Текст книги "Вершина Великой революции. К 100-летию Октября"

Г. Водолазов
Метод, теория, революционная деятельность. Плеханов и Ленин

Уроки Плеханова

Ультралевые сверхреволюционеры всех времен и народов преклонялись и преклоняются перед так называемым прямым «революционным действием»; к науке, теории они относились и относятся с нескрываемым презрением и враждебностью (слово «методология» вообще является мишенью для упражнений в острословии леваков). «Кто учится революционному делу по книгам, будет всегда революционным бездельником»; «не хлопочите в настоящий момент о науке»; «мы должны народ не учить, а бунтовать» – так писали ультрареволюционные бакунисты более ста лет тому назад.

Подобных восклицаний было немало и у идеологов «новых левых», еще недавно занимавших значительное место на авансцене политической жизни ряда западноевропейских стран. Так, Режи Дебре категорически высказывался против того, чтобы «овладевать настоящим, опираясь на предвзятые идеологические концепции и переживая это настоящее через книги». Теория, рожденная опытом предшествующих поколений революционеров, рассматривалась «новыми левыми» как «догма», как груз «прошлого», от которого должно быть «освобождено настоящее». «Освободить настоящее от прошлого», освободить спонтанное революционное действие от тормозов теоретических размышлений, освободить политику от теории – на все лады восклицали «новые левые» и – освободили свою политику от… принципиальности, логичности, последовательности. В результате система стойких революционных сражений была заменена отдельными, разрозненными вспышками бунтарских действий, перескоком от одной частной политической ситуации к другой, от одной крайности в другую; во Франции, например, гошисты хватались за решение то одних, то других «горячих» вопросов, которые подчас сознательно и хитроумно, дабы отвлечь от действительных проблем, подсовывались консервативными силами.

Такая «актуализация» политической деятельности, связанная с «блужданием» (или, точнее, скаканием) по горячим (а чаще псевдогорячим) точкам социальных противоречий, не умеющая связать отдельные «горячие» проблемы с общей системой проблем своей страны и мира в целом, с общей логикой всемирно-исторического развития (которая, кстати, и отражена в великих произведениях революционных теоретиков прошлого, в тех «книгах» и «цитатах», о которых с таким пренебрежением писали гошисты), – такая «актуализация» приводит к потере движением своих сторонников, союзников, к утрате политического веса и влияния.

На сходной позиции по вопросу о взаимосвязи фундаментальных теоретических принципов с программами конкретной политической деятельности стоят и «правые» идеологи (подтверждая тем справедливость народной мудрости, что в важных вопросах «крайности сходятся»). Так, Роже Гароди в своей книге «Большой поворот социализма» писал: «Если партия хочет стать центром всех сил, которые стремятся построить социализм во Франции, а не сектой доктринеров, она не может иметь „официальной философии“, она не может в принципе быть ни идеалистической, ни материалистической, ни клерикальной, ни атеистической».

Следует отметить, что недооценка громадного значения философско-методологических, общетеоретических принципов для конкретно-исторического анализа, для выработки злободневной политической линии была характерна и для многих кругов интеллектуально-политической оппозиции авторитарно-бюрократическому режиму брежневских времен. На первый план выдвигались идеи «непосредственного действия» без излишних теоретических «умствований». В ходу были поверхностно-обвинительные речи, в которых перемешивались справедливая критика режима с легкомысленным отрицанием (а то и клеймлением) тех поисков, которые вела гуманистическая, марксистская демократическо-социалистическая мысль в досталинский период. Да, это было противостояние реакционному сталинско-брежневскому режиму. Но без стремления понять глубинную сущность этого режима, действительных причин его возникновения, без желания основательно разобраться в его социально-классовых противоречиях – и на основе этого выработать серьезную, всесторонне продуманную стратегию социально-политических преобразований. С легким теоретическим и методологическим багажом, с поверхностными политическими планами и вступили в процесс «перестройки» (не очень-то вдумываясь в то, что именно «перестраивается» и во что следует «перестраивать»). В итоге этих судорожных, не освещенных светом глубокого теоретического сознания действий родилась действительность, которую не предвидели и которую не хотела получить либерально-демократическая интеллигенция. В итоге сохранилось худшее из прошлого с добавлением еще более худшего из настоящего. И снова современное пространство оппозиционной мысли заполняется поверхностными, «освобожденными от теоретических доги прошлого» самодельными (и потому – бессильными), наспех сварганенными теорийками.

