат из колен,
И не будет мне перемен.
 
 
В бесконечность, в пустоту,
На карачках по мосту
Ползу, как жучка, девять дён —
Проклятый мост, как жизнь длинён.
А тот кричать уже устал.
С трудом открываются уста.
Голосом сдавленным, как во сне
Руки, ноги выкручивает мне
 
 
Саня, Саня! – меня зовет,
То утонет, то вновь всплывет.
– Сил, – кричит, – на один гребок.
Саня, Саня, спаси, браток!
Что он бьется в крутой волне?
Что он рвется ко мне, ко мне?
Темень жутче, мороз лютей,
Звал бы лучше других людей.
Скулы сводит от той возни,
Вот он, вроде, опять возник.
Вот он снова пошел ко дну:
– Братцы, это ведь я тону!..
 

2005