Текст книги "Политическая конфликтология"

Глава V. ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ

Национально-этническая дифференциация и идентичность – это социальная реальность, но такая реальность, которая не остается неизменной: сами по себе национальные чувства, сплачивающие людей в некую единую группу, амбивалентны. Каждый человек имеет этнический потенциал, т. е. все мы говорим на определенном языке, имеем расовые признаки, принадлежим к этнической общности, которая имеет свою особую историю, и т. д. Но этот этнический потенциал активизируется только при определенных условиях. Уровень актуализации этого потенциала, интенсивность национальных чувств во многом зависит от политики, от степени ее открытости по отношению к другим народам или же, наоборот, от меры концентрации на собственных проблемах и поиске внешнего врага, который якобы остается ответственным за беды и несчастья данной социальной общности. При определенных условиях (системный кризис общества, распад государственности, изменение социального статуса этнической группы и др.) происходит политизация этничности, использование ее как мотивационной политической силы, основы резкого политического размежевания и средства достижения политических целей. То есть возникает феномен, получивший в научной литературе название «этнополитической мобилизации», которая является неизбежным следствием возникновения (реактуализации) этнополитических конфликтов. Для «запуска» процесса мобилизации необходима противостоящая сторона/стороны, мешающая достижению желаемой цели, ибо «социальный конфликт существует в том случае, когда две или большее количество сторон убеждены в том, что цели их деятельности несовместимы» и/или имеют несовместимые с «нашими» интересы или ценности.

«Одна из важнейших характеристик эпохи постмодерна, – отмечает известный американский исследователь Д. Элазар, – состоит в этническом возрождении, появлении вновь представления об исконных связях как центрального для формирования индивидуальной идентичности. Эти тенденции имеют свое политическое отражение в формировании охватывающего весь мир движения от классово-фундированной к этнически-фундированной политике»[7]7
  Elazar D.J., ed., Federal Sistems of the World //A Handbook of Federal, Confederal and Autonomy Arrangements. Essex, 1991, p. XI.


[Закрыть].

В 90-е гг. ХХ столетия в России, как и на всем посткоммунистическом пространстве, феномен этничности также становится одним из основных механизмов политической мобилизации и важнейшей причиной конфликтных противостояний. При этом процесс актуализации этнического самосознания, нацеленного прежде всего на групповую солидарность и противостояние этнически «чуждым», практически неизбежно вступал в противоречие с параллельно осуществляемыми попытками демократизации посткоммунистических государств. В этих условиях, по мнению М. Губогло,

«выявление и типологизация факторов и важнейших тенденций и процессов этнической мобилизации в республиках России и в некоторых странах ближнего зарубежья на двух уровнях – институциональном и личностном – в нынешней ситуации представляется чрезвычайно важной задачей, так как в ходе противостояния реформационных и консервативных сил последовательно сокращается выбор вариантов общественного развития и возникает новая угроза перехода от более или менее выраженного курса демократического развития к авторитаризму, лишающему каких-либо надежд на утверждение прав и свобод граждан и народов»[8]8
  Губогло M. H. Языки этнической мобилизации. М., 1998. С. 17–18.


[Закрыть].

Этнополитический конфликт– частная форма социально-политического конфликта, но обладает при этом своими специфическими особенностями.

Во-первых, подавляющее большинство этнических конфликтов имеют политическую составляющую, т. е. в большей или меньшей степени они являются этнополитическими. Следует различать горизонтальные этнополитические конфликты – конфликты между этническими группами (например, конфликт в Ферганской долине между узбеками и турками-месхетинцами или конфликт между крымскими татарами и остальным населением Крыма), и вертикальные– конфликты между этнической группой и государством (например, чеченский, карабахский, косовский конфликты). Эти различия достаточно условны, поскольку и в горизонтальные конфликты рано или поздно вмешивается государство либо в качестве посредника умиротворителя, либо в качестве субъекта конфликта.

