Текст книги "Фантум 2012. Локальный экстремум (сборник)"

Максим Левин, номер шестой (расшифровка аудиозаписи)

Загадка, тайна… Об этом я и мечтал, когда рвался на Луну… Но я почему-то – по молодости, наверное – и не думал совсем, что тайна может быть опасной. Что она может убить. Наоборот, ореол опасности придает тайнам еще бóльшую притягательность. Да и к опасностям я привык, спасибо Владимиру Николаевичу. Но одно дело спускаться в Воронью пещеру или нырять у Большого Барьерного рифа, когда рядом друзья и надежный инструктор. И совсем другое – оказаться в трехстах восьмидесяти тысячах километров от Земли, на мертвом пыльном шарике, где любая оплошность вызовет быструю смерть. Утешало, конечно, что здесь два опытных космонавта. Да и ЦУП в случае чего придет на помощь, но… Но! Утешало слабо, и я почувствовал то, что называют потерянностью. Словно я не человек, а безропотная бессмысленная песчинка в необозримо огромном океане. Меня носит течениями. Я быстро иду ко дну. Но не способен осознать неизбежность близкой гибели. И никто в мире не заметит, не вспомнит… Кому нужна песчинка?..

Как-то так, да. Нахлынувшее чувство оказалось настолько поглощающим, что у меня перехватило дыхание. Но Скобелев велел разбудить Ореха, и я опомнился. Надо действовать. И быстро. Рефлексию можно отложить на потом. По дороге в жилой модуль я думал, что мы имеем дело с чудом. Но никто не обещал, что мы встретим добрые чудеса. Наоборот, чудеса в космосе могут быть только жестокими. Мы вышли в новую среду обитания, а значит, наступила эпоха жестоких чудес. Не люблю пафос, но это так. Если необъяснимое поведение «Хирона» как-то связано с лунными аномалиями вообще, если за всем этим стоит разумная деятельность каких-то существ, то не стоит ждать от них доброжелательности. Возможно, эти существа просто-напросто нас боятся. Мы боимся их. Они боятся нас. Нормальная такая ксенофобия. И надо им как-то показать, что земляне доброжелательны. Что готовы к контакту и взаимопониманию.

Потом мы с Орехом пришли на пост. И там Артем приятно поразил меня, что сразу взял быка за рога. Честно говоря, от него не ожидал. Хотя с другой стороны, он профессионал и облазил Море Кризисов еще до возведения базы. Потом-то стало понятно, почему он такой деловитый и уверенный, но в первые минуты я всё списал на его опыт.

Артем заметил, что «кентавры» в движении к базе с ювелирной точностью воспроизводят свою прежнюю трассу. Командир на это сказал, что такой программы для «Хирона» не предусмотрено. До меня вдруг дошло, что ни Скобелев, ни Орех не видят чуда. В упор не видят! Рядом со мной находились два человека, которые готовы были обсуждать что угодно. Причины аппаратного сбоя, проблемы связи, скорость «кентавров» и потенциальную угрозу. Но они не хотели или не умели сказать о главном: мы встретились с необыкновенным! Что происходящее уже вышло за пределы нашего маленького мирка. Наших мелких интересов. Что сейчас и здесь творится мировая история. И, в общем, уже неважно, уцелеем мы в заварухе или нет. Что такое три смертных человека перед событием, которое раз и навсегда изменит цивилизацию?.. Скажете, наивно? Скажете, глупо? Сейчас мне и самому хочется так сказать… Я поддался эмоциям. Поверил в фантазию. Решил, что на пороге мечты… Жаль, что так получилось, да. Но мне не стыдно в этом признаваться, потому что ради мечты мы и летаем в космос. Ради звезд и мечты о звездах…

Я снова отвлекся, извините… Продолжу. Очевидно, у Скобелева лопнуло терпение. Он вообще энергичный человек и не любит бездействовать. Он сказал:

– Я собираюсь отправиться к «Хирону». Надо взглянуть, что там происходит.

Потом обратился ко мне:

– Максим, оформишь ВВС?

