Текст книги "Экономические и социальные проблемы России №2 / 2017"

Берли и Минз на основе обширного статистического материала пришли к выводу о новой стадии капитализма, которая, принципиально отличаясь от капитализма прошлого, основана на господстве крупных акционерных компаний, в которых раздробленная и размытая собственность инвесторов отделена от контроля. Вместе с тем при такой ее форме (акционерной) значительных масштабов достигает диффузия собственности, но одновременно она же способствует невиданной концентрации экономической власти. Концентрация собственности и образование гигантских объединений финансового капитала являются мощными факторами углубления неравенства.

Российская экономика в этом плане показательна. Массовая приватизация привела к чрезвычайной концентрации собственности, причем в России это явление, обычное для процесса массовой приватизации, приняло особо крупные размеры. В результате возникла мощнейшая финансовая олигархия. «Собственность, – напоминает И. Самсон, – это институт, который не меняется ни одним декретом, ни одномоментно. Если в экономике попытаться слишком поспешно повсюду насаждать частную собственность через массовую приватизацию, то она быстро сконцентрируется там, где есть экономическая власть» [Самсон И., 1998, с. 126].

В то же время в развитых странах на протяжении ХХ в. экономическая власть переходит в руки менеджеров, которые осуществляют контроль над экономикой в своих интересах. Иллюстрацией могут служить размеры вознаграждения менеджеров высшего звена, которые, по данным Пикетти, повышали свои доходы на 8% в год, тогда как все остальные лишь на 0,5%. Неравенство в оплате между среднестатистическим рабочим и гендиректором в 1970 г. было на уровне 1:30, а сейчас в среднем более чем 1:300, а в некоторых случаях доходит до 1:1200 [Харвей Д.]. Если индивидуальная частная собственность (предпринимательская собственность малого бизнеса) занимает ведущее место в экономике как форма собственности огромного числа предприятий малого и среднего масштаба, то акционерная, т.е. коллективная частная собственность достигла доминирующих позиций по размерам контролируемых активов. Вместе с тем эти процессы определили возвышение среднего слоя менеджеров и специалистов-профессионалов. Интенсивно развиваясь на протяжении ХХ в., они внесли изменения в триаду владения-распоряжения-пользования.

Другой существенный процесс, определяющий эволюцию форм собственности – развитие частых и общественных институтов, владеющих и контролирующих огромные активы во всех секторах экономики (инвестиционные компании, инвестиционные и пенсионные фонды, страховые компании). Например, пенсионные фонды в США и других развитых странах владеют значительной частью частного имущества, в том числе производственных активов.

Относительно новое явление – суверенные фонды, образующиеся за счет отчислений в государственные резервы нефтедобывающих и некоторых других стран. Их общий объем инвестиций оценивается более чем в 5 трлн долл. Если в сегодняшнем мире миллиардеры владеют примерно 1,5% от общего объема частного имущества в мире, то суверенным фондам принадлежит еще 1,5% мирового частного имущества [Пикетти Т., 2016, с. 469].

Кроме того, не теряет своего значения и даже развивается такая форма, как кооперативная собственность, которая достигает значительных масштабов, в том числе в развитых странах в целом ряде отраслей (прежде всего, в аграрно-промышленном комплексе). Объединение в производственные и сбытовые кооперативы служило традиционным решением для фермерских и крестьянских хозяйств, и не только в развивающихся странах, где оно нередко играет ключевую роль, но и для многих развитых. Эта форма также не стоит на месте. В рамках Всемирного банка была разработана новая «Модель фермерской собственности» (Farmer ownership model) с целью возрождения производственных и сбытовых кооперативов в более современной и ориентированной на частный сектор форме, предполагающей взаимосвязь рынков продукции и средств производства, которая применяется в ряде стран Африки и Латинской Америки [Стиглиц Дж., Эллерман Д., 2000]. К сожалению, в пост-социалистических странах, а также, безусловно, и во многих развивающихся странах, «кооперативы» были в большей степени государственными, а не подлинно фермерскими организациями.

