Текст книги "Казанский альманах 2016. Агат"

Казанский альманах. Агат[1]1
  Агат (греч. – полезный, счастливый. От названия реки Ахатес на о. Сицилия) – минерал, самоцвет. Каждый выпуск «Казанского альманаха» будет называться одним из камней-самоцветов.


[Закрыть]
Составитель Ахат Мушинский

© Татарское книжное издательство, 2016

© Мушинский А. Х., сост., 2016

Иллюстрации: M. Akhat

* * *

Игорь Северянин
Весенний день

Дорогому К. М. Фофанову

 
Весенний день горяч и золот, —
Весь город солнцем ослеплён!
Я снова – я: я снова молод!
Я снова весел и влюблён!
 
 
Душа поёт и рвётся в поле.
Я всех чужих зову на «ты»…
Какой простор! какая воля!
Какие песни и цветы!
 
 
Скорей бы – в бричке по ухабам!
Скорей бы – в юные луга!
Смотреть в лицо румяным бабам!
Как друга, целовать врага!
 
 
Шумите вешние дубравы!
Расти, трава! цвети, сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!
 

Апрель, 1911

Читайте, припоминайте…
«Казанскому альманаху» – 10 лет
Вступительное слово

В Татарском книжном издательстве выходит сборник избранных произведений «КА» под названием «В этом мире, в этом городе…»

Предлагаем читателю вступительную статью к этому изданию.

Казалось бы, только вчера писал вступительную статью к первому номеру «Казанского альманаха», а уж десять лет прошло, и вот сижу над предисловием к сборнику избранных публикаций.

Что в этом десятилетнем марафоне было главным?

Конечно же, поэзия и проза – стихотворения, поэмы, рубаи, хайку, венки сонетов, рассказы, повести, отрывки из романов… Естественно – очерки о писателях, художниках, композиторах, статьи на различные темы, в том числе – критические и даже сатирические, немало краеведческих материалов, размышлений о главном инструменте писателя – языке.

Кстати, наш альманах явился хорошей трибуной для литераторов, представляющих оба государственных языка Татарстана, – русского и татарского. Переводу на русский язык татарских писателей в альманахе уделялось повышенное внимание. Впрочем, печатались переводы и с английского, немецкого, марийского, чувашского и других языков. Один номер издания полностью был посвящён проблемам художественного перевода. Разговор на эту тему продолжился на «круглом столе» в Государственном Совете Татарстана, а затем чудесным образом – и на Всемирном конгрессе писателей в Квебеке (2015), девиз которого был «Перевод – творчество – свобода». Как по этому поводу не вспомнить и международные конкурсы поэтического перевода, проведённые «Казанским альманахом» совместно с Татарским ПЕН-центром. Они получились популярными, в них участвовали переводчики, как Татарстана, России, так и ближнего и дальнего зарубежья.

Что ещё важно отметить?

А важнее важного то, что «Казанский альманах» открыл дорогу в большую литературу немалому числу молодых литераторов, впервые опубликовал их произведения, помог издать свои книги, стать лауреатами различных премий и даже вступить в члены Союза писателей Татарстана. Рубрика «Новое имя» на страницах «КА», надеюсь, будет вспоминаться ими, как добрая колыбель, как светлое начало счастливого творческого пути.

Немаловажно и то, что альманах дал вторую жизнь некоторым незаслуженно забытым поэтам и прозаикам, впервые опубликовал их неизвестные произведения, дневники, письма, напомнил извечную истину, что рукописи не горят. Ценны и воспоминания о них современников, друзей, носителей памяти времён, которые нынешним поколениям писателей, любителей литературы неизвестны.

К сожалению, нет с нами на этом литературном празднике зачинателей издания – Туфана Миннуллина, Василия Аксёнова, Александра Ткаченко, Рустема Кутуя, Сергея Малышева…

По большому счёту наш альманах обязан своим рождением двум народным писателям Татарстана Туфану Миннуллину и Разилю Валееву. Рождением и этим вот десятилетием жизни. Редакция, весь авторский коллектив, от чьего имени я выступаю, – все мы надеемся, что жизнь альманаха продолжится.

А пока перед вами избранное… Назвали мы его по первой строке известной в прошлом песни «В этом мире, в этом городе…»

Читайте, припоминайте, открывайте для себя новое.

