Текст книги "Культурологическая экспертиза: теоретические модели и практический опыт"

Часть 3. Экспертное сопровождение культурной политики

Культурологическая экспертиза как инструмент публичной политики

Е. В. Листвина

Современный социум характеризуется тем, что разветвленная и усложняющаяся жизнь требует все больше квалифицированной и компетентной оценки происходящих событий. В последние годы усиливается роль экспертных сообществ, становится все существеннее фигура эксперта. Название одного любопытного исследования – «Экспертократия»[110]110
  Ашкеров А. Ю. Экспертократия. Управление знаниями: производство и обращение информации в эпоху ультракапитализма. – М., 2009. См. также: Экспертиза в современном мире: от знания к деятельности. – М., 2006.


[Закрыть] – вполне отражает качественные изменения места экспертизы в современном мире. Правда, в обществе чаще говорят о значении юридической, судебной, медицинской, экономической экспертизы.

Но в последнее время мы сталкиваемся с потребностью именно в культурологической экспертизе. Это связано с тем, что гуманитарная составляющая социальной жизни становится все более значимой, что вопросы культуры попадают в центр внимания представителей разных наук и разных сфер практической деятельности – стремительно идет процесс культурологизации публичного, политического, научного, идеологического дискурсов.

Культурологическая экспертиза нужна еще и потому, что стремительно идет процесс артизации разных сторон нашей жизни. Так, рассматривая политические механизмы разделения властей, современный автор использует метафору с употреблением специфической терминологии, отнюдь не присущей политологии, – «институциональный дизайн»[111]111
  Кузнецов И. И. Политические механизмы разделения властей в современной России. – Саратов, 2010. – С. 84.


[Закрыть]. В обществе все чаще наблюдается артизация как театрализация современной общественной жизни во многих ее сферах (в частности, в политике, образовании, средствах массовой информации, не говоря уже о целой индустрии шоу-бизнеса, режиссирующей постановочные сюжеты на любые темы и представляющей их в одном потоке с реальной информацией)[112]112
  См., напр.: Волынкина Л. А. Политическая экспертиза как фактор политического процесса. Диссертация на соискание степени кандидата политических наук. Специальность ……. Саратов, 2011. – 171 с.


[Закрыть]. Помимо этого, ряд событий частного порядка, касающихся жизни отдельных людей, также выходит за пределы сугубо индивидуального проживания и нуждается в экспертной оценке. Смешение многих сфер жизни (порой в постмодернистском духе) требует иного оценочного аппарата, то есть качественно новых видов экспертизы.

Усложнение социальных и культурных процессов сказывается на уровне компетентности, уверенности в аналитических суждениях. В ряде случаев этот уровень не настолько высок, чтобы мы могли делать необходимые умозаключения, выводы и использовать их во всем многообразии практической деятельности. Отсюда – потребность в эксперте как специалисте, обладающем глубокими знаниями в конкретной, специфической области и способном дать мотивированное и обоснованное заключение, на основании которого допустимы серьезные решения, действия, практические выводы.

Возрастающая потребность в экспертизе как таковой и в фигуре эксперта может иллюстрироваться интересным наблюдением В. П. Руднева, который на примере ряда выражений, характерных для разных поколений, продемонстрировал смену картин мира. Так, в 1960-е гг. часто использовалось выражение «на самом деле», подчеркивающее реализованность поколения шестидесятников и их четкую уверенность в собственном видении реальности, в возможности наблюдать ее объективную и универсальную картину. Более поздние поколения использовали словосочетание «как бы», отражающее отношение неуверенности и неопределенности, ставящее под сомнение реальность[113]113
  Руднев В. П. Словарь культуры ХХ века. – М., 1997. – С. 123–124.


[Закрыть]. Это наблюдение подтверждает потребность в специалисте, который своим узкоспециализированным квалифицированным мнением сможет поставить хотя бы гипотетическую точку в сложных спорах.

