Текст книги "Никто, кроме тебя"

Глава 6

Ракель ощущала себя загнанным зверьком. Ее чудесная, светлая комната, с распахнутой в сад дверью, казалась ей сначала норкой, что укроет хоть на время от любопытных, осуждающих взглядов. Теперь же эта норка напоминала ей скорее клетку, где держат добычу, не зная, до времени, как с ней расправиться. Надо же такому случиться именно с ней, стремившейся к простой, честной жизни. Она окутана ложью, словно липкой паутиной. И все это – по вине Макса, который еще смеет предъявлять ей какие-то претензии, уверять в своих чувствах, домогаться ее, ревновать к Антонио… Ракель невольно усмехнулась: окажись на ее месте Марта, – как все было бы просто, без проблем: Макс ревнует? Антонио ее поцеловал? Ну, а потом, что было? Словно все происходящее – веселое развлечение, предмет досужего разговора. Марта не видит и не чувствует, что за ухаживаниями Антонио кроется зоркий, пристальный взгляд и упорное желание докопаться до истины. Ракель с досадой вспомнила их последний разговор с сестрой. «Он богат и красив, чего тебе еще желать!» – твердила свое Марта… А то, что над ней, Ракелью, постоянно висит угроза быть уличенной в подлом обмане, то что ей стыдно смотреть Антонио в глаза, – сестре безразлично! А страх, который поселился в ней с той минуты, когда она поняла, что Антонио подозревает их, а молчит лишь потому, что еще не решил, как поступить с ними.

Да, как поступить с ними, посягнувшими на его жизнь, имя, состояние? Антонио откинулся на спинку стула, выжидательно глядя на Оскара. Доктор был потрясен услышанным от Ломбардо: женщина, выдающая себя за его жену – авантюристка. У нее есть сообщник, который устроил аварию самолета. Возможно, он человек из окружения Антонио, может быть, самого близкого…

Нет, это какие-то больные фантазии, и Оскар впрямь начинает серьезно задумываться, что у Антонио и в самом деле что-то с головой. Но ведь кому-то нужно было, чтобы Антонио погиб в этой авиационной катастрофе. Кому же?.. Ракель? Но Оскар видел ее во время похорон: она места себе не находила, единственная из всех присутствующих безудержно плакала, не обращая внимания на то, как распухли ее веки, покраснели глаза, не заботясь о том, как выглядит. Неужели так можно притворяться? Нет, вряд ли, все более убеждал себя Оскар. Виктория, которая очень любила Антонио, и та вела себя в тот день куда более сдержанно.

Антонио был спокоен и ироничен, Ракель же горячилась, ей хотелось ответить ему резко, определенно, но сдерживал страх за отца и Марту, – Максимилиано запугал ее так, что она только и думала над каждым своим словом, прежде чем ответить Ломбардо. Отец ее уже знает, что она никакая не вдова? – Искорки смеха засветились в зеленых глазах Антонио. Как вдова сеньора Ломбардо она должна была унаследовать его миллионы, отчего же этот внезапный отъезд в Гвадалахару? Уладить какие-то дела? А как его брату Максу удалось ее уговорить вернуться?.. Увидев, что муж остался в живых, по-прежнему есть желание развестись, не требуя алиментов? Деньги безразличны сеньоре Ломбардо? Неужели ее до свадьбы не интересовал ни заработок, ни состояние будущего мужа? О, что за женщина, которую абсолютно ничего не интересует! – И снова ироничный смешок. – Ах, выходила замуж по любви! Так какого же черта теперь она не ведет себя, как нормальная женщина, почему он этой любви не чувствует? Что он такого сделал за один день, чтобы перечеркнуть все хорошее, что было между ними? Ах, разлюбила?..

Снова, ворвавшись без стука во время объяснения с Ракель, Макс имел наглость давать ему советы отпустить Ракель: мол, не по-мужски удерживать женщину, если она не любит… Ну, это уж сверх всякой меры! Антонио, засунув руки в карманы, еле сдерживался, чтобы не накинуться на брата с кулаками. – Да какое он имеет право лезть не в свои дела? До тех пор, пока эта женщина носит его фамилию, она принадлежит только ему, Антонио Ломбарде! Слишком страстно и явно проявляет Максимилиано свой интерес к их отношениям! С чего бы это?..