Ахат Мушинский,

ответственный редактор «Казанского альманаха»

Ольга Иванова

И в самом деле, казанский писатель Ольга Иванова – это новое имя в литературной жизни республики. Новое и уникальное. Уникальность её в том, что она – автор доброго десятка неопубликованных романов.

Три романа из них – исторические и составляют трилогию «Повелительницы Казани» – о Нурсолтан, Гаухаршад и Сююмбике. Выпустить в свет Ольга смогла только одну книгу из трилогии и то – за свой счёт (подробнее о жизни, творчестве и проблемах писательницы читайте в интервью-послесловии). А сейчас предлагаем нашему читателю вкусить дух исторической трилогии – прочесть отрывок из романа «Нурсолтан». Для отрывка выбран момент, когда дочери ногайского мурзабека Нурсолтан и Шахназ прибывают в Казань. Их обеих выбрали в невесты сыновьям казанского хана. Но судьба на жизненном пути таит крутые повороты…

Главы из романа Нурсолтан

В этот летний день природа разразилась нудным бесконечным дождём. Казанцы, высыпавшие на улицы столицы, чтобы встретить солтанских невест, вымокли до нитки. Не менее жалкое зрелище представляли собой и казанские вельможи. Их роскошные одежды потемнели под струями дождя, а пышные перья на чалмах и тюрбанах потеряли свои воздушные очертания. Хан Махмуд в эту отвратительную погоду ждал невест сыновей, но его постигло разочарование. Девушка, предназначенная в жёны наследнику, в дороге тяжело заболела, и слуги вынесли её из кошёвы на руках.

Переодевшись во всё сухое, раздражённый хан ожидал у себя Шептяк-бека с докладом и объяснениями. И Шептяк-бек не заставил себя ждать. Хан Махмуд грозно взглянул на советника и вынужден был признать, тот не выглядел виноватым, держался с достоинством, словно выполнил данное ему поручение блестяще. Хан движением руки прервал приветственную речь.

– Я ждал вас, бек, я надеялся на вас. Ваше последнее письмо вселило в моё сердце радость – вы написали, что везёте в жёны для наследника именно такую девушку, какую хотел видеть рядом с ним я. И что же я вижу? Не прошло и полгода, как солтан Халиль потерял жену, теперь вы привозите ему девушку, над которой уже нависло дыхание смерти. Вы словно желаете, чтобы солтан почувствовал себя самым несчастным человеком на земле. Вы на корню губите все усилия, какие я прилагаю к тому, чтобы мой наследник окреп духом. Что можете сказать в своё оправдание, прежде чем я назначу наказание?

– О властитель, дающий нам благоденствие. – Шептяк-бек с достоинством склонился перед своим повелителем. – Если вы считаете, что я не справился с поручением, то приму любое наказание из ваших рук. Но молю вас, не торопитесь скидывать со счетов девушку, которую я привёз для солтана Халиля! Вы должны встретиться с ней, должны поговорить, она может стать лучшей женой нашего наследника, она создана для него! Виню себя лишь в том, что Нурсолтан заболела в дороге. Когда мы выехали из улуса мурзабека, она показалась мне бледной и слабой. Но няньки успокоили меня, уверили, что госпожа всегда отличалась завидным здоровьем, а её печаль связана с отъездом из родного улуса.

Хан Махмуд слушал бека и в задумчивости крутил в руках маленькую шкатулку из сандалового дерева. В ней лежали бесценные розовые жемчужины из сокровищницы хана Тохтамыша. Жемчужинами этими некогда владел его отец – великий хан Улу-Мухаммад. Теперь, в свою очередь, хан Махмуд приготовил их в дар невесте своего наследника.

– Значит, вы уверены, что девушка не покинет этот мир раньше положенного времени и по истечении срока родит моему сыну крепких детей?

– Да, мой господин, – твёрдо отвечал Шептяк-бек. – Я не вижу причин сомневаться в этом.