Вот почему выяснение значимости общетеоретических, философско-методологических принципов социально-преобразовательной стратегии, выработанных на основе прошлого опыта (опыта теории и опыта применения ее на практике), выяснение значение принципов для революционно-преобразовательной практики, выяснение механизма связи их с конкретным политическим анализом, с конкретным социально-политическим действием является весьма актуальной теоретической и практической задачей.

В этом плане чрезвычайный интерес представляет теоретическая деятельность Г. В. Плеханова, одного из выдающихся марксистских теоретиков прошлого, основателя первой русской марксистской организации – группы «Освобождение труда».

Опыт теоретической деятельности Плеханова поучителен в разных отношениях: поучительны как достижения плехановской мысли (представляющие собой крупный самостоятельный вклад в сокровищницу политико-философского знания), так и ее провалы – тоже по-своему исторические маяки, сигнализирующие об опасностях, встречающихся на путях движения по морю конкретного политического анализа.

В этой связи уместно вспомнить любопытный, внешне парадоксальный, но, при вдумчивом рассмотрении, весьма эвристичный подход к оценке теоретического наследия Плеханова, сформулированный Лениным: «…Нельзя стать сознательным, настоящим коммунистом (разумеется – в прежнем, еще не запятнанном сталинистами, смысле этого слова. – Авт.) без того, чтобы изучать – именно изучать – все, написанное Плехановым по философии, ибо это лучшее во всей международной литературе марксизма». И – рядом – другое его высказывание: «…способ рассуждения, нередко встречающийся у социал-демократов правого крыла с Плехановым во главе, – то есть стремление искать ответов на конкретные вопросы в простом логическом развитии общей истины об основном характере нашей революции, есть опошление марксизма и сплошная насмешка над диалектическим материализмом»[83]83
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 290; Т. 3. С. 14.


[Закрыть] (снова напомним современному, не искушенному в теоретических тонкостях читателю, что речь идет о «диалектическом материализме», как он сформулирован в трудах марксистских классиков или в работах их последователей вроде Ильенкова и Лифшица, а не о той его вульгарной, испоганенной версии, начало которой было положено сталинским «Кратким курсом» и следовать которой было обязанностью официальной советской философии).

Итак, с одной стороны, без изучения работ Плеханова нельзя стать «настоящим» марксистом-коммунистом, а с другой – плехановский способ рассуждения есть «опошление марксизма» и «насмешка над диалектическим материализмом». Что это значит? Как такое возможно? Ответить на это и означает понять Плеханова, его историческое значение, его место и роль в развитии марксистской теории и шире – в развитии теории социально-преобразовательной деятельности.

Без изучения работ Плеханова нельзя стать сознательным творцом нового социального мира

Почему же? Ответ кажется лежащим на поверхности и достаточно хорошо известным: Плеханов перенес передовую для своего времени теорию – марксизм – в Россию, защищал, распространял и популяризировал его положения. Да, конечно, это громадная историческая заслуга, и она действительно принадлежит Плеханову. Но это не ответ на поставленный вопрос: здесь нет объяснения, почему сегодня надо изучать работы Плеханова; ведь если дело сводится к перечисленным выше заслугам, то не очевидно ли, что будет вполне достаточным изучить по первоисточникам те идеи, которые Плеханов «переносил», «защищал» и «популяризировал»

Раскрыть историческую заслугу Плеханова – значит показать, что им было сделано нечто такое, что до него не было сделано никем, и что сделал это он так основательно, что не было никакой необходимости кому-то это повторять впоследствии и что поэтому его творчество составляет необходимую и незаменимую часть развертывающейся во времени золотой нити политико-философской, социально-преобразовательной науки.

