Текст книги "Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник)"

Ярость благородная

Наши мертвые нас не оставят в беде

Роман Афанасьев
Звезда

Кирпичная крошка из разбитых стен засыпала улицу ровным слоем, так что даже брусчатки не было видно. Дома, развороченные артиллерийским огнем, выглядели мертвыми руинами, над которыми долго трудились ветер и время. Но сомнений в том, что это работа рода человеческого, не оставалось: около перекрестка, под согнутым железным фонарем, чадил покрышками догоравший грузовик. Бой за город в самом разгаре – фашисты пошли в контратаку, и наступление советских войск захлебнулось. Звуки выстрелов, канонада, рев танков – все это сливалось в единый гул, постоянный, нудный, давящий на уши. Над городом словно разразилась невиданной силы гроза. И лишь на этой улочке оставалось все тихо и пустынно, будто война решила пройтись только по широким проспектам.

Впечатление было обманчивым. Лейтенант Демин прекрасно это знал. Осторожно выглядывая из окна второго этажа, он пытался рассмотреть, что происходит на улице. Наши войска ее оставили, и вскоре здесь должны появиться немцы.

– Семен, как там?

Демин не ответил. Комаров, сержант его подразделения, задавал этот вопрос в пятый раз, но лейтенант никак не мог решить – что ответить. Казалось, тут все спокойно и можно уходить к своим, но лейтенант знал – спокойствие обманчиво. Немцы рядом, высовываться из дома опасно. Поэтому он продолжал всматриваться в разбитые дома, пытаясь уловить малейшее движение. Он никак не мог решиться и в душе проклинал себя за это. Чертовски сложно отдать приказ, ведь всего парой слов можно перечеркнуть чужие жизни. И свою. Имеет ли он право на это? Лейтенант медлил, пытаясь найти ответ на вопрос, а время утекало прочь, как вода сквозь пальцы. Уверенности не было. Ни в чем.

– Ну?

В клубах дыма, застилавших перекресток, мелькнула фигура в серо-зеленой форме. Демин вздрогнул – они здесь. Лейтенант опустил голову, вжался небритым подбородком в подоконник и затаил дыхание. Еще одна фигура, еще… Фашисты. Короткими перебежками, пригибаясь к самой земле, они продвигались вперед. Словно большие серые крысы, они шныряли среди развалин, прятались за любые выступы, мялись за углами. Опасались снайперов. Но все равно – шли.

Демин повернулся, сел на пол, запрокинул голову, и каменная крошка больно впилась в затылок.

– Семен!

– Плохо дело, Паша, – сказал он и прикрыл слезящиеся глаза. – Идут.

Дела и в самом деле шли хуже некуда. От роты, занявшей улицу утром, осталось шестеро – трое рядовых, раненый политрук, сержант и лейтенант. В горячке боя, рассыпавшись по этажам и ведя прицельный огонь, они и не заметили, как остальные отступили. Когда спохватились – было поздно. Остатки роты отошли назад, к площади, где закрепился стрелковый полк, а улицу медленно заполняли фрицы. Все, кто остался в доме, собрались на втором этаже, не решаясь выйти наружу. Если только заметят… Верная смерть.

– Отрежут от наших – пиши пропало, – сказал Комаров. – Семен, надо уходить.

– Надо, – согласился Демин. – Надо, Паша. Но как?

Он неохотно разлепил глаза, поднял голову и бросил взгляд в дальний угол. Там, на расстеленной шинели, лежал младший лейтенант Бурцев – политрук роты. Шальная пуля попала ему в грудь, скользнула по ребрам, вспорола бок и ушла. Легкие не задело, но рана оказалась серьезной – лейтенант потерял много крови и сейчас лежал без сознания. Семен знал, что с таким раненым далеко не уйти: его придется нести на руках.

– Нет, Семен, – сказал сержант, перехватив взгляд Демина. – Даже не думай. Политрука надо вытащить.

– Знаю, – раздраженно бросил лейтенант. – Знаю!