А я мечтал! И внезапно для самого себя воспротивился командиру. Тогда он мне казался скучным сухарем, который не способен разглядеть чудо. Было бы в высшей степени несправедливо, если бы к непознанному отправился человек без воображения, без страсти… Может, всё проще. Может, я приревновал Скобелева к феномену. Но это была ревность увлеченного человека. У меня и мысли тогда не мелькнуло, что при вступлении в контакт я войду в историю, как Гагарин или Армстронг. Наоборот, я был уверен, что впереди меня ожидают крупные неприятности и, возможно, смерть… Однако отправиться туда и увидеть всё своими глазами… представлялось таким естественным. Самым правильным, да… Может быть, помните «Космическую одиссею» Кубрика? Там такой астронавт Дэвид Боумен. Он фактически обречен, знает об этом, но продолжает полет к Юпитеру. И завершает миссию. Может быть, я представлял себя таким астронавтом. И я уперся рогом. Громко сказал:

– Виктор, я пойду к «Хирону»!

Скобелев не поверил ушам.

– Что еще за новости? – спросил он.

Я тут же придумал аргумент:

– Ты командир экспедиции. Ты номер первый. Ты отвечаешь за выживаемость базы. А мой номер – шестой. Считай, шестерка. Меня и надо посылать.

Однако Скобелев остался глух к моим, вполне разумным, доводам. Он сказал:

– Я еще и главный инженер базы. И «кентавры» под моей ответственностью. Много ты там разберешься?

– Разберусь, – ответил я. – Я, между прочим, с ними тоже работал. И железо знаю. Если что, у тебя по связи спрошу.

Я почему-то вообразил, что Орех меня поддержит. И обратился к нему. Но тот неожиданно выступил за Скобелева. Но как-то странно выступил. Он сказал:

– На вашем месте я дождался бы ответа с Земли. Но если уж приспичило, то пусть идет Виктор. Только, Витя, как ты собираешься с ними работать при максимальной скорости? В скафандре точно не угонишься.

«Кентавры» будто услышали нашего врача. И разом остановились.

Виктор Скобелев, номер первый (собственноручная запись)

Когда на Земле прорабатывались различные варианты выхода из строя кибернетических сборщиков накопителей «Кентавр», никто не мог предположить, что «Хирон» проявит «самодеятельность», т. е. начнет выполнять действия, не прописанные в управляющих программах. Подобное просто невозможно. Никакое повреждение центрального контроллера, его процессора, информационных накопителей, оперативного и постоянного запоминающих устройств в принципе не способно вызвать изменение программного кода, которое имело бы осмысленное содержание. И тем не менее в движении кибернетической группы прослеживался смысл.

С 6:32 по 7:35 UTC кибернетическая группа прошла 5 км – из района F в район D. Там она находилась до 8:02 UTC, после чего вновь начала двигаться с максимально возможной скоростью 5 000 м/ч. В 8:29 UTC, не добравшись до района C, группа остановилась во второй раз. При этом маршрут следования группы с точностью до 0,2 м (разрешающая способность навигационной карты) совпадал с колеей, которую создал «Хирон» в процессе добычи космогенных изотопов.

(Приписка на полях: «Именно “Хирон”, Паша! Я тут же проверил все варианты. Пока шла подготовка, потом добыча, группа сходилась и расходилась – наследили за полгода изрядно. Но “Сократ” из всех возможных путей отхода выбрал именно эту колею. Тут нам есть о чем помозговать в смысле стратегии развития ИИ».)

На основе наблюдений за перемещениями кибернетической группы я пришел к выводу, что «Хирон» полностью функционален, идеально ориентируется на местности и решает какую-то конкретную задачу. Однако суть задачи оставалась неизвестной, а установить последовательность команд я не мог – не было связи с кибернетической группой. Классический замкнутый круг.

Продвижение сборщиков накопителей к базе «Плато 1» создавало в перспективе опасность для четвертой экспедиции посещения. Техническая консультация с конструкторами, по моему мнению, не помогла бы быстрому устранению возникшей угрозы.