Собственность и в прошлом, и в настоящем понимаемая как владение капиталом, являющимся основным элементом общественного богатства, была и остается важнейшим фактором социально-экономического неравенства. Тем не менее Новейшее время является свидетелем появления и роста значения новых факторов, связанных с выдвижением новых форм капитала – человеческого, интеллектуального, социального. На смену формальному неравенству в доступе к полному среднему и высшему образованию пришло более тонкое и гибкое фактическое неравенство в качестве образования и в объеме реального интеллектуального капитала [Шкаратан О.И., 2012, с. 117]. Эти новые, по сути, ресурсы, которые также в широком смысле являются объектами собственности, но нового типа, определяют, по всей видимости, и новые типы отношений неравенства. Так, интеллектуальный капитал есть обладание заключенными в самих людях способностями и компетенциями в области информационных и других передовых технологий, знаниями и возможностями их продуктивного применения в своей деятельности.

Поставив прямой вопрос: совместимо ли равенство с частной собственностью, ответим на него так: смотря какое. Равенство может быть различным по форме и по существу. Оно распадается надвое: равенство возможностей и равенство состояния. Первое возможно, если понимать его как равенство перед законом. Второе – безусловно нет и вряд ли достижимо когда-либо вообще, по крайней мере в обозримом будущем, что, конечно, не закрывает путь для его теоретического исследования.

Эта простая истина была хорошо известна еще демократам и социалистам XIX в., не говоря уже о марксистах. Вот что говорил по этому поводу, например, М.А. Бакунин на Втором конгрессе мира в Берне в 1868 г.: «Пока будет существовать частная унаследованная собственность, нельзя претворить в жизнь равенство возможностей, экономическое и социальное равенство». Согласно Бакунину, экономическое и социальное равенство – это «ликвидация разных существующих в настоящее время классов… равенство не только с политической точки зрения, т.е. не только равенство перед законом, но также и с точки зрения экономической и социальной организации, в сфере культуры, воспитания, образования, средств к существованию и работы, которые должны быть одинаковы для всех, чтобы все были обязаны в равной степени заниматься и умственным и физическим трудом и чтобы общество, избавленное от врожденной привилегии, экономически и социально реализуемой в наследственном праве, впредь не могло быть разделено, как наше, на работников и господ» [Речи Бакунина.., 1978].

Звучит утопично и вполне напоминает несостоявшиеся лозунги, ибо и в советском квазисоциализме не было никакого социального и экономического равенства. Очевидно, что повсеместно (в том числе в самых развитых не только в экономическом, но и в социальном аспекте странах) сегодняшнее общество жертвует равенством ради определенности экономической организации и мотивации к труду, т.е., в конечном счете, ради эффективности.

Сказанное позволяет сделать вывод, что достижение реального распределительного равенства сопряжено с условием, невыполнимым, по крайней мере, в обозримой перспективе. Более конструктивной является постановка вопроса не об утопической ликвидации неравенства, а о сближении, или противодействии расхождению полюсов имущественного положения (содержащаяся, например, в книге Пикетти). В то же время отношения собственности как одна из фундаментальных опор капиталистической экономики в сегодняшних условиях по сравнению с эпохой первоначального капитализма уступают главенствующую роль таким ее опорам, как конкуренция, инновации и другие факторы. Об этом писали, например, Стиглиц, Портер и другие авторы. Дж. Стиглиц, рассматривая частную собственность и конкуренцию как «сиамских близнецов», делает категоричный вывод: опыт Китая и России демонстрирует, что конкуренция более важна для успешного экономического развития, чем форма собственности [Стиглиц Дж., 1998, с. 24]. Многие другие экономисты подчеркивали, что именно конкуренция, а не частная собственность, является «секретом рыночной экономики» [Интрилигейтор М., 1996, с. 134].

Таким образом, роль частной собственности видоизменяется, эволюционирует, ее пространство постепенно, в перспективе сужается, что служит объективной основой для сглаживания распределительного неравенства.