Он посмотрел на рядовых, пристроившихся у стены. Семенчук и Агарян сидели рядом и тихо разговаривали. Антипов лежал в сторонке, уткнувшись лицом в скрещенные руки, и тихо бормотал. Его потрепанный карабин с треснувшим прикладом валялся рядом, в кирпичной пыли. Лейтенант тихо выругался. Коля Антипов, лучший стрелок роты. Его называли снайпером, хвастались им перед соседними ротами – и бросил оружие! После контузии он стал совсем плох. Два дня назад его задело взрывной волной от гранаты и сильно оглушило. Коля быстро пришел в себя, но скоро начал разговаривать сам с собой, рассказывать о голосах в голове и отвечать невпопад. А теперь, судя по всему, ему стало хуже.

Семен вздохнул. И политрук, и Антипов… если бы не они, можно попробовать уйти по крышам. Или тихо проскользнуть по улице, один за другим, прячась за разбитой бронетехникой. Но лейтенанта надо нести, а Николая вести за руку. Нет, не выйдет. Можно, конечно, внаглую выкатиться из дома, с шумом, с гамом, со стрельбой, надеясь на авось. Изобразить цыганочку с выходом. Нахрапом взять, на испуг. Пусть фрицы подумают, что началась новая атака. Но мало людей, чертовски мало. Увидят раненого, опомнятся, зальют улицу свинцом, и поминай как звали. Можно бросить Бурцева. Жаль мужика, неплох он для политрука, но вряд ли оправится – слишком много крови потерял. Но если они и доберутся до своих, особисты все одно душу вынут. Кто-нибудь не выдержит и признается. И если всплывет, что они оставили немцам политрука, раненого, способного говорить: штрафбат обеспечен всем. Нет, лучше получить порцию свинцовой пайки и умереть с оружием в руках, в бою, как положено солдату.

– Семен!

Лейтенант вздрогнул и вскинул голову. Комаров приподнялся, встал на четвереньки и стал похож на тощего кобеля, вымазанного грязно-зеленой краской. Он замер, прислушиваясь, и Демин завертел головой, пытаясь понять, что происходит. Услышав странный шум, он приподнялся и выглянул в окно, надеясь, что ослышался. Но нет, отчетливый гул моторов пробивался даже сквозь канонаду.

Перекресток опустел – фрицы рассыпались по домам, прочесывая этажи в поисках снайперов. Скоро доберутся и сюда. Надо уходить. Но как, черт возьми, как?

Гул обернулся ревом: из-за угла развалившегося дома на перекресток медленно выполз танк с черным крестом на борту. Остановился, двинул кургузой башней, словно осматриваясь. Потом рыкнул, выпустил сизый выхлоп и двинулся дальше, старательно перемалывая брусчатку гусеницами. Разворотив остатки тротуара, многотонная машина скрылась за поворотом, но тут же из-за угла выглянула вторая.

Демин выругался – тихо, вполголоса. Танки обходят квартал, чтобы зайти с севера. Они не полезут на рожон, встанут за домами, недалеко от площади, где держат оборону остатки полка. А потом, когда пехота фрицев пойдет в лобовую атаку, ударят в спину. Батарея развернута в другую сторону, артиллеристы просто не успеют перенацелить орудия. Разведка могла бы засечь танки, но какая разведка во время боя? Танки пройдут незамеченными. Нельзя так. Нельзя.

Лейтенант шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы и встал. Комаров тоже поднялся, шагнул навстречу, заглядывая в глаза.

– Танки, – бросил Семен. – Колонна обходит площадь с тыла.

– Е-твою, – прошептал Комаров. – Да как же…

– Немцы начали шарить по домам. Надо уходить.

– Надо, – согласился сержант. – Но как?

Демин стиснул зубы, закинул за спину ППШ и потащил из кобуры пистолет. Его руки дрожали, но он знал: есть только один выход. Только один. Комаров отшатнулся и вскинул руку.

– Семен, – сказал он. – Семен, не надо.