У меня оставалась только одна возможность переломить ситуацию – совершить выход во внешнюю среду (ВВС), добраться на транспортном средстве до кибернетической группы и произвести технический осмотр «Хирона» для того, чтобы найти неполадки в его работе. Разумеется, я рассчитывал и на возможности ручного управления: каждый сборщик-накопитель имеет в своем составе водительскую кабину. Она снабжена автономной СЖО с ресурсом на 96 часов, «луноходным» пультом, резервной системой управления и дополнительной системой мониторинга, позволяющей оценивать текущее состояние «кентавра». В особом случае я мог воспользоваться кабиной любого из сборщиков накопителей, но предполагал, что мне удастся если и не перехватить контроль, то хотя бы выяснить причину сбоя.

В 8:30 UTC я изложил свой план другим участникам четвертой экспедиции посещения. Артем Орех поддержал меня без колебаний. Однако Максим Левин захотел отправиться в район дислокации кибернетической группы «Кентавр», чтобы самому всё осмотреть, хоть и под моим руководством. Отмечу, что в предложении Максима Левина был здравый смысл. Как командир экспедиции, я не должен в экстремальной ситуации покидать базу, отвечая за ее выживаемость. Поэтому Максим являлся более подходящим кандидатом на роль разведчика. Но я боялся, что в силу молодости и малого опыта работы в полевых условиях он не сумеет быстро прореагировать, если ситуация вдруг критически изменится.

(Приписка на полях: «Паша! Положа руку на сердце, а ты сделал бы иначе? Поставь себя на мое место. Серьезно! Отбрось “высшие” соображения и поставь. И если тебя не торкнет, то можешь смело лишать меня пропуска».)

Максим Левин настаивал на своем варианте. И я воспользовался авторитетом командира, чтобы подавить «бунт» в зародыше. Регламент предписывает: для совершения ВВС необходимо соучастие одного из членов экспедиции, который останется на базе до окончания выхода и будет через систему видеонаблюдения контролировать перемещения и манипуляции космонавта, работающего на поверхности Луны. При обычном распорядке за выходы первого номера отвечает шестой. Когда мы с Максимом Левиным работали над электрохимическими генераторами, наши выходы по согласованию с ЦУП-Москва контролировал Артем Орех. Однако я не мог рассчитывать на Максима, вступившего со мной в конфликт, и в нарушение регламента обратился за помощью к Ореху. Я еще не знал, что третий номер экспедиции имеет собственный план действий на случай чрезвычайной ситуации.

Артем Орех, номер третий (электронный дневник)

Идея командира Скобелева совершить вылазку к харвестерам не сразу пришлась мне по душе. В открытом космосе любая самодеятельность имеет границы, особенно если речь идет о выживании. Но потом я посмотрел на нее под другим углом.

Учения проводятся в виртуальном, а не в реальном пространстве. Поэтому самое важное для инспектора и его начальников – сохранение иллюзии, будто бы «кентавры» и впрямь приближаются к базе. Если Виктор слетает в район добычи и увидит всё «невооруженным» глазом, учения придется прекратить, а контроль над кибернетической группой вернуть базе. Cessante causa cessat effectus  [14]14
  С прекращением причины прекращается действие (лат.).


[Закрыть]. Я решил, что так будет лучше. Никогда не требуйте лояльности от подопытного кролика!

Хочу обратить ваше внимание, коллеги, на казусную аберрацию моего восприятия. Когда Максим Левин вызвался лететь в предполагаемый район дислокации харвестеров вместо командира, мне даже в голову не пришло, что «стажер» высказывает искреннее желание разобраться на месте; что он хочет, как говорится, вызвать огонь на себя. Наоборот, я заподозрил его в циничном намерении сохранить «легенду» учений, оттягивая неизбежное разоблачение. И я поддержал Скобелева, который попросил взять на себя обеспечение выхода – таким образом воздействие инспектора на дальнейшее развитие ситуации сводилось к нулю.

Максим продолжал твердить, что мы очень ошибаемся, отказываясь от его участия в разведке, но Виктор отмахнулся и направился в шлюзовой отсек.

