Текст книги "Пространство детского сада: искусство, театр, праздник"

«Рисовалка». Пространство изобразительного искусства и не только[2]2
  Подробнее об организации занятий с дошкольниками в студии Вячеслава Сухарева читайте в кн. Сухарев В. И. Сказки-раскраски и истории с рисованием. СПб., 2007.


[Закрыть]

Общий вид крупными мазками

Такой шикарной студии у меня еще не было. Раньше она называлась «Пятая группа». Потом большую комнату разгородили стеллажом. Получились коридор, ведущий в спортивный зал, и «рисовалка»…

Проходим сквозь легкие дверки в мастерскую. За спиной стеллаж, заполненный всякой всячиной.

Справа у стены фортепьяно. Слева умывальник и три шкафа. За двумя шкафами – импровизированный чуланчик для больших листов картона и прочей бумажной рухляди.

В углу около окна, там, где раньше были умывальня и туалет, теперь комната психологов. Дверь, обитая темно-коричневой кожей, притягивает внимание детей.

О л я. Дядя Слава, что у вас там?

Д я д я С л а в а. Психологи.

О л я. Собаки?!

Д я д я С л а в а. Нет. Люди.

О л я. Страшно?

Шесть столов. Десять мольбертов. И при этом – довольно свободно. Стало свободно. А как было?

Представьте себе: до сих пор, если в группах хотят что-то выбросить, несут это не на помойку, а в «рисовалку».

Тут ведь работала Надя – великая и ужасная. Она делала праздники. И в саду, и в школе. Она могла сделать все что угодно из всего, что под руку попадет. Чем родители с детским садом и школой поделились. Плюс остатки старых праздников – вдруг пригодятся.

И работала тут не только Надя. Еще Юля с кукольным театром, занавес которого закрывал всю стену и отъедал у «рисовалки» почти четверть пространства. Она, правда, уже все сама забрала. Еще Наташа с шерстью для свойлачивания. Не сразу, но тоже забрала свои коробки вместе с молью. Еще Катя. Катя так и работает со мной в паре. Половина групп у нее, половина у меня. Так что я не совсем кукушонок. Не выпихнул из своего нового родного гнезда.

На занятиях в «Рисовалке»

Мои усилия были направлены на то, что я посчитал мусором. Полтора года я выбрасывал и выбрасывал. И страшно этим гордился. Но нянечка Лида, ответственная за это помещение, сбила с меня спесь, сказав, что она отсюда выгрузила не меньше двух «бункеров».

Я сначала не поверил, но быстро вспомнил, как выглядела «рисовалка» еще недавно: столы в центре и узкий, меньше метра, проход вокруг. И повсюду горы чего-то. Картон, тряпки, поролон, синтепон, лутрасил, пленка… То ли старые декорации, то ли мусор, которому еще только предстоит стать декорациями… Рулоны, рулоны, рулоны… Мотки, бобины, катушки, клубки, гордиевы узлы… Банки, ведра, ящики, коробки с загадочным содержимым. В том числе и с нормальными материалами и инструментами. Но этого не очень много. С потолка свисает… Под ноги выкатывается… От стены отпадает…

Зато теперь! «Проветрена, освещена и согрета». Решетки – символ 90-х – с окон спилили. В хорошую погоду от солнышка не спрячешься, но зимой это радует, а летом мы все на даче. «Смотрите, завидуйте!». Неспроста меня на Маяковского потянуло. До того мне здесь нравится, что хочется изъясняться словами главного поэтического энтузиаста!

Осмотрелись. Пора на занятие. Обычно в центре стоят два-три сдвинутых стола. Лучше два. Тогда мы все сидим вокруг. Глядим друг на друга и на дядю Славу. И можно дотянуться до каждого. Помочь, или просто дотронуться, привлечь внимание.

• Когда работаем с гуашью или пастелью, помогать не надо. Сами справляются. Кисточка – не перышко, ее и в кулаке зажать можно.

• На аппликации когда как. И дело не только в ножницах. В этом возрасте бывает трудно понять, как это они бумагу режут, а не мнут. Но так же трудно понять, как бумагу порвать. Оказывается, кончики пальцев сильнее кулаков. Но это надо объяснять и показывать.