Во-вторых, важно учитывать, что в одних случаях этничность может быть лишь «камуфляжем» политической борьбы, например, борьба за «национальное самоопределение» народов Севера, которую вели в 90-е гг. XX столетия политические лидеры некоторых автономий российского Севера, на деле преследуя цели увеличения «объема» своей власти. В других же случаях речь может идти об «обратном камуфляже», когда за политическими лозунгами и декларируемыми целями скрывается острый этнический конфликт. Например, декларируемая руководством Республики Молдова борьба против «прокоммунистического бастиона» в Приднестровье скрывала острую проблему статуса русского и украинского населения этой части республики, причем проходило все это на фоне активного обсуждения гипотетической возможности присоединения Молдовы к Румынии в 1-й половине 90-х гг. прошлого века.

В-третьих, этнополитические конфликты в большинстве случаев имеют статусную природу: предметом таких конфликтов чаще всего бывает политический статус этнической группы, поэтому одной из важнейших причин развертывания конфликта становится изменение взаимодействия этнических групп или среды этого взаимодействия, при котором экономический или политический статус одной из них будет восприниматься ее членами как неприемлемый. Причем причиной конфликта может служить не только борьба за повышение статуса или борьба против дискриминации, но также опасение утратить имеющийся статус.

В-четвертых, этнополитические конфликты – не только и не столько конфликты интересов, сколько конфликты идентичностей, так как участие в конфликте преимущественно на основе групповых мотивов обязательно предполагает отождествление человека с группой, участвующей в конфликте, его этническую идентификацию. Как отмечает американский политолог Т. Гурр,

«борьба в этнополитических конфликтах разворачивается не просто вокруг материальных или властных проблем, но ради защиты культуры группы, ее статуса и идентичности»[9]9
  Gurr T. Why Do Minorities Rebel? // Federalism against Ethnicity? / Ed. By G. Bachler. – Zurich, 1997, p. 10.


[Закрыть].

Это порождает феномен «конкурирующих культурных традиций», чаще всего – противоборство национальных или этнических традиций в рамках многонационального социума; борьбу за «историческое наследие» (конструктивисты не без оснований пишут о том, что не существует объективных исторических фактов, они изменчивы и, по сути, являются продуктом интерпретации тех, кто имеет большие или меньшие права на их легитимную номинацию) или конфликты между традициями представителей различных социальных групп. Возможно острое соперничество и религиозных, и этнических традиций в мультиконфессиональном или мультиэтническом обществе, противостояние региональных традиций и т. д.

В-пятых, политический конфликт в процессе его развертывания может приобрести этническое основание. Так, конфликты политических элит разного уровня, например государственной и региональной, могут возникнуть как ресурсные. Однако в случае их игнорирования или неудачных попыток разрешения они могут превратиться в конфликты идентичностей. При этом чем дольше будет продолжаться конфликт, тем большее число людей будет в него вовлекаться, связывая с его разрешением сохранение/повышение своего достоинства, престижа, статуса и т. д.

В-шестых, вследствие чрезмерной эмоциональной составляющей этнической идентичности этнополитические конфликты отличаются высокой степенью иррациональности, которая выражается в огромном потенциале агрессивности, ненависти и враждебности, далеко выходящих за рамки рационального осознания интересов сторон конфликта и выбора стратегии взаимодействия.

В-седьмых, специфической характеристикой динамики этнополитического конфликта, связанной с его иррациональностью, является большой потенциал эскалации конфликта и, как правило, быстрая его эскалация.

В-восьмых, для этнополитических конфликтов характерно полное доминирование деструктивного потенциала над его конструктивной составляющей, поскольку стороны конфликта, как правило, существуют в разных системах «ценностных координат».