Необходимо отметить, что на Луне мы пользуемся двумя типами серийных скафандров: «Чеглок» и «Сапсан». Первый создан для аварийных ситуаций – это простой и сравнительно легкий костюм с долгохранимым ресурсом на шесть часов. В нем можно работать в помещениях базы при разгерметизации или эвакуироваться на орбитальную станцию «Ядро-Л». Полужесткий «Сапсан» рассчитан на многократные продолжительные выходы во внешнюю среду и во избежание заноса пыли пристыковывается к шлюзу спиной по внешнему контуру. Для наблюдения за выходом создан специальный пункт, поблизости от шлюзового отсека, в складском модуле. Поэтому нам пришлось покинуть пост управления группы «Кентавр» и перейти туда.

На подготовку к выходу Виктор Скобелев потратил около двадцати минут. Я сел за пульт контроля и прогнал тесты, убедившись, что скафандр полностью функционален. Время от времени я искоса посматривал на Максима Левина. Нужды в его присутствии на пункте не было никакой, но остаться вне ситуации он, разумеется, не мог. Выглядел наш «стажер» слегка злым, переминался с ноги на ногу. И это тоже вполне вписывалось в мои представления о мотивах Левина-младшего.

Наконец командир Скобелев отстыковался от шлюза. Он походил вокруг модуля, привыкая к скафандру, а я через наружные видеокамеры осмотрел костюм и сообщил Виктору, что всё в порядке. Солнце находилось в созвездии Близнецов и достаточно высоко над горизонтом – всё было прекрасно видно. Мы сверили показания систем жизнеобеспечения скафандра, и я дал добро на продолжение выхода.

Не мешкая, Виктор зашагал в сторону ракетодрома. Кроме корабля возвращения и эвакуационной платформы, там находились два «кузнечика». Это пассажирские суборбитальные аппараты «Katydid», которые поставляет нам Локхид-Мартин и которые позволяют делать невысокие прыжки с дальностью два десятка километров. Поскольку эти машины прожорливы, а ресурсы базы в части топлива ограничены, использовать их мы имеем право исключительно по согласованию с Землей. Но ЦУП оставался безучастным к нашим проблемам, и командир Скобелев постановил, что такое право у него есть. Когда он встал на пилотскую площадку «кузнечика», я ожидал какой-то реакции от Максима Левина. Не мог же в самом деле инспектор спокойно смотреть, как катятся к чертям хитроумные планы Аркады. Однако Максим оставался безучастным, хмуро смотрел на мерцающий экран нашлемного видео. Я ощутил укол смутного беспокойства. Стройная и кажущаяся столь логичной версия начинала пробуксовывать. А если я не прав? Что если Максим – не инспектор? Что если харвестеры и впрямь ушли из района добычи?.. Признавать свою ошибку не хотелось. Потому что если бы версия оказалась ложной, это имело бы серьезные последствия. И дело не закончилось бы эвакуацией.

Я отогнал сомнения. Реальность подтвердит мою правоту. Как говорится, alea jacta est!  [15]15
  Жребий брошен! (лат.)


[Закрыть]

Виктор Скобелев включил панель управления «кузнечика», проверил навигационное оборудование, радиосвязь и наполнение топливных баков. Потом закрыл замок на ограждении, прицепил страховочные ремни к карабинам скафандра. И прыгнул. Аппарат отработал безупречно. Под главным соплом чуть полыхнуло, взлетела пыль, и «кузнечик» исчез с экранов наружных камер.

«Вижу группу», – после небольшой паузы сообщил командир.

«Где они? – спросил я. – Показать можешь?»

Скобелев чуть повернулся, чтобы харвестеры оказались в поле зрения его нашлемной видеокамеры. На темном, почти черном, морском ложе, стояли пять аккуратных и более светлых по цвету параллелепипедов, выстроенных один за другим в колонну.

Это был шок! Частота пульса у меня резко возросла. В висках застучало от прилива крови. Я мгновенно вспотел. Проявились психосоматические ноющие боли в области solar plexus  [16]16
  Солнечное сплетение (лат.).


