Текст книги "Киномысль русского зарубежья (1918–1931)"

Николай Дризен КИНЕМАТОГРАФ

Уже давно, с лишком двадцать последних лет, кинематограф стал чем-то вроде нашей второй натуры. Мы иначе себе не мыслим его, как наряду с обыкновеннейшими явлениями нашей жизни: школой, клубом, кафе, банком или нотариальной конторой. Пойти в кинематограф – значит исполнить что-то очень простое и несложное, не требующее особых хлопот. В маленьких городах он, несомненно, заменил театр. В больших – не только заменяет его, но и успешно с ним конкурирует. Последнее обстоятельство создало ему непримиримых врагов, главным образом в стане драматических артистов.

В тех случаях, когда я становился посредником между защитниками и врагами кинематографа, я противопоставлял им мудрую пословицу, что «худой мир лучше доброй ссоры»2222
  Об активном участии автора статьи в кинотеатральных диспутах 1910‐х гг. см.: Тименчик Р., Цивьян Ю. Кино и театр. Диспуты 10‐х годов // Киноведческие записки. 1996. № 30. С. 57–87.


[Закрыть]. Поссориться всегда успеете, а нельзя ли найти каких-нибудь примирительных точек зрения? На самом деле природа театра и кинематографа такова, что при желании они могут с успехом дополнять друг друга. Так, например, театральная техника чрезвычайно была до сих пор бедна по части всяких иллюзорных представлений: снов, видений, появления призраков и пр.2323
  Московский художественный театр, много работавший над этим вопросом, в конце концов достиг очень небольших результатов. Таяние Снегурочки в последнем действии пьесы Островского ему вовсе не удалось, а всякие трансформации в «Синей птице» Метерлинка удались только наполовину. (Примеч. автора.)


[Закрыть] Кинематограф познал эту область в совершенстве. С другой стороны, кинематограф пока что убог и немощен в смысле литературных достоинств. Как ни специален жанр пьес для кинематографа, но нет сомнения, что и в эту своеобразную форму можно влить более или менее высокое содержание. Никогда не нужно забывать, что силы обоих противников не равны, и кинематограф сильнее театра. Успех театра всегда обусловлен наличием чрезвычайно сложных комбинаций: подбором артистических сил, особым устройством помещений, для оперы – акустикой залы, и т. д. Процесс кинематографического сеанса значительно проще. Мы знаем, насколько он невзыскателен насчет помещения. Очень часто, в провинции в особенности, ему достаточно какого-нибудь балагана или сарая. Наконец, самый сеанс целиком создается в подготовительной стадии; исполнительная его часть заключается только в аппарате и машинисте, т. е. в двух таких условиях, которые сводят его к примитивным представлениям нашего друга детства – Петрушки.

Из этого, однако, не следует, что кинематограф вовсе лишен каких бы то ни было артистических заслуг. Вражда к нему драматических артистов не основана на том, что бездушная машина отбивает хлеб у живого человека. Причину, как всегда, нужно искать глубже. Кинематограф весьма часто вызывает такие же эмоции, как театр. Вся разница в том, что в театре мы видим самое действие, а в кинематографе его воспроизведение, т. е. оживленную фотографию. Но кто сказал, что фотография не может быть артистической? Это едва ли подлежит даже спору. Весь вопрос в экспозиции картины, в том виде, в каком она предстала перед фотографом и затем отразилась на пластинке. Но это уже сближает кинематограф с искусством. И здесь на первый план является не что, а как художника – как, т. е. с каким запасом артистических данных (сюжетом пьес, составом артистов, фантазией и вкусом режиссера) выступает кинематограф. И что здесь произвело на зрителя впечатление. И что заставляет этого зрителя предпочесть такой род зрелища другому, с живыми артистами и оживленной речью. Ведь не всегда доступность зрелища имеет решающее влияние на интерес к нему.

