Текст книги "Ладья у переправы. Стихотворения"

 
В пустыню дикую однажды
Меня завлёк господний зов…
Страдая от жары и жажды,
Я брёл в песках, покинув кров…
 
 
Стенали небеса от зноя,
И ветер вторил небесам…
Вдруг, как мираж, передо мною
Поднялся одинокий храм.
 
 
Откройте дверь, впустите сына!
Вот-вот завянет мой венок…
Ещё звучит с надеждой вина,
Впустите, я так одинок…
 
 
Откройте дверь, уходит время.
Я много дней провел в пути,
И сладкозвучных песен бремя
Нет силы одному нести!..
 

 
Иди вперёд, вперёд, мой брат!
Пойми: усталых гибель ждёт!
У нас дороги нет назад,
Иди вперёд! Иди вперёд!
 
 
Судьбу за горести коря,
В унынье мрачном не сиди,
Не жди, когда взойдёт заря,
Иди навстречу ей, иди!
 
 
Друзей и близких не забудь
Увлечь в дорогу за собой.
Велик и труден будет путь –
Подсказан он самой судьбой.
 
 
И пусть привычки прежних лет
Тебе с пути сойти велят, –
Сверши священный свой обет!
Вперёд иди, мой добрый брат!
 
 
Взирают с жалостью на нас
Народы гордые Земли.
В пути им дорог каждый час,
Лишь мы, как червь, лежим в пыли…
 
 
Знай: лучше солнце впереди,
Чем вечный мрак небытия!
Очнись, мой брат, вперёд иди!
Тебя зову в дорогу я!
 

 
Сияют твои крылья, светлячок!
Ты весь душевным светом озарён,
Хоть темнота грозит со всех сторон,
А солнечный рассвет ещё далёк!
И пусть на вид ты слаб и невелик,
Ты смело освещаешь путь себе.
Огонь отваги есть в твоей судьбе,
Луне и солнцу твой подобен лик!
 

 
Как-то чампу[8]8
  Чампа – тропическое дерево.


[Закрыть] спрашивает птица:
«Почему вокруг такая тишь?
Ты не хочешь пенью научиться?
Отчего ты целый день молчишь?
Посмотри, я с самого рассвета
День-деньской без умолку пою…»
Чампа – птице: «Несмотря на это,
Ты – увы! – не слышишь песнь мою!»
 
 
Вновь с вопросом подступает птица:
«Слышишь, ветер мчится, вдаль спеша?
Почему к полёту не стремится
Равнодушная твоя душа?
Неужели сердце, замирая,
Смело ввысь подняться не зовёт?»
«Может статься… Но тебе, я знаю,
Не дано увидеть мой полёт!..»
 

 
О мать Бенгалия, доколе,
Забыв про свой родной порог,
Твой сын скитаться будет в поле,
Глотая пыль чужих дорог?
Терзает холод. Силы тают.
И смерть грозит из злобной тьмы.
И камни вслед враги кидают
При виде нищенской сумы.
Но полно! Время не приспело
Мне круг покинуть бытия.
И не познал я шактишела[9]9
  Шактишел – (миф.) – волшебное копьё Раваны, персонажа Рамаяны.


[Закрыть] –
Необоримого копья.
Я долг сыновний не нарушу
И всё сложу к твоим стопам.
Тебе одной отдам я душу,
И честь, и жизнь тебе отдам!
 

 
Бенгалец, дверь скорей открой!
Желанный праздник к нам пришёл!
Увидишь красок дивный рой –
По всей земле гуляет Дол![10]10
  Дол – праздник красок (бенгальское название Холи).


[Закрыть]
 
 
Блестит на солнце поутру
Волшебных бабочек наряд.
На южном ласковом ветру
Листы бамбука шелестят.
 
 
Звенит пастушьей флейты трель
В зелёных праздничных лугах.
Цветов ашока[11]11
  Ашок – дерево с ярко-красными цветами.


[Закрыть] алый хмель
Клубится в белых облаках.
 
 
Поют, как вина, крылья пчёл.
Как сладостен цветов нектар!
Не уходи, проказник Дол –
Весенних дней прекрасный дар!
 