• Глину месить нетрудно. Колобки, колбаски, морковки получаются практически у всех. За редким исключением. Но и в этих редких случаях нужна моральная поддержка. Не техническая. Надо подбодрить. Сказать, что все отлично. Только вот тут, может быть, лучше вот так.

• Труднее всего на конструировании. Может, и вовсе надо было бы от него отказаться. Но результат работы приводит детей в такой восторг, что я не сомневаюсь и помогаю, помогаю, помогаю… Всем. Практически без исключения.

Я прошу приводить ко мне смешанные группы. Но не всегда это возможно. Зависит от того, кто со мной в «колесе». Иногда приходится резко менять план занятия. Если, например, приготовил тушь и перья, а пришли восемь трехлетних товарищей, то лучше тушь отставить и выложить пастель. Ведь кто-то сможет держать перышко, а кто-то нет. Большинство не сможет.

В группе пятилетних, а тем более шестилетних детей все хорошо держат перышко (за редким исключением). Но постоянное внимание к одному или двум малышам, вернее к тому, как они держат перышко, не отнимает много времени и не мешает общаться с другими.

Иногда ставлю три стола в ряд. Это если работаем мягкими материалами или пастелью. Тогда помещается по 6 человек с каждой стороны такого «праздничного» стола с листами бумаги формата до А3 (два листа писчей бумаги). Если мне места не находится, показываю сказку на мольберте. Такая диспозиция при акварели по мокрой бумаге.

Живопись и большая графика на мольбертах. Работаем стоя, что всегда вызывает у кого-то недовольство. Тем более, что дядя Слава рассказывает сказку, сидя на малюсеньком стульчике. И его слова о том, что он сел не для комфорта, а чтобы быть ближе к народу (средний рост которого около метра), не кажутся этим недовольным сильным аргументом.

Д я д я С л а в а. Маша, вылезай из-под мольберта, а то я сейчас тебя прихлопну.

М а ш а. Ага! Прихлопнешь! Будешь новую Машу покупать! Та-кую же.

Иногда случается живопись не большая, а о-очень большая. Тогда мольберты сдвигаются в плотный ряд, как «праздничный» стол, и на всю длину (примерно 3 м) раскручивается рулон обоев.

Врут, что общинность генетически заложена в нашем народе.

Каждый норовит сделать свой кусочек «от и до».

Становлюсь вождем или царем-батюшкой и тыкаю пальцем: «Ты сюда, а ты сюда». Но мои диктаторские замашки оправдываются (как и у всех диктаторов) результатом. Трехметровые живописные полотна никого не оставляют равнодушными.

Но я послушный тиран. Иногда помогаю Кате (Екатерине Анатольевне) оформлять праздники. Колдовать с тряпочками, ленточками, веревочками и прочим я не умею. Или не очень хочу и прошу дать мне сделать живописные или конструктивные куски. Или конструктивно-живописные. Очень стараюсь вписаться в замысел Кати.

На словах-то я не поклонник Зураба Церетели, но в глубине души… Декорации у меня получаются большие и яркие. Один раз даже в музыкальный зал не влезли. Пришлось уменьшать.

Сам бы я не успел все раскрасить. Приходят родители. Дети постарше. И опять я не столько работаю, сколько машу руками. Это – туда, это – сюда, это – этим, а это – вот этим. Ну и завершающие штрихи за мной. Не дядя Слава, а Рубенс какой-то.

…У «рисовалки» есть еще одна функция. Она служит клубом по интересам. Она большая и столы высокие, настоящие. Куда еще пойти поговорить об интересном? В кабинете заведующего тесно. В музыкальном зале просторно, но не уютно. На мягком полу спортивного зала я бы сразу заснул.

А в «рисовалке» все как надо. Умывальник с водой. Чайничек. Живопись по стенам. На пианино для создания атмосферы можно сыграть. Что Катя и делает время от времени. Консерватория! А не что-нибудь. Я иногда ругаюсь, когда стол за собой не вытирают и грязные чашки не моют, а скидывают в большую коробку на стеллаже. Но сильно не возмущаюсь. Что поделаешь? Ведь «рисовалка» – лучшее место в детском саду.