Экспертиза особенно затребована в обществе потребления, когда тотальная коммодификация всех сторон социальной жизни настоятельно требует подтверждения качества той или иной услуги – где бы и кем бы она ни оказывалась. Коммодификация представляет собой тенденцию к превращению многих видов интеллектуальной деятельности, и в том числе экспертизы, в один из видов товара со всеми присущими последнему свойствами (уровнем качества, количеством ассортимента, стоимостью и пр.). Эксперт в данном случае выступает как человек, оказывающий оценочную услугу, на которого переложена весомая часть ответственности за качественное и стабильное функционирование социума. Например, сегодня каждая уважающая себя организация имеет штатного психолога, но еще недавно это показалось бы странным. Та же ситуация складывается с экспертами.

Эксперт – лицо, необходимое для перенесения ответственности. Фигура, на которую можно сослаться, инстанция, выносящая вердикт, но в то же время выступающая зачастую в роли «мальчика для битья», объекта критики. Эксперт получается фигурой одновременно и включенной в социальные процессы, и вынесенной из их потока. Его всегда призывают извне, словно бы из иного мира, предполагая, что у эксперта должны отсутствовать личные пристрастия, приверженность той или иной научной школе. Но, с другой стороны, от него ждут активной позиции и серьезной аргументации по конкретному сложному социальному, политическому, культурному или иному явлению.

С одной стороны, эксперт оказывается вне научного дискуссионного поля. Выводы, которых от него ждут, воспринимаются статично и декларативно. Это может придавать суждению эксперта элемент некоторой непререкаемости. С другой стороны, его непререкаемость вполне может находиться в поле игровой культуры, когда правила устанавливаются по ходу игры. И эксперт может быть опровергнут своим противником-экспертом противоположной стороны, что в принципе допустимо в научной среде. Экспертиза может быть просто не использована после ее выполнения или не приложена, если не устроит заказчика. Особенно если это частный заказ на экспертизу. И эксперт оказывается в странном положении – его мнение важно, но не является непреложным в выявлении результатов процесса, активным участником которого он является.

Эксперт также выполняет роль медиатора, фигуры, обладающей мощными посредническими, коммуникативными функциями. Эксперт аккумулирует в себе коммуникативный потенциал, он априори компетентен и поэтому может выполнять данные функции для наибольшей оптимизации социальной жизни. Эксперт, таким образом, реализует принятые в обществе коммуникационные стратегии и контакты, становясь необходимым лицом в сложной многоуровневой социокультурной цепочке.

В какой-то мере общество психологически чувствует себя более комфортно именно в этих условиях разделения ответственности. Изобилие явлений, предметов и направлений социокультурной деятельности заставляет прибегать для их оценки к услугам узких специалистов, усиливая уже имеющееся разделение компетенций, сфер влияния и приложений профессионального опыта.

Все это важно и для политической жизни, где от любого действия ждут однозначности и конкретности, результативности, но в силу объективных условий это не всегда достижимо. В таком случае нуждаются в экспертизе как поставленной хотя бы на время точке, приводящей к требуемой однозначности.

Участие культурологов в экспертной оценке политических событий и действий необходимо в связи с двумя важными и взаимосвязанными тенденциями. Во-первых, это усилившаяся тенденция мифологизации политической жизни[114]114
  См., напр.: Шестов Н. И. Политический миф теперь и прежде. – М., 2005. – 414 с.; Гинзбург К. Мифы-эмблемы-приметы: Морфология и история. – М., 2004. – 348 с.


[Закрыть], а во-вторых, введение на качественно новой основе архетипов в социокультурное и политическое поле современного общества. Архетипы в современном обществе актуализированы и извлечены из ментальной сферы непроговоренного, что оценивается неоднозначно. Они выведены на рациональный пласт сознания, и это нарушает целостную глубинную основу архетипа[115]115
  См. подробнее: Листвина Е. В. Судьба этнической культуры в глобализирующемся мире // Диалог цивилизаций. Философские, культурологические и исторические аспекты. – Казань, 2008. – С. 59–66.


[Закрыть]. В результате архетипы оформляются словесно, концентрируются в жестких визуальных образах и становятся доступными большому количеству людей. Но это приводит к тому, что архетипы становятся менее защищенными, подвергаются жесткому воздействию со стороны социальных структур. Обозначенные тенденции предполагают увеличение специалистов, которые могли бы в этих условиях способствовать ориентации в этом сложном мире.