 
Как миг, проходит час цветенья
Недолгой, красочной игры…
Настало время приношенья –
Готовьте щедрые дары!..
 
 
Вот алым пламенем ашока
На солнце загорелся лес,
И крылья бабочек высоко
Пестреют в синеве небес.
 
 
С победной песней вьются пчёлы,
Сбирая драгоценный дар…
Недолговечен миг весёлый,
Минует время дивных чар…
 

 
Под пологом дождливой летней ночи
Плету гирлянду безотрадных дум…
В густую тьму печально смотрят очи,
И ловит слух шагов неясный шум.
Быть может, ты забыл меня… И всё же
Оставлю дверь открытой в поздний час.
Приди, мой друг, и праздничное ложе,
Как в дни былые, снова примет нас!
 

 
Я к тебе приходил. Ты сидела одна.
Тихо песня лилась из распахнутых окон.
Ты гирлянду плела, обаянья полна,
И качал ветерок шелковистый твой локон.
 
 
И, прорвавшись сквозь толщу неласковых туч,
Словно вестник любви, устремляясь в долину,
Любовался с улыбкою солнечный луч
Блеском чёрных волос, лепестками жасмина…
 

 
Ты пришёл из далёкой, забытой весны…
О тебе ли я страстно мечтала?..
Ты неловко коснулся рукою струны,
Но уснувшая вина молчала…
По увядшим цветам ты проделал свой путь,
Безрассудно отдавшись надежде…
Видно, нынче решил в мою боль заглянуть –
Есть ли в сердце любовь, как и прежде?..
 

 
Ты, уходя, оставь в душе моей
Цветов любимых нежный аромат,
И голос флейты – дар ушедших дней,
И травы, что от ветра шелестят…
Хочу, чтоб ты в душе своей унёс
Всю боль разлуки, опалившей нас,
Мою улыбку, горькую от слёз,
И тайну слов на дне безмолвных глаз…
 

 
Река, ты кажешься безумной!
Ты мчишь, не ведая преград…
Я – чампа, чужд мне бег твой шумный,
Мне мил цветенья аромат.
 
 
Ты вечной суетой томима,
Я скрытна в выборе путей:
Когда проносишься ты мимо,
Стремлю я к свету ток ветвей.
 
 
Тебе в изрытом русле тесно,
По берегам гремят ключи…
А о моём пути известно
Лишь звёздам, что горят в ночи…
 

 
Я поняла, мой друг, прошла любовь…
Не надо ласк твоих, в них нету чувства…
Ты мне душевных пыток не готовь –
Мне причиняет боль твоё искусство…
 
 
Скажи мне прямо, если разлюбил:
Я всё пойму – без слёз и без упрёка…
Не бойся, у меня достанет сил
Снести удар, хоть я люблю глубоко…
 
 
Промчалась дней счастливых череда,
И мы пришли к печальному исходу…
Но вспомни, милый, я ведь никогда
Не посягала на твою свободу.
 
 
Так поспеши же, счастья миг лови, –
Не думай, я не плачу, не ревную…
Забудь навеки о моей любви,
Когда обнимешь радостно другую…
 

 
К тебе, земля родная,
Пришёл я, твой должник.
Тебе одной внимаю,
Как робкий ученик.
 
 
Над миром дерзновенно
Воздвигла ты престол.
Разостлан во Вселенной
Зелёный твой анчол.
 
 
К тебе одной привязан,
Ты – свет в моей судьбе.
Я жизнь прожить обязан
В служении тебе…
 
 
Но в суете, без цели
Промчался жизни миг…
Как к древней колыбели,
Я вновь к тебе приник.
 
 
Ты зря меня растила,
От горя берегла…
Видать, мне не по силам
Великие дела!..
 

 
Почему ты грустен, милый друг?
Почему глаза красны от слёз?
Что с тобою приключилось вдруг,
Кто тебе страдание принёс?
 
 
Положи мне голову на грудь,
Пусть слетятся сны со всех сторон…
Спи, родной, а мне уж не заснуть, –
Буду ночью охранять твой сон.
 