Войдемте в кинематографическое ателье. Как и всякие лаборатории, театры, музеи, они бывают различных размеров. Одни довольствуются постановками более домашнего и интимного свойства и потому ограничивают свою деятельность одним павильоном. С внешней стороны он напоминает огромную оранжерею. Такие здания обыкновенно возводятся для культуры экзотических растений: пальм, латаний и пр. Сходство это в летнюю пору распространяется и на температуру помещения. Когда дни бывают теплые и солнце светит ярко, температура «там внутри» показывает 40° Реомюра2424
  40° по шкале Реомюра равны 50° по шкале Цельсия.


[Закрыть] и выше. Бедные артисты кинематографа! Зритель присутствует при великолепном бале, следит за развитием потрясающей драмы и не знает, чего этот бал и драма стоят действующим лицам. Очаровательная примадонна в модели от Дреколя2525
  Имеется в виду Дом моды Дреколя. Барон Кристофер фон Дреколль (1851–1933), уроженец Германии, открыл свой Дом моды в Вене, в 1895 г. продал его другим лицам, которые оставили старое название фирмы, а в 1903 г. открыли филиал в Париже.


[Закрыть] с глазами, подведенными, как у циркового клоуна, уже третий раз перегримировывается. У других дела не лучше. На веранде прохладной ночью обнялась влюбленная пара. С нее градом катится пот, у него – еще одна минута, и крахмальная рубашка обратится в грязную тряпку. Ничего не поделаешь! Владельцу фирмы такие дни дороже золота. Они не только дадут великолепные снимки, но еще сберегут массу электрической энергии, вопрос немаловажный в настоящее время. А для воздушных съемок это имеет даже решающее значение. В пасмурную погоду артисты, одетые и загримированные, по целым часам слоняются без дела и ждут, когда небо смилостивится над ними. А случается, что и не дождутся. Тогда директора ходят хмурые. Немудрено: один артистический персонал стоит до 20 тысяч марок в день. Оборудование павильонов тоже зависит от размеров предприятия. Недавняя берлинская выставка кинематографического дела дала наглядное представление о том, насколько развилась кинематографическая индустрия: это, можно сказать, специальная область технического производства.

Параллельно с новыми техническими приборами жизнь создала так называемые прокатные мастерские. Они снабжают кинематографические ателье какими угодно обстановками. Я видел, например, полное оборудование католической церкви. Алтарь, статуя Мадонны, скамьи для молящихся и т. д. В этом же роде обставляются гостиные залы, присутственные места, конторы. Впрочем, это практика фирм среднего достатка. Более мощные фирмы, скажем берлинский «Унион», идут значительно дальше. Аренда отдельных аксессуаров допускается им, но как исключение. Обыкновенно mise en scène2626
  мизансцена (фр.).


[Закрыть], все равно, внутри павильона или вне его, обслуживается собственными средствами. Своею роскошью и разнообразием и качеством материала они напоминают мейнингенцев2727
  В 1866 г. князь Георг II Сакс-Мейнингенский (1826–1914) открыл придворный оперный театр (просуществовал до 1890 г.), собрав в нем выдающихся постановщиков и исполнителей своего времени. Постановки Мейнингенского театра оказали большое влияние на развитие европейского театра второй половины XIX – начала XX в. Мейнингенцы дважды гастролировали и в России (1885, 1890).


[Закрыть], да вот еще наши казенный2828
  То есть императорские (Малый и Александринский) театры.


[Закрыть] и Художественный театр. По крайней мере, мебельная мастерская меня поразила необыкновенной тщательностью выделки. Такие столы, стулья, наличники окон, рамы и двери впору ставить в настоящие квартиры, украшать ими дома зажиточных граждан или общественные учреждения, а не подмостки кинематографических ателье. Значительно скромнее оборудованы костюмные мастерские. Я даже подозреваю, не берут ли костюмы, вообще, напрокат, сообразуясь со стилем и характером постановки.

Мой чичероне2929
  То есть проводник, экскурсовод.