– Надо, – резко бросил лейтенант. – Не уйдем мы с ним. И живого, немцам… Нельзя.

Комаров уронил руку и отвернулся.

– Ты пойми, – сказал Демин. – По-другому нельзя. Война же, война, Паша!

Сержант не отвечал.

– Нельзя, – крикнул лейтенант, сжимая ребристую рукоять. – Нельзя по-другому!

– Ты кого убеждаешь – себя или меня? – не оборачиваясь, глухо спросил Комаров.

Демин подавился криком и всхлипнул. Пистолет, казалось, весил тонну, не меньше. Никак не удавалось вытащить его из кобуры. Никак.

За спиной захрипели – страшно, обреченно, и лейтенант резко обернулся. Семенчук и Агарян смотрели на Антипова, тот вжимался лицом в скрещенные руки и хрипел, словно ему не хватало воздуха.

Облегченно вздохнув, Демин отпустил рукоять пистолета. Потом повернулся, на негнущихся ногах подошел к Николаю, опустился на корточки и осторожно коснулся спины.

– Коля! – тихо позвал он.

Антипов умолк. Его спина вздрагивала, и лейтенант понял, что солдат плачет. Потом он жалобно всхлипнул, расслабился. И затих. Семен нагнулся к нему и ощутил кислый запах мочи, перебивавший даже вонь пороховой гари, намертво въевшуюся в шинель. Тогда он убрал руку, сел на корточки и опустил голову.

– Ну что, – тихо спросил Семенчук, – отмучился браток?

Ответить лейтенант не успел. Антипов вздрогнул, выгнулся дугой и заорал:

– Забирай, забирай сука! На, жри, подавись!

Лейтенант опрокинулся на спину и, обдирая локти, живо отполз в сторону. Семенчук и Агарян тоже отступили назад, подальше от бьющегося в судорогах Антипова.

– Коля! – крикнул из-за спины Комаров. – Коля!

Антипов умолк. Потом выпрямился, сел на колени, закрывая лицо черными от копоти ладонями. Лейтенант замер. Даже сквозь шинель он чувствовал, как каменная крошка впивается в локти, но не шевелился. Даже не дышал. Он не понимал, что происходит, и не отводил взгляда от сгорбленной фигуры у стены.

Николай отнял руки от лица, нашарил карабин, оперся на него, как на костыль, и встал. И только тогда Демин выдохнул.

На него смотрело страшное лицо, черное от гари и засохшей крови. Щеку рассекала косая рана, от виска до шеи. Один глаз – черный, вороний – смотрел прямо на лейтенанта. Второй закатился, как у покойника, и сверкал белком.

– Надо уходить, – глухо сказал Антипов, и темная струйка поползла из уголка его рта. – Вставайте. Я выведу.

– Коля, – позвал Комаров дрожащим голосом, – что с тобой?

– Я, – с трудом отозвался тот, – в норме.

Семен поднялся на ноги, не отрывая взгляда от окровавленного рта. Ему стало жутко, настолько жутко, что даже дыхание перехватило. Антипов смотрел на него черным глазом, не мигая, словно змея. Лейтенант шагнул назад, чувствуя, как трясутся ноги, и тут же с улицы раздался гортанный крик.

Семенчук и Агарян повернулись к двери, вскинули автоматы, готовясь расстрелять любого, кто сунется в комнату. Комаров заметался, бросился к Бурцеву, потом к окну, потом к лейтенанту…

Демин все смотрел в черный глаз Антипова, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Почему-то казалось, что солдат прав. Во всем прав.

– Надо уходить, – повторил Антипов. – Быстро.

– Семен, – крикнул Комаров, хватая лейтенанта за плечо. – Семен, фрицы на улице!

Лейтенант вздрогнул, и наваждение пропало. Он повернулся к сержанту, потом взглянул на солдат, замерших у двери. Они все смотрели на него, ждали его слов, таких простых и необходимых. Сейчас он был командиром, от него зависела их жизнь. И он решился.