«Метод – это самое главное»

Область плехановских открытий можно увидеть и как следует рассмотреть только через призму ситуации – российской и международной – конца XIX – начала XX века (период создания Плехановым лучших своих работ), через призму тех проблем, с которыми столкнулась русская и мировая общественная мысль той эпохи.

Это была ситуация смены вех и в России, и в мире.

В России 1870–1880-х годов передовая общественная мысль обсуждала возможные пути развития страны: должна ли она после отмены крепостного права идти, подобно странам Запада, капиталистическим путем или может развиваться непосредственно в направлении социализма, опираясь на общину и минуя капитализм. Народники делали акцент на своеобразии условий России: они уповали на общину (которая, однако, рушилась на глазах) и социалистические инстинкты крестьянства (наличие которых, увы, не подтверждалось практикой народнической пропаганды и социальной борьбы). Народничество теряло свой кредит. А марксизм?

По свидетельству В. Засулич, в ту эпоху появились в России деятели, которые утверждали неизбежность капиталистического пути развития в России, обосновывая этот вывод ссылкой на «Капитал» Маркса, где будто бы доказано, что «в силу исторической неизбежности все страны мира должны пройти все фазы капиталистического производства». В. Засулич обратилась к Марксу с вопросом: верно ли, что, по его мнению, такая «историческая неизбежность» существует и что поэтому Россия с необходимостью должна пройти все фазы капиталистического производства? Маркс ответил несколько неожиданно для вышеупомянутых русских «марксистов»: свой анализ капиталистического производства «я точно ограничил… странами Западной Европы», для России «западный прецедент… ровно ничего не доказывает», «анализ, представленный в „Капитале“, не дает, следовательно, доводов ни за, ни против жизнеспособности русской общины»[84]84
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 411, 412, 251.


[Закрыть]. В другом письме – в журнал «Отечественные записки» (1877) – К. Маркс категорически протестует против превращения его исторического очерка «возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются…»[85]85
  Там же. С. 120.


[Закрыть]. Он считал, что для определения перспектив развития России нужен специальный анализ.

Эту задачу в полной мере осознавал Плеханов. Он уже тогда, в начале 80-х годов, знал, что истина всегда конкретна, зависит от обстоятельств места и времени, и потому, в духе Маркса, активно выступил против механического переноса выводов «Капитала» на условия российского исторического развития. Но в отличие от народнических теоретиков он ясно понимал, что если конкретные экономические и политические выводы «Капитала» не могут быть просто перенесены на условия русской жизни, то метод исследования К. Маркса, давший такие блестящие результаты при анализе западноевропейского развития, не только может, но и должен быть «перенесен» и применен к анализу русской действительности. Однако его нельзя было просто «перенести», его надо было прежде извлечь из «Капитала» (и других произведений Маркса и Энгельса), высвободить из конкретного экономического, исторического материала – изложить в обобщенном и систематизированном виде.

Смена исторических вех происходила и во всемирном масштабе: капитализм свободной конкуренции уступал место монополии. Монополии, акционерные общества, определенный рост планового, регулирующего начала в производстве, некоторое изменение характера кризисов, появление в рабочем классе привилегированных, нереволюционных слоев – эти и другие новые факты не укладывались легко и просто в рамки прежних теоретических концепций. Более того, новые законы, стоявшие за этими новыми фактами, в чем-то и противоречили прежним теоретическим положениям. Противоречивость объективной ситуации наглядно выражалась в такой антиномии: «монополия есть прямая противоположность свободной конкуренции» и – монополия есть прямое продолжение свободной конкуренции, «прямое продолжение основных свойств капитализма вообще»[86]86
  См. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 27. С. 385.


[Закрыть].