[Закрыть] ведет меня на двор. Здесь как раз происходит воздушная съемка восточной сказки «Сумурун», когда-то поставленной у Рейнгардта. Я много слышал насчет особенных постановок, но действительность превзошла всякие ожидания. Вообразите себе маленький городок где-нибудь в Алжире или вроде нашего Бахчисарая. Узкие-преузкие улицы. Причудливые постройки со щелками вместо окон и железными дверями. Балконы. Минареты. Наконец, на площади с фонтаном посредине – чудесный дворец пышного султана. И все это не какая-нибудь декорация, лишающаяся моментально перспективы, едва вы к ней приблизились. В дом можно войти, по лестнице можно подняться, и в лавку заглянуть. Кинематографическая драма развертывается при самой различной mise en scène, а потому и восточный городок нужно представить с разных сторон. Каждая уличка имеет свою перспективу, каждая постройка – свой характер. Но режиссер-чичероне не дает мне опомниться. В ближайшем будущем «Унион» намерен поставить большую фильму из жизни Анны Болейн (1507–1536). Для этого на противоположной стороне окраинной улицы Берлина использован огромный полевой участок, и на нем, в разных концах (вероятно, из‐за противопожарных соображений), воздвигаются разнообразные постройки. Несколько сцен происходит на улицах старого Лондона. Одна улица почти уже готова (не окрашены только дома). Деталировка ее такая же тщательная, как в восточном городе. Само собою разумеется, и художник-архитектор руководствовался больше историческими данными, чем фантазией. «История» распространена даже на мелочи. Например, улица замощена булыжником, соответствующим характеру лондонских улиц XVI века. Остальные картины служат дополнением к первой. Вот Вестминстерский собор, где Анна коронуется в 1533 году. Он поражает грандиозными размерами. Не менее внушительна арена, где должен происходить рыцарский турнир.

– И на сколько времени нужны вам такие картины? – спрашиваю я режиссера.

Он на минуту задумывается.

– Приблизительно минут на 10–15, не больше.

Десять минут! Чтобы прилично обставить эти десять минут, сонмище рабочих в течение двух недель с утра до вечера стучит, строгает, красит и штукатурит, а фирма затрачивает несколько миллионов3030
  Себестоимость фильмы без артистического персонала обходится сплошь и рядом в 4–5 мил[лионов] марок. В Америке столько же долларов. (Примеч. автора.)


[Закрыть]. Доподлинно, странное искусство, совсем в рендане XX века!

Но странности его этим не ограничиваются. Казалось бы, что после таких приготовлений сама сердцевина кинематографии – экспозиция действующих лиц – должна быть тоже исключительна. На самом деле это не так. Роль артистов в кинематографе сведена к минимуму, т. е. не представляет никакого внутреннего интереса. Может быть, этим и объясняется, что настоящие актеры ненавидят кинематограф. Актеру с тонкими нервами, живым темпераментом и душевными переживаниями там нечего делать. Кинематографу он даже в тягость. Чуть только актер разыгрался – чик! Готово. Пожалуйте следующую картину. Вот почему первачи в драме обыкновенно излишни в кинематографе, а, наоборот, статисты иногда там желанные гости3131
  Знаменитый Макс Линдер это блестяще доказал, когда во время своих гастролей в Петербурге выступил в драматическом скетче. Хуже трудно было сыграть! (Примеч. автора.)


[Закрыть].

Все дело во внешности исполнителя и в его мимике. Съемка сама по себе берет гораздо меньше времени, чем приготовление к ней. Часто артисты, особенно на маленькие роли, хорошо не знают, что они будут делать в пьесе. Режиссер им это расскажет перед самым началом съемки. Несколько сложнее обстоит дело с толпой. Картины с ее участием обыкновенно репетируют дольше, особенно когда масса должна проявить известную энергию, подъем чувств, волнение и пр. Но так как для пьес звук не играет никакой роли, то и эти подробности улаживаются быстро. Толпа шумит больше из необходимости открывать рот. Слова если произносятся, то исключительно для согласования с известными действиями. Вне их слов не существует.

Мне остается сказать о двух мелочах, характерных для кинематографии. Очень часто режиссер в поисках подходящей mise en scène должен обращаться к каким-либо типичным местам, напр[имер], старинным замкам, местности с историческим прошлым и т. д. В таких случаях принимается специальная поездка, дающая зрителю красивые ландшафты, а иногда и совсем особое настроение. Вторая особенность касается тех фильм, когда для картины требуется экзотическая флора. Как ни изобретательна современная техника по части всяких Erzatz’ев3232
  То есть эрзацев, суррогатов.