Занятия в действиях и хронометраже

…Приступим. Что у нас сегодня? Как раз конструирование. В начале года урок несложный. Главное – веселый. Немного жуткий. Поначалу страшновато взять два листа хорошей цветной бумаги и сделать с ними такое! Один лист мнем! Делаем из него снежок. Если в группе только малышки (2–3 года), на этом можно урок закончить, объявить веселую перемену и поиграть в снежки.

С теми, кто постарше, работаем дальше. Рвем второй лист! Но сначала учимся делать колечки из большого и указательного пальцев на правой и левой руке. Ну, просто как американцы, которые хотят показать, что у них все ОК. Получается? У всех? Ноготки встретились? Ага! Теперь все четыре ноготка встречаются на краю бумаги, но правые тянут лист к себе, а левые от себя.

Что? Это вам без объяснений понятно. Когда тебе три или четыре годика, это совсем непонятно. Хочется ухватить лист покрепче. Двумя кулаками. И тянуть в разные стороны. А бумага оказывается очень прочная. Из нее даже веревки вьют. Ну да ладно. Порвали листочек на несколько полос разной толщины и длины. Сортируем. Выстраиваем их по росту и толщине. И склеиваем их в длинную-предлинную ленту. Сначала она толстая-претолстая, а в конце тонюсенькая-претонюсенькая. Теперь мажем толстый конец клеем и оборачиваем им «снежок». Обхватываем и держим в кулаке. Крепко и долго. Как долго? Можно посчитать до десяти. А лучше до двадцати. Хором. Мы все время считаем на конструировании. А то работа не клеится.

…Однажды Рита – педагог по «математическим играм» сказала мне, что родители удивляются, что дети у нее на уроках не считают. «Как так? Это же математические игры!» Спрашивали – отвечаю: «Так это ж “сад Тубельского”! У нас дети считают на рисовании».

…На следующей после конструирования неделе – живопись. Меняю обстановку. Один стол к мойке. На нем расставляю палитры, баночки с краской, раскладываю кисти. Другие столы вдоль стен и окна. Комната на несколько секунд освобождается, хоть пляши. Расставляю мольберты. Пять двухсторонних для десяти человек. В группе обычно человек 20. Или чуть больше. Значит, редко в половине, которая ко мне приходит на занятие, больше 10 человек, но я оставляю свободное место, чтобы можно было выставить еще два-три больших односторонних мольберта. Все поместимся. На свободный стол кладу бумагу. К краю стола приклеиваю развернутую ленту скотча. Я готов.

Бегут дети. Говорю, что надо не занимать мольберт, а встать в очередь за бумагой. Отрезаю и приклеиваю по кусочку скотча к верхним уголкам бумаги. Вешаем лист на мольберт и становимся в конец очереди за кусочками скотча для нижних уголков бумаги. Дети, не знающие советских очередей, не испытывают к очереди неприязни. Никто не пытается влезть без очереди. Разве только случайно, по недоразумению. Готовим бумагу организованно, без толкотни.

Принесли по полстаканчика воды. Кисти и палитры пока не берем. Сначала надо послушать сказку. Сегодня в начале урока на палитре только одна краска. Коричневая. Ее много. (Редко нужна.) Ствол дереву нарисовать и только. И можно не объяснять, что деревья не коричневые. Бесполезно. Тем более, что сегодня сам эксплуатирую этот стереотип. Техника, в которой делаем работу, – гризайль, монохромная живопись. На палитре только коричневая краска.

Т а н ю ш к а. Дядя Слава, а у тебя нормальная краска есть?

Д я д я С л а в а. Какая нормальная?

Т а н ю ш к а. Ну, зелененькая какая-нибудь, а то эта совсем уже коричневая.

Удивительное дело. Сначала учимся. Овладеваем знаниями. Осваиваем и усваиваем стереотипы, чтобы тебя поняли. Согласитесь, зеленое небо или круглый дом сразу вызовут недоумение у зрителей – папы, мамы, друзей. А если все в рамках привычного – молодец, хорошо нарисовал. Зато потом взрослеешь и изо всех сил стремишься избавиться от стереотипов. От коричневых деревьев, голубого неба, желтого солнца. Стараешься их увидеть такими, какими видишь их только ты. Увидеть и показать другим. Показать и убедить зрителей, что так оно и есть на самом деле.