 
Говорил: «Ты – свет в моей судьбе,
Лишь с тобой могу счастливым стать…»
Всей душой я отдалась тебе…
Почему ж печален ты опять?..
 

 
По небу ночному плывут облака
И дружно луну приглашают в дорогу:
«Пошли вместе с нами, ведь ночь коротка,
А нынче увидеть нам нужно так много!..»
 
 
Но, чутко внимая беспечным словам,
Не в силах уйти от тревожных сомнений,
Луна отвечает: «Что ждёт меня там?
Таит неизвестность немало волнений…»
 
 
«Не бойся, там звёзды нам песни споют,
И вторить им будет свирель золотая…»
В ночи облака в поднебесье плывут,
Украдкой улыбку луны похищая…
 

 
Я дочь твоя, о, мать-Земля!
Ты для меня всегда священна.
С тобою горести деля,
Тебе верна я неизменно.
 
 
Но есть отступники…Они,
Тебя кляня и презирая,
Влачат бесцельно жизни дни,
Ища себе иного рая…
 
 
Так обогрей меня, о, мать,
И одари волшебной силой,
Чтоб дочь твоя смогла познать
Тепло любви отчизны милой!
 

 
– Я один в этом мире…
Кто укажет мне путь?..
– Верен будь своей лире,
Чтоб с пути не свернуть.
Стойким будь, и тогда ты
Обретёшь свою цель.
Так цветов ароматом
Движим опытный шмель.
 

 
Я – засушливый день светозарной весны.
От жары налились алой кровью глаза.
Мысли в даль раскалённую устремлены:
Не идёт ли гроза? Не идёт ли гроза?
 
 
Вот на поле поник одинокий росток,
А в лесу почернели, опали цветы…
Кто же мог преградить животворный поток,
Что на землю с небесной сбегал высоты!..
 

 
Весной распустился душистый жасмин.
Вот Рани склонилась к его изголовью.
Цветок поражён многоцветьем картин,
А шмель золотой ему шепчет с любовью:
«Отдай мне, цветок, свой прекрасный нектар!..»
«Бери же, о, шмель, ты мой девственный дар!»
 
 
Вот ветер примчался: «О, чадо зари,
Позволь насладиться твоим ароматом!..»
«Бери же, о, ласковый ветер, бери!..
Тебя одарю я сегодня богато!
Лишь тем открывается радость земная,
Кто счастлив, другим свою жизнь отдавая!»
 

 
Вот уж осень пришла. Увядает тростник.
Не увидишь цветов – дивный сад опустел…
И в холодную ночь лес ветвями поник,
Не поют свои песни доэл и коэл[12]12
  Доэл и коэл – названия птиц.


[Закрыть].
 
 
Но оставим на время тоску и печаль:
Наступили Дипалики[13]13
  Дипалика – праздник огней (бенгальское название Дивали).


[Закрыть] ветреной дни!
Пусть огнями ночная осветится даль,
Зажигайте огни! Зажигайте огни!
 
 
О, воспряньте, любимые дети Земли:
Светозарные боги взирают на вас!
Пусть сияет огонь, чтоб восстать не смогли
Духи мрака и тьмы в этот радостный час!
 

 
Мы вестники юности новой,
Нас воздух закаливал горний.
Мы рушим земные оковы
Могучими стрелами молний!
Бросаясь в бездонные воды,
Мы спорим с превратностью рока…
Мы – буйные дети природы!
В нас хмель молодого ашока!
 

 
Проплывают облака
Над лесами, над рекою.
И, завидев их, река
Вдруг забыла о покое.
 
 
Ветви к небу тянет джам[14]14
  Джам – дерево.


[Закрыть],
Но сильны земли оковы…
Вслед весёлым облакам
Все сейчас бежать готовы!
 
 
Листья манго шелестят,
Небу подпевая сами,
И проходят лодки в ряд
Под тугими парусами…
 

 
Мне счастье выпало родиться
В моей чарующей стране.
Бенгалия! Моя царица!
Ты радость жизни даришь мне!
 