В-девятых, практически во всех случаях этнополитические конфликты многофакторные, имеют несколько объектов конфликта и проблемных зон, например территориальный спор, проблемы политического или социально-экономического статуса этнической группы и этноконфессиональные противоречия. Даже такой социальный ресурс, как образование, заключает в себе и материальную, и нематериальную символическую составляющую. С одной стороны, доступ к образованию непосредственно связан с возможностью повышения социального статуса членов группы. С другой стороны, сам факт наличия национальных школ и университетов важен для этнической общности в символическом плане. Свой университет – предмет гордости группы, важная составляющая ее символического капитала. Неслучайно поэтому закрытие университета часто служит поводом для этнополитического конфликта или даже поворотным пунктом в его эскалации. Так случилось в начале 1990-х гг. в Сухуми (Абхазия) и в конце того же десятилетия – в Приштине (Косово). Поэтому критической рефлексии требуют как экономикоцентричные, так и культуроцентричные модели этнополитического конфликта, объясняющие возникновение конфликтов одним «решающим» фактором.

В-десятых, в силу названных и неназванных причин этнополитические конфликты трудно поддаются разрешению, поскольку возникает чрезвычайно сложная задача найти пути удовлетворения как нематериальных интересов, так и требований повышения статуса, возврата «исконных» территорий, расширения экономических возможностей, большего доступа к политической власти и т. д. Поэтому скорее можно говорить об урегулировании, «замораживании» или преобразовании в менее деструктивную форму этнополитических конфликтов, чем об их разрешении.

Все сказанное позволяет определить этнополитический конфликт как разновидность социально-политического конфликта, субъекты которого идентифицируют себя и противоположную сторону в этнических категориях и содержанием которого является борьба за обладание политической властью вплоть до образования собственного национального государства.

Общее понятие «мобилизация» широко используется в социологии общественных движений, да и просто в политической лексике. В общем смысле оно означает готовность к действиям или сами действия; в политологии смысл термина «мобилизация» близок по содержанию понятия «политизация». Данное понятие подчеркивает активное, рационально-плановое начало движения. К. Дженкинс, обобщая толкования этой категории, определяет мобилизацию как процесс, с помощью которого группа получает и использует ресурсы для достижения поставленных целей. Та же логика прослеживается у российского этнолога М. Н. Губогло, который называет этничность, организованную в поисках достижения общей цели, «мобилизованной этничностью». Таким образом, это понятие фиксирует динамику развертывания этнополитического конфликта.

В свою очередь, ресурсы – это потенциал мобилизации, так называемые внутренние ресурсы (средства, методы, формы организации, стили лидерства, идеологии, используемые группой) и внешние ресурсы (социально-экономические и политические условия), которые благоприятствуют достижению поставленных целей. Для обозначения совокупности внутренних и внешних ресурсов и факторов, способствующих или препятствующих достижению целей движения, американскими социологами Ч. Тилли, С. Тэрроу и другими было предложено понятие «структура политических возможностей», которое можно определить как структуру ресурсов, обусловливающих вероятность возникновения общественных движений, формы их деятельности (конфликтные или консенсусные) и эффективность.

В результате анализ процесса политической мобилизации должен содержать следующие необходимые составляющие:

1) выявление ресурсов, находящихся в распоряжении группы до начала процесса мобилизации;

2) анализ процесса использования этих ресурсов;

3) анализ возможностей увеличения ресурсов за счет источников, находящихся вне контроля группы.

Можно предложить следующее определение этнополитической мобилизации:

Этнополитическая мобилизация – это процесс, посредством которого группа, принадлежащая к одной этнической категории (приписывающая себе принадлежность к таковой), в борьбе за политическую власть и лидерство с членами другой/других этнических групп или государством манипулирует этническими обычаями, ценностями, мифами и символами в политических целях, используя их как главный ресурс во имя обретения общей идентичности и политической/государственной организации группы.

Первым компонентом в «структуре политических возможностей» этнополитической мобилизации может быть назван процесс использования внутренних ресурсов этнополитической мобилизации. В свою очередь, этот процесс, как правило, развертывается поэтапно.

Первый этап – конструирование традиции и мобилизация «народности». Этот этап этнополитической мобилизации предполагает воссоздание или реконструирование интеллектуалами, принадлежащими к этнической группе, традиций, обычаев, символов и особенно языка; их популяризация и распространение в широких массах во имя обретения особой этнической/национальной идентичности.