А пока «идем гулять в лес». Работаем двумя или даже тремя кистями. Все знают: сначала надо идти по широкой дороге. Широкая кисть. Сверху вниз, подхватывая текущую краску. От нее ответвляются дорожки поуже. Средняя кисть. А уже от узких идут совсем тоненькие тропиночки. Маленькая кисть или средняя без нажима, но лучше маленькая кисточка. Тропинки не только разбегаются в стороны, но и переплетаются друг с другом. Вон, какая паутина получилась. А что в лесу между тропинками? Травка. А сейчас осенью? Опавшие листья.

Добавляем на палитру другие краски: красную, желтую, зеленую, оранжевую. И работаем кистью по-другому. Не мажем по бумаге, а ставим точки большой или средней кистью. Густо-густо. Бумаги совсем не должно быть видно. Теперь снимаем работу и переворачиваем лист. Что это? Дерево!

Интересно, если бы дорожки были синими, узнали бы дерево так же легко? Попробовать надо в следующий раз.

А конец урока – это большая свалка и толкотня около мойки. Проще самому все помыть. И кисти, и палитры. Но надо же приучать к порядку. Будь он неладен. Отмылись. Срочно раскладываю краски для следующей группы. Они уже прибежали. В очередь! Сейчас подойду. Ну, как продавщица, ей-богу. И еще одна группа. И еще. Я начинаю ненавидеть живопись. Но это ненадолго. На следующей неделе лепка. Или аппликация.

…Почему осенью летняя аппликация? Каникулы вспоминаем. На речку ходили купаться? Сквозь прозрачную воду глядели на дно? Что видели? Камушки. Это легко изобразить. Подойдет бумажка практически любой формы. А вот это что получается длинное и зеленое? Травка. Как называется травка, которая в воде растет? Водоросли. Вот кустик водорослей. Все травинки в одну сторону тянутся. А вот пять кусочков из центра в разные стороны торчат. И не зеленые, а красные, или любого другого цвета. На что похоже? Это звезда! Под водой? Да! Это морская звезда. Кто-то был на море и сам видел.

Предлагаю приклеить свои звезды на один большой лист. Нет, каждый хочет иметь свой маленький кусочек моря. Тогда фон песочного цвета. Или неба, если выбрать фон темный. Можно настоять и сделать общую работу. Получится большая и красивая картина. Обязательно получится. Сразу можно вешать на выставку.

Сказки и материалы

…Лепим. Обжигать не в чем. Муфеля нет, но все равно часто даю детям глину. Из пластилина тоже лепим, но, как правило, что-то малюсенькое. Самыми кончиками пальцев. А глину месим от души в полную силу. Каждый урок с глиной спрашиваю: «С чего начнем?» «Со сказки», – отвечают.

Нет, лепка начинается с того, чтобы подготовить материал к работе. Неважно, глина или пластилин в руках. И то, и другое надо помять-помесить. Пластилин надо немного согреть. Маша, когда лепит с детьми, время от времени подносит пластилин к уху, слушает, заговорил – не заговорил. Готов ли он, чтобы рассказать нам новую сказку? Если пластилин тепленький, мягонький – значит, готов. Но не покупайте мягкий пластилин, чтобы в «сопли» не превратился. Материал должен оказывать сопротивление. Глина тоже. Даю два кусочка. Один потверже, другой помягче. Надо их вместе промесить и получить кусок однородной плотности. А потом уже делить на части и лепить.

– Посадил дед репку. А еще, что он посадил? Что на огороде растет?

– Морковка, петрушка, капуста, картошка, кабачки, тыква.

– Яблоки.

– Нет. Яблоки в саду растут.

Так вот, посадил дед все это и выросла…

– Репка большая-пребольшая.