[Закрыть]. Подобное случается перед космическим стартом или при выходе на орбиту, когда до конца не знаешь, пройдет циклограмма штатно или весь рейс закончится зубодробительным падением в Тихий океан. Моя версия разлетелась вдребезги, как цветной витраж под ударом кирпича. Но самое угнетающее – я пока не мог сложить отдельные осколки в новую картинку. Получалось, Максим Левин прав: мы имеем дело с аномальным явлением. Вся подготовка в Аркаде пошла прахом. Я сидел за пультом и тупо пялился на экраны, не в силах произнести ни слова.

«Иду на спуск, – докладывал Скобелев. – Позиционирование завершено. Сажусь в пятнадцати метрах западнее “Хирона”. Высота – пятнадцать метров… Десять… Пять… Стою на Луне… Всё в норме… Жду квитанцию…»

Нашлемная видеокамера расположена не слишком удачно, а разрешение не позволяет разглядеть мелкие детали, но и ее трансляции хватило, чтобы понять и наконец-то признать: мои гипотетические построения ничтожны и противоречат реальности. Перед Виктором Скобелевым, ярко светя навигационно-габаритными огнями, высился харвестер «Хирон», который не мог там находиться ни при каких обстоятельствах. Ни при каких!..

И меня осенило. Разноцветные осколки вдруг снова сложились в ясную, хотя и очень страшную картинку. «Белая трость»!

Тут же пришло понимание, что нужно делать. Я наклонился к микрофону и крикнул:

«Виктор! Взлетай! Я приказываю: взлетай!»

Максим Левин, номер шестой (расшифровка аудиозаписи)

Так и получилось, что командир взял инициативу на себя. И сам отправился в полет к «кентаврам»… Обиделся ли я, получив отказ на инициативу?.. Знаете, немного было обидно. Но я не строю целые миры из своих обидок, как некоторые. И пословицу про водоносов помню, да… Кроме того, правота была всё-таки на стороне Скобелева. Он старше. И технически более подкован. А еще, думаю, он и молодость мою учитывал. Наверное, исходил из того, что посылать, условно говоря, необстрелянного юнца под пули неэтично. Да и просто не по-мужски… В общем, я признал его выбор. И отстранение от контроля за ВВС тоже принял без звука. Иначе и быть не могло после моей заявы…

Самое интересное началось дальше. Скобелев под контролем Ореха покинул базу, проверился и стартовал с ракетодрома на «кузнечике». Знаете, наверное?.. Это такая ракетная платформа на двух пилотов. В земных условиях она была бы бессмысленна, сопротивление среды велико. На Луне – нормальное такое транспортное средство. Самое подходящее для прыжков по баллистике… И вот стартовал он, а я вижу, что Орех явно нервничает. Ерзает на табурете. Не придал, конечно, значения. Я и сам нервничал. Жестокие чудеса космоса. Кто мог предсказать, что случится через минуту? И если случится, что мы будем делать без командира и связи с Землей?.. Инструкций на счет встречи с непознанным не существует, да. Точнее, они есть и как раз требуют беспрекословно слушаться командира и ЦУП… И Орех, по всему, тоже понимал, думал об этом…

Рассказываю дальше в деталях. Вот командир совершает мягкую посадку рядом с «Хироном» и просит выдать ему «квитанцию». Это общепринятый жаргонизм. Означает, что контролирующий чьи-то действия должен подтвердить, что принял информацию, осознал ее, дает отмашку на следующий этап. Орех должен был ответить: «Тебя понял. Посадка прошла успешно. Всё в норме. Разрешаю сход с платформы». Но вместо этого он как заорет истошно:

– Приказываю! Убирайся! Немедленно!

Я вздрогнул и опешил. И Скобелев тоже. Но говорит:

– Артем, что случилось?

Орех не унимается:

– У тебя случилось! Улетай, возвращайся.

Командир, конечно же, ответил:

– Не подумаю. Я в двух шагах от дуболома. Сейчас схожу к нему. Всё выясню.