Второй этап – политизация этнического/национального наследия. На этом этапе историческое и культурное наследие этнической общности, даже ее язык, обретают функции значимого политического ресурса. Происходит институализация этничности, т. е. начинается процесс формирования национального движения, использующего этот ресурс в политической борьбе. То, что раньше было традицией, разделяемой этнической группой, становится орудием культурной и политической борьбы за воссоздание или обретение национальной государственности. При этом пережитая и передаваемая из поколения в поколение история служит всего лишь «сырьем» для конструирования «подлинной» истории нации, формирования «образа древности», столь важного для национального самосознания. Вся прежняя история народа теперь определяется в национальных категориях. На этом этапе в групповое сознание внедряется представление об ущербности, ущемленности, «остаточности» этнообразующих маркеров, комплекс этнокультурной неполноценности и/или комплекс «народа-жертвы». На этой основе происходит формирование и институализация этнополитических элит у тех этнических общностей, которые их до этого не имели. В других же ситуациях лидерами возникших этнических движений могут осуществляться публичные акции, для того чтобы заинтересовать в этнической проблематике власти соответствующего уровня (например, региона в составе государства), заставить признать ее и принять в качестве важнейшего политического ресурса. Таким образом, этнический фактор становится проблемой для существующей власти.

Третий этап – «этническое очищение». Этническую общность, ее культуру на этом этапе превращают в абсолютную, сакральную ценность, которую необходимо любой ценой сберечь и защитить от искажающих влияний «чуждых» культур и групп, т. е. она должна оставаться любой ценой «чистой», между ней и другими должна быть проведена четкая непреодолимая граница. В этой ситуации свойственная этнонационализму идея общего происхождения приобретает конфронтационный характер, абсолютизируется и заслоняет более важные элементы потенциального объединения с «другими», связанные с общей культурой, историей, политическими институтами, коллективным и индивидуальным самоопределением. Этноцентризм логически обращается к мотиву «этнической чистоты», предполагающему закрытость, враждебность ко всему «иному», к подавлению его проявлений как внутри общности, так и вне ее. При этом и члены этнической группы должны быть защищены от всего, что является «чуждым», и делается это путем формирования «образа врага».

При всем многообразии возможных вариаций эта логика развития мобилизации свойственна прежде всего всем видам этнического национализма, носители которого и выступают главными агентами этнополитической мобилизации. Поэтому потенциал и результаты радикального и взрывоопасного коллективного действия, присущего этнонационализму, обусловливаются ресурсами, возникающими при развертывании этих трех взаимосвязанных процессов.

Очень похожую трехфазную схему этнополитической мобилизации для описания эволюции национальных движений Центральной и Юго-Восточной Европы периода роста и утверждения в этом регионе капитализма предложил чешский ученый М. Грох. Первая из них (фаза «А») характеризовалась появлением отдельных патриотически настроенных идеологов, которые обращались к разработке проблем языка, культуры и истории своих народов. В результате постепенного роста национальных движений намечался переход к национально-патриотической агитации (фаза «В»), когда наработки национальной интеллигенции становились фактом общественного сознания. В оптимальных случаях эта эволюция завершалась возникновением массовых национальных движений, которые обращались к борьбе за национальное государство (фаза «С»).

Наиболее интересной с точки зрения воздействия на этническое развитие М. Грох считал фазу «В», которая, однако, далеко не у всех неполноправных народов смогла перейти в фазу «С»[10]10
  Грох M. От национальных движений к полностью сформировавшейся нации: процесс строительства наций в Европе // Нации и национализм. М., 2002. С. 121–145.


[Закрыть]. Предложенная М. Грохом теоретическая схема уже послужила ориентиром в историко-типологических исследованиях становления наций в Центральной и Восточной Европе. Но она, как представляется, вполне применима и для исследования процессов «национального строительства» на территории бывшего СССР.