[Закрыть], но все же до подделки кинематографической «флоры» она не дошла. Искусственная пальма выходит и на экране искусственной. Тропический лес из самодельных буков или каштанов не похож на настоящий лес.

– Что вы тогда делаете? – спрашиваю я режиссера.

– Ничего. Во-первых, конечно, избегаем «природы», а затем ищем, ищем. Вот на днях что-то похожее нашли где-то в Гарце.

Посещение кинематографических съемок будит множество мыслей. Одна из них говорит, что кинематограф далеко еще не исчерпал всех своих возможностей. Современная фотография не умеет пока передавать натуральные цвета. Опыты в этом роде были, и в них деятельное участие принял даже наш соотечественник, некто г. Прокудин-Горский, но они не дали существенных результатов. Затем не достигнуто еще соединение кинематографа с граммофоном. Я помню, что в Петербурге я присутствовал при одной такой демонстрации. На экране была воспроизведена студенческая пирушка. Отдельные голоса, а в особенности хор голосов, прекрасно гармонировали с движениями. Правда, звук был несколько вуалирован, получилось впечатление, что говорит чревовещатель, но ведь это только несовершенство аппарата, а принцип верен. Дальнейшие опыты пройдут, вероятно, и с большим успехом.

И вот является вопрос: что станет с театром, когда цвет и звук будут к услугам кинематографа? Уже теперь юный герой ведет себя достаточно нагло. Его ничто не смущает на победоносном пути. И правда, лучшие художники обслуживают его работу. Литераторы пишут для него пьесы. Он популярен даже в медвежьих углах. Как бороться с таким типом?

Отчасти я уже ответил на этот вопрос. Я полагаю, борьба затруднительна, но компромиссы возможны. Припоминаю такой факт. Здесь же, в Берлине, я смотрел до войны «Живой труп» Л. Толстого. К большому моему удивлению, спектакль оставил во мне гораздо большее впечатление, чем в России. Почему? Не исполнением же? Играли хорошо (особенно А. Моисси в роли Ф. Протасова), но, в общем, это был Толстой на немецкий лад. Я ломал себе голову и, наконец, нашел причину. Режиссер для постановки пьесы использовал приемы кинематографа, т. е. дал почти непрерывную цепь впечатлений. Благодаря этому отдельные кусочки драмы получили необходимую слитность, и то, что при обыкновенных сценических условиях казалось ничтожным, сейчас сделалось неотъемлемой собственностью великолепной мозаики. Одновременно у меня раскрылись глаза и на многие другие произведения этого характера. Я понял возможность инсценировать и исторические хроники Шекспира, и «Бориса Годунова» Пушкина, и ныне значительно устаревшие трагедии Шиллера вроде «Валленштейна».

А затем не будем так горды в своем величии. Спустимся немного с заоблачных высот и присмотримся пристальнее к вопросу. Мы превратили наши театры в храмы, но в то же время лишили их притягательной силы «Божьих домов» – музыки и света. В театрах темно, холодно – и дорого. Все эти вопросы нужно заново пересмотреть и первым долгом перестать презирать своего противника.

Печатается по: Жизнь: вестник мира и труда: двухнедельный журнал (Берлин). 1920. № 10. 15 авг.

Николай Барсов КИНО

Революцию делают массы. Массы живут представлениями. Представления создаются восприятиями. Восприятия образуются через посредство зрительных впечатлений. Это знал еще Аристотель. Он разграничивал поэтому «понятия» от «представлений».

Понятия создаются путем долгим, мыслью. Восприятия мгновенны и преходящи. Ребенок живет восприятиями. Массы – как дети. И в том зрительном, что ими усваивается легко, без пояснений, они находят удовлетворение.

Наша материальная культура в развитии техники создала гениальное «зрительное». Оно увлекло массы, оно дало им максимум восприятий. Это – кинематограф. Он произвел революцию в искусстве, и этот же кинематограф порождает в массах огромное революционное настроение.