Таким образом, современный архетип вербально и визуально оформлен, он прочувствован и востребован на уровне сакрального и профанного. Однако выведение архетипа из ментальной глубины приводит к тому, что к архетипу начинают применяться все современные гуманитарные технологии: его трансформируют в бренды, в сувениры, подвергают идеологической эксплуатации. Архетипы активно вовлекаются в сферу рекламы, в политику, где становятся инструментом имиджмейкерства, их стилизуют под символы организаций и т. п., упрощая пути проникновения в глубины подсознания.

Необходимость обращения к экспертизе обусловлена также увеличением роли визуальной составляющей культуры, создающей особый фон политического пространства. Визуальная культура понимается как способность восприятия визуальных образов, умение их анализировать и интерпретировать. Собственно, визуальная культура предполагает определенный уровень и навык грамотного визуального восприятия культурных символов и умения считывать, расшифровывать информацию культурных кодов, организующих пространство медиареальности[116]116
  См.: Розин В. М. Визуальная культура и восприятие: Как человек видит и понимает мир. – М., 2009. – 271 с.


[Закрыть]. Современная политика разворачиваются в стремительно возрастающем потоке визуальных способов воздействия, а это, в свою очередь, требует более компетентного консультирования и анализа со стороны эксперта-культуролога.

Необходимость отслеживать и анализировать визуальную составляющую современной жизни имеет несколько аспектов. Во-первых, это определение ракурса. Эксперт – это человек, который предлагает, а в ряде случаев и навязывает определенную точку зрения. Причем, точку зрения как в узком, так и в широком смысле этого слова. Видение проблемы под определенным углом, что демонстрирует экспертная оценка, может иметь разные, в том числе и далеко идущие последствия. По словам одного из министров обороны США У. Дж. Перри, «если вы видите цель, вы можете ее уничтожить»[117]117
  Цит. по: Вирильо П. Машина зрения. – СПб., 2004. – С. 126.


[Закрыть]. Таким образом, четкое видение может делать прозрачным и одновременно незащищенным исследуемое, что не всегда является задачей экспертизы, но может привести к неоднозначным последствиям.

Во-вторых, экспертиза, от которой в результате ждут оценку целостной картины произошедшего события, действия и т. п., может опираться (и вынуждена опираться) на повышенное внимание к деталям. Мозаику фактов в целое складывает эксперт, именно ему принадлежит решающая роль в складывании узора, который станет убедительным доказательством определенной точки зрения. Как говорил один из героев Р. Брэдбери, «можно убедить людей в чем угодно, стоит лишь уделить особое внимание деталям». Эксперт погружен в детали, которые он скрупулезно анализирует, сопоставляет, ориентируясь при этом не только на поиск объективной истины, но и на тот эффект, который произведет результат его исследования.

От эксперта ждут, как правило, неожиданного суждения (иначе, если ситуация очевидна, эксперта привлекать необязательно), эксперт разбивает привычные стереотипы и клише, которые составляют часть нашей природы. «Эти клише формируют саму нашу чувственность, это наш способ реагировать на мир», – замечает Е. В. Петровская[118]118
  Петровская Е. В. Непроявленное: Очерки по философии фотографии. – М., 2002. – С. 15.


[Закрыть].

Возникает вопрос: эксперт ли определяет, что мы видим, или мы, уже имея определенную картину, ищем ее подтверждения? Вопрос, скорее всего, останется открытым, но учитывать его при рассмотрении феномена экспертизы необходимо. Эксперт – это одновременно визуальный фокус и расфокусированность, множественность социального зрения, если так можно выразиться.

Эксперт, на наш взгляд, востребован еще и с позиций двойного кодирования, присущего постмодернистскому подходу к современности[119]119
  См.: Дженкс Ч. Язык архитектуры постмодернизма. – М., 1985. – 137 с.


[Закрыть]. Двойное кодирование предполагает одновременную доступность продукции, понятность и упрощенность для восприятия обыкновенным потребителем, а в то же время наличие подтекста, воспринять который может только интеллектуал, профессионал, специально подготовленный человек. Этот подход распространяется и на продукцию политического характера. Первый аспект воспринимается всеми без особой подготовки, более того, большей частью, визуальный или лозунговый материал политического свойства специально рассчитан на неподготовленного, «любого» реципиента. Однако определить подтекст, а, значит, и степень воздействия продукции может только эксперт. Поэтому значение экспертизы в предоставлении качественного материала увеличивается, а вслед за этим возрастает роль эксперта, его личного участия и ответственности.