– Хорошо, я подожду, когда бике станет лучше и навещу её. Но говорить с вами стану только тогда, когда невеста моего сына поправится. До той поры не попадайтесь мне на глаза. Иногда я бываю несправедлив в своём гневе, а потому советую вам отдохнуть в своём улусе…

Прошло три дня, а Нурсолтан не становилось лучше. Исхудавшая, безразличная ко всему, она лежала в отведённых для неё дворцовых покоях, и ничто, казалось, не могло заставить её бороться за свою жизнь. День клонился к закату, когда больную навестила Шахназ. Сестра Нурсолтан готовилась к брачной церемонии и была полна впечатлений. При виде задорного личика девушки, её живых раскосых глаз, лицо Нурсолтан осветила слабая улыбка.

– Шахназ, дорогая моя, ты единственный человек, кого мне ещё хочется видеть на этом свете.

– Вот ещё! – фыркнула Шахназ. – Думаешь, я поверила тебе?

Оглянувшись на служанок, которые были увлечены приготовлением травяного отвара, Шахназ склонилась ближе, к лицу сестры.

– Мне ли не знать, кого ты хочешь увидеть сейчас больше всего на свете. Если сейчас один джигит, известный нам двоим, явился бы вдруг, ты заговорила бы стихами.

Девушка шаловливо вскинула голову и, заломив руки, громко продекламировала:

 
Погодите, вы мне на прощанье
                даруйте хоть взгляд!
Им утешится сердце, в разлуке вкусившее яд.
Но когда вам для этого надо немного усилий,
Не насилуйте душу,
                 уж лучше погибну стократ[2]2
  «Тысяча и одна ночь».


[Закрыть].
 

– О Шахназ! – Слёзы потекли из кажущихся огромными на похудевшем личике синих глаз Нурсолтан. – Не мучь меня.

– Не мучить тебя? Ну уж нет, не дождёшься! Ты, видно, и в самом деле вздумала умереть из-за своего Менгли. О Аллах, да я лучше отгрызу себе палец, чем буду так страдать из-за мужчины, пусть они страдают из-за меня!

– Шахназ, но я ничего не могу с собой поделать, я… я не могу жить без него, сестрёнка. Хорошо, что тебя пустили ко мне, теперь есть, кому передать последнюю просьбу.

– Последнюю просьбу?! – Шахназ так хлопнула себя по бёдрам, что все служанки удивлённо обернулись. – Аллах пусть отвратит худшее! Неужели ты думаешь, что я позволю тебе умереть?! Да я переверну весь этот город, а если понадобится, весь мир, но не позволю тебе покинуть меня!

Она обернулась, строго взглянув на раскрывших рот невольниц:

– Чего уставились, глупые коровы, занимайтесь своим делом, или я вас отправлю на выпас!

И, повернувшись к Нурсолтан, добавила:

– А теперь говори свою просьбу, дай мне сполна насладиться человеческой глупостью.

– Но это не глупость, Шахназ. – Нурсолтан вытянула из-под покрывала тонкую руку, дрожащая холодная ладонь её легла на руку сестры. – Умоляю тебя, принеси бумагу и калям[3]3
  Калям – палочка для написания. Обычно делалась из тростника или пера птицы.


[Закрыть]. Напишу письмо, а когда меня не станет, ты отправишь его в Крым…

– Письмо в Крым… так вот в чём всё дело!

Задумчивый мужской голос, произнёсший эти слова, заставил вздрогнуть Нурсолтан и подскочить со своего места Шахназ. Перед девушками стоял хан Махмуд.

Нурсолтан, в отличие от Шахназ, впервые видела в лицо казанского господина, по повелению которого она оказалась здесь. И если в тайниках своей души она и досадовала на этого человека, сломавшего её жизнь своим решением женить наследника на ней, то сейчас, увидев его перед собой, почувствовала внезапное спокойствие. Хан Махмуд был гораздо старше её отца, благородная седина сплошь покрывала его бородку, и как он не пытался прямо держать спину, от глаз Нурсолтан не ускользнуло: человек, стоявший перед ней, устал от жизни и борьбы за неё. О том говорили и скорбные морщины на лбу, и печально опущенные плечи, и утомлённые глаза. Но в этих глазах, кроме утомления и усталости, она разглядела простое человеческое сочувствие. Не глядя на оторопевшую Шахназ, ожидавшую грозную бурю, хан подал знак рукой:

– Оставьте нас наедине.