– Агарян, Семенчук, берите политрука, – приказал он. – Сержант, заберите его оружие. Мы уходим. Антипов…

Семен обернулся и посмотрел на долговязую фигуру солдата. Он все еще стоял на месте, опираясь на карабин, словно охотник из книжки про Африку.

– Антипов – первым, – выдохнул лейтенант. – Выполнять.

Им повезло – около подъезда стоял подбитый танк, немецкий Т-IV, похожий на огромную коробку. Он загораживал крыльцо, и беглецам удалось незаметно выбраться на улицу. Пригнувшись, они побежали по тротуару, вдоль стены дома. Страх подгонял, и двигались быстро, несмотря на бесчувственного капитана и полуживого Антипова. Тот, вопреки опасениям Семена, шел быстро, но странно – словно тело плохо его слушалось. Солдата мотало из стороны в сторону, ноги не гнулись, и он шагал широко – как на ходулях шел.

Пройдя до конца дома, они остановились, Антипов поднял руку и велел перестроиться. Демин не возражал. Вперед пустили сержанта, чтобы разведал дорогу. Следом пошли Семенчук и Агарян, тащившие едва живого Бурцева. Лейтенант задержался, хотел замкнуть колонну, но Антипов ухватил его за рукав и сильно дернул.

– Иди, – велел он. – Я последним. Прикрою.

Семен хотел возразить, даже рот открыл, чтоб обложить рядового по матушке, но снова наткнулся на черный глаз и промолчал. Взгляд у Антипова был уверенный и злой. Не знающий сомнений взгляд. Демин проглотил возражения, опустил плечи и пошел вперед. У следующего подъезда, развороченного взрывом гранаты, он обернулся.

Антипов шел следом – неловко, но ходко. Двигался, правда, рывками, будто бы плыл. Лейтенанту подумалось, что далеко он так не уйдет. Наверное, солдат и сам это знал, потому и решил идти последним. Демину захотелось сказать ему что-нибудь доброе, хорошее – такое, чтобы запомнилось. Он открыл рот и увидел, как из-за подбитого Т-IV вывернулся долговязый фриц в серо-зеленой шинели. Увидев беглецов, он остановился, вскинул автомат…

– Коля! – выдохнул Семен.

Антипов повернулся всем телом, винтовка мотнулась вокруг плеча, легла точно в руки и бухнула. Пуля попала точно в голову фрица, он всплеснул руками и повалился на спину, не успев даже крикнуть.

– Беги, – сказал Антипов, не поворачиваясь.

За танком гортанно залаяли немцы. Лейтенант понимал, что сейчас они очнутся, выскочат из-за танка и начнут стрельбу. Он оглянулся. Семенчук и Агарян уже далеко: они успели пройти до конца улицы. Впереди, у перекрестка, маячила фигура сержанта. У ребят оставался хороший шанс уйти, им надо только немного времени – и у них все получится. Они расскажут про танки.

Демин взялся за приклад автомата, жалея, что так и не отправил домой давно написанное письмо, но рядом появился Антипов и взял его за руку.

– Бежим, – сказал он. – Вместе.

Из-за танка хлестнула автоматная очередь, и Демин бросился вперед.

Он бежал так быстро, как еще не бегал никогда в жизни. Втянув голову в плечи, он скачками несся по улице, забыв и про автомат на шее и про друзей. Он знал только одно – надо двигаться. Лететь вперед, надеясь обогнать свистящую смерть и уповая на то, что его время еще не пришло.

Антипов мчался следом. Лейтенант слышал его гулкие шаги даже сквозь треск автоматов, и Семену казалось, что его преследует статуя с каменными ногами. От этого становилось еще страшней, и ужас гнал лейтенанта вперед, подхлестывая почище кнута. Шаги солдата звучали все глуше – он начал отставать. Семен приметил большое разбитое крыльцо, развороченное взрывом гранаты, и бросился к нему. Уже у самых ступенек, готовясь нырнуть за спасительные камни, он обернулся.