Стремясь освободиться от этого противоречия, одни теоретики делали акцент на первом положении и, ссылаясь на новые факты, требовали отвергнуть «устаревшую» прежнюю теорию (то есть марксизм). Другие, стремясь сохранить в неприкосновенности каждое положение так долго и верно служившей теории, пытались поставить под сомнение принципиальную новизну фактов, пытались перетолковать (то есть, попросту говоря, исказить) их таким образом, чтобы они без труда подходили под прежние положения теории. Но ни первый (ревизионистский), ни второй (догматический) способ не позволяли действительно разрешить указанные противоречия: с одной стороны, теория легко выдерживала нападки на ее принципы, и было ясно, что новизна ситуации не колеблет ее фундамент. С другой же стороны, новые факты, новые явления «упрямились» и перетолковыванию в догматически-традиционном духе не поддавались. Естественно, возник вопрос: каким должен быть метод, чтобы дать правильную оценку ситуации, когда «новый факт», с одной стороны, подходит под прежнюю теорию, а с другой стороны, противоречит ей? Таким образом, и при такой ситуации конкретный ее анализ упирался прежде всего в решение вопроса о методе.

Плеханов одним из первых осознал необходимость всесторонней разработки и систематического изложения научного (что объективно означало марксистского) метода познания общественных явлений – в качестве задачи, необходимо предшествующей многостороннему конкретному исследованию качественно новой российской и мировой ситуации. «Метод – это самое главное; если он верен, то по необходимости верны будут и те результаты, к которым он приводит», – таково было кредо Плеханова. Вот почему свое основное внимание он обратил не просто на конкретные ответы, которые давали основоположники марксизма, а на необходимость понимания «методологического значения исторического материализма».

Следует подчеркнуть при этом, что Плеханов отнюдь не преувеличивал значимости решаемых им задач. Задача состояла не в выработке метода; он уже был выработан, и его фундаментальные и решающие моменты были сформулированы – и об этом Плеханов постоянно говорил ясно и громко – Марксом и Энгельсом. Этот метод блистательно продемонстрирован ими в анализе капиталистического способа производства (в «Капитале»), исторических судеб капитализма как общественной формации (в «Манифесте Коммунистической партии»), социалистических и философских учений (в «Анти-Дюринге»), конкретных революционных событий (в «Классовой борьбе во Франции с 1848 по 1850 год», «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта»). Задача, как верно и точно понял ее Плеханов, состояла в том, чтобы «высвободить» метод К. Маркса из конкретного и исторического материала (это была непростая задача – до сих пор важнейшие аспекты метода «Капитала» остаются предметом философских дискуссий). Надо было, кроме того, отделить этот метод от появившихся и довольно широко распространившихся в ту эпоху его вульгарных версий – фаталистического объективизма Струве, вульгарного социологизма и экономизма (получивших свое крайнее выражение в шулятиковщине), его субъективистских и волюнтаристских интерпретаций в неонародническом и эсеровском духе. Такая полемика позволяла более четко обозначить границы этого метода – там, где они по тем или иным причинам не были достаточно ясно проведены его создателями. Необходимо было также развернуть работу по уточнению отдельных моментов его внутренней структуры и ликвидации «белых пятен» в его содержательной части.

В описании, систематической разработке и обосновании диалектико-материалистического метода познания и преобразования общественных отношений – в этой области и лежат главные оригинальные (далеко не азбучные!) завоевания теоретической мысли Плеханова.

Марксизм – «продукт векового развития исторических идей»

В концентрированном виде теоретические завоевания Плеханова содержатся в его работах «Основные вопросы марксизма» и «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю».

Впрочем, эти завоевания надо уметь увидеть и понять. Ведь были и такие авторы, которые утверждали, что эти работы Плеханова не содержат-де ничего, кроме азбучных положений о том, что материя первична, что общественное бытие определяет общественное сознание, что производительные силы обусловливают производственные отношения, что противоречие производительных сил и производственных отношений в антагонистическом обществе порождает революцию и т. д.