Господи, если они оба сошли с ума, то почему Ракель должна все это выносить? Теперь Ломбарде вытворяет Бог знает что: запер дверь ее комнаты, распорядился по телефону при ней и Максе, ни под каким предлогом не выпускать ее за ворота виллы.

Ушел, хлопнув дверью Макс, не предполагая, что едва стемнеет, к нему прибежит Марта с просьбой от Ракель о помощи.

– Скажи ей пусть будет готова. И ты, и она! Этой ночью мы уйдем морем, на лодке. А когда Ракель вернется в Гвадалахару, Антонио не сможет заставить ее делать то, что ему заблагорассудится. Руки коротки!..

Виктории было дико услышать от Макса, что Антонио запер Ракель в ее комнате. Родной сын был вне себя от ярости, говорил, что брат ведет себя гадко, словно дикарь. Девушка не любит его, а он удерживает ее силой. Может быть, вообще он заставил ее вступить с ним в брак тоже силой. Виктория непременно должна поговорить с ним, Макс все доводы исчерпал, может быть, ей удастся вразумить его. Виктория вошла в кабинет Антонио, где он заканчивал разговор с Пабло.

– Скажи мне, сынок, что происходит? – спросила мать, как только Пабло закрыл за собой дверь. – Твой брат говорит, что Ракель не любит тебя, что, наверное, ты ее как-то вынудил…

Виктория развела руками.

Антонио тихо, но очень отчетливо, чеканя каждое слово, произнес:

– Я ни на что ее не вынуждал! Я уверен, что никогда раньше ее не видел, никогда не был на ней женат. Эта женщина не жена мне!..

Виктория почувствовала, что еще минута и ей станет дурно.

– Ты… Наверное, ты шутишь, – едва слышно задала она вопрос.

– Я только что просмотрел список всех дел за прошлую неделю, – невозмутимо отвечал Антонио. – Там нет никакой поездки в Гвадалахару. Ни телефонных звонков, ничего…

– Да, но ты не всегда сообщаешь в офис о своих намерениях. Иногда я звоню, спрашиваю, но никто не знает, где ты. Если тебе хотелось сохранить в секрете твои отношения с Ракель, естественно, что ты никому ничего не говорил. – Едва Виктория пришла в себя, логика рассуждений снова вернулась к ней.

– Это же абсурд, мама! Зачем мне было скрывать, что Ракель моя невеста? Кроме того, в тот день, когда я будто бы летал в Гвадалахару, чтобы жениться, по словам моей секретарши, я выезжал в Сиуатанехо смотреть земельные участки.

– И ты в самом деле был там?

– Я не слишком хорошо помню. Но это не трудно проверить. С кем-то я там должен был встретиться? Кроме того, я совершенно ничего не помню о Гвадалахаре: ни о квартире, которая, по словам Ракель, у меня там была, ни о ней самой, ни о ком-либо еще. А почему не помню? Потому что все это неправда. Для меня и эта женщина, и ее родственники – совершенно незнакомые люди… Интересно получается… Я помню лица, имена всех. Кроме них. Есть еще одна вещь, гораздо более серьезная, Виктория, – в минуты волнения Антонио с детства называл приемную мать по имени. – Авария самолета была подстроена.

Виктория снова чуть не потеряла дар речи.

– …То есть, – продолжал сын, – кто-то намеревался убить меня как раз на следующий день после моей мнимой женитьбы.

– Нет, нет, Антонио, – горестно вырвалось у сеньоры Ломбарде – Ты не можешь думать, что эта девушка… способна на такие страшные вещи… Не могу поверить! А потом Макс же ездил в Гвадалахару и все проверил… Нет, сынок, это ошибка. Все дело в том, что ты не помнишь… И не вздумай говорить такие ужасные вещи этой девушке… Или ты уже сказал ей? И поэтому она хочет уехать?

– Нет. Она хочет уехать, потому что, как она говорит, не любит меня. И потому, что наш брак был ошибкой.

– В таком случае, дай ей уехать, сынок, будь настоящим рыцарем, каков ты и есть на самом деле.