Как уже отмечалось ранее, важнейший компонент в структуре этнополитической мобилизации – «внешние ресурсы мобилизации», т. е. внешние условия, благоприятные для реализации целей этнополитической мобилизации.

С. Олзак и Дж. Нейджл выделяют в качестве факторов, влияющих на процессы этнополитической мобилизации, следующие социально-экономические изменения в обществе:

а) урбанизация социума, которая обостряет конкуренцию между представителями различных этнических групп, переселяющихся в города из районов прежнего компактного проживания;

б) индустриализация, которая также может обострить этническую конкуренцию за рабочие места;

в) экономическое развитие периферийных районов или открытие новых ресурсов экономического роста на периферии, занятой компактными этническими популяциями; это, как правило, создает потенциал для возникновения этнических политических партий и движений;

г) наконец, мобилизация имеет место в условиях национально-государственного строительства: радикальное изменение политического статуса этноса воздействует на этническое сознание и делает очень вероятным массовое этнополитическое движение[11]11
  Olzak S., NagelJ. Introduction. Competitive Ethnic Relations: An Overview // Competitive Ethnic Relations / Ed. by S. Olzak, J. Nagel, L., 1986, p. 3–14.


[Закрыть].

Российский исследователь З. Сикевич дополняет этот перечень так называемыми составляющими «этнического риска», который определяет как «…вероятность негативного влияния этнического фактора на устойчивость социальной системы». К этим составляющим относятся:

1. Этнический состав территории, соотношение доли титульного населения государства или этнического большинства региона и доли национальных меньшинств.

2. Наличие этнотерриториальных претензий, особенно в случае их использования в качестве инструмента государственной политики.

3. 3аконодательное нарушение прав человека по этническому признаку или косвенным показателям принадлежности к национальным меньшинствам (знание государственного языка, ценз оседлости и др.).

4. Стремление национального меньшинства, проживающего анклав-но, к национально-государственному самоопределению, особенно если этот анклав непосредственно соседствует с территорией основного проживания этноса.

5. Этнокультурные и конфессиональные различия соседствующих этнических общностей.

6. Курс на построение национального государства в условиях полиэтнического общества[12]12
  Сикевич 3. В. Проблема этнического риска и национальные меньшинства в постсоветских государствах // Расы и народы. Ежегодник. № 24. Современные этнические и расовые проблемы. М., 1997. С. 277.


[Закрыть].

Этот перечень можно и, как представляется, нужно дополнить, следующими составляющими «этнического риска».

7. Степень легитимности, эффективности и стабильности государственной власти, сплоченность и организованность «центральной» правящей политической элиты.

8. Характер и состояние общественных и особенно государственных институтов. В ситуации ослабления институциональной системы государства для этнополитической мобилизации появляются благоприятные предпосылки.

9. Внешнее влияние, т. е. надежда на поддержку извне или, наоборот, опасение осуждения, например, мировым сообществом, несомненно, воздействует на поведение лидеров националистических движений. Особенно взрывоопасна ситуация, когда доминирующая этническая группа данного государства представлена меньшинствами в соседних государствах. Яркий пример – русские или шире – «русскоязычные» на постсоветском пространстве. Их представляют как «оккупантов», «троянского коня», служащего интересам державы с имперскими претензиями, на этом основании их лишают некоторых основных прав и подвергают дискриминации в политической и социально-экономической сферах. В свою очередь катастрофическое снижение социального и политического статуса «русскоязычных» создает благоприятные предпосылки для их этнополитической консолидации.

10. Территориальное положение. Если республика или самоопределяющаяся этническая общность не имеет внешних границ, ей трудно ставить своей целью сецессию, радикальный сепаратизм. Все ставшие самостоятельными бывшие союзные республики СССР и бывшей Югославии, так же как и Абхазия, Южная Осетия, Карабах, Чечня, имеют внешние границы. Отсутствие таких границ создает ограничения для эскалации сепаратизма и стимулирует поиск мирных конституционных решений (Татарстан, Башкортостан).