Действительно, все эти формулы присутствуют в работе Плеханова. Но специфика названных работ, их теоретическая новизна состоят вовсе не в провозглашении этих формул, а в доказательстве того, что эти положения – не просто одна из многих предлагаемых общественной наукой возможных версий объяснения исторического процесса. Это – необходимый результат и «законный продукт векового развития исторических идей», и потому эти положения обладают высокой степенью истинности и эвристичности.

Плеханов понимал, что одной формуле, одной дефиниции, одной «азбуке» нетрудно противопоставить другую формулу, другую дефиницию, другую «азбуку» – в качестве равновозможного варианта. При таком противопоставлении неискушенному читателю непросто отыскать критерий предпочтения одной системы положений другой. Но если доказано, что данное положение есть результат, итог развития всей истории общественной мысли, есть решение проблем, над которыми эта мысль билась в течение длительного времени, тогда становится ясным критерий предпочтения данного учения всем другим. Именно эту работу в отношении марксистского учения проделал Плеханов.

Обоснование исторической обусловленности марксизма было крайне необходимо в эпоху, когда передовая общественная мысль России (а отчасти и всего мира) выбирала, какое миросозерцание следует положить в основу познания и деятельности. Но значение плехановского анализа не ограничивается рамками той эпохи, он сохраняет свое значение для любой последующей эпохи, ибо каждое новое поколение людей самостоятельно решает для себя проблему, почему одну теорию, одну методологию следует предпочесть другой. И плехановские работы будут вновь и вновь служить доказательством предпочтительности фундаментальных положений марксизма всем другим.

Это, конечно, не означает, что Плеханов первым обратил внимание на историческую обусловленность марксизма. Задолго до Плеханова основоположники марксизма не раз отмечали, что их учение – результат предшествующего развития мысли, указывали на своих предшественников, говорили об основных моментах и главных направлениях связи своих идей с предшествующими концепциями. Но если для Маркса и Энгельса выявление этой исторической связи было подчиненной задачей (главной была разработка самих идей), то для Плеханова – главной. В работах Маркса и Энгельса встречаются лишь отдельные фрагменты этой темы, у Плеханова же дается целостная картина, причем выполненная классически, то есть так, что в ней, говоря словами поэта, нельзя ничего «ни убавить, ни прибавить».

Что же придает плехановским работам характер классического образца?

Прежде всего то, что они адресованы не узкой касте специалистов, ученых-социологов, а очень широкой читательской аудитории, причем отнюдь не за счет снижения научности исследования, не за счет упрощения (для популяризации) научных истин и положений. Уровень Плеханова – это высший для его времени уровень общественной науки. Плеханов выводит науку из фаустовских келий к массовому читателю. Он показывает, что, собственно, главная задача общественной науки состоит вовсе не в решении каких-то мудреных диссертационно-академических задачек, а в том, чтобы аргументированно и доказательно ответить на вопросы, которые волнуют каждого, например такие: чем обусловливаются социальные изменения, какие силы «управляют» общественным развитием и каковы в этой связи возможности человека влиять на этот процесс? С этих близких и волнующих вопросов Плеханов начинает свой разговор с читателем и затем ведет его за собой – ступенька за ступенькой – по всей громадной лестнице развернутых научных ответов на эти вопросы.

Кроме того, Плеханов обладает удивительной способностью писать не «просто и ясно», а «сложно и ясно». Сложность обусловлена предметом: Плеханов, излагая концепции предшественников марксизма, должен был так изложить суть их учений, чтобы читатель почувствовал незаурядность этих людей, сумевших подняться на вершину науки своего времени. Ясность его произведений связана с тем, что он умел найти такую точку обзора, откуда сложные и иногда весьма причудливые теоретические храмы мыслителей прошлого просматривались с исключительной ясностью. Он умел открыть в концепции каждого предшественника марксизма центральное звено всей системы теоретических рассуждений. Он умел выявить те тончайшие, но прочные нити, которые связывали эти центральные положения отдельных учений в единую цепь становления науки об обществе. Следует подчеркнуть также, что для того, чтобы выявить центральные звенья концепций Гельвеция и Сен-Симона, Гизо и Гегеля, логику их связи, недостаточно было «пересказать» или «перевести» творения этих великих людей. Необходимо было открыть эти центральные звенья и эту логику, подобно тому как открывают законы существования и функционирования какого-либо природного или общественного явления.