– Уверен, что эта женщина мошенница! Я хочу узнать правду, мама.

– Но что ты собираешься делать? Заявить на нее в полицию?

– Почему бы не заявить?

– Нет, Антонио! Ради Бога! Прежде чем разразится скандал, ты должен быть абсолютно уверен в том, что ты делаешь!.. Умирая, твой отец завещал тебе быть главой семьи Ломбарде, потому что верил в твой разум, в то, что ты сумеешь сохранить наш дом, наше доброе имя, защитить его, если понадобится…

– Всем нашим знакомым вы сказали, что у, же знали Ракель раньше? Может быть, это было сделано поспешно…

– Мы не могли допустить, сынок, чтобы все думали, что ты женился без нашего ведома. Мы сказали, что знаем Ракель, бывали у нее в Гвадалахаре, и она – не первый раз здесь…

Антонио сидел молча, поглаживая усы – этот жест всегда помогал ему сосредоточиться…

– Ну, хорошо, не беспокойся. Я постараюсь быть максимально осторожным, но мне необходимо все выяснить, понимаешь, мама? И хочу попросить тебя… Никому не говори о моих сомнениях. Ни Максу, на Клаудио.

– Хорошо. И я тоже хочу тебя попросить, Антонио! Не обижай Ракель. Поверь, она хорошая, порядочная девушка. Я редко ошибаюсь в людях и не хочу, чтобы ты потом горько раскаивался в своих поступках.

– Ну, если так, мама, я подумаю. А пока, пожалуйста, позвони своим модисткам, пусть они привезут Ракель платья и… все необходимое. Хорошо?

– Так-то оно лучше, сынок! Я все сделаю, как ты хочешь.

Это решение пришло внезапно – о платьях, а следом за ним явилось желание еще раз поговорить с Ракель, но не здесь, дома, а в каком-нибудь маленьком, уютном ресторанчике, где они будут избавлены от вторжений Макса, бдительно следящего за девушкой, предупреждающего каждое ее движение..

Сначала Ракель категорически отказывалась, не хотела снова терпеть унизительные допросы, изворачиваться. Она так и сказала Антонио: меня оскорбляет твое обращение со мной. Антонио смотрел на блестящие глаза девушки, на красиво очерченный рот, произносивший резкие слова отказа и чувствовал, что желание подозревать и уличать вытесняется другим желанием: смотреть на это чудесное, нежное лицо, быть рядом с этой девушкой.

– Ракель, ты знаешь, я потерял память, и не можешь винить меня за это. Если я обидел тебя, сказав, что не чувствую к тебе любви, то прошу, прости меня. Но в одном я тебя хочу заверить… Я никогда бы не женился, если бы не был по-настоящему влюблен в свою жену. Хочу, чтобы ты помогла мне все вспомнить. Почему ты плачешь?

Нет, она не плакала, всхлипнула, как ребенок, несколько раз. Нет, у нее ничего не болело она просто предпочла бы остаться дома, но раз он так проникновенно просит ее об особом одолжении, она согласна пойти с ним.

Часом позже Ракель снова упрямо отказывалась, – теперь уже от многочисленных платьев, принесенных в ее комнату модисткой в сопровождении Виктории. Чем плохи ее платья?.. Конечно, они скромны, но ей к лицу. И пусть сеньора Ломбарде не обидится, она не может принять этот подарок от Антонио.

– Послушай, Ракель, – убеждала ее Виктория. – Я понимаю, для тебя было неожиданностью узнать об истинном положении Антонио… Но, буду с тобой откровенна, ты не виновата в том, что твоя семья жила достаточно скромно… Теперь ты жена Антонио и не сможешь никуда выходить в твоей прежней одежде. Не обижайся, девочка, но это так. И если люди увидят тебя рядом с мужем в неподходящем туалете, они подумают плохо о нем, а не о тебе. Кроме того, нет ничего зазорного в том, что муж делает подарки жене. Это его долг…

Так или иначе, лед сопротивления, благодаря настойчивости Виктории, был сломлен. Да еще Марта после ухода Виктории и модистки, подлила масла в огонь: как можно отказываться от таких туалетов! Появись она сегодня в этом ресторане в одном из своих старых платьев, ее засмеют. Сестрица, видно, все еще не поняла, какое благополучие плывет ей в руки.