Эксперт необходим в мире увеличивающегося знания. Но экспертиза нуждается в более четком определении ее границ, функций и защищенности. Как отмечалось во Всемирном докладе ЮНЕСКО «К обществам знания» в 2005 г., стремление гуманитарной и научной общественности к качественно и количественно растущему знанию несет в себе определенные риски и проблемы. «Действительно, не ставит ли под сомнение неравенство в доступе к информационным источникам, содержанию и инфраструктуре подлинно глобальный характер информационного общества? И можно ли говорить о глобальном информационном обществе, если затруднена свобода передачи информации или же сама информация является предметом цензуры или манипуляции?»[120]120
  К обществам знания. Всемирный доклад ЮНЕСКО. – Издательство ЮНЕСКО, 2005. – С. 29.


[Закрыть]. В этом сообществе роль эксперта приобретает большое значение, особенно, когда речь идет о независимом эксперте.

Следует также отметить двойственность экспертизы и самого эксперта. Изначально экспертиза предполагает альтернативу – не менее аргументированное противоположное мнение, от которого порой эксперт и отталкивается. Таким образом, экспертиза может приобретать элементы постмодернистской игры. Мы вырабатываем правила, по которым осуществляется экспертиза, понимаем, что без них нельзя, но мы же и меняем правила по ходу игры, усиливая роль экспертного суждения, но не придавая ему при всем этом абсолютного значения, поскольку экспертное заключение – всего лишь мнение, которое имеет в первую очередь утилитарное значение.

В каких случаях в политической сфере привлекается эксперт именно как культуролог, а не лингвист? Действительно, лингвистическая экспертиза – явление довольно привычное, к ней адресуются во многих случаях. К культурологу обращаются в том случае, когда используют визуальный ряд и нуждаются в расшифровке, толковании заложенных в изображении символов. По личному опыту автора, это чаще всего случается во время предвыборных кампаний, когда усиливаются дискуссии между политическими противниками и увеличивается визуальная нагрузка на избирателей. Публичность политики определяет специфику ее воздействия на большие группы людей, диктует особые условия, как синкретической подачи визуального материала, так и целостного его восприятия.

Есть несколько вопросов, которые волнуют исследователей данного явления. Так, например, когда наиболее активно заказчик заинтересован в экспертизе? Воспринимается ли экспертиза как необходимый элемент создания политического, агитационного материала, или потребность в ней определяется иными параметрами? Возможен ли заказ собственного визуального артефакта у независимого эксперта до прецедента, который нуждается в анализе и разработке? Чаще всего заказчик обращается к эксперту при оценке собственного материала, когда при столкновении мнений необходимо защитить свою позицию с помощью дополнительного аргумента, или если есть потребность опровергнуть мнение противной стороны. Причем обращение к эксперту может быть равным в обоих случаях. Другое дело, что задача эксперта при всей необходимости независимости обусловлена изначально предвзятостью постановки проблемы.

С другой стороны, если есть стремление вывести противника из игры, вполне удобно обратиться к независимому, третьему лицу, опираясь на принципы старой системы ценностей уважения научного знания как некоего самостоятельного и надежного аргумента. Это относится еще к той картине мира, когда научное мнение имело статус окончательного суждения. Несмотря на то, что сейчас мы все больше склоняемся к множественности решений, эксперт представляется такой фигурой, которая может расставить все точки над «i». Вряд ли это действительно принимается на веру заказчиком, но апеллировать к такой социальной роли эксперта он может, призывая прислушаться к оценке эксперта все общество в качестве чуть ли не последнего аргумента.

Следует отметить еще такой момент: заказчик привлекает независимого эксперта-культуролога большей частью тогда, когда имеется спорный момент в оценке уже имеющегося прецедента. На этапе формирования конкретного визуального образа и его реализации в виде публикации или демонстрации, как правило, в эксперте не нуждаются. Или же пользуются услугами ангажированных, так называемых «своих» специалистов. Открытая необходимость в эксперте проявляется лишь тогда, когда элемент пропагандистской кампании или отдельное событие становится предметом столкновения политических сил, выражающееся в диапазоне от публичной дискуссии до судебного разбирательства. В последнем случае эксперт становится необходимой фигурой, к которой апеллируют обе стороны процесса, подчеркивая независимость и отстраненность эксперта от непосредственно партийных, политических пристрастий.