Человечество имеет издерганные нервы. Ему нужно смеяться и плакать, но не длительно, а на час, на момент. Вы видели? «Землетрясение в Сицилии». Кровь, слезы, трупы. Зал мрачен. Он молчит, слышны вздохи, где-то рыдает женщина. И через минуту – «Карнавал в Венеции». – Словно с экрана льется солнце в зал, хохот, аплодисменты, крики «браво». Быстрые восприятия, чередующиеся впечатления, сливаются в одно костюм арлекина и саван мертвеца. В этом – великий талант кинематографа, его социологическая сущность: чередование мгновений, отсутствие преемственности впечатлений. Это – воплощение факта только в зрительном; это отрицание понятия. И за франк или два в течение вечера вы воспринимаете совершенно различное. Тут нет движения души, ибо нет слов, есть только мимика. Жест заменяет голос, интонацию, живую игру глаз. Кино – внешнее движение, усвоенное только глазами.

Он дает «Божественную комедию» Данте. Он изображает жизнь Марии Магдалины. Отвергая душу, он заменяет ее имитацией, пытаясь внутреннее передать внешним движением. И потому он вульгарен, но в вульгарности своей бесконечно понятен и потому – убедителен. Ибо вульгарное усвояемо быстро, и не в этом ли секрет успеха вульгарного материализма?

И, не понимая всей силы зрительных впечатлений, не сознавая всей силы всемогущества кинематографа, кинематографические писатели и артисты планомерно создают в массах недовольство и движущую силу революции направляют в одну сторону. Вы помните шаблон[ы] фильмы? Их два.

Благородство, бедность и печальная жизнь. Он любит ее, они работают, бедствуют, умирают в бедности. Зрительно: труд – печальная необходимость, горе и тоска. Благородство – не нужный никому балласт. И те тысячи работающих, те подростки, которые начинают жить, видят и представляют будущее свое как непрерывную цепь страданий – до гробовой доски.

Но вот другая фильма, на другую шаблонную тему. Люди живут в роскошных помещениях. Отлично одетые, по пяти раз в день меняющие костюмы, разъезжающие на автомобилях, обедающие в шикарных ресторанах, пьющие шампанское, меняющие красивых любовниц. Бриллианты, разгул – и праздная жизнь. И тут бывают иногда драмы, но это баловство развратных людей, только всего! И эта роскошь, и это бездействие запечатлеваются зрительно. Так вот они – те, кто распоряжаются и приказывают, кто тратит бешеные деньги в то время, как тысячи других в труде и лишениях печально коротают свои дни.

Так пропасть, и без того существующая между двумя психологиями, двумя реальностями, еще больше усугубляется. Если бедный Жан от горя может избавиться, лишь став богатым, как кутила Жорж, – вывод совершенно ясен.

Я помню – задолго до революции – разговоры публики в тех маленьких кино на окраинах Петрограда, где я часто бывал. Эти картины светской, богатой и бездельной жизни накопляли в душах простых людей озлобление.

А главное – фильма лгала, ибо не лгать она не может. Чтобы быть убедительной, ей нужен резкий жест, сильный контраст, утрированные декорации. Она нагромождает поэтому в одну кучу золото, бриллианты, ковры, великолепную мебель, горы еды и батареи шампанского. И с другой стороны: утрированная нищета, неизмеримые страдания и умерщвляющая печаль. Ибо в зрелище жестов иначе быть не может. И усталый от дневного труда рабочий, не зная, какова в действительности жизнь людей других классов, – с кокотками и шалопаями, прожигающими жизнь, невольно ассоциирует представление о всех тех, кто выше него, кто ему неизвестен и потому непонятен. И, образуя некое представление о совокупности зрительных восприятий, он начинает физически ненавидеть людей других – высших классов. И рождается озлобление, которое глубоко сокрыто и тем более опасно.

Кино заменило собой книгу для огромных масс. И ни одна книга ни ребенку, ни массам не может дать той убедительной силы ненависти, что рождает кинематограф.

Революцию делают массы. Массы живут зрительными впечатлениями по преимуществу. И в тех революциях, что совершаются в наше время, кинематограф – поверьте – играет не последнюю роль.