В поисках экономической модели

Обзор исследований по проблеме неравенства позволяет выделить несколько гипотетических подходов к решению проблемы.

1. Усиление воздействия на капитал как объект регулирования, расширение регуляционной и распределительной функций государства с помощью налоговых и других мер, регулирование режимов доходности, накопления и наследования капиталов.

2. Ускорение экономического роста на основе применения новых моделей роста с подтягиванием к лучшим историческим показателям с помощью максимального использования факторов технологического прогресса и других возможных рычагов стимулирования роста.

3. Изменение стратегической модели бизнеса и его позиции в обществе на основе доказательства и признания эффективности социальной ответственности и встраивания ее принципов в стратегию предприятий.

4. Изменение модели самой экономики в направлении отхода от принципа погони за экономическим ростом и накоплением капитала во что бы то ни стало, т.е. принципиальный отход от модели максимизации возрастания основных параметров экономики. Однако, учитывая, что в европейско-атлантическом социокультурном ареале накопительство представляет моральную ценность, чтобы получить такой результат, необходимо изменить систему ценностей, психологию человека, а это самая сложная задача.

При всех достижениях человечества в области социально-экономического развития феномен неравенства остается весьма устойчивым. Вместе с тем динамика различных типов неравенства различна. Гигантский взрыв, скачок от равенства к неравенству произошел с возникновением отношений собственности. В дальнейшем при всех противоречиях и зигзагах этого процесса определенный общий вектор поступательного развития все же существует, и заключается он в сокращении всех видов неравенства.

Экономическая справедливость, как и экономическое равенство располагают множеством толкований и ни одним доказательством, а это означает фактическую их неосуществимость. Это не относится к правовому равенству (равенству в правах и перед законом, или равенству возможностей) и правовой справедливости (т.е. законности). Если правовое неравенство может быть устранено или, по крайней мере, смягчено в процессе социального развития, то сложнее еще с одним понятием, используемым в экономических исследованиях – ресурсным равенством, т.е. равенством в фактическом доступе к ресурсам. Что касается фактического имущественного, или распределительного неравенства, то с ним, по всей видимости, ничего нельзя сделать в принципе, ибо всякая попытка его достижения будет означать нарушение других видов равенства.

В лозунге революции «свобода, равенство, братство» подразумевалось именно равенство в правах. Перегибы революции, выраженные в тотальной экспроприации, означали лишь разрушение производительных сил. Коренной, может быть важнейшей ошибкой большевизма была попытка подмены равенства возможностей распределительным равенством.

В первом случае – относительно равенства возможностей – исторический вектор вполне ясен: от момента появления государства, когда люди, причастные к государственной власти, – все, остальные – ничто, к постепенному сокращению непреодолимых классовых и сословных различий, к появлению социальных лифтов, возможности которых заложены уже в самом строе, его законах и морали. Это, собственно, выражается в понятии социального прогресса. Мировым лидером в этом процессе была, конечно, Европа. Большой скачок в этом направлении был сделан благодаря буржуазным революциям. Возникший в результате строй капитализма впервые в истории предоставил формальное равенство прав гражданам передовых стран.

С равенством второго рода дело обстоит значительно сложнее. Оно не только не достигнуто, но и вряд ли достижимо, и движение здесь подвержено значительным зигзагам, отступлениям и провалам. Вместе с тем очевидно, что распределительное равенство означает фактическое неравенство в силу природного неравенства индивидов, т.е. неравенства их объективных и субъективных способностей и потребностей. Эта диалектика означает принципиальную неразрешимость проблемы с помощью каких-либо распределительных механизмов. Идея «все отнять и поделить» не проходит ни по каким параметрам – ни по критерию осуществимости, ни по критерию справедливости. Политика борьбы с неравенством предполагает иные подходы.