– Единственное, что я поняла, – грустно заключила Ракель, равнодушно примеривая у зеркала белое элегантное, вечернее платье, подчеркивающее прелесть ее точеных плеч и стройность фигуры, – это то, что обманываю человека, который не заслуживает, чтобы с ним так поступали. Кстати, Марта, я не изменила своего решения уехать. Ты виделась с Максом? Он поможет нам выбраться отсюда?

Макс, оказывается, ничего определенного Марте не сказал.

– Жаль, – снова вздохнула Ракель. И, попрощавшись с сестрой, спустилась в гостиную, где ее уже ждал Антонио.

Щеки ее вспыхнули, когда Ломбардо вынув из внутреннего кармана светлого пиджака ожерелье, протянул его девушке.

– Ты прекрасно выглядишь! Пожалуйста, надень его!

– Нет, нет… Спасибо за платья, Антонио, они очаровательны, но я не могу принять этот подарок. Правда, не могу…

Если бы Ракель попыталась в тот вечер, проведенный в уютном маленьком ресторанчике «Мадейрас», сосчитать, сколько Антонио наговорил ей комплиментов, она скорее всего сбилась бы со счета. Но так случилось, что впервые за эти последние тягостные дни, проведенные в Акапулько, она почувствовала себя прежней Ракель, которой не нужно было притворяться, обдумывать каждое слово, лгать и изворачиваться.

Их столик располагался на открытой веранде, с которой открывался чудесный вид на окропленный огнями залив. Они сели, и Антонио предложил забыть на этот вечер все проблемы, почувствовать себя друзьями, решившими приятно провести время и получше узнать друг друга. Что ж, условия игры вполне подходящие, и Ракель радостно согласилась на них. Ее вдруг отпустило, и тому немало способствовал аперитив, от которого она сначала, было, отказалась, но несколько глотков мартини приятно затуманили голову, помогли расслабиться. Она протянула свой бокал навстречу протянутому бокалу Антонио. От их соприкосновения в воздухе поплыл долгий легкий звон, который слился с тихими звуками оркестра, с нежной мелодией, льющейся прямо в сердце. Ракель легко разговорилась.

Ломбардо узнал, что она дважды бывала в Акапулько. Однажды с отцом и сестрою, другой раз большой компанией с друзьями на пасхальной неделе. Что значит для нее весело провести время? Ракель на минуту задумалась, но только на минуту. Это когда она с людьми, которые ей нравятся, когда можно поговорить по душам, послушать музыку, пойти в кино… Оказывается, и ему тоже нравилась лирическая музыка, вот как эта, которая звучала сейчас. Он пошутил: наверное, это не единственное, что есть у них общего, наверное, есть и еще что-то… Но, в отличие от нее, он путешествовал всегда один. Отец постоянно был занят делами, а Виктория, любя его, не хотела никогда оставлять одного. С остальными членами семьи Ломбарде у него никогда не было теплых отношений. Как не было и настоящего друга – его найти не так-то просто. В самом деле, согласилась Ракель, друг должен быть искренним и бескорыстным… А она сама, Ракель, бескорыстна? Девушка ответила: если она ищет чью-то дружбу, то потому, что ей нравится сам человек, его мысли, взгляды… Честолюбива ли она?.. – Если он, Антонио, о деньгах, то нет: она, конечно, знает, что деньги – это хорошо, но для нее они никогда не были главным. – Что главное для нее в жизни? Снова задумалась… – Конечно, быть счастливой. – Даже без денег? – А разве нельзя быть счастливой и без них?

Антонио осторожно взял Ракель за руку и, прищурившись, словно стремясь лучше разглядеть сокрытое, сказал:

– Ты прекрасна, Ракель, и телом и душой…

– А ты, Антонио, ты… – она в волнении не договорила.

– Что я? – тут же спросил он.

– Ничего… Ты пользуешься всем этим, – она плавным движением руки обвела веранду, показала на стол, – чтобы окрутить меня?

Антонио очаровательно улыбнулся.

– А разве это плохо, Ракель?

– Не знаю! – В словах девушки не было уверенности.