В тот же миг служанки и Шахназ исчезли. А хан опустился в канафэ[4]4
  Канафэ – кресло, широкое сидение со спинкой.


[Закрыть], придвинутое к ложу больной. Несколько минут он молча разглядывал лежавшую перед ним девушку.

– Вот ты какая, дочь Тимера, – в задумчивости, словно разговаривая сам с собой, произнёс хан. – Хоть сейчас я застал тебя не в лучшее время, но должен признать, и за свою долгую жизнь я не встречал девушки красивей. А теперь ты пожелала попрощаться с жизнью и написать письмо в Крым. О самонадеянная юность, как ты прекрасна и смешна!

– Но мой госпо… – начала Нурсолтан и осеклась под взглядом мудрых, всё понимающих глаз хана.

– Ничего не говори, доченька, всей правды ты не скажешь, а лжи мне не нужно. А если и скажешь, зачем мне твоя правда? Ты решила умереть, чтобы не нести дальше груз, что дал тебе Всевышний. Как же это просто покончить со всеми бедами одним махом, это очень легко, юная моя! Гораздо сложней выжить, подняться навстречу жизни, как бы больно она не била. Наш небесный повелитель указал тебе твой путь, он привёл тебя сюда, на берега могучего Итиля[5]5
  Итиль – Волга.


[Закрыть], потому что он, наш мудрый Учитель, видит гораздо дальше, чем мы – его ничтожные рабы. Каждый из нас пришёл в этот мир, чтобы принести в него своё семя, чтобы жить до того момента, пока нам позволяет Всевышний. Дитя моё, тебе сейчас больно и тоскливо, ты стремишься в сады Аллаха, потому что там хочешь найти успокоения для своей души, но ты совершаешь ошибку, не будет там покоя. Всевышний направил тебя сюда, чтобы ты помогла человеку, который нуждается в тебе. Нелегко будет это сделать, но в этой борьбе острота твоей боли покинет тебя. Подумай о моих словах, девочка, разберись в своих страхах и бедах. Так ли они огромны, чтобы боясь их, ты бежала из этого мира?

Нурсолтан молчала, с удивлением взирая на казанского хана. Она знала его всего несколько минут, но ни с одним человеком рядом не ощущала такого твёрдого надёжного спокойствия, воцарившегося вдруг в душе.

– Этот человек, о котором вы говорили, тот, которому я нужна. Кто он?

– Это – мой сын Халиль. Это, Нурсолтан, твой будущий муж.

Хан коснулся старческой узловатой ладонью лица юной бики, словно останавливая её протестующий жест.

– Не спеши, не спеши отринуть его, дитя. Ты должна увидеть Халиля, должна познакомиться с ним, и тогда поймёшь всё, о чём я говорил. Ты достаточно умна, я чувствую это, а иначе и не говорил бы с тобой. Как только ты почувствуешь в себе силы принять моего сына, дай мне знать, и я всё устрою.

Хан поднялся, тяжело опираясь на резные подлокотники.

– Только не затягивай со своим решением, дочка. Я боюсь, что у меня слишком мало времени, силы оставляют меня. Боюсь, что уйду в мир иной, так и не докончив своих земных дел. Близок день, когда я скажу: «Удел распределён, и срок установлен, и всякое дыхание должно испить чашу смерти…» Но это слова старика, который видит конец своего пути, а не твои слова. Выздоравливай, дитя моё!

Хан кивнул головой, прощаясь, и вышел.

Солтан Менгли-Гирей второй день следовал по степи с небольшим отрядом воинов. Временами ему казалось, что невидимые крылья несут его к улусу мурзабека Тимера, где крымского солтана ждала прекрасная Нурсолтан. Менгли-Гирей чувствовал себя необыкновенно счастливым. Всё в его жизни складывалось удачно. Битва между войском хана Большой Орды Кичи-Мухаммада и войском крымского хана Хаджи-Гирея, произошедшая в трёх днях пути от улуса мурзабека Тимера на реке Дон, закончилась полной победой крымцев[6]6
  Событие произошло предположительно в августе 1465 года. Сведения об этом отражены в русских летописях и в хронике послов папы Павла II, прибывших ко двору Хаджи-Гирея 10.09.1465 года. Во время их приёма было сообщено о победе, произошедшей несколько дней назад.