Печатается по: Последние новости (Париж). 1921. 26 марта.

Георгий Тарасов О МГНОВЕННОМ ТВОРЧЕСТВЕ

I

Одно из главных отличий театра от книжной литературы заключается в том, что книга повествует и описывает, театр же показывает и представляет.

В книге действие скрыто под покровом той или другой формы писательского выражения, тогда как театр – по своей природе есть внешнее проявление действия. Отсюда ясно, что театр должен быть, преимущественно, зрелищем. Его язык – действие; синтаксис этого языка – фабула пьесы, этимология – цепь обстоятельств, приводящая к развязке. Самым ярким выражением настоящего театра была Commedia dell’ arte3333
  Упомянута комедия масок – итальянский площадной театр XVI–XVIII вв.


[Закрыть], достигшая наибольшего развития в Италии XVII века.

Современный театр изменил своей первоначальной основе и перестал быть действием. Целый ряд обстоятельств, влиявших на характер театра в течение XVIII и XIX столетий, привел в конце концов к тому, что он утратил значение зрелища, лицедейства, превратился в один из способов передачи литературных произведений, по большей части не театральных в своей основе. Задача театра как такового исказилась. Появились театр настроений, театр символов, психологическая драма, которые находятся в резком противоречии с идеей «театра как представления».

Современный театр пошел по пути литературы, усвоив большинство ее приемов, по существу чуждых ему, и заменил театральную красоту внешнего действия бесцветной в театральном смысле глубиной внутреннего переживания. Ушли красочные, шумливые, блестящие Арлекин, Коломбина, Пьеро, появилась замкнутая, страдающая душа современности, боящаяся яркого света рампы и пестроты размалеванных декораций.

II

Однако, как бы забывчиво ни относилась современность к сущности театра, эта сущность остается прежней и заключается в динамике пьесы с вытекающим из нее действием. Действие рождает ряд событий, сплетает их в узор фабулы и сообщает действующим лицам ту логическую неизбежность их ощущений и вытекающих отсюда поступков, которые и составляют саму пьесу.

И эта сущность не мертва. Она не пережиток. Она живет, и именно теперь, быть может, более, чем когда-либо, близка и желанна каждому зрителю наших дней. И эта жадность к «театру – действию» не случайна. Она вытекает из темпа самого ритма жизни.

Посмотрите, как изменился сам масштаб наших чувств, наших представлений и желаний. События мелькающей, грохочущей лавиной несутся непрерывно и неизбежно, увлекают нас, пугая или радуя, не дают опомниться, не оставляют времени на самоуглубление, на длительный анализ ощущений. Мерцающая калейдоскопичность впечатлений, четкое биение живой жизни дают новый жизненный ритм, утверждают внешний мир наравне с внутренним, приучают к новому мировосприятию.

Внешние события приобретают в человеческой душе значение чрезвычайное, и изощренная душа современника начинает понимать их внутреннюю логику, их таинственно звучащий язык. Интерес к душевным переживаниям постепенно падает, заглушенный молодым голосом нарождающихся в мире событий, фактов, фактиков, осязаемых, а потому убедительных до конца.

И душа человека наших дней не боится этого голоса, она очарована им и рада возможности слушать его без конца.

Дает ли современный театр эту возможность? Удовлетворяет ли он жгучей потребности видеть, видеть, видеть, волноваться от ожиданий, осязать легионы легионов ног скачущей жизни, смаковать ее терпко-сладкий вкус?

Знает ли, чувствует ли все это современный театр?

Конечно, нет.

III

Наш век – век нервных людей. Наша нервность является прямым следствием условий современной жизни, волнующей, торопливой и беспокойной. Каждый месяц, день, час несут новые и новые вопросы, требующие немедленного решения, каждая причина несет следствие, приходящее в силу темпа жизни слишком скоро, чтобы можно было отнестись к нему с спокойным безразличием. Современный человек всякий миг должен быть начеку, чтобы предугадать, предусмотреть, найтись в нужную минуту. И эта необходимость, во-первых, изощряет его эмоциональную способность, во-вторых, приучает к процессу мгновенного творчества. На всякий жизненный толчок он реагирует тотчас же, привыкая таким образом укорачивать мыслительный процесс за счет его интенсивности.