– Нет. В этот раз выросла у деда морковка большая-пребольшая. Не какая-нибудь морковка, а морковка-красавица. Пошли дед с бабкой собирать урожай. Все вместе сложили и вдруг смотрят, что это получается! Морковка – сарафан. Капуста – голова. Кабачки – рукава. Картошинки сплющим в ладошки. Стручки гороха – пальчики. Какие там еще овощи остались? Нужны глазки, носик, ротик, лапоточки, косичка. А тыква для чего? Расплющим ее и сделаем кокошник, как у снегурочки. Посмотрите – не морковка, а красавица! Еще чуть-чуть, и ожила. Посмотрела и говорит: «Здравствуйте, дедушка и бабушка! Можно я с вами буду жить?» Те с радостью отвечают: «Конечно, можно! Только обещай нам, что не растаешь, как Снегурочка». «Нет, не растаю, законсервируюсь и буду всю жизнь с вами!» Стали они жить-поживать и добра наживать.

Эту тоже сказку лепим по-разному. Для малышек будет большим достижением скатать очень приблизительную морковку, приделать к ней два кабачка и капусту. Это уже счастье, если получилась «схема» девочки.

Чем старше ребенок, тем больше деталей жду от него. Вплоть до узора на сарафане и кокошнике. Лепка в плане «трудоемкости» – замечательный урок. Что я имею в виду? Каждая техника имеет свою, с позволения сказать, трудоемкость. Самый быстрый урок – графика углем или другим мягким материалом. Минут 5—10 и уже готово несколько работ: «Дядя Слава, можно в группу?» Ответить: «Можно», – это еще одно огромное преимущество работы в детском саду. Нет необходимости держать ребенка «от звонка до звонка», развлекая его и отвлекаясь от тех, кто продолжает с удовольствием работать. И каждый занимается столько, сколько хочет. Если место есть, можно остаться на следующий урок.

Детский сад – дом родной. Закончил – иди в группу. Не заблудится. В группе или воспитатель, или нянечка обязательно есть.

Живопись идет дольше цветной графики: 15–20 мин, т. е. получасового урока едва хватает. Еще ведь палитры и кисти помыть. А потом еще мне перемыть и положить чистые краски. Для живописи надо бы побольше времени, но расписание есть расписание. Малышек ждут на другом занятии. Вертишься как белка в колесе. В последнее время появились в большом количестве лоточки из-под продуктов. Их можно не мыть, а сразу выбрасывать. Большое облегчение.

Самое трудоемкое занятие – аппликация. Особенно орнаментальные задания, которые я так люблю делать из цветной бумаги. Но увеличивать продолжительность урока нет смысла – дети устают.

Лепка стоит особняком. Лепить подолгу могут практически все. Краски тоже можно долго мешать, но в нашем нежном возрасте, слишком быстро богатая палитра превращается в серо-коричневое месиво и хочется закончить работу или начать новую. А с глиной какая благодать! Месишь-месишь, месишь-месишь. А она все такая же коричневая, мягко зовущая помесить, полепить еще. Этим можно заниматься долго без ущерба для эстетического чувства. Приходится буквально прогонять. Готовые поделки ставим сушить на отдельный стол. Это моя хитрость. Если ребенок вспомнит через неделю о своей поделке – отдаю с радостью. Но бо́льшая часть работ остается в мастерской и идет обратно в ведро размачиваться.

Получается: 30-минутный урок оптимален для детского сада. Что-то чуть дольше, что-то чуть короче, но 15–20 мин на работу как таковую более чем достаточно.

Мне кажется, что эту же закономерность я вижу на концертах и на спектаклях «приезжих» театров. У нас в саду они проходят регулярно. Дети смотрят и слушают очень хорошо, но именно через 15–20 мин начинаются ерзанья и шевеления. Успокаивать приходится все большее и большее количество зрителей. И зависимости этого времени от качества «действа» я не заметил.

После лепки кажется, что графика проходит особенно быстро. Даже если работаем на мольбертах мягкими материалами. А уж на столе, а значит на листе небольшого формата, углем – минутное дело. Минутное в буквальном смысле слова. Пятном малыши не работают, даже цветом. А черным или серым закрашивать рисунок тем более не хочется. Придумываю всякие «игры». Сказки.