 
Ночного леса ароматы,
Улыбку добрую луны…
Всё то, что пережил когда-то,
Что в детстве нам пророчат сны, –
Пусть всё останется со мною
Таким, как было в первый раз:
И лес под ясною луною,
И пенье птиц в рассветный час…
 

 
Сегодня с утра миновало ненастье,
И мокрые листья на солнце блестят.
Нельзя в это время сидеть без участья:
Природа ликует от света и счастья,
Омытый лучами, вас ждёт к себе гхат![15]15
  Гхат – здесь: набережная, пристань.


[Закрыть]
 
 
В зелёных ветвях заливаются птицы,
В безоблачном небе колышется зной.
Как много мелодий в эфире струится!
Пусть яркой улыбкой осветятся лица,
Спешите увлечься веселой игрой!
 
 
Смелей погружайтесь в прохладные воды,
Гоните дурман беспробудного сна.
Пусть в душах достанет любви и свободы,
Да сгинут навеки лихие невзгоды, –
Ненастная ночь победить не должна!
 

 
Будь стойким в жизни, помни, брат,
Нельзя сидеть и ждать удач.
Не мешкай, нет пути назад,
Упустишь время – зря не плачь!
 
 
И коль спустил на воду плот,
Смелее отправляйся в путь.
Не отступай, греби вперёд,
Будь стойким в жизни, сильным будь!
 

 
Что было, то прошло, что есть – один обман.
На всей земле остался только я…
Зову друзей – молчат… Кто от сердечных ран
Спасёт меня в пустыне бытия?
Скажи мне, мать-Земля, за что такой удел
Назначен мне безжалостной судьбой:
Бесцельно век прожить без нужных людям дел,
В бессмысленной игре с самим собой?..
 

 
Не осуждай того, кто ныне
Тебе безумие пророчит,
Кто осквернил твои святыни
И имя доброе порочит.
 
 
Однажды он, забыв о троне,
Придёт с гирляндою цветочной
И будет ждать тебя в поклоне,
Как раб любви – слуга бессрочный…
 

 
Когда ты выйдешь в трудный путь,
Душою твёрд и стоек будь.
Коль страх живёт в душе твоей,
Не покидай родных дверей.
А если задрожит рука,
Погаснет пламя ночника.
Чуть погрузишься в сладкий сон –
На пораженье обречён.
Достигнет цели только тот,
В чьём сердце мужество живёт!
 

Перевод с бенгальского

Страницы народной поэзии. Песенный фольклор народов Пакистана

Когда в Северном Балтистане деревья утопают в цвету, а высоко в горах идёт снег, девушки, с тоской глядя на склоны высоких гор, поют старинную песню о Джангле, юноше, который ушёл когда-то на север и не вернулся назад… Никто не помнит, как он выглядел, но живёт в народе вера, что однажды весной он появится вновь… «Где ты, мой милый, в какой ты теперь стороне?» – доносится одинокий голос из Голубой долины Кашмира. И, хотя юноша погиб на полях Первой мировой войны, да и девушки его тоже давно нет в живых, но её одинокий плач до сих пор, как эхо, разносится в горах… «О, брат, проснись, твоя сестра пришла!..» – поёт пенджабская девушка, и в свадебной песне звучат и радость, и грусть… «Пусть тебе приснятся ласковые сны», – желает маленькому сыну мать-пуштунка, сумевшая сохранить любовь и нежность в своём суровом краю. На разных языках и диалектах многоголосой симфонией звучат весёлые и грустные песни на золотых нивах Пенджаба и в живописных долинах Кашмира, в диких пуштунских ущельях и на просторах белуджских кочевий, в горах Балтистана и в глинобитных хижинах синдских деревень. Одним песням – сотни лет, другие возникли много позже, но почти все они старше страны, в которой сегодня звучат. Ведь Пакистан появился на карте мира более полувека назад. Поэтому, говоря о народных песнях Пакистана, мы хорошо понимаем условность этого определения. Основанный в 1947 году по религиозному принципу, Пакистан объединил много народов и народностей, во многом столь непохожих друг на друга. Разные истоки, различные традиции, разные песни…

Несомненно, жизнь любого народа находит отражение в его песнях.