Различные исследователи говорят о разнонаправленности тенденций в различные периоды новой истории. И здесь просматривается некоторое расхождение в подходах и выводах между социологами и экономистами. Социологи видят не столько динамику фактических разрывов, сколько исчезновение старых и появление новых факторов социальной дифференциации. К. Маркс в XIX в. доказывал, что динамика накопления частного капитала приводит ко все большей концентрации богатства и власти в руках немногих. Американский экономист С. Кузнец в ХХ в. полагал, что факторы роста, конкуренции и технического прогресса обеспечивают сокращение неравенства и гармоничную стабилизацию на высших стадиях развития. Экономисты (Пикетти, например, фактически вслед Марксу) склонны видеть прежде всего углубление фактического, распределительного неравенства на протяжении XIX–XX вв. Пикетти отмечает, что экономический рост и распространение знаний позволили избежать марксистского апокалипсиса, но не изменили глубинной структуры капитала и неравенства. Если уровень доходности капитала устойчиво превышает показатели роста производства и доходов, как это было в XIX в. и как, вполне вероятно, будет в веке XXI, капитализм автоматически создает нетерпимое, произвольное неравенство и ставит тем самым под удар меритократические ценности, которые лежат в основе демократических обществ [Пикетти Т., 2016, с. 20].

Конечно, при этом важно не только состояние разрыва, но и положение низшей точки отсчета неравенства. Об этом живо напоминают описания положения европейского рабочего класса времен Маркса и Энгельса, когда нищета промышленного пролетариата была характерным явлением, или российских полукрепостных работников, скажем, на металлургических заводах или шахтах. И то и другое прекрасно описано в соответствующей литературе. Между тем, по-видимому, фактическая база еще недостаточна, исследован материал только ведущих стран.

Очевидно, что решение вопроса во многом будет зависеть от географического охвата и временного горизонта исследования. Общая тенденция, или вектор мирового развития, на протяжении истории покажет сначала невиданный скачок неравенства с появлением собственности и государства, а затем медленное, постепенное и непрямолинейное движение к его сглаживанию. В противном случае можно было бы сделать вывод об отсутствии социально-экономического прогресса вообще.

Сегодня мы видим, что технологический прогресс, устойчиво и невиданными темпами развивавшийся в виде последовательных технологических революций, и как следствие этого высокие темпы экономического роста и роста производительности труда оказались способны в какой-то мере уравновесить процессы накопления богатства и продемонстрировать несостоятельность прогнозов абсолютного и относительного обнищания.

Замедление этих процессов, вступление мировой экономики в новую фазу, заставляющую экономистов заняться поисками новой модели экономического роста, грозит новым обострением. Говоря словами Т. Пикетти, «накопление останавливается в определенной точке, но эта точка может находиться слишком высоко, что ведет к дестабилизации. Как мы увидим, наблюдаемый с 1970–1980-х годов сильный рост общей стоимости частного имущества, измеренной в годовом национальном доходе, во всех богатых странах – особенно в Европе и Японии – полностью подтверждает эту мысль» [Пикетти Т., 2016, с. 29].

Сегодня многие авторы стали на позиции замены модели государства благосостояния (welfare state) новой моделью, отражающей резкое ухудшение экономического и социального статусов основных групп населения. Дело в том, что период относительно высоких темпов роста («тучные годы») сменился эпохой низких темпов, а моментами и застоя. Это не могло не привести к зафиксированной исследователями отрицательной социальной динамике, что находится в полном соответствии с диалектикой взаимодействия экономического и социального развития.

Сегодня проблема обостряется устойчиво низкими темпами глобального экономического роста, вызванными, по всей видимости, фазой перехода к новому большому экономическому циклу на фоне новой, цифровой промышленной революции. Конкретно это выражается в замедлении роста производительности труда и в тенденции падения инвестиционной активности. Показатель глобального роста снизился с 4,4% в 2010 до 2,5% в 2015 г. [World Economic Forum, 2016, p. 4]. В результате к внутренней социальной поляризации добавляется также устойчивое глобальное неравенство между странами и регионами, обостряемое во многих странах с низким уровнем доходов слабой конкурентоспособностью, макроэкономической нестабильностью, зависимостью от товарного экспорта и трудностями диверсификации экономики.