11. Изменение (возрастание) геополитической значимости потенциально конфликтного региона. Геополитический фактор стал широко использоваться конфликтующими сторонами как инструмент в достижении своих целей в конфликтах и расширении базы конфликтов. Международная поддержка становится одним из важнейших ресурсов в этнических конфликтах, а в конфликтах, основанных на сепаратизме, – наиболее важным из них. Симптоматично, в частности, что 3акавказье в западных (англо-американских) исследованиях все чаще идентифицируется как Ближний Восток (Middle East), точнее, как «Новый», или «Большой» Ближний Восток, а это радикально меняет геополитическую конструкцию региона. Ускорился процесс вытеснения России с этого геополитического пространства, что неизбежно оказывает влияние на этнополитическую ситуацию и на Северном Кавказе. Поэтому можно прогнозировать не только обострение, но и интернационализацию всех имеющихся в данном регионе затяжных этнополитических конфликтов.

12. Социально-экономическое расслоение (классовое, статусное) в обществе, которое приобретает форму этнического расслоения, также резко повышает конфликтный потенциал, поскольку социально-экономическая власть и господство накладываются на этнополитическую власть и дополняются элементом этнократии. Поэтому важен и объем ресурсов группы, заявляющей о своих политических притязаниях, причем как материальных, обеспечивающих ее самодостаточность, так и интеллектуальных. Интеллектуальный ресурс обеспечивает более цивилизованный характер взаимоотношений противоборствующих сторон, учет взаимных интересов, возможность компромисса. Однако можно напомнить, что целому ряду вооруженных этнополитических конфликтов предшествовали споры историков и ученых-обществоведов. Так, грузино-абхазскому конфликту начала 1990-х гг. предшествовали споры о том, на каком языке были сделаны надписи на памятниках древности, найденных на территории Абхазии. В этих спорах живейшее участие принимал Владислав Ардзинба (историк по образованию) и 3виад Гамсахурдиа (филолог). Такой же спор историков предшествовал конфликту в Нагорном Карабахе и Косово. Применительно к их деятельности можно вести речь об «идеологическом производстве» конфликтов.

13. «Перепроизводство» образованных людей, особенно гуманитариев, и возникновение препятствий для карьеры стимулирует рост недовольства. 3ачастую именно национализм становится для них потенциальным средством выражения фрустрации и интеллектуальной невостребованности, проявлением бунта «маргиналов».

14. Массовая миграция из регионов с серьезными расовыми и культурными отличиями. С этой проблемой столкнулись сегодня все промышленно развитые страны 3апада, не менее остро она стоит и в России.

Вероятно, и этот перечень не будет исчерпывающим и его можно дополнить. Однако даже наличие только некоторых из этих факторов делает этнополитическую мобилизацию и эскалацию конфликтов практически неизбежной.

Как видно из данного списка «внешних ресурсов», почти все они возникают как результат или следствие модернизации социума, а сегодня они усугубляются процессами экономической и культурной глобализации. Существует устойчивая корреляция между подъемом национализма и переходным состоянием общества, поскольку национализм берется компенсировать издержки «процесса освобождения», порожденные модернизацией.

Во-первых, процессы модернизации, этнополитической мобилизации и формирования наций тесным образом связаны между собой. Во-вторых, конечной, но не всегда достижимой целью этнополитической мобилизации является «нация-государство». В-третьих, для этнических общностей, претендующих на осуществление этой цели, характерен тип «наступательной мобилизации», а для имперских народов – тип «охранительной мобилизации». В-четвертых, политическая практика показывает, что сочетание социальных и национальных, религиозных и этнических требований оказывалось в целом гораздо более эффективным средством этнополитической мобилизации масс, нежели чисто националистические лозунги. В-пятых, даже в случае массовой этнической мобилизации выступление «всего народа» против чего-то или за что-то есть лишь один из самых распространенных политических мифов. 3ачастую имеет место либо принуждение со стороны политической элиты или государства к всеобщему выступлению, либо поспешное к нему присоединение на этапе близкой победы, сулящей уже не гибель, а определенные дивиденды (вспомним «эффект безбилетника» М. Олсона)[13]13
  Согласно М. Олсону, преследующий собственный интерес рациональный индивид, входящий в большую социальную группу, не будет добровольно жертвовать собственными ресурсами (время, деньги, информация и др.) ради достижения целей общности, не имея каких-либо дополнительных стимулов. Во-первых, он знает, что его усилия не окажут заметного воздействия на достижение цели; во-вторых, он в любом случае разделит выгоду, полученную другими, по праву являясь членом данной группы (Олсон M. Логика коллективного действия. М., 1995. С. 5).