Пришел Колобок к дяде Славе и попросил:

– Дядя Слава, нарисуй мой портрет.

– Хорошо, – отвечает дядя Слава и берет уголь.

– Дядя Слава, ты что это задумал? Хочешь, чтобы все думали, что я подгорел в печке. Нет, так не пойдет. Рисуй меня красками.

– Подожди, – говорю, – у меня еще есть один замечательный «мелок». Сангина называется.

– Ангина?! То подгорелый, то больной. Не хочу таким быть. Пойду к другому художнику.

– Подожди. Не ангина, а сангина. Смотри. Я провожу линию. Она получается красно-коричневой, как румяная корочка на булочке.

– Ну, хорошо. Только корочка из одной линии слишком тонкая. Я какой-то непропеченный получаюсь.

– Знаешь, а мы проведем эту линию много-много раз, и корочка получится твердая и хрустящая. И носик кругленький, и щечки, и ротик, а глазки нарисуем угольком. Вот какой портрет получился.

В следующий раз можно поиграть с сангиной в портрет медвежонка. Все то же самое, только хрустящая корочка мишке не нужна. Он, когда ее почувствовал на себе, чуть не расплакался. Как же он будет с мамой обниматься, такой тверденький. Чтобы утешить медвежонка, мы его гладим. Всеми пальчиками, всей ладошкой. Можно пальчики обернуть тряпочкой. Чем дольше гладим, тем пушистее будет мишка. Если получается не очень пушистый, можно еще порисовать сангиной и опять погладить.

Сангина размазывается, создавая мягкую ауру шерсти вокруг медвежонка и закрашивая его внутри. Чем хороши эти портреты, так это тем, что легко получаются у детей любого садовского возраста. Начиная с трехлеток с их головоногами и старше. Принцип прежний – чем старше, тем больше деталей надо проработать.

Возникает вопрос: если дети убегают с урока уже через 15 мин после начала, может быть заменить уголь более трудоемкими техниками? Пусть потрудятся, как следует. А то ишь – поначиркали кое-как десяток картинок и бежать.

Нет. Мне эти уроки кажутся крайне важными. Когда ребенок работает одной черной линией без пятна, без цвета, он целиком сосредотачивается на том, что он рисует. Создает не столько образ и тем более не изображает конкретный объект. Он создает универсальный ЗНАК чего-то. Дети очень быстро «обмениваются» этими знаками, и очень скоро все знают, что как должно выглядеть. Просто кружочек не может быть солнышком. Обязательно должны быть лучики. Земля, дерево, дом, стол, стул.

Это не страшно, что они у всех одинаковые. Рисование – это пока не изобразительное искусство. Все что угодно: литература, естествознание, история и только в последнюю очередь изобразительное искусство. Это взрослому художнику, выращенному в европейской традиции, хочется оригинальности и непохожести на других. Для ребенка рисование – язык общения. А язык должен быть общим.

Дети рассматривают работы друг у друга, и почти всегда можно услышать вопрос: «А это у тебя что? А это?» Часто они показывают друг другу как «правильно» рисовать. На живописи это сделать труднее.

Д я д я С л а в а. Богдан, что ты нарисовал? Не понимаю.

Б о г д а н. Подойди поближе. Смотри! Это – драка какая-то. Это – что-то желтенькое. Это что-то фиолетовенькое.

Когда я рассказываю «цветные» сказки, стараюсь акцентировать внимание на смешивании цветов, а рисовать поменьше и попроще. Домики, деревья. А лучше просто цветные пятна.

С графикой не так. Можно рисовать что угодно, но я сознательно упрощаю рисунок, стараясь поднять «реалистическое» изображение до уровня знака. И детям не страшно следовать за мной. Знак трудно придумать, а использовать легко. Дети дошкольного возраста разрабатывают и усваивают эту систему знаков. Учатся с ней работать. Обозначают не только предметы, но и состояния. Поэтому обычно все улыбаются: и люди, и солнышко, и звери, и дома. Кто-то видит в этом навязчивые стереотипы и борется. Вырабатывает в ребенке творческую индивидуальность.