В результате наличие ряда экспертных заключений с обеих сторон приводит к тому, что эксперт оказывается центром напряжения и лицом, на которое переносится наибольшая ответственность за исход дела. Судьи, адвокаты и участники процесса обращаются к экспертам, так что судебное заседание временами превращается в своеобразную «битву экспертов», которые вынуждены держать основной удар и лично включаться в ход, например, судебного заседания, куда эксперт может быть вызван в качестве свидетеля.

С какими требованиями к эксперту приходят заказчики? В первую очередь, это требование высокого профессионализма и компетентности. Фактически это является исходным пунктом, с которого начинается работа эксперта. Более того, желателен довольно высокий статус эксперта в его профессиональной среде, который часто срабатывает как некая реклама для обращающегося, как демонстрация связей заказчика в научной среде и показатель его собственной ориентированности в проблеме. Также предполагается, что эксперт должен разбираться в политической ситуации, элементы которой он подвергает анализу. В то же время от эксперта ждут эмоциональной отстраненности, непредвзятости, отсутствия личных пристрастий как к заказчику, так и к его оппонентам, то есть самого главного – независимости в суждениях и качественной экспертизы. Кроме того, эксперт часто оказывается в положении, когда от него требуют ответа на вопрос, имеющий отношение к чисто юридическим сферам, и тогда ему приходится четко обозначать пределы своей компетенции, что не всегда адекватно воспринимается заказчиком. Это также требует от эксперта минимума правовых знаний, чтобы не оказаться вне правового поля.

Однако здесь мы сталкиваемся с одной из наиболее сложно решаемых проблем в деятельности эксперта. Несмотря на то, что эксперт обозначается как лицо независимое, он фактически не защищен от различных вариантов давления с обеих сторон (заказчика и оппонента). Требования ко всем аспектам его деятельности нечетко прописаны и расплывчаты. С одной стороны, эксперт независим, что подчеркивается при обращении к нему. Но в данной ситуации эксперт остается один на один как с проблемой, так и со своим суждением, которое он должен подтверждать и защищать, если понадобится, и в ходе судебной процедуры. Эксперт оказывается не защищенным ни в ходе анализа материала, ни в процессе использования его материала обеими сторонами политического процесса. От него многое требуется, однако сам заказчик не всегда может четко сформулировать свои претензии, требования и, главное, компетентно оценить работу эксперта.

Получается, что часто эксперт оказывается в своеобразных тисках – у него есть свобода суждения, на которую рассчитывают заказчики, но при размытости критериев его работа часто подвергается критике. От эксперта требуется (в рамках того же двойного кодирования) подробное, глубоко обоснованное и развернутое исследование проблемы, но в то же время в выводах и четких ответах ожидаются доступные, понятные формулировки, которыми может оперировать заказчик – то есть, экспертиза может находиться изначально в двух разнонаправленных реалиях осуществления.

Особенно хочется отметить, что заказчику свойственно некоторое фоновое ожидание результатов экспертизы с учетом спектра смысловых и символических коннотаций самого заказчика, далеко не всегда совпадающих с ассоциативным рядом эксперта. В этом аспекте очень важно знание ментальных оснований и оценки всей ситуации заказа на культурологическую экспертизу в рамках конкретной, чаще всего региональной политической ситуации. Таким образом, эксперт должен учитывать и по возможности четко представлять себе ментальное пространство заказчика, ментальное пространство его целевой аудитории и общую ментальную обстановку, допустим, региона, так как он как эксперт обязан составить целостное представление о проблеме и определить в ней место анализируемого визуального материала.

Также это фоновое ожидание может иметь еще и несколько иную подоплеку. На наш взгляд, помимо официального обоснования запроса к эксперту, можно выявить и другие, если так можно сказать, надежды заказчика. Кроме того, что эксперт должен ответить на прямые вопросы, вполне возможно, что кроме этого есть и иные мотивы заказчика – необходимой расшифровки синкретического и скрытого материала, подробного разъяснения, как некоего научного прикрытия и подтверждения собственной позиции, т. е. консультации.