Ракель старалась пить вино совсем маленькими глоточками, чтоб не опьянеть, и все же она опьянела. Ею овладела та степень раскованности, которая еще не давала переступить в поступках и словах грань отчужденности, но раскрепощала, позволяла не задумываясь отвечать на многочисленные вопросы Антонио. И она поймала себя на новом ощущении: ей эти вопросы не были безразличны и неприятны. Хорошо ли Ракель было с ним в этот вечер, спрашивал Антонио, когда они глубокой ночью вернулись домой и поднимались по лестнице, взявшись за руки. Да, конечно, она чувствует себя… спокойной. Теперь она примет от него ожерелье? Нет, нет, нет…

И тут только Ракель увидела, что они пришли не в ее комнату. Разве?.. – Антонио был удивлен не меньше девушки. Его руки осторожно и нежно легли на ее плечи, лицо приблизилось настолько, что она видела только его глаза… Нет, нет, она ничего не хочет!.. Антонио на мгновение прижал ее к себе, спросил: «Ты уверена?» – «Совершенно уверена…» – ответила она и почувствовала, как он отпустил ее.

– Не знаю, что и думать о тебе, Ракель. Ты очень странная. Мне бы хотелось, чтобы мы познакомились при других обстоятельствах. Доброй ночи…

Глава 7

Пока отсутствовали Ракель и Антонио, Максимилиано почти не отходил от Марты и уже порядком ей надоел своими расспросами о том, как она, сестра, допустила, чтобы эти двое отправились в ресторан, – ведь все уже наготове: и катер, и самолет. Сколько же можно ждать, ведь уже второй час ночи… Какое-то время Макс отсутствовал, и девушку развлекал муж Камилы, Клаудио, приглашал следующим вечером пойти поужинать, заглянуть на дискотеку – свободного времени у него было более чем достаточно, ведь он нигде не служил. На вопрос хорошенькой, прикидывающейся, когда было нужно, наивной Марты насчет жены, Клаудио искренне рассмеялся и сказал что-то насчет их с Ракель простодушия: в их кругу, здесь, в Акапулько, подобное считается в порядке вещей и вообще он не прочь бы стать… учителем Марты.

Они не успели обсудить этого животрепещущего вопроса, Клаудио удалился, завидев нервного, взбудораженного Максимилиано: Ракель с Антонио еще не вернулись. Марта невинно заметила: наверное, зашли еще куда-нибудь, потанцевать… Макс ревнует? О, его брат настоящий красавец!..

– Не болтай! – совсем разъярился Макс. – Как только приедете в Гвадалахару, пусть твоя сестра немедленно наймет хорошего адвоката, чтобы добиться развода. О деньгах не беспокойтесь.

– А потом ты хочешь жениться на Ракель по-настоящему? – наивничала Марта.

– Да, да, по-настоящему! – выходил из себя Макс. – И у меня достаточно для этого средств!

– Но не так много, как у твоего брата! – не унималась Марта.

В это мгновение они услышали, как в дом вошли Ломбардо и Ракель; и Максимилиано поторопил девушку – пусть она поднимется следом за Ракель: он ждет их на молу…

Марта вернулась подозрительно быстро, сказав, что Ракель не желает спускаться к молу, говорит, что очень устала и хочет спать…

Наутро Ракель, поднявшись очень рано, решила пойти искупаться в бассейне, надеясь, что будет одна, однако ожидания ее не оправдались: там ее уже поджидал злой, невыспавшийся Максимилиано и закатил сцену ревности, достойную мужа со стажем, осыпая упреками по поводу вчерашнего вечера: зачем-де согласилась отправиться в ресторан, зачем не отказалась от приглашения зайти в комнату Антонио – Марта все ему рассказала. Зачем… Ракель уже не слышала, что он говорил дальше, для нее было полнейшей неожиданностью, что Макс ждал ее минувшей ночью на молу, чтобы переправить в Гвадалахару… – Так… Значит, Марта ей ничего не сказала. Она уже давно поняла намерения своей сестрицы – слишком ей нравилась богатая жизнь на вилле Ломбарде, чтобы так просто она рассталась с ней. Когда же Ракель спросила у Марты, почему та ей ничего не сказала, она, глядя как ни в чем не бывало в глаза Ракель, ответила: «Я думала, ты переменила решение и намерена остаться здесь. Ведь не может быть, чтобы после всех неприятностей, которые доставил тебе Макс, ты все еще любишь его!»