[Закрыть].

В-шестых, разные варианты этнополитической мобилизации и конфликтов (с различной степенью «продвинутости» этих процессов) можно наблюдать и сегодня в новых независимых государствах, возникших на территории бывшего СССР. Как отмечает В. А. Тишков, «все страны (постсоветского пространства. – А. В.) продолжают строить национальное государство от имени «титульных» этнических общностей и держать остальное население в статусе не членов нации или даже не граждан этих государств. Эта политика этнического исключения, даже если она официально в некоторых странах называется «политикой интеграции» (а фактически ассимиляции или непризнания особого группового статуса), стала основным внутренним вызовом существующих новых гражданско-политических сообществ. Она препятствует разрешению ранее случившихся насильственных конфликтов, хотя у таких конфликтов накопилась своя логика трудных противоречий и антагонизмов, поскольку это связано с гибелью людей, разрушениями и изгнанием населения с мест своего проживания.

Ни одно из новых государств за пределами России не смогло пока одержать верх над силами радикального этнического национализма, противопоставив ему формулы общественного устройства, которые обеспечивали бы гражданское равенство независимо от этнической принадлежности, а культурно отличительным общностям давали бы гарантии сохранения их культуры и справедливого участия во всех сферах общественной жизни. Ни одно из государств не пересмотрело в спешке принятые в начале 1990-х гг. основные законы и другие положения в сторону признания хотя бы официального двуязычия, и русский язык остается "наказанным языком", хотя на нем продолжают говорить дома и на работе не только большинство политических лидеров новых стран, но и огромные массы населения»[14]14
  Тишков В. А. Межэтнические отношения и конфликты: перспективы нового тысячелетия // Антропология власти. Хрестоматия по политической антропологии: В 2 т. / Сост. и отв. ред. В. В. Бочаров. Т. 2. Политическая культура и политические процессы. СПб., 2006. С. 483.


[Закрыть].

В-седьмых, самой российской политической нации предстоит еще длительный процесс консолидации, который, с одной стороны, тормозит как имперская риторика «русских патриотов», так и имеющая официальный статус доктрина «многонационального народа России», а с другой – сохраняющаяся под воздействием «наступательной этно-политической мобилизации» опасность распада политического, правового и экономического пространства страны по этническому признаку; такая «мобилизация» еще совсем недавно практиковалась этнополитическими элитами в российских «национальных регионах». «Основной внутренний вызов Российскому государству, – пишет В. Тишков, – заключается в вялом утверждении нового образа страны среди населения, в отсутствии в необходимой степени общеразделяемой гражданской идентичности россиян, чувства гражданской ответственности и патриотизма. В стране на уровне политиков, этнических активистов и экспертов до сих пор отвергается существование многоэтничной гражданской нации, несмотря на высокий уровень социально-культурной гомогенности населения страны.»[15]15
  Там же. С. 486.


[Закрыть].

Этнический фактор, став однажды влиятельным политическим фактором, отличается большой стабильностью и воспроизводимостью, поскольку закрепляется во властно-политических позициях, запечатлевается в исторической памяти народа, передается из поколения в поколение. Деполитизация этноса и межэтнических отношений происходит очень медленно, даже если ее пытаются ускорить, не случайно многие этнополитические конфликты приобретают затяжной характер.