[Закрыть]. Хан Хаджи-Гирей взял богатую добычу и весь гарем Кичи-Мухаммада. В ставке крымского хана, раскинутой на месте битвы, во время шумного пира Менгли-Гирей обратился к отцу с просьбой о женитьбе.

– Ещё одна жена? – хан Хаджи-Гирей снисходительно усмехнулся. – Мой мальчик, не много ли сил ты тратишь на женщин? У тебя уже есть две жены.

– И обе ждут прибавления, – пытаясь всё свести в шутку, засмеялся солтан. – А мне опять нужна женщина!

– Для этого не обязательно жениться, хочешь, – хан щедрой рукой обвёл сгрудившийся в стороне гарем. – Здесь жёны и наложницы Кичи-Мухаммада, бери себе любую! В этой битве ты показал себя настоящим воином, я доволен тобой, сын, а чтобы воин по-настоящему почувствовал вкус победы, он должен отведать добычи. Верно я говорю?!

Вокруг одобрительно зашумели нойоны и тысячники, предающиеся пиршественному веселью:

– Живи тысячу лет, великий хан!

– Каждое твоё слово – драгоценный камень, а повеления веселят душу, и сабли наши пляшут в ножнах!

– Приказывай, благородный хан, правь нами!

Хаджи-Гирей поднялся с широкого походного трона, обложенного шёлковыми подушками, приблизился к замершим женщинам. Его верные соратники по битвам, предчувствуя развлечение, придвинулись поближе. Крымский хан ухватил за руку и выдернул из толпы женщин гибкую девушку, почти девочку, с расширенными от страха глазами. Юное создание дрожало в своих ярких одеждах, пытаясь прикрыться расшитым золотыми нитями покрывалом.

– Как зовут? – вопросил хан, приподняв заострённый подбородок девушки своими крепкими пальцами, усеянными массивными перстнями.

Губы девушки затряслись, и она едва сумела совладать с собой:

– Зилия, мой господин.

– Ты посещала ложе своего господина, этого сына трусливого шакала?

Она поспешно затрясла головой:

– Нет, мой господин, я прибыла в гарем хана недавно. Я ещё не получала приглашения от господина.

– Вот и бери её! – Хан Хаджи-Гирей толкнул девушку к сыну.

Поманив его пальцем, шепнул на ухо:

– Поверь, сын, они все одинаковы, что дочери ханов, что простые невольницы. Если тебе нужна женщина, для этого не обязательно жениться. Ну, а не нравится, бери любую другую из этих красавиц. Ни одна не откажется согреть ночи такого джигита, как ты!

И крикнул громко, чтобы слышали все:

– О мои отважные воины, закалённые в битвах и сильные своим единением! Я дарую вам женщин побеждённого врага нашего! И желаю, чтобы воины мои превратили животы красавиц в ложе для своего отдыха!

Хмельной смех и гул оживления пронеслись над станом. Хаджи-Гирей обернулся к сыну:

– Так ты доволен моим даром, отважный солтан?

– Я благодарен вам, отец, за подарок, но мне нужна не просто женщина… – Менгли невольно смутился, не зная, какие слова подобрать, как объяснить свою любовь. – Я хочу жениться, отец, хочу взять в жёны дочь мангытского мурзабека Тимера – Нурсолтан.

– Вот как! – Отец озадаченно взглянул на него. – Дочь человека, который даже не пожелал помочь нам в нашей славной битве, который не захотел разделить с нами блистательную победу?

– Но он, великий хан, не стал помогать и Кичи-Мухаммеду!

– Как горячо ты его защищаешь! – Хан Хаджи-Гирей с внезапным добродушием рассмеялся. – Значит, тебе понадобилось жениться, и только на дочери мурзабека Тимера? Вот значит как!

Менгли-Гирей замер, умоляюще заглядывая в глаза отца. Хан покачал головой:

– Я боялся этого, мой сын. Боялся, что когда-нибудь ты полюбишь женщину. Только любовь к женщине делает воина слабым, но я вижу, здесь уже ничего не поделаешь. И самое верное средство, чтобы потушить этот огонь в твоих глазах, женить тебя на той, что приворожила моего сына. Ворчливая жена под боком, жалующаяся на своих соперниц, убивает любовь в сердце мужчины быстрей, чем неизведанная женщина, которой ты будешь грезить всю жизнь. Можешь хоть завтра отправляться в улус мурзабека! Только захвати подарки пороскошней! Сын крымского владыки, победителя хана Большой Орды, может позволить себе посвататься к любой девушке!