В то же время, как говорится, например, в докладе Всемирного экономического форума, растущее неравенство в доходах ограничивает перспективы роста. Во многих странах, в том числе с формирующимся рынком, этот фактор наряду с другими способствует протекционистским тенденциям, препятствует открытости экономики и проведению реформ, направленных на подъем производительности и конкурентоспособности, что в свою очередь способно вызвать рост социальной поляризации и напряженности. Благоприятные перспективы экономического роста и социально-экономического развития связываются с технологическим прогрессом, цифровой революцией. Надежды связываются с передовыми технологиями – искусственным интеллектом, робототехникой, биотехнологией, интернетом вещей, аддитивными технологиями и др. – открывающими новые перспективы для роста и развития [World Economic Forum, 2016, p. 4–5].

Однако эти процессы могут иметь и обратные эффекты, усиливающие социальное расслоение, в том числе в сферах, которые непосредственно затрагивают благосостояние людей и теоретически рассматриваются как факторы, противодействующие неравенству (информатика, здравоохранение, образование). Так, исследование, недавно проведенное Лондонской школой экономики, обнаружило, что применение Интернета способствует усилению социального неравенства между богатыми и бедными. Это выражается в том, что люди с высоким уровнем образования и доходов извлекают более значительную выгоду, пользуясь Интернетом, состоящую в возрастании объемов доступной информации, расширении возможностей совершения сделок в режиме онлайн и т.д. Пользователи с низким уровнем доходов, напротив, лишены таких преимуществ независимо от доступа к Интернету и степени владения требуемыми навыками [Internet use increases social inequalities…]. Это еще раз подтверждает мысль о том, что научные, технологические и организационные достижения человечества могут иметь две стороны, и их использование в качестве общественного блага требует соответствующих условий и механизмов.

Сокращение неравенства всегда связывалось с экономическим ростом, который служил и продолжает служить источником повышения благосостояния. Вместе с тем есть и очень важная оборотная сторона этой взаимосвязи, состоящая в том, что неконтролируемый рост неравенства как раз препятствует ускорению экономического подъема [Колодко Г., 2009, с. 275]. Как и всякое человеческое достижение, новая промышленная революция с ее фундаментальными последствиями имеет и обратную сторону, несет потенциальные угрозы для экономического равенства.

Результаты технологического развития, как и многие, если не все, достижения человеческой научно-технической и организационной мысли, имеют две стороны. Наиболее вопиющий пример сегодня – достижения медицинской науки, способные продлить человеческую жизнь, но, будучи дорогостоящими, как и все новые технологии, могут стать доступными лишь узкому кругу богатых или пользующихся покровительством государства людей, привилегированным слоям общества, а, значит, могут лишь углубить неравенство между людьми.

Это означает, что надежды на научно-технический прогресс, способный сам по себе решить социальные проблемы, лишены основания. Такой прогресс должен непременно сопровождаться социально-экономическим развитием, становлением и укреплением общественных институтов, превращающих его достижения в безусловное благо.

Сегодня в решении проблем неравенства можно условно выделить два направления – количественного и качественного роста. Качественный рост означает коренные изменения в экономической системе, согласующиеся с новым технологическим укладом, новым этапом промышленной революции, с выработкой новой модели экономики.

Однако новая модель роста может состояться только как следствие коренных преобразований не только в экономической сфере. В особой мере это относится к России. Здесь чтобы перейти к этой новой модели необходимо продолжить и расширить реформы в области политической системы и в институциональной структуре с решительным поворотом к демократии, которые хорошо известны и много раз описаны. Но, пожалуй, прежде всего необходимо решительно отказаться от модели государственно-монополистического капитализма, многократно доказавшей свою неэффективность, а в российских условиях еще и круто замешанной на коррупционной составляющей.

Кризисные явления сегодня свойственны в той или иной мере не только российской экономике, но и многим другим развитым и развивающимся экономикам. Можно говорить фактически о глобальном кризисе модели роста, господствовавшей на протяжении предшествовавшего длинного цикла и свойственного ему способа производства (технологического уклада).