И добавил как бы в шутку:

– Не знаю, какая муха тебя укусила, Артем, но явно не самая умная в этой части Галактики.

Орех опять забрызгал:

– Запрещаю! Официально! Как контролер ВВС.

И я вижу: он буквально звереет. Раскраснелся. Волосы скребет на затылке. Будто бы вырвать хочет. Никогда прежде не видел его в таком состоянии. А Скобелев, наоборот, даже успокоился и твердо говорит:

– Артем, дай «квитанцию». И я пошел. Под мою ответственность.

Орех еще больше повысил голос. Кричит:

– Не смей! Заклинаю! Не смей!

Тут, наверное, командир и сам не выдержал. И отчеканил:

– Артем, отстраняю тебя от контроля ВВС. Немедленно отойди от пульта. Максим, ты еще там? Займи его место.

Я хотел вмешаться, чтобы как-то смягчить внезапный конфликт. Но они продолжали орать друг на друга. Наш врач впал в натуральную истерику. А командир изъяснялся по-военному и уже прям лязгал. Но, знаете, тогда я еще не испытывал страха. Только тягостное такое недоумение от поведения старших товарищей. Скажем, уровень неадеквата нарастал, но не зашкаливал. И, конечно, я был на стороне командира. Хоть он и оставил меня на базе. Уйти от чуда? Уйти от тайны? Что может быть глупее?..

Кончилась перепалка тем, что Скобелев просто отстегнул страховку и слез с платформы. И пошел. Без «квитанции». Без поддержки… Знаете, я поступил бы так же. Тем более что угрозы видимой, в общем-то, не было. Стоит себе «Хирон». На глаз – вполне себе нормальный. Всего-то и дел пройти десяток метров и добраться до панели ручного управления.

Кстати, Орех мигом заткнулся. Понял, что его истерика мешает командиру. Оглянулся на меня дикими глазами. И пробормотал непонятно:

– Надеюсь, это не белая трость. Иначе нам кранты.

Виктор Скобелев, номер первый (собственноручная запись)

Предполагал ли я, что третий номер экспедиции Артем Орех выполняет на базе «Плато 1» тайную миссию? Могу ответственно заявить: нет, не предполагал.

Слухи о том, что в структуре МРКК «Внеземелье» имеется глубоко законспирированная организация, занимающаяся проблемами возможного контакта с инопланетными существами (ксеноморфами), ходили в отряде космонавтов давно. В принципе, если бы слухи подтвердились, я не удивился бы, ведь подобное решение напрашивается. В истории космонавтики зарегистрировано немало феноменов, не получивших должного объяснения. Такая организация могла бы заняться их изучением и вынесением вердикта о естественной или искусственной природе различных явлений. Кроме того, понятно, что дальнейшее проникновение в глубины Вселенной потребует готовых рецептов и соответствующих инструкций на случай внезапного столкновения с чем-то, выходящим за границы имеющегося опыта. Значит, кто-то должен разработать рецепты и инструкции.

Однако я не мог представить Артема Ореха в роли агента такой организации. Мы давно знакомы, и он всегда скептически относился к легендам, распространяемым космонавтами. Старательно избегал и чисто теоретических дискуссий на эту тему. Возможно, поведение Ореха связано с необходимостью сохранять конспирацию, и, зная подноготную, хочу отметить, что он блестяще справлялся со своими обязанностями. Раскрыться ему пришлось под давлением чрезвычайных обстоятельств.

В 9:01 UTC я покинул базу «Плато 1» в скафандре «Сапсан» и совершил перелет на лунном суборбитальном аппарате «Katydid 1» в район между группами кратеров D и С, где, по данным навигационных спутников, находилась кибернетическая группа «Кентавр». В 9:23 UTC я прилунился в непосредственной близости от лидирующего сборщика-накопителя, чтобы снять показания с контрольной панели системы ручного управления. В это время Артем Орех, контролирующий мой выход во внешнюю среду, запретил продолжать операцию. Разумеется, добравшись почти до цели, я воспротивился его приказу и потребовал объяснений, которые третий номер дать отказался. В результате мне пришлось нарушить регламент ВВС, за что я готов понести заслуженное наказание.