Антипов бежал следом – как кузнечик, прыжками, вскидывая негнущиеся ноги. Фрицы отставали, пытались стрелять на бегу, но никак не могли толком прицелиться.

– Сюда, – крикнул Демин. – Сюда давай!

Антипов прыгнул к крыльцу и вдруг споткнулся. Нырнул вперед головой, навалился на лейтенанта и ткнулся в плечо. Демин поддержал его и обмер, сколько раз он видел такое: споткнулся, упал… И не встал. Пуля в спину – вот обо что спотыкаются беглецы.

Семен обхватил солдата, затащил за крыльцо и прислонил спиной к холодным камням. Антипов заворочался, вскинул руки и попытался оттолкнуть лейтенанта.

– Живой, – булькнул он.

Демин заглянул ему в лицо, наткнулся на режущий взгляд черного глаза и лишь кивнул в ответ. Потом приподнялся и выглянул из-за крыльца. Фрицы, рассыпавшись по улице цепью, шли к убежищу. Их было десятка два – не меньше. Шли не торопясь, подбадривали друг друга криками и не переставали стрелять. Они охотились на самую ценную добычу – на человека – и увлеклись, не подумав о том, что дичь умеет огрызаться.

Семен скинул с плеча автомат и дал короткую очередь. Одна из серых фигурок сложилась пополам, осела на мостовую и замерла. Остальные прыснули в стороны и быстро попрятались за грудами битого кирпича и горелыми остовами машин. Лейтенант снова поднял автомат, и тотчас десяток пуль выбили из крыльца каменную крошку.

Антипов заворочался, ухватил Семена за рукав и притянул к себе.

– Погоди, – бросил Демин. – Я им…

– Иди.

– Сейчас, сейчас… – бормотал лейтенант, прислушиваясь к выстрелам.

Он пытался уловить паузу, чтобы высунуться и дать еще одну очередь по ненавистным серым фигуркам. Он не собирался отступать. Не сейчас…

От сильного толчка Демин потерял равновесие и сел на мостовую, растерянно хлопая глазами. Николай заворочался, поднялся на колени и снял с плеча карабин.

– Ты иди, – велел он. – Я тут. Мне недолго…

Не договорив, он вскинул карабин, высунулся из-за крыльца и выстрелил два раза. Лейтенант не сомневался – попал.

– Да иди же, – не оборачиваясь, бросил Антипов.

Семен ничего не ответил, он смотрел на спину солдата. Там, между лопаток, красовалось аккуратное отверстие от пули. Оно уже потемнело по краям, и лейтенант знал: сейчас струйка крови течет по спине, пропитывает одежду и вот-вот красным ручейком потянется наружу. Демину снова стало страшно. Антипов должен лежать на земле. Харкать кровью и умирать. Но солдат продолжал стрелять, словно не замечая пули в спине.

Лейтенант поднялся на ноги, привстал, выглянул из-за крыльца и спрятался: немцы наступали. Бежали вперед, стреляли, все ближе подбираясь к крыльцу. От перекрестка к ним бежала подмога – еще десятка три солдат. А за их спинами фырчал мотором броневик, пытаясь объехать сгоревший Т-IV.

Не обращая внимания на свистящие пули, Антипов встал и взмахнул рукой. Угол дома вздрогнул, как от взрыва, стена зашаталась, рассыпалась и выплеснула каменный язык из разбитых кирпичей аж до середины мостовой. Семен попятился, не понимая, откуда у Николая взялась противотанковая граната. Он понимал, что обычная «лимонка» или итальянская «ананаска» не развалят стену. Не было у них гранат, не было!

Антипов снова взмахнул рукой, и теперь зашаталась стена дома, стоявшего на другой стороне улицы. Не выдержала и она. Обрушилась на мостовую горным оползнем, засыпала улицу и заодно десяток немцев. Остальные прекратили стрельбу и попрятались.

– Ну, – сказал Антипов и обернулся.