Обратимся к пуштунским народным песням. Жизнь горцев сурова и полна превратностей. Это накладывает особый отпечаток на облик всего народа. Постоянные опасности заставляют пуштунов всегда быть начеку, благодушие может стоить очень дорого. Поэтому пуштуну присущи мужество и жертвенность, граничащая с самоотречением. И всё же лишь этими качествами не исчерпывается портрет всего народа. Всюду жизнь берёт своё. И на голых скалах растут порой прекрасные цветы. И именно народные песни позволяют нам открыть для себя глубинные, скрытые от постороннего взора, пласты народного характера. «Диким» и «коварным» для недругов пуштунам свойственны высокие душевные качества, способность любить, быть верным другом и патриотом. Многообразие песенных жанров даёт достаточно богатое представление о различных сторонах народной поэзии.

Богатый вклад в основу песенной культуры пуштунов внесли народные поэты Бетнека (Х – XI вв.), которые являлись также основателями древнейших пуштунских родов. Ниже приводится песня «Великий Боже!», написанная ещё во времена разложения родового строя, когда пуштунские племена кочевали, останавливаясь время от времени у священной горы Касаи, которая нынче зовётся Кохе-Салиман. До сих пор на горе Касаи сохранились древние могилы основателей пуштунских кланов. Хотя к тому времени они уже приняли ислам, во всём чувствуется присутствие доисламских, языческих влияний. Песня «Великий Боже!» представляет собой молитву-заговор, посвященную Единому Богу, но ещё языческую по духу.

Пуштунские народные песни включают в себя такие жанры как тапа, бадэла, лоба, чарбейта, нимакаи, багтаи, аллахо и т. д.

Тапа представляет собой один из наиболее древних и популярных жанров. В основе тапа лежат двустишия (чханд), генетически связанные с санскритским стихосложением. Название «тапа» происходит от слова «хлопок», т. к. исполнение этих песен часто сопровождается хлопаньем в ладоши. Тапа может состоять из одного, двух и более двустиший. Рифмы не отличаются особым стилистическим разнообразием и изысканностью. Рифмуются, как правило, глагольные окончания -на и -ма, что позволяет пакистанским поэтам переводить песни тапа на урду белым стихом. Песни этого жанра часто называют другими именами: «ланди» («короткий»), «тали» («хлопок») и т. п.

Песни бадэла относятся к героико-эпическому и лиро-эпическому жанру. Они возникли в более позднее время и могут быть сравнимы с масави и касыдами в арабо-персидской поэзии. Система рифмовки здесь может быть различной. Рифма может отсутствовать вообще, произведение может быть написано двустишиями, иногда одна рифма проходит через всю песню.

В одной из песен повествуется о несчастной любви пуштунского царевича и дочери визиря. Не получив согласия отца на брак, царевич Фатах-хан с возлюбленной Рабиёй и горсткой преданных друзей бежит в Индию, но гибнет в неравной битве с моголами. Он говорит любимой:

 
«… крепись, ведь ты – пуштуна дочь!..
……………………………………………..
…Рабия! Коль любишь ты меня,
Дай мне саблю, подведи коня,
И с улыбкой проводи на рать,
Чтоб не грустно было умирать!»
 

Песни жанра лоба – игровые песни. В играх, как правило, участвует несколько человек. Правда, лоба исполняются двумя людьми – мужчиной и женщиной. В этих песнях влюблённый жалуется своей возлюбленной на муки любви. Одна строка, в которой часто содержится обращение к любимой, проходит рефреном через всю песню.

Песни чарбейта также часто исполняются двумя певцами: мужчиной и женщиной. Это – своеобразный диалог. Каждая строфа завершается рефреном.

Слова «Йа курбан» («Я жертвую собой») стали названием ряда песен.

Колыбельные песни аллахо несут большой эмоциональный заряд. В одной из песен материнская нежность в припеве контрастирует с патриотическим пафосом и суровым аскетизмом запевов.