Плеханов начинает с концепций просветителей XVIII века, с первых попыток создания науки об обществе. Он формулирует центральный просветительский тезис: «Социальная среда есть продукт мысли (а затем и деятельности) людей» – и подчеркивает, что для своего времени это утверждение было очень важным. Во-первых, оно решительно порывало с существовавшей в ту эпоху традицией объяснять социальное развитие с помощью ссылок на сверхъестественные, божественные и тому подобные мистические силы. А во-вторых, оно содержало действительно немаловажную, действительно верную (хотя для человека науки достаточно очевидную) мысль о том, что ничто и никто, кроме людей, социальную среду изменить не в состоянии. Это положение раскрепощало деятельность человека, освобождало его мысль от рабского подчинения фаталистическим догмам; оно поднимало реального, земного человека на высокий пьедестал, пробуждало в нем силу и гордость творца своей судьбы. И все же, как показывает Плеханов, этот тезис не полностью удовлетворял людей: оставалось недостаточно ясно, чем определяется сама мысль человека, с помощью которой преобразуются общественные условия. Размышляя над этим вопросом, просветители установили другую, также в общем верную (и опять-таки для человека науки достаточно очевидную) зависимость: человек (со всеми его мыслями) есть продукт воспитания, продукт условий, в которых он растет, иначе говоря, продукт среды. И тут-то следующий за Плехановым читатель вдруг замечает, что таким образом просветители сформулировали два важных, два самих по себе правильных, но по-настоящему мало что объясняющих положения.

Так Плеханов вводит читателя в проблему. Классическая формулировка проблемы – это ее формулировка в виде противоречия, в виде антиномии, когда два положения в одно и то же время и верны, и исключают друг друга. Такое противоречие и есть источник дальнейшего движения теоретической мысли.

Мы не будем здесь последовательно раскрывать дальнейший ход плехановского анализа. Укажем только на сам принцип этого движения, метод разрешения подобных противоречий.

Плеханов показывает, как из противоположных принципов возникают целостные теории, из которых одни делают акцент на первом положении просветителей, другие – на втором. Возникшие из противоположных принципов системы вступают между собой в борьбу и обнаруживают свои достоинства и слабости. В этой борьбе, которая сопровождается постоянным обращением к историческому опыту, открываются выходы за пределы исходной антиномии двух начал, противоречивых систем, открывается более глубокое основание, из которого можно вывести оба первоначальных, противоречащих друг другу тезиса просветителей. В результате появляется (например, у историков времен Реставрации) новая, более основательная теоретическая система, выведенная из более глубокого теоретического принципа. Однако вскоре выясняется, что и этот новый принцип несовершенен, односторонен, абстрактен: исходя из него не все можно объяснить, и он сам требует объяснения. Тогда появляется другой, новый принцип, дополняющий первый и противоречащий ему. И все начинается сначала: снова два противоположных начала, снова борьба двух систем, только уже на более глубоком теоретическом уровне, снова сопоставление теорий с фактами и новое углубление, новое развитие (в трудах социалистов-утопистов). И т. д.