Прошу вас! Не надо! Упорная борьба со стереотипами и штампами – самый верный способ убедить ребенка в том, что он не умеет рисовать.

Очень часто дети спрашивают, как нарисовать? Как нарисовать дом, машину, кошку, корабль, самолет? И ждут в ответ на этот вопрос именно знака. Не определенную марку машины или модель самолета. Интересуют основные признаки того или иного предмета.

Дом – крыша. Автомобиль – колеса. Самолет – крылья.

Мои дошколята осваивают эти знаки. Собрать их в сложную целостную структуру им еще не по силам. В основном рисуем отдельные предметы: человек, кошка, автомобиль. И только в школе можно будет увидеть стройку, войну, больницу и другие сложные, многофигурные композиции.

Не надо бояться упрощений и обобщений. Даже с изобретением фотографии биологи не перестали рисовать при описании изучаемых ими животных или растений. Им тоже нужна не уникальность, а типичность. И малышу пока не важно, чем этот цветок отличается от другого. Главное нарисовать цветок так, чтобы все поняли – это цветок.

Плановое нарушение плана

Я не решаю заранее, на какой неделе, какого числа, тем более, в какой технике и на какую тему будет урок. Я оставляю себе пространство для маневра, чтобы легко включаться по мере необходимости в работу групп.

Как это бывает? Например, затеяла Маргарита Федоровна устроить кинотеатр. Детскому саду дали проектор и экран. Просто водить детей мультики смотреть – это не интересно. А вот если старшие будут устраивать киносеансы для младших – уже любопытно, что может получиться.

Какая роль у меня? Если есть кинотеатр, значит должны быть афиши. Провожу урок живописи. Смотрю, что там у нас по плану, к какому мультику афишу надо делать? Мультик про крокодила. Сине-зеленая гармония будет как нельзя кстати. Она в план на 72 ч не поместилась. Ну и Бог с ним, с планом-то. Будем считать, что это тема 1.3 – работа с желтой и синей краской. Начнем с этого, а потом тем, кто захочет, других цветов на палитры добавим, чтобы афиша поярче получилась.

Следующим уроком сделаем конструирование и изготовим пригласительные билеты в кино. Мультик про крокодила. И билет в форме крокодила. Как всегда предлагаю попробовать сначала самим, повторив за мной на глазок. Тому, кто сам попытался, но не смог, а таких детей большинство, я рисую контур крокодила. Уверяю вас, что даже это – работа на пределе возможностей. Контур очень сложный. Тут и бугристая кожа крокодила, и пальчики на лапах. Замучиться можно.

Тем, кто совсем замучился, можно еще немного помочь. Пальчики вырезать. Или просто посоветовать, что острые углы можно вырезать в два приема: снаружи в угол, а не разворачиваться ножницами, стараясь не прервать линию. Потом ставлю на стол цветные карандаши. Это не моя инициатива. Мне никогда не пришло бы в голову раскрашивать бумажную скульптуру, которая у нас получилась. Это слишком уж архаично. И вообще не стильно. Но дети просят. Надо же написать слово «билет». Я напоминаю себе еще один антипедагогический принцип: «Если нельзя, но очень хочется, то можно», и разрешаю крокодилов раскрасить.

Выставки

Сам я выставки не люблю. Это у меня со времени работы моей жены Маши в филиале Дворца пионеров. Можно было вообще не работать, но мероприятия – святое дело. Это обязательно. Не трудно оформить работы в паспарту, поехать отвезти. Но как эти работы отобрать? Взять у одного и не взять у другого? Сразу обозначить, что эта нравится, а эта не нравится. Нельзя. Надо чтобы они были уверены, что все работают хорошо.

Мне не нравится только откровенная «халтура». Чем она отличается от «хорошей» работы? Отношением автора. Как правило, все с удовольствием работают, но иногда, особенно когда человек не сам пришел, а его вместе с группой привели, не хочется ему работать. А надо. «Задание» получил. Тогда что-нибудь, быстро-быстро. «И так сойдет» – думает. Но дядя Слава не хвалит. Почему? Не старался. «Тяп-ляп» за работу не считается.