– Дело не в этом, Марта, пойми! – Ракель будто раздумывала, сказать сестре то, что ее волновало, не давало спокойно жить. – Дело в том, что я боюсь Макса… И Антонио тоже…

Единственный человек, чье доброе расположение постоянно чувствовала к себе Ракель Саманьего, была Виктория. Она не раз повторяла девушке, что та должна чувствовать себя у Ломбардо, как дома, – это и есть ее дом, и нет оснований быть такой робкой и нерешительной. Виктория не одобряла агрессивного поведения Камилы, осуждающей ее за теплое отношение к простой девушке, затесавшейся, по мнению Камилы, не по праву в их родовитую семью. Они с мужем постоянно обсуждали каждый шаг Ракели, отмечая повышенный интерес Макса к жене брата. А Клаудио даже слышал, как они спорили на днях о чем-то. Макс хватал Ракель за руку, что-то выговаривал ей.

Единственное, что уловил вездесущий Клаудио, в этом бурном разговоре не единожды упоминалось имя брата Камилы. С чего бы это?.. Камила возмущалась и отношением Антонио к Ракель, но, опасаясь гнева брата, – тот не терпел, когда родственники вмешивались в его дела, молчала. Однако не преминула сделать выговор Ракель, когда они остались наедине.

– Ты влезла туда, где не место таким, как ты! Насколько я знаю, брат подарил тебе несколько платьев, но ты, вижу, предпочитаешь ходить одетой как прислуга, тебе так больше нравится?

– Да! – гневно выпалила Ракель, ненавидяще глядя на сестру Антонио. – Не лезь не в свои дела! Это моя одежда, я заработала ее своим трудом!

– Уж не на улице ли? – ехидно посмотрела Камила. – Ты ведь там и с Антонио познакомилась…

Этого Ракель уже не стерпела. Звонкая пощечина была ответом на гнусное оскорбление. Теперь, конечно, она все расскажет брату, в этом Ракель была абсолютно уверена. Но не предполагала, какие темные силы разбудила она в душе миловидной женщины, какие неприятности и потрясения навлекла на свою голову этой пощечиной.

Но разве всегда суждено нам предположить, к чему приведет тот или иной наш поступок, совершенный в порыве гнева или отчаяния? Да если бы мы даже и догадывались, остановило бы нас внутреннее предчувствие?.. Наверное, нет. Потому что в эти роковые минуты натурами сильными и эмоциональными, какой и была Ракель, всегда руководит чувство.

Камила не успела выплеснуть Антонио все, накопившееся за эти дни негодование: внезапно Ракель и Антонио улетели утренним рейсом в Гвадалахару – гостиница была заказана за пять минут до отъезда. Никто не знал, какие обстоятельства вызвали столь поспешный отъезд – ни сеньора Ломбарде, ни Макс, ни Марта. Только видела Виктория, как потемнело лицо Макса, когда он расспрашивал ее, чем вызван столь поспешный вояж, какие там дела у брата. Она, в свою очередь пыталась узнать, чем встревожил этот отъезд Макса, такого нервного, вспыльчивого в последнее время. Но сын, небрежно ответив, что с ним все в порядке, вышел из дома.

Когда они вошли в квартиру сеньора Даниэля Саманьего, их встретила тишина: хозяин отсутствовал. Это встревожило Ракель, но она старалась не подать вида, мало ли куда мог выйти отец… Первое, что бросилось в глаза Антонио, фотография его и Ракель.

– Когда это мы снимались, ты не помнишь? – Он пристально посмотрел на жену.

– Нет, Антонио, не помню, – спокойно ответила Ракель.

– А еще у тебя есть такой снимок?

– Нет, Антонио… не знаю…

– Значит, это единственный? Как же не помнишь? Ты что, тоже потеряла память?