Актуальным является вопрос ангажированности эксперта и оказания давления на него. Формально давления на эксперта быть не должно, как и эксперт не должен обладать личной заинтересованностью (т. е. личными политическими пристрастиями) в решении экспертной задачи. Но на деле эксперт оказывается в очень сложных условиях. Личность, социально-политический вес деятеля или организации, заказывающей экспертизу или подвергающейся ей, не может не учитываться экспертом при выполнении заказа. Часто заказчик активно демонстрирует свой статус, особую роль в политическом процессе с целью прямого или косвенного давления на эксперта. И то, что эксперт изначально самостоятелен в исполнении экспертного анализа, нередко приводит к тому, что он оказывается абсолютно одинок и не защищен практически на всех этапах проведения экспертизы.

Методы проведения экспертизы визуальных образов, используемых в политическом пиаре. Они включают в себя большой пласт теоретических знаний, за которыми, собственно, и обращаются к эксперту. Эксперт обязан владеть теоретическими знаниями, причем использовать самые удивительные комбинации теоретических и прикладных сведений из области теории культуры, семиотики, из большого количества смежных дисциплин, и в то же время уметь их практически применять в уникальной ситуации каждого заказа. Интересным является еще и то, что эксперт помимо того, что он обязан включать весь свой диапазон наработанного опыта, также неизбежно вводит собственное видение, собственную картину и свой ассоциативный ряд, поскольку он должен понять ассоциативный ряд заказчика и соотнести его с твердыми требованиями экспертизы. Заказчик формулирует вопрос исходя из своих запросов и собственного уровня их понимания. Следственные органы, которые чаще всего осуществляют запрос на экспертизу, не меняют уже имеющихся формулировок. Эксперт также не имеет права менять их, а должен применяться к заданному полю вопросов. Таким образом, эксперт демонстрирует во многом собственный уровень знаний и часто вступает во взаимодействие с знаниями, мнением, системой аргументации других экспертов, усиливая конкретные позиции или дискутируя с ними. Эксперт осуществляет анализ, сопровождая его обязательной теоретической запиской, где он предлагает развернутое видение проблемы вместе с историко-теоретическим исследованием. В данной записке эксперт должен представить доказательный текст, убеждающий представителей следственных органов, то есть людей, не имеющих культурологического образования, в правоте своих тезисов.

Приведем пример столкновения ассоциативных рядов. Так, например, требуя экспертизы по рисунку, где стилизованно изображена Фемида в капюшоне с прорезанными отверстиями для глаз, с окровавленными руками, заказчик четко обозначил свою ассоциацию с движением ку-клукс-клан, тогда как эксперт увидел в конкретном изображении большее количество коннотаций, в том числе и просто изображение палача, и отсылку к античной мифологии с изменением образа Фемиды с завязанными глазами. Таким образом, эксперт обязан соотносить диапазон видения проблемы со своим обоснованным и аргументированным выводом, учитывая конкретный запрос заказчика и объясняя ему вариативность и неоднозначность подхода.

Таким образом, в работе эксперта проявляется некоторый противоречивый элемент: с одной стороны, текст эксперта рассчитан в первую очередь на неспециалиста, с другой – предполагает именно квалифицированное, подкрепленное выверенными научными доказательствами исследование. Одни из главных моментов также заключается в том, что эксперт должен ответить на конкретный вопрос там, где зачастую однозначный ответ невозможен.

Делая некоторые краткие выводы, хочется отметить следующее. Культурологическая экспертиза становится все более востребованной и актуальной в современных специфических условиях динамики политического пространства. Однако общество еще не выработало к ней, в отличие от других экспертиз (экономической, судебной), четких требований и критериев, что затрудняет работу эксперта и объективную оценку результатов экспертизы. Попадая в политическое пространство, эксперт подвергается всем присущим этому пространству особенностям и воздействиям, что придает его деятельности особую остроту и формирует трудности. Культурологическая экспертиза требует от эксперта широкого спектра знаний в различных областях с учетом общегосударственной, региональной, национальной, этнической специфики. Права эксперта и его защищенность на всех этапах проведения экспертизы нуждаются в четкой проработке и юридическом обосновании. Перспективы культурологической экспертизы можно оценить как высокие в связи с увеличением визуальных сфер культуры и их роли в воздействии на большие группы людей.