Следует предположить, что исчерпала свой потенциал и испытывает кризис не только модель роста, но и современная модель экономики в целом, как ее ни называй. Это уже давно не экономика капитализма времен Маркса, на основе анализа которой был придуман коммунизм. Это уже и не экономика империализма времен Ленина с ее сращиванием монополий с государством, более характерным для экономики современной России. Капитализм в его наиболее развитой форме перерос эту стадию и превратился в социальную рыночную экономику (хорошо просматривающуюся в скандинавских странах и Германии). Теперь исчерпана не только экономика капитализма, но и современная рыночная экономика. Исчерпана и идея коммунизма, на долгие годы дискредитированная практикой ленинско-сталинского большевизма. Сегодняшняя модель, господствующая в мире, это экономика роста за счет расширения спроса и потребления, или короче, экономика потребления.

Инновационная активность превратилась в механизм конкуренции, когда миссия инновации сводится к конкуренции за счет того же стимулирования спроса и роста потребления, но не к росту благосостояния за счет роста общественной производительности труда, а рента и прибыль – в главный (фактически единственный) мотив хозяйственной деятельности.

Сохранение этой модели грозит не только исчерпанием многих видов природных ресурсов и нанесением огромного ущерба экологической среде, но и моральной деградацией человечества, поскольку в погоне за потреблением материальный прогресс намного обогнал прогресс духовный и этот дисбаланс продолжает катастрофически расширяться. Принципиально в этом нет ничего удивительного, поскольку динамика социальных (социокультурных) процессов, обладающих значительно большей исторической инерционностью, всегда отстает от материальных (развития производительных сил, технологических укладов). Однако невиданное ранее ускорение последних в ХХ и ХХI вв. возвело проблему на грань катастрофы.

Именно в этом дисбалансе видится причина всех сегодняшних кризисных явлений и катаклизмов, охвативших буквально весь мир и поразивших как отдельные страны, так и глобальную экономику и политику. В условиях моральной деградации даже дополнительное свободное время, возникающее в результате инновации и роста производительности, начинает представлять дополнительную общественную угрозу. Отсюда и радикализация и поляризация политических течений (отход от центризма, правые уходят вправо, левые – влево, политические либералы превращаются в импотентов, экономические сходят со сцены, консерваторы тяготеют к авторитаризму).

Человечеству предстоит научиться обеспечивать экономический рост за счет других источников, либо жить и решать социальные проблемы без фактора роста, на основе каких-то других источников и ресурсов, например, за счет перераспределения богатства («революционный» способ – «все отнять и поделить» – оказался несостоятельным), или за счет его эффективного использования. Вопрос в том, насколько нужно это постоянное расширение производства и потребления, где заложена необходимость непрерывного роста и есть ли ему предел? Вот задача – рассмотреть это теоретически. Как отмечает Дж. Стиглиц, экономическая наука еще только начинает понимать взаимосвязи между демократизацией, неравенством, охраной окружающей среды и экономическим ростом. Но вывод его оптимистичен: знания позволяют надеяться на выработку дополнительных стратегий развития, направленных на достижение названных целей [Стиглиц Дж., 1998, с. 31].

Магистральное направление будущего поиска, как представляется, это отказ от всяких проявлений экстенсивного развития и перенос внимания полностью на интенсификацию социально-экономических процессов, т.е. на их эффективность. Главное – отказаться от безумной погони за инновациями как таковыми, от механизма, толкающего к непрерывному поиску новых организационных форм, технологий, производств, бизнес-моделей и моделей потребления и т.п. Предстоит найти способы замены этого механизма другим – механизмом, позволяющим более эффективно решать проблемы социального развития и благосостояния без безумной погони за ростом производства и потребления, открытием и эксплуатацией новых дополнительных природных ресурсов и т.д. Где скрывается этот механизм – это предмет поиска для последующих поколений ученых и политиков.