…Ракель заплакала, когда Антонио еще раз спросил, есть ли у нее такой же снимок, который стоит в доме ее отца… Но открылась дверь и вошел дои Даниэль, живой и невредимый. Дочь бросилась ему навстречу, и принялась неуклюже объяснять, что она приехала… с Антонио. Что он после аварии потерял память и скорее всего… не сразу узнает, припомнит дона Даниэля…

– Он ничего не помнит, дочка? – радостно спросил он ее, но, быстро одумавшись, виновато посмотрел на новоявленного зятя со скорбным лицом: – Невероятно! Садитесь, пожалуйста! Думаю, надо поднять бокал вина за ваше спасение…

Антонио тактично отказался, сославшись на то, что у него в Гвадалахаре назначено на этот день немало дел.

От Ломбарде не укрылась чрезмерная суетливость дона Саманьего, пытавшегося оживленным разговором скрыть свое замешательство, но как всякому мягкому, непривыкшему обманывать, человеку, игра ему не удавалась, и Антонио сразу почувствовал в нем какую-то неестественность.

Даниэль говорил, как он скучал по дочерям, – поэтому-то и вынужден был от тоски временно пожить у своего кума. Поэтому-то и Ракель, пытавшаяся несколько раз звонить из Акапулько, не заставала его здесь.

Когда Антонио ушел, Даниэль дал волю своей искренней радости – приезд дочери был для него праздником. Он вспоминал за чашкой чая, как они однажды с матерью Ракель провели лето в Веракрусе у друзей – с тех пор он всей душою полюбил море и с удовольствием бы навсегда поселился около него. Увы, неосуществимая мечта… Он с детской непосредственностью расспрашивал о доме, в котором жила дочь, заранее восхищался красотой парка, бассейнов и океана. Конечно, он с удовольствием бы побывал там, у них, погрел свои старые косточки на солнышке, подлечил больные ноги…

Ракель слушала отца и думала, что она очень соскучилась, ведь они с Мартой никогда и никуда не уезжали из дома надолго. Отец видел ее озабоченность, расспрашивал, понимая в какое двусмысленное положение попала его любимица из-за преступной выдумки Максимилиане. Наверное, стоит посоветоваться с адвокатом, вздыхала Ракель, и зсе-все рассказать Антонио. Ведь он что-то подозревает, она это чувствует, все время задает вопросы. И в Гвадалахару приехал неспроста, хочет разузнать «подробности» своей женитьбы…

Она не в состоянии более обманывать Антонио, скрывая истинное положение вещей, она расскажет, как его брат втянул ее в коварную авантюру, а теперь, угрожая, заставляет скрывать все. Но кто же поверит теперь, сокрушался Даниэль, – он и сам только что, к своему великому стыду, притворялся, будто знает Антонио… А весь ужас в том, что Макс может свалить всю вину за происшедшее на них. Ему, Даниэлю, правда, и тюрьма не страшна, он молчит ради них, ради Ракель и Марты, ведь они, его девочки, только жить начинают, за что же им такое выпало…

Старик весь так и просиял, когда вернувшись вечером, Ломбарде пригласил его вместе с Ракель в ресторан, сказав, что рассчитывая на их согласие, уже заказал столик. Пока дон Даниэль переодевался к ужину, Антонио попросил Ракель на следующий день обязательно пройтись по лучшим магазинам Гвадалахары и купить себе элегантные и модные туалеты. Девушка усмотрела в этом что-то оскорбительное для себя, решив, что Камила, очевидно, все-таки поговорила с братом перед их отъездом, – ведь она только нынешним утром сказала, что Ракель одевается точно прислуга… Но ведь она не так богата… На глаза Ракель навернулись слезы, Антонио нежно взял ее за руку.

– Камила… просто глупая девчонка! Если бы она жила на доходы своего мужа, то одевалась бы много хуже, уверяю тебя. И то, что ты не богата, тоже неверно. Ты же моя жена…

В ресторане дон Даниэль был разговорчив, не спускал восторженного взгляда с Ракель и Антонио: в душе он считал этого молодого человека куда более достойной партией своей дочери, чем Максимилиане Вино ударило Саманьего в голову, он разоткровенничался.