(Приписка на полях: «Паша! Надеюсь, комиссия будет объективна. При таких вводных поступить по-другому я просто не мог. Вину осознаю. Раскаиваюсь».)

В 9:37 UTC я приблизился к «Хирону» вплотную, осмотрел его, после чего взобрался на водительскую площадку и попытался открыть кабину. Однако электромеханический замок оказался заблокирован. Снаружи установлен еще один, резервный, пульт ручного управления с контрольной панелью. Им я и воспользовался, сдвинув поворотные прижимы и сняв защитную крышку. Я увидел, что панель светится, причем инициирован интерфейс командной строки. С помощью клавиатуры пульта я набрал запрос на выведение списка выполняемых программ. И получил неожиданный ответ – вместо списка на экране появилась короткая запись: «461». Я перепробовал еще несколько команд, но каждый раз высвечивалось одно и то же.

Поскольку я не сумел идентифицировать этот код, то сообщил о нем на пункт контроля ВВС, попросив свериться с таблицей кодов. Артем Орех спросил, правильно ли считаны цифры на экране. А после того как я еще раз повторил число «461», третий номер экспедиции заявил буквально следующее: «Всё хуже, чем я думал. 461 – код особой ситуации. Виктор, мы должны эвакуироваться. Уже поздно что-либо менять».

Орех сказал это в 9:46 UTC, и в ту же минуту кибернетическая группа вновь начала двигаться.

Артем Орех, номер третий (электронный дневник)

«Белая трость». Я так и не выяснил, почему модель одностороннего агрессивного контакта по схеме Моравека – Кэрригена назвали именно так. Логичнее выглядело бы название «Вирус». Или «Троянский конь». Впрочем, академик Калманович отдавал предпочтение непрямым ассоциациям – проще скрыть суть от посторонних.

Какие же ассоциации вызывает белая трость? Атрибут слепого, его костыль. Когда знаешь подноготную, всё воспринимается иначе. Мы слепы перед вторжением, в ходе которого изощренным образом будут использованы наши собственные технологии. Мы даже не заметим, как окажемся в плену чужой воли, как примем навязанные извне правила, оставаясь при уверенности, что совершили свой собственный и оптимальный выбор. И если всё-таки заметим, будет слишком поздно. Белая трость.

Вспоминаю один из давних разговоров с Калмановичем. Он пригласил меня к себе на московскую квартиру. Мы сидели в его библиотеке, среди полок с коллекционными фолиантами, пили душистый чай, за окном шумел сильный дождь, а Леонид Семенович перелистывал альбом старинных гравюр. Разумеется, он взял его неспроста. Остановившись где-то посередине, наш гениальный математик и руководитель Аркады придвинул альбом ко мне, чтобы я мог в подробностях рассмотреть выбранную им картинку.

«Как вы думаете, Артем, кто это?» – спросил он.

Гравюра изображала длинноволосого юношу в пажеском одеянии, развязно приобнимающего и целующего монахиню в черной котте и с белым вимплом на голове (названия этих предметов средневекового туалета я уточнил потом).

«Паж, соблазнивший монашку, – предположил я. – Или наоборот».

«Иллюстрация из демонологического трактата XIX века, – пояснил Калманович. – Это не паж, а incubus  [17]17
  Инкуб (лат.).


[Закрыть]. Есть еще и succubus  [18]18
  Суккуб (лат.).


[Закрыть]».

Он перевернул страницу и продемонстрировал следующую гравюру; на ней был изображен лежащий навзничь со спущенными штанами бородатый мужчина, на обнаженной груди которого уютно свернулась голая и по виду несовершеннолетняя девочка.