Развитие производительных сил, организационного и технологического потенциала, новые формы технологических укладов и моделей бизнеса создают основу для экономического роста, который, в свою очередь, открывает возможности для сглаживания неравенства и создает предпосылки для постепенного продвижения к более высокой ступени равенства, реализация которых зависит, кроме того, от целого ряда дополнительных социальных, институциональных, политических условий. Но достижения технологических революций создают условия и предпосылки для движения к равенству, но не ведут к нему автоматически. Лишь сознательные и целенаправленные действия людей способны ликвидировать или по крайне мере смягчить вопиющие проявления неравенства и несправедливости в человеческом обществе.

Если говорить о сугубо практической стороне борьбы с неравенством, то она лежит в политической области. Следует, очевидно, помнить, что все достижения так называемого социального прогресса на протяжении человеческой истории добывались в противостоянии между группами социальной стратификации (классами как их частным случаем) и борьбе людей за свои права и условия жизни. Конечно, эта борьба вовсе не обязательно сопряжена с насилием, она может реализоваться в различных формах – от революционных до вполне эволюционных и демократических, что зависит от социально-экономической зрелости и исторических традиций соответствующего общества.

Список литературы

1. Бетелл Т. Собственность и процветание. – М.: ИРИСЭН, 2008. – 475 с.

2. Дворкин Р. О правах всерьез. – М.: РОССПЭН, 2004. – 392 с.

3. Игнаткин О.Б. Равенство в свободе: Принципы полит. философии Р. Дворкина / Рос. гос. гуманит. ун-т. – М., 2008. – 203 с.

4. Интрилигейтор М. Шокирующий провал «шоковой терапии» // Реформы глазами американских и российских ученых. – М.: Фонд «За экон. грамотность», 1996. – С. 128–136.

5. Колодко Г. Мир в движении. – М.: Магистр, 2009. – 575 с.

6. Меньшиков С.М. Миллионеры и менеджеры: Современная структура финансовой олигархии США. – М.: Мысль, 1965. – 455 с.

7. Пивоваров Ю.С. Русское настоящее и советское прошлое. – М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив. Университетская книга, 2014. – 336 с.

8. Пикетти Т. Капитал в XXI веке. – М.: Ад Маргинем Пресс, 2016. – 592 с. – Режим доступа: https://www.livelib.ru/book/1001538457-kapital-v-xxi-veke-tomas-piketti

9. Письма П.А. Столыпина Л.Н. Толстому. 23 октября 1907 г. – Режим доступа: http://doc20vek.ru/node/1636

10. Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация: Учеб. пособие. – М.: Аспект Пресс, 1996. – 318 с.

11. Речи Бакунина и Мрочковского на Втором конгрессе мира в Берне // Колокол: Газета А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Женева, 1868–1869. Переводы, комментарии, указатели. – М.: Наука, 1978. – С. 105–107.

12. Ролз Дж. Теория справедливости. – Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1995. – 532 с.

13. Самсон И. Придет ли Россия к рыночной экономике? // Вопр. экономики. – М., 1998. – № 8. – С. 124–135.

14. Сен А. Об этике и экономике. – М.: Наука, 1996. – 160 с.

15. Стиглиц Дж., Эллерман Д. Мосты через пропасть: Макро– и микростратегии для России // Пробл. теории и практики упр. – М., 2000. – № 5. – С. 18–24.

16. Стиглиц Дж. Многообразнее инструменты, шире цели: Движение к пост-Вашингтонскому консенсусу // Вопр. экономики. – М., 1998. – № 8. – С. 4–34.

17. Сорокин Питирим. Человек. Цивилизация. Общество / Общ. ред., сост. и предисл. А.Ю. Согомонов / Пер. с англ. – М.: Политиздат, 1992. – 543 с.

18. Социально-экономическое неравенство и его воспроизводство в современной России. – М.: Олма медиа групп, 2009. – 560 с.

19. Харвей Д. О книге Томаса Пикетти «Капитал в XXI веке». – Режим доступа: http://www.finansy.ru/st/post_1431932643.html