– Я женился, знаете ли, уже в солидном возрасте. Елена, она была еще совсем девчонка. Я – намного старше ее. Она была просто ангел. Поэтому Бог, наверное, и призвал ее к себе довольно скоро… Елена оставила мне двух дочерей… таких хороших и красивых. Правда же они красивые, сеньор? – Взгляд его обратился к Антонио, и тот с улыбкой кивнул, подтверждая справедливость сказанного. – Конечно, все родители гордятся своими детьми, но мои дети – это моя радость, – ласковые, добрые. Особенно Ракель. Она к тому же, сеньор, очень серьезна и трудолюбива… О! Замечательное мясо! Я уже давно не пробовал ничего подобного… Тебе нравится, дочка? Да ты ничего не пьешь. Давай-ка, попробуй хоть немного… Это французское… Спасибо, сеньор, своим приглашением сюда вы доставили мне истинную радость. Когда я расскажу об этом куму, он просто не поверит!..

– Не бойся, Ракель! – успокаивал ее Антонио, когда они, проводив дона Даниэля, вернулись в гостиницу. – Не бойся… Я отлично знаю, почему ты так хотела остаться в доме отца. Тебе не о чем беспокоиться! Просто я не хотел подвергать свою семейную жизнь риску, – вдруг тебе опять придет в голову сумасбродная идея…

– Сумасбродная идея? – засмеялась Ракель.

– Ну, да, например, сбежать. Как бы там ни было, хочу, чтобы ты знала: когда я оставил тебя с отцом, шофер все равно следил за вашим домом… Тебе понравился сегодняшний вечер?

– Да, спасибо, Антонио, Особенно за папу…

– Знаешь… Твой отец не такой, каким я себе его представлял.

– Да, мы простые люди, самые обычные… Мой папа, он… – у Ракель в который раз за вечер навернулись на глаза слезы.

– Он очень хороший человек, и мне понравился, а значит, и ты мне нравишься теперь еще больше…

– Антонио! Я не понимаю тебя…

– Разве я тебе не говорил еще сегодня, что ты очень красивая? Нет, не говорил?..

Девушка была не в состоянии отвести руки Антонио, обвившиеся вокруг ее талии, но он сам являл воплощение корректности:, чувствуя ее внутреннее сопротивление, он разжал руки, отпустил ее и тихо спросил, какую комнату в их номере она предпочитает, главную или другую. Она выбрала ту, что поменьше…

Утром они позавтракали втроем в гостиничном ресторане. Ломбардо отправился, как он сказал, по своим делам. Ракель с отцом – по магазинам, уступив просьбам Антонио. Когда же вернулись в гостиницу, дон Даниэль с удовольствием рассматривал покупки Ракель – клетчатый элегантный костюм для улицы в желто-коричневых тонах, серебристое, обтягивающее платье для коктейля, туфли… Сокрушенно вздыхая, спрашивал дочь, нравится ли ей красиво одеваться и сожалел, что был не в состоянии купить своим хорошеньким дочерям ничего подобного, потому что всегда был беден, как церковная крыса…

– Но ты дал нам свою любовь, папа, а это гораздо важнее.

– Да, конечно, дочка, я понимаю, это важно, но и остальное тоже важно! Этот вчерашний ужин, этот роскошный отель… Эта одежда… не знаю, но мне кажется, он тебя любит.

– Ну, папа, он же думает, что я его жена. И старается быть со мною любезным, не более того.

– Это значит – он благородный человек.

– Ах, папа, ты знаешь его только с хорошей стороны! Но когда он сердится… я его просто боюсь! – Ракель замолчала, припоминая все пережитое:

– Папа, папа!.. Если бы ты не ввязался в это дело с кумом… Может, Антонио поверил бы, что мы порядочные люди? А?

– Мы порядочные люди, дочка.

– Тот, кто скупает краденое, папа, не может считаться порядочным. И хуже всего, что Максимилиано об этом знает. Если я стану обвинять его в присутствии Антонио, он от всего откажется и всю вину свалит на нас… Наверняка он все уже так и рассчитал… А я не хочу в тюрьму, папа! И не хочу, чтобы вас посадили в тюрьму! Это несправедливо. Мы ни в чем не виноваты!

– Я тебе об этом и толкую, дочка. Он хороший человек и любит тебя, и если ты будешь к нему внимательна, клянусь тебе памятью твоей матери, я не смог бы пожелать тебе лучшего мужа!