«Примечательно, что оба эти термина относятся к мужскому роду, – продолжал Леонид Семенович. – Демонологи позднего Средневековья и Возрождения расходились в представлениях о природе инкубов и суккубов. Кто-то считал их падшими ангелами, воплощением сладострастных желаний. Кто-то полагал, что сам дьявол принимает облики прекрасных мужчин или женщин для соблазнения противоположного пола. Более материалистически настроенные писали о том, что инкубы и суккубы никогда не принимают телесную форму, оставаясь духами, повелителями эротических фантазий и снов. Еще одна версия: они вселяются в людей или недавно почивших мертвецов, заставляя их неудержимо стремиться к удовлетворению похоти».

«Любопытно», – сказал я, хотя никогда до того не интересовался подобными вещами.

«Проблема в том, – сказал Калманович, – что эти демоны лишь в особых случаях проявляют истинную сущность. При обычных обстоятельствах они неотличимы от людей и даже очаровательны. Но самое главное – они могут давать потомство. Дети инкубов от женщин безобразны, дети суккубов от мужчин – наоборот. Зачем же демонам размножаться? Считалось, что они завидуют бессмертию человеческой души и стремятся обрести ее хотя бы в потомстве».

«Любопытно, – повторился я. – Но, наверное, в этой истории содержится какая-то мораль?»

«Содержится, – сказал Калманович. – Демонологи занимались чепухой, пытаясь описать психические процессы, связанные с либидо, или давая метафизическое оправдание заурядному адюльтеру. Но мы в Аркаде работаем с такими материями, которым еще не придумано четких и ясных описаний. Могут ли существовать космические инкубы и суккубы? Почему бы и нет? Достаточно развитая цивилизация вполне способна создать технологию дистанционного воздействия на серое вещество человеческого мозга, внедрять ложные воспоминания, проникать в наши сны. Еще проще – воздействовать на наши компьютеры, системы управления и сети. Гипотетически можно представить себе некое модулированное особым образом излучение, которое мы не отличаем от радиошума Вселенной, но которое несет в себе информацию, меняющую наши мозги и наши компьютеры. Для чего это нужно некоей цивилизации? А ровно для того, в чем нуждались мифические демоны-соблазнители – обретение бессмертия в чужих телах, в чужих детях, сохранение и воспроизведение собственной культуры. Всё когда-нибудь разрушается, виды и расы вымирают, но стремление транслировать достижения в будущее представляется самоочевидным, такова особенность разума. Ты, Артем, не хотел бы когда-нибудь возродиться на другой планете и снова прожить полноценную жизнь?»

«Не знаю, – ответил я. – Никогда не думал над этим».

Калманович усмехнулся, но сказал очень серьезно:

«А я думал. И придумал, что хотел бы. Даже очень хотел бы! Мне по возрасту уже никогда не полететь в космос, а такое путешествие сквозь пространство и время будет посильнее наших орбитальных вылазок. Мы ведь так и не знаем, Артем, возможны ли межзвездные путешествия. Есть ведь серьезные доводы против. Не окажется ли, что самый прямой и естественный путь развития цивилизаций – пакетная передача индивидуальностей в бестелесном виде? Не окажется ли, что, выйдя в космос, наши лучшие люди уже стали носителями этих индивидуальностей? Инкубы и суккубы среди нас. Уже среди нас».

Леонид Семенович замолчал. А я всё еще не мог понять, к чему он меня собирается подвести.

«Интересная гипотеза, – сказал я. – Что же мы можем противопоставить такому влиянию? Не хотелось бы в одно прекрасное утро проснуться и увидеть в зеркале инопланетное чудовище».

«Пока противопоставить нечего, – признал Калманович. – Не носить же в самом деле алюминиевые шапочки. – Он снова усмехнулся. – Но я хотел бы обратить твое внимание, Артем, на эту проблему. Ты скоро отправишься на Луну. Будь внимателен. Будь очень внимателен. Отмечай любое отклонение в поведении своих спутников, следи за высказываниями и соображениями. Стань средневековым демонологом. Нет! Стань инквизитором, выискивающим ереси и колдовство. Отбрось скепсис, но не теряй критичность. И не стесняйся докладывать о своих подозрениях. Для этого, в сущности, нам и нужны в экипажах такие специалисты».