На лейтенанта смотрел знакомый черный глаз. Смотрел зло, потому что не мог по-другому. Такой глаз не может смотреть по-доброму. Не умеет. И все же лейтенант замотал головой. Он не хотел уходить.

– Иди, – настаивал Антипов, и злой глаз говорил то же самое. – Мне недолго.

Лейтенант отступил на шаг, чувствуя, как чужой взгляд толкает его в грудь.

– Дочка, – напомнил Николай, и из перекошенного рта поползла темная струйка крови. – Три года. Жена. Лена.

Демин не выдержал: он затрясся, из глаз хлынули слезы, обожгли обветренные щеки. Он не мог остаться.

«Иди, – говорил злой глаз, – проваливай, пока цел. Катись, лейтеха, к нашим, может, еще увидишь Берлин».

– Дочка, – одними губами прошептал Антипов.

И Семен сдался. Он повернулся и бросился со всех ног прочь от черного взгляда, фрицев и от самого себя. Когда он добежал до угла, немцы снова начали стрелять. Семен вскрикнул и обернулся.

Антипов по-прежнему стоял у крыльца. Он даже не пригнулся, похоже, и не собирался прятаться. Под его ногами начала собираться лужица крови – такая яркая, красная, что казалась ненастоящей. Лейтенанту было видно, что она похожа на звезду. Только отсюда ему казалась перевернутой. Демин всхлипнул, вытер нос рукавом, погрозил кулаком немцам и крикнул:

– Коля! Мы тебе… Твоим… Коля, звезду, слышишь? Звезду!

Антипов, не оборачиваясь, махнул рукой. Тогда Семен повернулся и побежал дальше. Туда, где его ждали Комаров, Семенчук, Агарян… И дорога на Берлин.

Вечность была исполнена болью. Багровые сполохи шершавили натянутые нервы, водили по ним наждаком, играли на жилах, как на струнах. Темнота и боль – вот что скрывала вечность. И голоса… Шепот, несущийся со всех сторон, пронизывал насквозь всю сущность, дырявил то, что не тронула боль. Визг пилы, грызущей кость, добивал остальное.

Среди океана боли появился крохотный островок тепла – не больше булавочной головки. Робко подмигнув темноте, он начал расти, даря успокоение, прогоняя боль, страх, страдания. Стало так хорошо, что Николай понял: он есть. Он – существует. И летит сквозь темноту, раскинув руки, как крылья, летит вверх, прочь от вечности.

У него появилось тело. Вылепилось из багровой боли, вытянулось из тьмы, заставило почувствовать себя живым. Николай опустил голову и увидел, что на груди, прямо напротив сердца, сияет маленькая ослепительно белая звезда, похожая на орден. Это она дарила покой, это она тянула его вверх, помогая парить над темной бездной. Это она вытащила его из вечности, наполненной болью.

Тьма расступилась, пропуская солдата, и ушла вниз. Наверху, прямо над головой, распахнулось окно. Из него лился ослепительный свет, теплый и ласковый, как утренние лучи летнего солнца. Звезда на груди забилась, подменяя сердце, потянулась к сиянию, стараясь слиться с ним в одно целое. И следом пришли голоса. Далекие, едва слышимые, но теплые и такие знакомые.

– За боевые заслуги…

Звезда горела все ярче, пульсировала в такт словам, заставляла вздрагивать новое тело, наполняла его новой жизнью. Николай почувствовал, что может дышать, и судорожно вдохнул, набирая воздух, как перед прыжком в воду.

– При исполнении священного долга…

Сияние в окне дрогнуло, пошло волнами и разделилось на две части, как занавес в театре. Там, за ним, лежала длинная дорога, исходящая белым светом, несущим тепло и нежность.

– Награждается…

Звезда дрогнула и потащила Антипова вверх, как маленький буксир тащит огромный корабль. Когда они миновали сияющий проем, Николай ощутил нежное касание ослепительного света, идущего от белой дороги. Он коснулся его и почувствовал, как сливается с этим сиянием, становится его частью. Навсегда.