 
«Усни, малыш, сегодня нужно спать,
Чтоб завтра счёты с недругом сквитать.
Не промахнись, когда начнёшь стрелять!
Спи, малыш, все дети ночью спать должны.
Пусть тебе приснятся ласковые сны!..»
 

Народные песни Пенджаба и Синда так же самобытны, как и пуштунские. Жителя Пятиречья – края равнин и рек – отличаются более весёлым нравом, большей общительностью и предприимчивостью. Говоря о народных песнях Синда, я имею в виду песни на диалектах пенджаби (хиндко и потохвар).

Наиболее распространённой песенной формой в Пенджабе и Синде является тапа. Тапа, как правило, представляет собой по форме трёхстишие (или полторы строфы, где строфа состоит из двух строк). Система рифмовки может быть различной: строки могут не рифмоваться вообще; могут рифмоваться все три строки; чаще, однако, рифмуются первая и третья строки. Реже мы встречаем двустишия и четверостишия.

Песни тапа как губка впитывают в себя все события постоянно меняющейся жизни. Так, много песен посвящено событиям Второй мировой войны, на полях которой сражалось и погибло немало солдат из колониальной Индии. В песнях отражены недовольство и протест против британского колониального господства. В тапа мы найдём и радости любви, и печаль разлуки, и народный юмор, и всё новое, что видит и замечает народ.

Трёхстишиями написаны песни махийя (от слова «махи» – любимый), и дхола (от «дхол» – барабан).

Песни доха состоят из четырёх строк. Как правило, это авторские песни, т. е. стихи старых поэтов, ставшие со временем народными песнями.

Песни болиян и кисса представляют собой двустишия. Рифма в них не обязательна. Песни кафи состоят из четырёх рифмующихся строк. Подобно доха, они также часто бывают авторскими. Написаны на мултанском диалекте. Свадебные песни – обрядовые песни. Обращения «брат» и «сестра» носят отпечаток древних родовых отношений.

Народные песни Кашмира также отличаются жанровым разнообразием. При этом появление многих жанров связано с определённой легендой. Так, песни джангла в Северном Балтистане, как отмечалось выше, связаны с поверьем, согласно которому юноша Джангла (в переводе значит «лесной», «дикий») ушёл когда-то в горы, на север, и девушки весной ждут его прихода, как ждут прихода любви. Песни чан (любимый) представляют собой плачи. Как гласит легенда, девушка-горянка проводила своего любимого на войну в 1914 году. Она мечтала о том, что юноша будет храбро сражаться, станет капитаном (извечная мечта простых индийцев и пакистанцев) и вернётся к ней известным и богатым. Однако судьба распорядилась иначе, и её мечтам не суждено было осуществиться. Когда весть о смерти любимого дошла до девушки, она от горя лишилась рассудка. Так появились плачи. Другая легенда повествует о несчастной любви девушки-горянки и молодого мунши (так почтительно зовут образованных людей), который служил писарем в конторе на лесоразработках. Молодые люди встречались в лесу, но скоро их тайна была раскрыта; родители девушки стали держать её взаперти, и юноше пришлось уехать на родину одному. Песни кеинчи (песни разлуки) посвящены этой легенде.

Песни гори (любимая) отличает страстный темперамент, в то время как в песнях весенней радости дину чувство глубоко скрыто в метафоре. Песни басакх (песни весны) подчас полны грусти, а в свадебных песнях даби много наивного крестьянского юмора. В основе большинства кашмирских песен лежит уже знакомое нам трёхстишие тапа.

Рамки данной статьи не позволяют дать более подробный анализ песенного творчества народов Пакистана. Приведённые примеры не могут, естественно, отразить всего разнообразия этого феномена, как нельзя поведать о многообразии жизни в коротком рассказе.

Информация и тексты песен взяты из книги Рафика Хавара «Народные песни Пакистана» («Пакистан ке авами гит», Ирадае-матбуате-Пакистан, 1964).

Переводы песен народов Пакистана и вступительная статья публиковались в книге «Язык до Индии доведёт». М.: Восточная литература, РАН, 2008; в литературно-философском журнале «Чётки». 2010. № 4.