Как же быть с выставками? Мы решили собирать все работы. Многие так делают. Интересно, у них тоже так душа болит? Из-за чего? Ну как же. Я у своего любимого Левина прочитал, что малышу главное процесс, а не результат. Нарисовал, а через несколько минут ногами по картине ходит. Может быть. Даже точно так и есть. Пока не скажешь, что картину надо оставить в студии. Как же они расстраиваются. Будто самое ценное тебе отдают совершенно безвозмездно. Обещание вернуть работу после выставки или в конце года мало утешает. Чуть не плачут некоторые. Вот и болит душа.

Еще хуже – конкурс. Я однажды попал в жюри. Давно еще. В конце 1980-х. Привела меня педагог-организатор из ЖЭКа. Был какой-то то ли смотр, то ли слет детских садов и детских клубов нашего района. Дети пели, плясали, читали стихи. И был конкурс рисунков. Я как единственный мужчина, художник, да еще с бородой возглавил жюри конкурса рисунков. Очень хорошо помню, насколько разошлось мое мнение с мнением двух других членов комиссии – воспитательниц детского сада. Они не понимали, почему мне нравится «мазня» и не нравятся очень «красивые», а главное аккуратные аппликации. Пришлось объяснять, что «мазню» дети сделали сами, а аппликацию клеили воспитательницы. И с тех пор на самых разных выставках детского творчества мне мерещится «рука воспитательницы». Помогают, чтобы «отметили».

Но картины в рисовалке висят. Я отбираю на выставку работы из тех, что дети забыли или не захотели взять. Почти сто человек у меня занимается. Куча шедевров остается бесхозными. Жалко, я не успеваю их подписывать. А может и не надо. Иконописцы свои иконы не подписывают. Их рукою Бог водит. И нашими ручками тоже. (Гордыня!)

Вечер

Уроки закончены, можно сходить пообедать домой. Вечером занятия в изостудии. В четыре часа – «беспризорники». Это дети, которых я собираю по группам. Их записали, но приводить-уводить некогда. Просят воспитательницу проследить, чтобы дядя Слава не забыл.

Традиция уроков с родителями сошла на нет. Я по-прежнему рад видеть родителей с детьми на своих уроках. Но родители стали редкими гостями. Жаль.

Нельзя сказать, что они вовсе не приходят. Кому-то иногда не жаль времени на то, чтобы поработать вместе со своим ребенком, но это теперь исключительный случай. Я расстраиваюсь и с досады ворчу под нос: «Была бы честь предложена». И из вредности стал называть этих детей «беспризорниками».

Иду собирать их по группам. Не люблю это делать. Приходишь и спрашиваешь: «Где тут мой ограниченный контингент? Саша, Ксюша, Оля, Вера, Соня». В этой группе много «моих». В других группах по 2–3 чел. А не люблю я сам их собирать потому, что другие тоже просятся: «Дядя Слава, меня, меня возьмите». Приходится объяснять, что надо прийти с мамой, записаться на дополнительные занятия. А ты еще не записан… Не люблю такого.

В группе у меня и те, с кем утром занимался, и дети из групп, в которых рисование ведет Катя. Я родителей детей из «своих» групп предупреждаю: делать будем практически то же самое. И два раза в неделю ходить необязательно. Тема и материалы будут те же. Но не отказываю. По-прежнему считаю, что главное в моей студии не задание и обучение, а атмосфера творчества. Редко, когда ребенок отказывается делать «задание». «Заданием» и родители и дети считают ту работу, которую я делаю, когда рассказываю сказку. Зато потом, после повторения моей «картинки» – полная свобода творчества. «На свободу с чистой совестью».

Это самая интересная часть урока. Работа с детсадовскими группами, как правило, ограничивается выполнением задания. Времени не хватает. И внимания. Чем больше группа, тем больше мне нужно времени на занятие. Просто для организации работы. За одними убрать, другим приготовить. Рассадить-расставить. Успокоить. Собрать внимание. На все нужно время. И работу я зачастую даю немного сложнее, чем они могут сделать сами. Одному подсказал, другому помог – время пролетело. Пора на другой урок или на прогулку. В студии легче. И времени больше, и детей меньше.