Экономя во времени, он усиливает остроту восприятия, развивая в себе тем самым возможность чувствовать prestissimo3434
  Престиссимо (ит., превосходная степень от presto – быстро) – обозначение очень быстрого темпа в музыке.


[Закрыть].

Век рассуждений, длительных переживаний, душевных колебаний прошел с тех пор, как завертелись валы ротационных машин, затрещал в небе пропеллер, задрожали струны беспроволочного телеграфа.

И в новых условиях человек создал новый своеобразный тип театра в том же темпе prestissimo, с той же остротой ощущений и с такими же импульсами к мгновенному творчеству, как и сама жизнь.

И эта разновидность театра – великое и могучее кино.

IV

Я совершенно сознательно определяю кино как разновидность театра, боясь назвать его театром и тем более искусством, хотя элементы того и другого в кинотворчестве существуют. Пока кинематограф важен для современнности как необходимое удовлетворение потребности в зрелище, существующей в природе человека. Театр ушел в литературу, разошелся с жизнью в ее темпе; из явления жизни стал музейным предметом.

Образовавшуюся пустоту занял убедительно-яркий и нервный, слишком еще юный, чтобы иметь право называться искусством, но зато и обладающий богатством возможностей, уже искупивших его молодость.

Главное достоинство кино заключается в том, что он отвечает запросам современности, он соответствует нашей психологии, он самое яркое и жизненное явление нашей жизни. В нем, как в зеркале, отразилась душа современного человека, и в этом отношении он так же типичен для нашей эпохи, как, например, романтизм в начале прошлого столетия.

Вторым достоинством кино является его театральность. Именно то, что забыто современным театром, составляет сущность кинематографа. Фабула и развитие действия, сцепление обстоятельств, логическое чередование вытекающих один из другого фактов, а иногда их неожиданное нарушение – все это дает элементы зрелища, которого жаждет человек нашего времени и которого так боится современный театр.

Огромным преимуществом кинематографа в развитии этой «зрительной» его стороны является возможность оперировать с неограниченным количеством фактов вне зависимости [от] места и времени.

Наконец, третьим достоинством «великого немого» я считаю его способность вызывать в зрителе то «мгновенное творчество», о котором я говорил выше.

Если театр дает зрителю возможность воспринимать пьесу посредством полностью произнесенного текста, то здесь наоборот – полное отсутствие слов заставляет зрителя заполнять немую речь экрана любым импровизированным текстом. Зритель невольно проявляет творческую способность, мгновенно создавая предполагаемую речь действующих лиц и скрытые от него факты мелькающей фабулы.

Таковы внутренние достоинства кино как одного из видов театра. Нужно ли говорить о безграничности его технических возможностей, привлекательнейшей из которых является возможность воспроизведения свободно движущегося человеческого тела и человеческих масс на фоне также подвижной живой природы.

Как бы велико ни было значение кинематографа в роли заместителя театрального зрелища, его сущность и задача восприняты современностью пока далеко не в полной мере. Ближе всего к пониманию кинематографа – американцы. Их ленты часто безвкусны и однообразны по сюжету, однако в них всегда заключается театральная динамика, являющаяся основой кинотворчества. Комические постановки американцев не превзойдены пока никем. Лучший американский комик Чарли Чаплин – артист первоклассного таланта и изумительной техники.

За последние годы Германия, Италия и скандинавские страны дали ряд прекрасных постановок, в которых чисто кинематографические достоинства тонут в богатстве аксессуаров и часто ненужной «драматизации» игры артистов.

Самыми слабыми постановками я считаю русские. У нас до сих пор не понимают кинематографа, разыгрывая перед аппаратом психологические драмы без всякого внешнего действия, совершенно упуская из виду, что задачи кино и его подход к театральному искусству совершенно иной, чем на говорящей сцене.

Печатается по: Свободное слово (Ревель). 1921. 21 июля.