И вот уже до улуса мурзабека остаётся день пути. Всего лишь один день, и он увидит Нурсолтан, заглянет в её незабываемые глаза и скажет: «Я пришёл за тобой, Нурсолтан, как и обещал!» От этих мыслей, тёплой волной разлившихся в груди, стало ещё радостней. Менгли-Гирей хлестнул скакуна камчой, оставил далеко позади своих нукеров. Вперёд! Он должен как можно быстрей достигнуть стойбища мурзабека, он хочет увидеть Нурсолтан, ведь каждый час разлуки с ней тянется, как вечность!

Да, только, что это впереди? Менгли-Гирей замедлил бешеный бег скакуна. По иссохшей от летнего солнца степи, поднимая клубы пыли, навстречу ему мчался отряд. Солтан оглянулся, его воины были ещё далёко, а здесь, в степи, где можно встретить как друга, так и врага, лучше оказаться во главе хорошо вооружённых воинов, а не одиноким всадником. Менгли-Гирей остановил коня.

Его нукеры на взмыленных скакунах поравнялись с ним, когда в мчавшемся навстречу отряде уже можно было разглядеть отдельных всадников. Самый зоркий из воинов, ездивший с ним в улус мурзабека Тимера в прошлый раз, привстал на стременах и выкрикнул:

– Мой господин, я вижу мурзу Хусаина, с ним люди из его улуса.

Менгли-Гирей и сам уже видел, что впереди отряда едет его друг – мурза Хусаин, брат Нурсолтан. Мурза и солтан спешились и обнялись.

– Привет и благословение молодому господину! Я очень рад видеть вас живым и здоровым, мой друг! – Мурза Хусаин похлопал крымского солтана по плечу. – До нас долетели вести о вашей победе, я и не сомневался в вашем успехе. Разве можно было в этом сомневаться, если на битву вышел мой друг?

– Ты, как всегда, шутишь, Хусаин! Присядем, – улыбаясь, солтан устроился на расстеленной воинами кошме. – Рассказывай, что нового в вашем улусе?

– Что нового? Скоро осень! – Мурза Хусаин обвёл рукой степь, расстилавшуюся до самого горизонта. – Табуны и отары съели почти весь корм, отец послал меня проверить дальние пастбища, скоро начнётся кочёвка.

– Значит, я ещё застану улус на старом месте.

– Конечно, застанешь, Менгли, если не будешь тут рассиживаться со мной! – Весело рассмеялся Хусаин. – Правда, застанешь в улусе не всех.

– Там не будет тебя, – поддерживая шутливый настрой разговора, засмеялся Менгли-Гирей.

– Меня там, конечно, не будет, и ещё не будет моей смешливой сестрёнки Шахназ, и маленькой Нурсолтан.

– Нурсолтан? – Менгли почувствовал, как внезапно, словно жёсткой удавкой, перехватило горло.

С трудом вытолкнул из себя слова:

– Где Нурсолтан? Что с ней?

– Она далеко, мой друг. Сестрёнки уже второй месяц в Казани. Ты знаешь, Нурсолтан стала женой наследника казанского хана. Моя сестрёнка будет казанской ханум, она достойна такой чести!.. Что с тобой, Менгли? Менгли!

Хусаин безмолвно уставился на рванувшего ставший вдруг тесным камзол крымского солтана, на его бледное несчастное лицо. Золотые застёжки с рубинами как простые камешки посыпались на кошму, из-за пазухи выпал бархатный кошель, расшитый жемчужинами. Как безумный, солтан уставился на него. Непослушными пальцами развязал тесьму, высыпал прямо на увядшую траву красивое ожерелье с огранёнными в сканые бляхи сапфирами.

– Это я вёз для неё… подбирал сапфиры к её глазам. – Голос солтана был хриплым и неузнаваемым. – Как же это случилось, друг Хусаин? Как же это случилось?!