Это движение привело мировую общественную мысль к теории марксизма, который дал действительное решение «каверзного» вопроса о том, каким образом «обстоятельства могут изменяться теми людьми, которые сами создаются обстоятельствами». Марксизм, как разъяснял Плеханов, прежде всего исправил саму постановку вопроса и входящие в него понятия, выяснил ложность такого категорического разделения социального бытия на «обстоятельства» и «человека». Марксизм показал, что человек – это «мир человека», что сущность человека – это «совокупность общественных отношений», то есть если вы хотите познать, что такое «человек» («природу человека», как любили выражаться предшественники марксизма), то изучайте, как он действует, как воздействует на окружающий его мир в целях удовлетворения своих потребностей. И тогда вы увидите, что способ его деятельности зависит от характера средств, которые использует человек при воздействии на природу. Вначале такими средствами были его естественные органы (руки, ноги, зубы и т. д.). Затем все более возрастает значение механических средств. Человек, цитирует Плеханов Маркса, «пользуется механическими, физическими, химическими свойствами вещей для того, чтобы в соответствии со своей целью применить их как орудия воздействия на другие вещи… Так данное самой природой становится органом его деятельности, органом, который он присоединяет к органам своего тела, удлиняя таким образом, вопреки библии, естественные размеры последнего»[87]87
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 190.


[Закрыть]. Так создаваемые первобытным человеком молоток, рубило, лук являются как бы продолжением и усилением рук, ног, глаз человека. Молоток со временем превращается в мастерскую, фабрику, завод, которые тоже являются не чем иным, как своеобразными искусственными «органами человека», средством его воздействия на окружающий мир. Но эти орудия труда, эти разросшиеся могучие искусственные органы выступают уже не как органы отдельного индивида, а как органы общественного человека, ибо в одиночку пустить их в дело человек просто не в состоянии; для этого он должен объединиться, кооперироваться с другими людьми, то есть вступить с ними в определенную производственную связь, в определенные общественные отношения (среди которых главные – производственные).

Отсюда понятно, что характер, тип этой связи, этих производственных отношений зависит от того, каковы орудия труда, средства производства. Когда понято это, тогда становится ясно, почему социальное бытие не разделяется на «человека» и «обстоятельства», становится ясно, что «обстоятельства» (то есть фабрики, заводы, железные дороги, машины и т. д.) есть не что иное, как «искусственные органы общественного человека», есть не что-то внешнее по отношению к человеку, а есть он сам, его продолжение. Именно в этом глубокий смысл Марксовых слов: «человек – это мир человека». «Совокупность общественных отношений», «мир человека» – это и есть то, что на языке предшественников марксизма называлось «обстоятельствами». Поэтому задача теперь сводилась к тому, чтобы объяснить механизм развития социального бытия, представляющего собой неразрывное единство «обстоятельств» и «человека». И ключ к ее решению, как справедливо подчеркивает Плеханов, – в тезисах К. Маркса о Фейербахе. Человек, изменяя обстоятельства, говорится в этих тезисах, тем самым изменяет себя (ибо «обстоятельства» – это момент самого «человека»). А конкретный механизм этого «самоизменения» Человека (большая буква означает, что мы имеем в виду единство «человека» и «обстоятельств») подробно раскрывается К. Марксом в диалектике производительных сил и производственных отношений. Мы здесь не ставили задачу подробно раскрыть решение антиномии просветителей, мы остановились лишь на описанном Плехановым пути, который вел к Марксову открытию. Мы хотели показать, что «азбучные» положения марксизма, включенные в широкий исторический и социальный контекст, взятые в аспекте их становления и развития, перестают быть «азбучными».

Вот почему когда человек, историческое мышление которого развито трудами Плеханова, встречается с «азбучным» положением о роли производительных сил в общественном развитии или о значении производственных отношений, то перед его взором встают не тощие дефиниции и абстракции, а поиски Гельвеция и Руссо, Сен-Симона и Фурье, Фейербаха и Гегеля, драматические коллизии французской революции, трагедии жирондистов и якобинцев… Плеханов «распредметил» все эти формулы и категории, высвободил громадный мыслительный заряд, содержащийся в ядрах фундаментальных положений марксизма, раскрыл заключенное в них неисчерпаемое теоретическое богатство.

О тождестве диалектики и материалистического понимания истории

Подробный анализ исторической обусловленности марксизма позволил Плеханову выявить одну чрезвычайно важную особенность марксистской теории, марксистского метода. Произошло это при анализе им перехода от философии Гегеля к философии Маркса.